Remedy

Жизнь - дерьмо. И это была та константа, которую со временем ты перестаешь как-либо воспринимать. Она просто есть. Как тот факт, что Томура - отвратительный лидер, Химико - на голову ебнутая, а Шото - вредный засранец, который слишком много говнится на окружающих, и ему бы попить валидола, ну серьезно. А еще Шото думает, что о своих мыслях он никому не говорит, значит мир может пойти далеко и надолго со своими наставлениями. Лирическое отступление пройдено, вернёмся к нашей философии. Ты можешь много чего сделать и даже стать счастливым, но жизнь по-прежнему будет оставаться дерьмом. Шото Тодороки в этом разбирается. Вся его жизнь - это сплошные американские горки или же, если вы интеллектуал, то график синусоиды, где по разные стороны отрезков стоит "пиздец" и "пиздец поменьше" Второй постоянной константой в жизни Шото является Даби. Даби был самовлюбленным мудаком, коих еще поискать надо. Даби был невыносимым ублюдком. Даби просто был. И Шото пиздецки любил его за это. Их связь была… как минимум, странной, если судить по меркам общества. Неправильной. Порочной. Мерзкой. Весь этот гул голосов, мыслей, шепотков за спиной порождают в груди парня лишь зудящее раздражение. Ему бы хотелось посмотреть на всех этих людей, если бы они прожили жизнью Шото хотя бы неделю. Посмотреть, как они смогли бы выкарабкаться из того положения, цепляясь за любую соломинку, чтоб не оказаться в очередной раз втоптанным в землю. Как они смогли бы не полюбить единственного человека, который заботился о них, в том дерьмовом месте. Ни черта эти люди не знают, зато судят. Люди вообще любят совать свой нос в чужую жизнь, даже толком не разобравшись в своей. И в этот момент, словно предчувствуя настроение Шото, прямо над головой раздается тихий голос, отвлекающий от всех этих мыслей. Хотя почему “словно”? - Michael, Michael, you are the monster from hell. Напевает Даби своим прокуренным, низким голосом, и Тодороки даже под угрозой смерти не признается, что считает его шепот сексуальным. Нет, вместо этого, он демонстративно морщится и говорит, как и положено засранцу: - Господи, где ты это услышал? На что Даби в ответ улыбается уголками губ: - Не помню. На улице где-то играла, вот и засела в голове. Но песня очень подходящая. Ты - монстр во плоти. - Кто бы говорил. И больше они не говорят. Шото отрывает голову от чужого плеча, смотря своими пронзительными глазами в глаза своему брату и молчит. У них порой бывает такое. Чтобы раз, секунда, и ни слова больше, лишь уютная тишина. Маленький островок спокойствия в эпицентре урагана. Когда они просто сидят друг напротив друга, смотря в родные глаза напротив, и все сразу становится как-то… проще. У Даби очень красивые глаза, и Шото немного завидно, что он унаследовал такую красоту в полном объеме, в то время как сам Тодороки - лишь наполовину. Романтику портит Томура со своим: - Ну вы еще потрахайтесь здесь. Атмосфера таинства сразу пропадает, словно невидимая занавеса откинутая с помощью легкой руки невидимого хозяина. Шото хмурится, Даби переводит взгляд куда-то дальше, к говорящему и показывает средний палец. Хотя где-то его можно и понять. Они сидят в старом-добром баре, в окружении десятка злодеев, у них серьезное собрание, а эти двое развели здесь сопли. Но не то чтобы братьев это сколько-то волновало. Старший шепотом обещает, что они продолжат позже. Что именно они продолжат - пока непонятно, но, к счастью, Шото не настолько глуп, чтоб не догадаться. Вообще, оглядываясь на свою жизнь, Тодороки частенько себя спрашивал, что он нахрен делает. Он мог бы стать героем, как и хотел его отец. Ходить в ту же академию ЮЭЙ. Быть законопослушным гражданином, завести друзей, как обычный парень его возраста, и не знать многих проблем. Но нет. Вместо этого перед его закрытыми глазами все та же холодная ночь. Кажется, это был декабрь. Раны нещадно жгло от только что прошедшей тренировки. Бинты сползали после неуклюже выполненной первой помощи. После того, как их мать увезли в психбольницу, а брат умер, - помогать Шото было некому. Мысли о смерти брата по-прежнему отзывались ноющей болью в районе сердца, а на глазах выступили слезы. - Нии-сан… - Шото, - звучит тихий голос. Чертовски знакомый голос. Поначалу Шото кажется, что он сошел с ума, что он выдает желаемое за действительное, что это лишь плод его воспаленного сознания, потому что этого не может быть, его брат умер, однако шепот повторяется вновь, на