Город дождей

      Утром Сокджин ненавидит себя в сто раз сильнее, чем вечером. Руки и ноги затекли: за ночь он, кажется, не переворачивался ни разу. Когда он просыпается, то замечает, что все так же лежит на краешке кровати в позе эмбриона, обняв одеяло. Пальцы тянутся за телефоном, чтобы проверить точное время. На экране светится 11:30, и Ким поджимает губы. Он просто ненавидит вставать так поздно.       Ноги не слушаются, когда он пытается подняться с кровати и сбежать в туалет. Перекатившись на спину, он впервые за долгие часы вытягивает ноги и руки, тихо выдыхая. Еще неделю так спать почти невозможно: даже в общежитии, где кровать в два раза меньше, чем эта, если не в три, ему не так неудобно. Слегка повернув затекшую шею, Сокджин всматривается в лежащего рядом демона, отнявшего его сон. Чонгук лежит на кровати с открытым ртом, занимая добрые две трети пространства. Сокджин щурится, пытаясь разглядеть, показалось ему или нет.       Нет, ему не показалось. Засранец еще и под себя ноги поджал, как будто случайно уснул в позе для йоги. Обнять он его предложил, ага как же, чтобы, наверное, ножищами своими ему по яйцам засадить. Теперь понятно, почему он всю ночь не переворачивался. Массивное колено его, наверное, обратно выталкивало на край. Хуже не придумать. Сокджин поднимает взгляд вверх, концентрируясь на открытом рте Чонгука. Пускает слюни? Ким едва сдерживает смех, глядя на его расслабленное лицо. И этот парень ему снился в сексуальных снах? Смеется Сокджин, однако, недолго, потому что мозг тут же красочно напоминает ему и о библиотеке, и о вчерашнем, и в сердце вновь ноет обида. И что это всё такое? Кем он себя возомнил, чтобы ему отказывать? Называет его Сокджинни, а потом отталкивает, а потом снова предлагает обнять. Еще и подарок его дурацкий.       Едва удержавшись от того, чтобы не дать по огромному носу Чонгука щелбана, Сокджин встает с кровати и медленно идет в ванную. Пока он озлобленно чистит зубы, вспоминая эту наглую морду, он решает для себя, что он начинает войну против Чонгука. Он еще покажет ему, какой он замечательный, чтобы Чон локти кусал. В конце концов, никто не давал ему права так нагло лишать его секса. Уверенно глядя в зеркало, Сокджин кивает сам себе и хмурит брови, представляя, как он еще покажет ему. Внутренний монолог с собой прерывает влетающий в ванную комнату Чонгук, который протискивается мимо Кима и снимает штаны, поднимая крышку унитаза. Старший почти давится пастой от наглости: унитаз расположен рядом с раковиной, фактически одно целое, и если бы это был друг или хотя бы хороший знакомый, который Сокджину не нравится, то всё было бы в порядке. Но сейчас у Сокджина паника, потому что ему нравится Чонгук, стоящий рядом со спущенными штанами. Секунду, ему нравится Чонгук? Ким не может оторвать взгляда от члена, внимательно его рассматривая. Он извращенец, почему он не отвернулся? Сокджин отрывает взгляд и смотрит на себя в зеркало: красные щеки и уши выдают его с головой. Слегка повернув голову, он сталкивается с бесстыжим взглядом Чона, глядящего прямо ему в глаза через зеркало. Ухмыльнувшись, Чонгук подмигивает ему и вдруг произносит: «Доброе утро, Сокджин».       Утро ни хрена не доброе. В этом Сокджин убеждается, стоя с щеткой во рту, когда Чонгук наскоро моет руки, оттолкнув его от раковины и вытирает их о пижаму старшего. Какого черта? На что он тратит свои драгоценные годы? Когда Чонгук хлопает дверью, Сокджин вытаскивает щетку изо рта и сплевывает пасту. Всё происходящее кажется дешевым ситкомом. Если абстрагироваться от того, что Чон Чонгук только что спалил, как он пялится на его член в такой момент, то ничего предосудительного в этом нет. В общественном туалете такое происходит на каждом шагу. Почему Сокджин тогда красный, как цвет формы футбольной сборной… Неужели ему правда нравится Чонгук? Это поэтому он так бесится из-за вчерашнего? Сокджин вспоминает, как они держались за руки и как у него что-то сжималось в сердце от нескончаемой радости, и понимает, что это похоже на правду. Ему нравится Чонгук. Господи, но почему именно он? Невоспитанный, наглый, самоуверенный мальчишка, который его отвергает. Он мазохист. С этим осознанием он стоит еще несколько минут, пытаясь прийти в себя. Засранец не должен знать об этом, он ведь его отверг вчера. Не хватало еще стать посмешищем для него. Вспомнив усмешку Чона, Сокджин прикусывает губу: не мог ли он всё понять по его лицу? Взглянув на себя в зеркало еще раз, Ким решает придерживаться старого плана. Он будет вести себя так, чтобы Чонгук понял, от чего он сам отказался. В конце концов, не такой уж мелкий и особенный, он таких Чонгуков еще сто найдет. Нет, даже лучше найдет. Настроив себя на воинственный лад, Сокджин выходит из ванной; игра началась.

***

      Сначала Сокджин думает не идти никуда с Чонгуком, а пойти гулять самому, пока не осознает, что он все еще отвратительно ориентируется. Конечно, он сможет разобраться спустя какое-то время, но немного страшно потеряться в полупустом Мюнхене. Если он правильно понял из слов младшего, весь день на улице не будет ни души: почти всё закрыто из-за Рождества. Он бы пошел в музей BMW, но он тоже не работает. Пока они завтракают сваренным им рисом, Сокджин активно думает, куда бы он мог податься, но ничего, как на зло, в голову не идет. Поэтому, проглотив все обиды на младшего, Ким прицепляется к нему балластом, заявляя, что пойдет с ним, как и планировал до всего инцидента. Будь они в Сеуле и Регенсбурге, он бы ни за что не пошел с неприступным засранцем, но тут он заложник собственного положения. — Куда бы ты хотел пойти сегодня? — интересуется Чонгук после того, когда Сокджин объявляет, что сегодняшний день они проведут вместе. Эти слова обескураживают: впервые за долгое время кто-то так чутко подходит к желаниям самого Кима, а не просто тащит его по всем местам. — Я не знаю? — бубнит Сокджин, прикусывая губу. Он правда очень мало знает о достопримечательностях города, а что из этого открыто и подавно. — Хочу в ту пивную, где Гитлер выступал. — Не весь же день там сидеть, — усмехается Чонгук, и Сокджину неимоверно стыдно. Да, он не очень интересуется подобными вещами. Он человек автомобильных музеев и зоопарков. Хотя нет, запишите сюда еще парки развлечений, он любит кататься на американских горках. — Хорошо, Хофбройхаус, он сегодня открыт. Может, я тебе предложу что-нибудь из своего списка? — Давай, — соглашается Ким, потирая переносицу пальцами. Наверное, так будет проще сделать какой-то выбор. Возможно, ему стоило бы прочитать что-то перед тем, как сюда приезжать. Наверняка уже в Корее он узнает, что есть какое-нибудь классное место, которое он упустил. Может, пока не поздно покопаться в Навере и почитать, что советуют там? Где-то на подкорке Сокджин помнит, что Чонгук упоминал какой-то парк и зоопарк, но не уверен, не перепутал ли он. — Я проверил все музеи, которые работают сегодня, и их не так уж и много. Как ты вообще относишься к искусству? — ненавязчиво продолжает Чонгук, заставая Сокджина врасплох. Ну как он относится к искусству? Точно не напрямую. Ходить с умным одухотворенным видом по картинным галереям – точно не его. — Честно, мне это не особо интересно, — пожимает плечами Сокджин. — Я не против, когда это какая-то выставка, но целый музей меня утомляет. — Переизбыток искусства? — уточняет Чонгук, обращая внимание Кима на себя. Этот засранец слишком проницателен, что аж обидно. Теперь он, наверное, думает, что Сокджин необразованный. Но и тратить драгоценные часы на осмотр сотни картин он тоже не хочет, потом никакое пиво не нужно, только лежать и смотреть в потолок. Хочется чего-то яркого, чтобы вспоминать эту поездку с улыбкой. — Что-то вроде того, — соглашается Сокджин. В конце концов, ему нет смысла изображать из себя эстета. Если Чонгук предпочитает такой вид отдыха, то они сразу не сойдутся. — Может, хочешь в зоопарк? — предлагает Чон, и Сокджин чувствует, как расплывается в улыбке от одной мысли. Значит, он вспомнил правильно. Он очень хочет. Даже, если от зоопарка там один вольер. Это глупо? Вместо ответа он несколько раз кивает головой, заставляя Чонгука засмеяться. — Поехали тогда, тебе понравится.       Кажется, Сокджин не зря поехал с Чонгуком. Когда Чон не обламывает его с сексом, он хороший.