этот раз чуть громче и решительнее, чем прежде. - Шото. Подняв глаза к окну, младший Тодороки видит сидящего возле него фигуру своего брата. Тот смотрит в глаза младшего и тепло улыбается уголками губ, вселяя почти позабытые ощущения спокойствия и защищенности. - Пойдем со мной. И Шото пошел. Жалеет ли Шото о своем решении? Какой глупый вопрос. Разумеется, нет. И не только потому, что всегда хотел сбежать от их отца. Нет. Слишком просто. Слишком эгоистично. Шото знает, что он - буфер для Даби. Последний рычаг. Спасательный круг в море ненависти. Подчеркните то, что вам нравится больше всего. Если однажды Тодороки оставит его, не важно по какой причине: смерть, переосмысление собственных приоритетов, ссора, - Даби потонет в собственной жажде мести, а затем потянет с собой весь мир и утопит его в крови. О том, что случится со старшим после, Шото предпочитает даже не думать. Они - панацея друг для друга. И они же - яд. Кто знает, как сложилась бы их жизнь, реши тогда его брат уйти один. Дверь за братьями захлопывается, и Шото тут же прижимают к ней спиной, целуя. Даби всегда был жадным, ненасытным человеком. Если его - то полностью и до конца. У них был момент, когда старший позволил Тодороки выбрать: хочет ли он остаться или же уйти. Похож ли Шото на идиота? Вопрос все еще чертовски глупый. Выбор был сделан еще в ту холодную, декабрьскую ночь. Шото будет идти рука об руку с Даби. Всегда. Но сейчас мы не об этом, правда? Парень с готовностью отвечает на поцелуй, ведь прекрасно знал, паршивец, что это произойдет. Чужие горячие руки обхватывают его талию, прижимая ближе к себе. Ближе, теснее, так, чтобы ни миллиметра расстояния между ними. Шото шарит руками по широким плечам, спине, помогая стянуть чертов плащ на пол, а после напирает, ведя их обоих глубже в квартиру. Все же, он сторонник традиционной и мягкой кровати. Не то чтобы Даби против этого. Его ладони в это же время скользят под синюю футболку младшего, пока что они лишь кружат по телу, больше дразнят, будем честны. И это не то, что позволяет думать адекватно, ага. По дороге они умудряются сбить стол, несколько раз споткнуться о стул/кресло/тумбочку, и, боже, у них всегда в доме было столько мебели? Почему спальня вообще так далеко? Даби, словно читая его мысли, ухмыляется уголками губ. - Так не терпится, да? - заставляя Шото тем самым закатить глаза. - Замолчи. И в этот раз именно Шото становится инициатором поцелуя, стирая наглую ухмылку с чужих губ. Вот уж кому тут еще стоит дразнить и ухмыляться, то точно не Даби. Даби, который обожает трогать-лапать-касаться Шото, лишь бы кожа к коже и вплотную, причем плевать как. Синяя футболка Шото все же тоже летит на пол, после чего голубые глаза жадно отслеживают получившиеся зрелище, и ему оно определенно нравится. Шото красив. Безумно красив. С оголенным торсом - еще больше. А без ничего - лучше всего. Произведение искусства. Но это то знание, о котором Даби ни с кем и никогда не поделится. Вот такой он жадный мудак. От возбуждения, вспыхнувшего в крови, не слушаются руки, скачет в ушах пульс и ведет голову. От возбуждения, вспыхнувшего в крови, хочется засунуть голову под кран холодной воды. От возбуждения, вспыхнувшего в крови, Шото неимоверно хочется. Движения рваные, нервные, нетерпеливые, и чужие губы, ласкающие его шею, делу не помогает. Блядский ремень. Блядские пуговицы. Блядские джинсы. Блять-блять-блять. - Не торопись, - просит Шото. Дыхание у него тяжелое, просьба выходит практически на выдохе, и это звучит пиздецки сексуально. Даби думал, что возбужден до предела. Что ж, он ошибался. Оказывается, ему еще есть куда расти. Собственный член ноет, требуя к себе внимания, грубая ткань джинс натирает, но все это восхитительно не важно сейчас. Весь фокус Даби сосредоточен лишь на мальчишке перед ним. Разноцветные волосы растрепались, румянец расползся по бледной коже, в гетерохромных глазах - сплошная похоть. Юркий язык быстро скользит по красным от поцелуев губам. Даби не выдерживает и вновь целует Шото. Руки младшего зарываются в темные волосы, оттягивая их назад. Они кусаются - Шото обожает использовать зубы во время поцелуя - дыхание смешивается, в то время как языки сплетаются. Их поцелуй чертовски мокрый и чертовски грязный. Не то чтобы они не знают об этом. Возможно, именно это и заводит еще больше. Хорошо, что кровать оказалась близко, и именно на нее Даби повалил Шото. Иначе, он бы трахнул парня