***

      Сокджину сегодня официально пять лет. Когда они спускаются в метро, он чувствует себя маленьким ребенком, впервые едущим с мамой куда-то дальше собственного района. Пока Чонгук покупает билеты, с чем он тоже легко бы справился, ведь система похожа на метро в Сеуле, старший крутит головой на триста шестьдесят градусов. Когда он только прилетел в Германию, он сразу отговорил себя от мысли ехать через центр города и поехал на дешевом автобусе, в который загрузился со всеми вещами прямо в аэропорту. Схема, висящая рядом с автоматом, кажется ему немного странной, что он не сразу соображает, как это работает. — Что такое S-Bahn? — удивленно интересуется он, рассматривая большое скопление линий. Наверное, ему стоит больше интересоваться страной, где он живет, пускай и временно. — Пригородный поезд, — бубнит Чонгук, пропихивая монетки в автомат. Сокджин кивает головой: здорово, но не очень понятно. Он надеется, что Чонгук ему объяснит.       Когда Чон, наконец, покупает билеты, и они спускаются в метро, у Сокджина случается культурный шок: в Германии нет турникетов? И всё строится на честности горожан, которые просто пробивают билеты? На платформе не оказывается дверей для безопасности, как в Сеуле, и Ким боязливо жмется к стене, пока ждет поезда, боясь упасть на пути. Он не считает себя легко пугающимся человеком, но от греха подальше близко не подходит, вдруг кому-то вздумается его столкнуть. Чонгук ведет себя спокойно, и Сокджин решает, что он, наверное, пользовался метро, когда только прилетел сюда, иначе как объяснить его сквозящую уверенность во всем происходящем.       Пока они несколько остановок едут в поезде, Сокджин осознает, что своим поведением не заставляет Чонгука сожалеть, что они не встречаются, а скорее, наоборот, отталкивает от себя. Разве он не должен быть рассудительным, умным, хитрым, сексуальным и вообще самым-самым, чтобы Чон понял, что он потерял? План трещит по швам, потому что нельзя быть сексуальным в метрополитене, когда ты пытаешься не запаниковать от того, что на одной станции может останавливаться пять разных поездов. Когда они оказываются около зоопарка и выясняется, что он разделен за тематические зоны, Сокджин забрасывает свой план окончательно: в конце концов, он здесь для того, чтобы быть самим собой.       Борьба с Чонгуком все больше кажется плодом сознания по прошествии нескольких часов. За это время Сокджин ни разу не вспоминает, что Чон — засранец, которых надо поискать. Наоборот, ему слишком комфортно быть самим собой, что он и не пытается изображать из себя что-то одухотворенное и умное. Они долго позируют у скульптур самых разных животных в глупых позах, потом обсуждают, кто из них на кого больше похож. Даже умудряются пообедать в небольшой лавчонке, скормив друг другу какие-то сэндвичи. Когда они оказываются у шимпанзе, Сокджин уже изрядно раздобревший и довольный происходящим. Вокруг ни души: зима и выходной делают свое дело, поэтому им нигде не приходится стоять и биться с детьми за лучшие места. Пока шимпанзе начесывают друг другу головы и копаются в шерсти, глаза Сокджина натыкаются на заявление «поцелуи разрешены». Сначала он немного смущается и оглядывается на Чонгука, но тот слишком увлечен фотографированием животных, чтобы заметить табличку. Сокджин долго гипнотизирует слова, пытаясь понять, почему такая табличка висит именно у шимпанзе. Странный выбор для романтичного места… — О, они целуются по каждому удобному случаю, — усмехается Чонгук, и Сокджин отрывается от таблички и смотрит на младшего. Кто они? — Удивительно, как мы похожи с обезьянами. — Чего? — только и выдает Сокджин, не понимая, о чем именно толкует Чон. — Шимпанзе целуются во время приветствий, передать свои эмоции, поддержать другого, — проясняет Чонгук, глядя в упор на Кима и кивая в сторону таблички. — Вон тут написано. — Да, здорово, — выдает после долгой паузы Сокджин, еще раз перечитывая табличку дальше слова «поцелуй». Каким надо быть идиотом, чтобы подумать, будто это место для поцелуев? Это же просто отвратительно — целоваться у вольера с шимпанзе. Ким хочет себя ударить чем-нибудь тяжелым, чтобы навсегда покинуть эту планету. Слава Богу, он ничего не сказал вслух, Чон бы его засмеял. — Поднять тебе настроение? — интересуется Чонгук, и Сокджин поднимает глаза, видя, что Чонгук вытянул губы трубочкой и активно двигает бровями. Серьезно? Усмехнувшись, Сокджин придвигается поближе к его лицу. — Мы не шимпанзе, Чонгук, так что лучше пятнадцать евро, деньги всегда поднимают мне настроение, — говорит ему Ким прямо в лицо, наблюдая, как обиженно сдувается эта наглая губная трубочка. Чонгук не находится, что ответить, и остается стоять, пока Сокджин идет к другим вольерам, дьявольски ухмыляясь. Вот Чон Чонгук и попался.       Когда они добираются до пивной, Сокджин чувствует себя королем положения. Не то, что он в полной мере отомстил за вчерашнее унижение, но ему гораздо легче дышится, зная, что он даже в шуточной манере смог поставить засранца на место. На какое-то время Чонгук его даже оставляет в зоопарке, и Сокджин злорадствует, думая, что Чон заливается слезами в туалете от того, какой Ким Сокджин шикарный. Так ему и надо.       Триумфальное шествие Сокджина от входа до выделенного им стола разве что фанфарами не сопровождается, и в голове уже победный марш, когда он вдруг видит, что за выделенным круглым столом уже сидят несколько человек. Немного поникнув, он садится на свободное место рядом с какой-то девушкой и уходит в себя. Неловко сидеть за столом с незнакомыми людьми. Как только приносят меню, он тут же прячется за ним и долго и жадно вчитывается, радостно отмечая, что понимает хоть, что ему заказать. Чонгук рядом нудит, что им нужно попробовать что-то помимо сосисок, но цены шокируют, поэтому Сокджин уже готов взять только водянистый суп. В итоге младший убеждает его взять что-то подороже и не из сосисок, и Ким молится, чтобы это было вкусно. Когда перед ними ставят два огромных пива, Сокджин понимает, что живым отсюда он не выйдет: пол-литра выглядят внушительно, и он даже морщится, замечая, как девушка рядом с ним в один присест отпивает огромный глоток. — Вы откуда? — спрашивает она на английском, и сначала Сокджин думает, что это не ему. Он быстро скашивает глаза на Чонгука и остальных сидящих за столом, а потом снова смотрит на нее, отмечая, что пристальный взгляд все-таки остановился на его персоне. — Южная Корея, — выдавливает он из себя, неловко улыбаясь. Он просто ненавидит иногда открытость европейцев. Волосы девушки довольно светлые, и Сокджин делает предположение, что она откуда-то из европейской страны. — А вы? — Я родилась в Мюнхене, — усмехается она, делая глоток пива. Сокджин молится на всех языках мира, чтобы Чонгук взял разговор на себя, потому что он сейчас провалится под землю от неловкости. Однако, когда он переводит взгляд на младшего, тот сидит с точно таким же красным лицом, как и он сам. Значит, наш пусанский рыцарь храбрый только на словах? Что ж, просто прекрасно. — И вы пришли в туристическое место? — удивленно бубнит Сокджин, пытаясь понять, зачем она к нему пристает. Вокруг них почти все иностранцы. — Мы с парнем здесь познакомились на Окторберфесте, когда я тут работала, — радостно вещает она. По другую сторону от нее сидит светлый парень с огромным бокалом пива. Ему только не хватает охотничьей шапки, решает Ким. Типичный немец. — Решили вспомнить старые добрые времена. Вам тут нравится?       Немного отпивая от своего бокала, Сокджин постепенно все больше вовлекается в беседу. Чонгук даже немного участвует, но, слава Богу, не переходит на немецкий, что заставляет Кима чувствовать себя гораздо лучше. Впервые за долгое время он может спокойно выдохнуть. Он даже успевает объяснить, что они с Ким Чен Ыном в разных странах. Внезапно Чонгук встает из-за стола, и Сокджин решает, что он, наверное, пошел в туалет. — Вы сюда вместе приехали? — интересуется девушка, и Сокджин решает, что она, наверное, никогда не встречала никого из Южной Кореи. — Мы учимся в университете Регенсбурга по обмену, — объясняет парень, вежливо улыбаясь. Пиво немного расслабляет, и он перестает волноваться. Кажется, сегодня все под контролем. Решив блеснуть своими знаниями немецкого, он добавляет: — Джейкей, что называется, mein Freund. — О боже, — она внезапно громко смеется, и Сокджин внутренне напрягается. Он сказал что-то не так? — Он твой парень или твой друг? — Друг, — поспешно объясняет Сокджин, начиная все больше волноваться. Что это за реакция и почему ему так стыдно? — Я очень плохо знаю немецкий, пока только учу. Я что-то не так сказал? — Mein Freund означает бойфренд, Джин, — поясняет она, тут же поспешно добавляя: — А если хочешь сказать, что кто-то твой друг, то правильно будет сказать «ein Freund von mir». — И если написано «für meinen Freund», то это будет значить «для моего парня»? — уточняет Сокджин, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Она со смешком кивает. Какой он идиот. И чего Чонгук так обрадовался? Хотел поставить их в неловкое положение? Или может смеялся над его ошибкой? Сведя брови вместе, он достает телефон из кармана джинсов и показывает в поисковом запросе надпись с сердечка, подаренного Чоном. — А это что значит? Увидел на одном из ваших пряников. — Это на баварском диалекте, — поясняет она, глядя на надпись. — Schatzerl означает «милый», обращение между двумя возлюбленными. Вариация от Schatz. Остальное на диалекте означает «я люблю тебя». — Какой интересный диалект, мне предстоит так много изучить, — играет в дурачка Сокджин, убирая телефон в карман и отпивая большой глоток пива. Какого черта, Чонгук? Он специально выбрал надпись на диалекте, надеясь, что он не сможет прочитать? Пока Сокджин в голове пытается себе объяснить, что бы это могло значить, рядом приземляется Чонгук. Он рассказывает, что в туалете платят монетками, а еще там огромная очередь, но Ким едва ли слышит его. Весь оставшийся вечер он задумчиво пьет пиво и наедается шницелем.       По пути домой они почти не говорят. Сокджин пытается сложить слова в предложения хотя бы в голове, но каждая следующая попытка выходит хуже предыдущей. Мысль ускользает, и в голове только пульсирует мысль, что Чонгук подарил ему сердце с признанием в любви. Что он хотел этим сказать? Почему он ведет себя так, как будто старший ему не безразличен, а потом отталкивает от себя? Для него это какая-то игра? Голова болит от выпитого, и Сокджин решает поговорить на следующий день. В комнате он сразу идет мыться, а потом ложится в кровать. Благо, завтра им рано вставать, поэтому Чонгук и не замечает, что что-то расстроило старшего. Готов ли Сокджин к этому разговору?