прямо у стены. Или на полу. Тут уж как получится. Правая рука нащупывает тюбик смазки, предусмотрительно валяющийся прямо возле изголовья кровати, в то время как Шото приподнимает бедра, предусмотрительно подложив под себя подушку, стаскивает таки с себя штаны и бросает их куда-то на пол, отчего Даби почти с благоволением проводит рукой по боковой стороне бедра. Он всегда был слаб перед этими длинными, стройными ногами. Шото улыбается кротко, но лукаво и чертовски довольно. Ему ли не знать о слабостях его брата. Смазка холодит пальцы, но Даби не собирается ждать, вставляя в Шото сразу два. Тот начинает дышать глубже, но, благо, регулярный секс позволяет не тратить дохуище времени на подготовку. Третий палец тот принимает также на отлично. Внутри Шото горячо и влажно. Собственное возбуждение накрывает с головой, путая сознание. Даби хочет скорее вставить своему младшему брату, вогнать член, как можно глубже, заставить того кричать, но... - Может, мне тебя немного подразнить сегодня? - спрашивает Даби. У него неожиданно просыпается игривое настроение, чего не скажешь о Шото. - Только, блять, посмей, - шипит Тодороки не хуже рассерженного кота. Глаза из-под длинной челки чуть ли мечут молнии и обещают скорую расправу, если его нормально не трахнут. И даже в таком виде он все еще чертовски красивый. Иногда Даби думает, что нельзя так сильно кого-то любить. Это ж ебануться можно. Но он смотрит на Шото, который вызывает в нем стойкое желание защищать, любить и заботиться. А еще сожрать, поглотить и полностью присвоить себе. Что ж, возможно, он и впрямь ебнулся. Даби проталкивает все три пальца до самых костяшек пальцев, стимулируя простату и второй рукой сверху еще добавляет смазки. Теперь Шото снизу очень-очень скользкий и податливый. Спеси с него, кстати говоря, тоже поубавляется. - Даби, пожалуйста... Голос становится на пару тонов выше, молящий, просящий. Очень, очень соблазнительно. Тем не менее Даби улыбается лишь шире, второй рукой принимаясь поддрачивать чужой член. Медленно, никуда не торопясь, позволяя насладиться моментом, но никак не кончить. Шото чертыхается себе под нос и проклинает его всеми нецензурными выражениями. От того ласкового, трогательно умоляющего парня практически не остается следа. Практически. - Чего ты хочешь? - коварных ноток в голосе старшего - тьма. - Т-тебя, - у Шото подрагивает голос, слезятся глаза, а шея пестрит красным и синим от еще не сошедших следов их предыдущих ночей. Даби находит эту картину неимоверно очаровательной, но в этот момент маленький паршивец использует последний козырь. - Пожалуйста, Тойя. Он редко называет его по имени, но, как говорится, метко. Даби готов поставить все, что имеет, что беззащитная покорность в голосе младшего - чистой воды блеф. Он знает об этом, но все равно не может не повестись на это. Вот уж действительно, монстр из ада. В ту же секунду рывком вытащив из чужого нутра пальцы, Даби стягивает с себя штаны, вместе с бельем. Нахуй их. Они тоже летят куда-то за пределы кровати, но что Даби, что Шото сейчас абсолютно плевать на это. В гетерохромных глазах Даби замечает предвкушение и довольство. Он смотрит на старшего, и ему явно нравится то, что он видит. Это заставляет Даби вновь ухмыльнуться. Его маленький, не менее жадный брат. Все же у них намного больше общего, чем оба думают. Старший бесцеремонно раздвигает его ноги шире, удобно устраиваясь между ними и закидывая стройные ноги себе на плечи. Не упускает момент, чтобы, повернув голову, оставить еще парочку красных следов на бледной коже. И все это, смотря Шото прямо в глаза. Взгляд синих глаз прожигает насквозь, отчего младший почти с безнадежным восторгом думает: “Ебаное блядство, какой же он горячий”. Льстит ли Шото, что это великолепие принадлежит ему? Определенно да. Ебнет ли он его, если он продолжит медлить? Снова да. Что он в принципе и говорит своему брату, отчего тот, абсолютно не выглядя задетым, ухмыляется лишь шире. - Наслаждайся моментом, отото. Шото открывает рот, чтобы ответить что-то несомненно остроумное, но голубоглазый мудак решает, что это потрясающее подходящее время, чтобы войти в Шото. Особо не церемонясь и беря сразу быстрый темп. - Обожаю, когда ты теряешь дар речи сразу, как я вхожу. Шото не просто теряет дар речи. Крик застревает где-то в горле. Откинув голову назад и подставив тем самым беззащитную шею, он беззвучно глотает воздух, комкая в руках простынь. Разве Даби может игнорировать столь явное приглашение? Его зубы смыкаются на алебастровой коже, в очередной раз клеймя ярко-красным. Угроза и предупреждение в одном лице. Чужие руки впиваются в бедра, фиксируя на месте и обещая в скором времени появление новых синяков, но Шото сейчас так восхитительно плевать. В его голове сидит лишь “блять”, “Даби” и “как же хорошо”. Его стоны, плавно переходящие в скулеж, и крики являются лучшей музыкой для ушей Даби. Гетерохромные глаза горят искренним восторгом, отчего старший упивается этим чувством эйфории, растекшимся внутри него. Он любит секс, но видеть ничем не прикрытое наслаждение в обычно безэмоциональных глазах брата - греет его душу получше всякой выпивки. У него в голове мысли отличаются от мыслей Шото, там лишь единственное слово, по кругу крутящееся на повторе “Мой”. Просто, лаконично и понятно. Шото тянет свои руки, окольцовывая чужую шею и притягивая за нее ближе для поцелуя. От него пахнет свежестью гор и солнцем, как и в первый день, когда они покинули тот проклятый дом. Чистый. Он все еще такой чистый, даром, что злодей. И, вероятно, это единственная чистая частичка Даби. - Тойя, Тойя, Тойя, - когда он близок к тому, чтобы кончить, то начинает бессвязно шептать его имя, иногда вставляя какие-то фразы. Порой Даби интересно, сможет ли он кончить вот так, без рук, от одного только ощущения члена в себе. Позже они обязательно проверят это. В этот же раз ему хватает всего несколько движений рук, дабы дойти до предела. В такие моменты старший вспоминает, что Шото всего семнадцать. Кончая, Даби осторожно ставит руки по обе стороны от головы Шото, дабы не придавить его своим весом, прислоняется своим лбом к его и шепчет, закрыв глаза. - Я не отпущу тебя, Шото. Никогда и ни за что. Мой. Ты только мой. Навсегда. - Идиот, - шепчет Шото в ответ. - Как будто я уйду когда-либо от тебя. И звучит это, как секрет, разделенный на двоих. Как скрытая от всего мира клятва, что намного крепче, чем те, что у алтаря. Уже позже, лежа по-прежнему в кровати, младший все же задает давно мучающий его вопрос. - Ты никогда не хотел чего-то другого? - Шото хмурится, отводя взгляд, и поясняет следом - Ну, знаешь. Смех детишек по утрам, кофе, блинчики. На чудовищно длинные секунды младший думает, что его не поймут. Обсмеют, усмехнутся презрительно, но потом он поднимает взгляд и смотрит в синие глаза напротив, и все его сомнения мгновенно рассеиваются. Потому что, боже, это же Даби, его старший брат, человек, который знает его дольше, чем сам Шото себя помнит. Тот смотрит на него, как на идиота, и говорит так, будто поясняет самую очевидную вещь на свете. - Если в этом “другом” не будет тебя, то в этом нет никакого смысла. Той ночью Шото спит на удивление крепко и спокойно. Следующим утром он просыпается от тихих ругательств, доносящихся с кухни. Тодороки немного удивлен. И дело не в том что его старший брат не матерится (это даже в теории смешно), а потому что тот по утрам предпочитал молча вливать в себя кружку черного кофе. Когда он выходит на их маленькую, тесную кухоньку, то видит обугленные куски чего-то, небрежно валяющиеся на тарелке, видит Даби, который все еще ругается, не замечая его, видит сковородку, окутанную белым дымом, от которой идет гарь. Странное веселье и безумное любопытство охватывает младшего. В их паре готовил Шото. Возможно, это было воздействие причуды на личность обладателя или еще что-либо (Шото мог бы создать диссертацию на эту тему), но у Даби сгорало абсолютно все. Особенно, еда. - Что ты делаешь? Старший поворачивается к Шото, явно застанный врасплох, и улыбается как-то криво и - боже, это правда не сон или галлюцинация? - неловко. - Готовлю… блинчики? Шото смотрит на гору черных углей, гордо называющихся "блинчикам", и его почему-то пробивает на звонкий смех, в ответ на что Даби закатывает глаза. - Да-да, из меня не самый потрясающий повар. Просто выкинь их. Шото, все еще смеясь про себя, подходит ближе к брату, целует его в щеку и говорит: - Нет, я съем их. Часть из них выглядит вполне съедобно. Спасибо. У них по-прежнему нет смеха детишек по утрам (и слава Богу), но у них все еще могут быть кофе и блинчики. А еще друг у друга есть они, а значит все остальное не имеет никакого нахрен смысла. Жизнь по-прежнему дерьмо, но, смотря в родные синие глаза, Шото думает, что в целом, вопреки всему, посылая нахрен весь мир, даже так, он счастлив. Осталось лишь грохнуть Старателя.