***

      Временное затишье продолжается и ранним утром, когда они собираются на вокзал. Идти от силы пятнадцать минут, но за это время они не перекидываются ни словом. Кажется, будто не только Сокджин взял небольшой перерыв в разговорах: Чонгук тоже не пытается как-то разрядить обстановку. В отличие от полусонных Кима и Чона на вокзале оживленно с самого утра: люди активно общаются в кассе продаж, в вокзальных булочных выстраивается очередь за кренделем с кофе. Редко видеть такое бурление в праздничный день в Германии, что Сокджин немного теряется. Куда им вообще идти? Когда они, наконец, находят нужную электричку, Сокджин проклинает всё на свете. Чонгук заявляет, что их поезд отбывает аж с двадцать пятого пути, и Сокджин несколько раз внимательно смотрит на табло, пытаясь понять, не перепутал ли младший. Совершенно не хочется случайно уехать на другой конец Германии. Помимо слов Чонгука у него нет никаких документальных подтверждений: все билеты у младшего. Заглядывая через плечо, Сокджин обнаруживает, что на бумажке в руках Чонгука пункта назначения вовсе не указано, и решает забить. Чону виднее, что он покупает, и, если он сказал, что так будет дешевле, кто Сокджин такой, чтобы с ним спорить? Чонгук сказал, что они едут в Фюссен? Ким пожимает плечами: Фюссен так Фюссен.       Пока они идут по вокзалу, Сокджин из последних сил борется со сном. Некоторые поезда внушают ему уважение: высокоскоростные и красивые, что Ким качает головой, ожидая нечто подобное. Но их ждет обычная синяя электричка. Зайдя в вагон, они едва находят свободные места и располагаются максимально комфортно, учитывая сидящих напротив людей и огромный рюкзак Чонгука. Сокджин не хочет даже интересоваться, что он умудрился туда напихать, голова и без него болит. Прижавшись к стеклу лбом, он прикрывает глаза: какого черта он полночи не спал? Нормальный человек, наверное, выспался бы и поел как можно больше, чтобы были силы забираться на гору, но только не он, Сокджину же надо полночи думать, что всем своим поведением хотел сказать младший. И даже сейчас, оказавшись в поезде, он никак не может успокоить свое сердце: нравится ли он Чонгуку? Поезд трогается с места, и Ким забывается сном на некоторое время.       Два часа пролетают незаметно: Сокджин дремлет, слушая немецкую речь на фоне и представляя, что он где-то совсем далеко, чем занимается Чонгук всё это время — он не знает. Когда в поезде объявляют, что они подъезжают к Фюссену, Ким едва ли понимает, что это пункт назначения, пока сильная рука не трясет со всей силы его плечо. Приоткрыв глаза, он сталкивается взглядом с Чонгуком, который почему-то держит в руках фотоаппарат. «Через пару минут мы будем на месте», — поясняет Чон, и Сокджин лишь мычит в ответ. Отвернувшись от Чонгука, он сонно смотрит на явно сменившуюся картинку: в горах очень много снега, что у него захватывает дух. Если бы он был очень богатым, он бы точно покатался тут на сноуборде… Улыбнувшись, Ким вглядывается в горы, замечая вдали замок. Невозможно поверить, что сегодня он будет чувствовать себя настоящей принцессой. Сзади раздается щелчок затвора, и Сокджин резко оборачивается: Чонгук смотрит на него сквозь объектив. — Я выгляжу ужасно, не фотографируй, — бурчит Сокджин, глядя на усмехнувшегося младшего. — У меня волосы дыбом стоят, а лицо опухло. — В этом есть своя эстетика, — отвечает Чонгук, делая еще пару фото недовольного лица старшего. Ким фыркает и отворачивается. Эстетика у него какая-то странная. Вдали виднеется вокзал. Сокджин проверяет телефон: десять утра. Зачем они так рано приехали? Чонгук что-то бубнит про замки, но Сокджин едва ли его слышит, разминая шею. Боже, что за длинный день им предстоит.       Потолпившись на остановке вместе с остальными туристами, Сокджин и Чонгук ухитряются влезть в автобус, на котором красуется пункт назначения Нойшванштайн. Рюкзак Чонгука оказывается почти на его пальцах, и Ким чувствует, как его ноги постепенно увеличиваются до ласт. Какого черта тут так мало места? Автобус объявляет нужную остановку спустя десять минут, и Сокджин уже собирается выйти из автобуса вместе с огромным потоком туристов, как влетает в Чонгука, не сдвинувшегося с места ни на миллиметр. — Слушай, мы выходим! Объявили замки, чего ты встал? — истерично замечает Сокджин, чувствуя, что они вот-вот останутся в автобусе, когда поток постепенно вытекает на улицу. Он толкает Чонгука в сторону выхода и раздраженно добавляет: — Пойдем быстрее, нам нужно выйти тут. — Мы не будем тут выходить, — обиженно цедит Чонгук, все-таки умудряясь удержаться на месте и не позволив Сокджину вытолкнуть себя из автобуса раньше времени. Глаза Кима становятся все больше, когда двери закрываются и автобус едет дальше. Замок, который виднеется издалека, остается на месте, пока автобус лениво тянется дальше. — Ты с ума сошел? Почему нет? Из-за тебя мы уехали непонятно куда, — он точно не для того вставал в шесть утра и спал в неудобной позе в электричке, повредив себе шею, чтобы сейчас замок, который смог бы увенчать его инстаграм, оказался позади. — Боже, Чонгук, ты уснул что ли? Они же сказали, что это замки нашватан и этот вот, как его, второй! — Я же тебе сказал в поезде, что мы сначала заедем кое-куда, — Чонгук начинает заводиться в ответ, и Сокджин видит его краснеющее лицо. — Чего ты разорался-то? Ты бы знал, на какой нам автобус сесть, если бы не я? — Велика проблема, вместе с остальными туристами ехать. Уж разобрался бы, — фыркает Сокджин, несмотря на неприятное чувство где-то внутри. Он действительно не слышал, чтобы Чонгук что-то говорил ему про смену планов. Это про это он в поезде бубнил? Чонгук начинает его сильно раздражать своими действиями. Он то великий экскурсовод и знаток немецкого, то соблазнитель, которых свет не видывал, то динамо обыкновенное, которое сначала его доводит до возбуждения, а потом кидает. Надо было выходить вместе со всеми и бросить Чонгука в автобусе, раз он сюда в такую рань на автобусах кататься приехал. Может хоть обфотографироваться из грязного окна свои замки и горы, а Сокджин будет, как все приличные люди, на фоне замков со всех ракурсов в инстаграме, чтобы красиво было. — Мы вроде договорились, что программу делаю я, так что помолчи пять минут, — шипит Чонгук, и Сокджин чувствует, что младший на пределе. Ким отворачивается и делает два глубоких вдоха: молчать уже практически невозможно, хочется вывалить на Чона всё, о чем он думал за последние несколько дней, в частности этой ночью. Но если он сделает это сейчас, то Чон откажется его фотографировать или того хуже оставит в Фюссене и укатит с его билетом обратно. Поджав губы, Сокджин проглатывает обиду и смотрит в окно: автобус колесит в сторону каких-то странных остановок. Несколько минут проходят в тишине, как вдруг Чонгук подбирает рюкзак и поворачивается к выходу. — Идешь или поедешь обратно на вокзал?       Хотя искушение остаться в автобусе и кому-то что-то доказать слишком высоко, Сокджин все-таки вслед за Чонгуком высаживается, оказываясь у подножья гор. Вокруг лежит куча снега, и Ким немного завидует, думая о возможности прокатиться тут на сноуборде. Черт возьми, как бы ему хотелось сейчас скатиться по трассе вниз, когда ветер бьет в лицо. Чонгук шагает к небольшому домику, и Сокджин почти прыгает от неожиданности, когда понимает, что это может быть. — Мы что едем на гору? — удивленно интересуется Ким, замечая небольшую кабинку у подножья. Чонгук лишь хмыкает и направляется к кассе, удивляя Сокджина еще больше. Рядом с ними людей не очень много, в отличие от той толпы, что вышла у замка. Чонгук все больше поражает Сокджина своей продуманностью, что ему становится немного стыдно за предыдущие нападки. Когда Чон возвращается с билетами и просит денег, Сокджин тут же передает ему пятьдесят евро и качает головой: дорого, но, видимо, того стоит. — Пойдем быстрее, нам нужно занять лучшие места, — Чонгук настроен решительно, и они почти бегут до свободной кабинки, где их ждет уже несколько человек. Пройти вдвоем к стеклу им не удается, и Чонгук подталкивает Сокджина к стеклу, оказываясь прямо за ним: — Держись крепче, это займет лишь пару минут. — Может, ты встанешь к стеклу? Ты же хочешь пофотографировать? — несмотря на поведение Чонгука время от времени Ким чувствует себя не в своей тарелке. Чон привез с собой фотоаппарат, и, если сейчас из кабинки фуникулера откроется вид на замки, он вряд ли сможет сфотографировать, пока тут стоит Сокджин. Чон вжимается в него всем телом, придерживая его талию, и Киму немного тяжело дышать, когда кабинка постепенно забивается людьми. — Стой и наслаждайся, — качает головой Чонгук, крепче хватая его за талию и заставляя Сокджина разволноваться. Почему он не хочет поменяться местами? — Чонгук, вставай у стекла, ты же с фотоаппаратом, — упрямо заявляет Сокджин и дергается назад, пока не осознает, что в крепкой хватке Чона ему не сдвинуться ни на шаг. Мужчина нажимает на кнопку, и кабинка фуникулёра трогается с места. Не получив никакой реакции от младшего, Сокджин хмурит брови и оборачивается к нему лицом: — Давай быстро к стеклу, пока нас не оттиснули. Ты не сможешь сделать фотографии, если я буду тут стоять. — Ты всё пропустишь, смотри, — до лица Чона от силы сантиметров тридцать, он так близко, что Сокджину плохо. Пальцы на талии легко щиплют бок, и Ким понимает, что младший сдаваться не намерен. Вздохнув, он разворачивается обратно к стеклу, вглядываясь в невероятный вид, открывающийся в горах. Когда белый замок виднеется среди снега, он даже немного задерживает дыхание. Подъем оказывается слишком быстрым: проходит не больше пяти минут, как они оказываются на вершине горы. Как только места становится чуть больше, пальцы Чонгука отпускают талию Сокджина, наверняка, оставив после себя красные отпечатки. Оказавшись на воздухе, старший немного трясется: высоко и холодно, особенно после теплого Мюнхена. — Тут слишком классно, я был не прав, — признает старший, любуясь видом, открывающимся с верхней площадки. Обычно он видит снег, когда выбирается покататься на сноуборде, или в те редкие моменты, пока он в Сеуле не успел растаять, только выпав. Поэтому, стоя наверху горы и любуясь бесконечными снежными просторами, Сокджин чувствует себя героем какой-то сказки. Интересно, каково это: просыпаться в небольшом домике в горах и каждый день любоваться просторами? Разительный контраст, по сравнению с удушающим и суетливым Сеулом.       Вниз идет несколько троп, которые, в общем и целом, сделаны для того, чтобы немного размяться и немного себя нагрузить. Однако одна лишь мысль о том, что им придется спускаться по ним обратно, угнетает все настроение Сокджина. Отсюда всё не выглядит так, будто это займет десять минут. Хотя они и добрались наверх очень быстро, спуститься также быстро, как на фуникулёре, у них не выйдет, даже если бежать вприпрыжку. Пока он ищет другие пути отхода, глаза натыкаются на ресторан, и в животе тут же урчит. Просто замечательно, Ким Сокджин, рефлексы, как у собаки Павлова, даром, что слюни не потекли. — Немного постоим и будем спускаться, иначе не успеем в замки, — вдруг говорит ему Чонгук, и Сокджин резко осознает, что он никуда не делся. Редкие минуты умиротворения прерваны объектом интереса и по совместительству страшным занудой. — Ты же не хочешь есть? — Ну, я бы не отказался, — замечает Сокджин, мысленно представляя, сколько стоит поесть около замков. Да и немного хочется задержаться в красивом месте подольше. — У меня в рюкзаке два онигири, перекусим, и едем вниз, — радостно заявляет Чонгук, окончательно убивая надежду на плотный обед. Пока Чон роется в рюкзаке, Сокджин думает, что Чонгук со своими закусками нарушает его пищеварительный процесс. И ведь не останется же он на горе один, пока Чонгук по замкам носится. Придется есть этот онигири, а потом в полуголодном обмороке ехать с ним обратно. Чонгук пихает его в ребро и отдает ему аккуратно свернутый кулёк прямо в руки: — Вот, ешь. Конечно, не обед, но если сядем здесь есть, то не успеем попасть внутрь замка до его закрытия. На обратном пути купим в городе чего-нибудь навынос. — Спасибо, — сдернув обертку, Сокджин быстро откусывает кусок, чувствуя привкус морской капусты. Всякий раз, когда хочется, наконец, позлиться на Чонгука за его глупость и поведение, он показывает себя с лучшей стороны, заставляя старшего чувствовать себя глупо. Даже онигири дурацкие запаковал с собой, чтобы они все успели. Аж противно. Может, он еще и спать с ним не хочет, потому что планирует на нем жениться и ждет, пока они распишутся? Куда делся Чонгук с вечеринок, который постоянно напивался? Или его и не было никогда?       Несколько минут они в тишине поедают холодные закуски, любуясь видами зимней Германии. Когда Сокджин не зацикливается на том, что Чонгук его динамит и водит за нос, он в целом доволен младшим. Ему нравится с ним дурачиться, нравится, что он заботливый и всегда к нему прислушивается. Даже его всезнайство нравится, хотя и должно раздражать. И как бы он не пытался найти повод к нему придраться, Чонгук делает неправильно только одно: не встречается с Сокджином. Всё зашло слишком далеко, Ким это признает. От ненависти к выпендрёжнику Чону он как-то незаметно для себя пришел к неразделенной симпатии. Или разделенной? Его раздражает недосказанность. Что значат его подарки и знаки внимания? И если он ему нравится, то почему все стоит на одном месте? И хотя желание спросить напрямую, что между ними происходит, растет с каждой минутой всё больше, маленький червячок неуверенности и боязни оказаться высмеянным пока побеждает. Он просто боится, что весь оставшийся отпуск Чонгук будет над ним смеяться. Оглянувшись на Чонгука, Сокджин внимательно наблюдает за тем, как младший радостно жует остатки закуски, глядя куда-то вдаль. Зачем он только пошел на ту вечеринку? — Хочешь фото на память? — внезапно спрашивает его Чонгук, глядя прямо на него. Совместное? Сокджин абсолютно не готов. Он неуверенно кивает, вытирая рот тыльной стороной руки. Пожалуй, он не будет открывать рот, вдруг рис застрял между зубов. — Вставай, я тебя сфотографирую. — Сюда? — спрашивает Ким, когда Чон отходит на несколько шагов, наводя на него камеру. Совместное фото, как же, Сокджин, размечтался. Чонгук кивает головой, и старший старается принять максимально загадочную позу. Пару раз поменяв позу, он делает шаг в сторону, и впервые слышит, как сильно хрустит снег. — Как думаешь, снег лепится? — Не знаю, — Чонгук убирает фотоаппарат от лица, просматривая, что получилось, пока Сокджин садится на корточки, касаясь голыми руками снега. Достав из кармана снятые перед едой перчатки, Ким натягивает их и, наконец, погружает пальцы в снег. Лепится он, на удивление, легко, Сокджин с удовольствием накатывает огромный снежок, надеясь запустить его в младшего. Щелчок затвора заставляет его остановиться. — Ты меня снимал? — удивленно спрашивает он, сидя на корточках. Чонгук лишь смеется, все еще не убирая камеру. Затвор щелкает еще несколько раз, вынуждая Сокджина встать с места. — Эй, Чонгук, ты зачем меня снимаешь, пока я не вижу? — Такие фото лучше, — смеется он, вновь глядя на экран фотоаппарата и щелкая снимки. Чем лучше могут быть фото, где он копается в снегу? Их, в конце концов, в инстаграм не выложить, да и замка не видно будет. Кто поймет, что он в Германии? — Дай посмотреть, как я там получился, — просит Сокджин, вплотную подходя к Чонгуку. Младший показывает ему несколько кадров, которые поражают Кима до глубины души: он выглядит нереально, когда позирует. Фото, где он копается в снегу, Чон почему-то показывать не решается. Пальцы Чона выключают фотоаппарат, оставляя Сокджина немного разочарованным: он так и не увидел сделанные украдкой фотографии. Пожав плечами, он уже собирается двигаться в сторону фуникулёра, чувствуя, что люди постепенно начинают набиваться внутрь. — Эй, Сокджин-а, — зовет его Чонгук, и кажется, Сокджин уже привык к неформальному обращению из его уст. Оглянувшись, он замечает, что Чон вновь копается в рюкзаке в поисках чего-то. Наконец, он радостно улыбается, сжимая что-то в руке, и поднимает на него глаза: — Я кое-что хотел тебе подарить. — В смысле? — Сокджин возвращается обратно, подходя к внезапно суетливому Чонгуку. — Вот, я купил эту игрушку в зоопарке, она напомнила мне тебя, — с огромной улыбкой говорит ему Чонгук, и Сокджин почти готов победно взбросить руки вверх, когда в его ладони вкладывают плюшевый брелок с самым отвратительно реалистичным шимпанзе, который он когда-либо видел. — Серьезно, Чон Чонгук? Шимпанзе? — спрашивает Ким, глядя на плюшевое исчадие ада в его руках. Что-что он сказал там? Игрушка ему Сокджина напомнила? Эта волосатая черная обезьяна с огромными ушами напомнила Чонгуку его, маминого красавчика и грозу школы для мальчиков, Ким Сокджина? Сокджин поднимает глаза на Чонгука, пытаясь понять, куда ему эту игрушку засунуть. — Да, я… — Шимпанзе? Я, по-твоему, на обезьяну похож? — Сокджин видит, как улыбка сползает с лица младшего, и пытается понять, подарил ли он это, потому что он идиот или потому, что хотел его унизить. Неужели Чон Чонгук настолько тупой, что решил ему купить в знак своей безграничной симпатии уродливую плюшевую обезьяну? Нет, этого быть не может, он, наверное, просто над ним издевается. — Знаешь, это уже переходит все границы. — Но шимпанзе, — пытается что-то сказать Чонгук, и его глаза напоминают два огромных шара. Сокджин качает головой и вновь смотрит на ненавистную игрушку в собственных руках. — Помолчи, пока говорят старшие. Я настолько тебе неприятен? Или тебе смешно надо мной издеваться? — Ким вглядывается в его лицо и пытается найти хоть какие-то следы ухмылки от такого унижения. От собственного раздражения хочется засунуть голову в снег, чтобы немного остудиться. Кажется, что именно сейчас Чонгук переполнил чашу всякого терпения. Сокджина не останавливает даже мысль о том, что тут могут быть их соотечественники, он просто хочет раз и навсегда понять, что Чонгук творит. Зачем он так над ним измывается? Чем он заслужил это? Когда именно Сокджин стал для него целью и почему именно он? — Что значат все твои действия? Я думал, что я тебе нравлюсь или хотя бы интересен, но ты насмехаешься надо мной с тех пор, как мы пошли в ресторан. Что с тобой не так? Ты думаешь, что я плюшевая игрушка, которую можно выкинуть на помойку, когда она надоела? — Ты не плюшевая игрушка, Сокджин, — вновь пытается Чон прояснить, делая шаг к Сокджину, но Ким успевает сделать два шага назад, оставляя младшего на расстоянии. Он просто устал от постоянных игр. Если он не плюшевая игрушка в умелых руках кукловода, то кто он? — Тогда почему ты даришь мне плюшевую игрушку шимпанзе и говоришь, что она напоминает меня? Раз я не игрушка, я, стало быть, шимпанзе? — последняя фраза выходит слишком громкой, и Сокджин быстро оглядывается на случай, если кто-то стал свидетелем ссоры, но замечает, что рядом с ними ни души. Внутри всё бурлит. — Я похож на ручную обезьянку, с которой можно поиграться, а потом над ней смеяться? Сначала ты даришь мне имбирное сердечко с признанием в любви на диалекте, который я понять не в силах, а потом отталкиваешь меня, когда я хочу стать к тебе ближе, — Сокджин делает шаг вперед, оказываясь близко к младшему и вглядываясь в его лицо. Как бы он не старался сорвать с лица Чона маску, которая бы показала его настоящее лицо манипулятора, в ответ на него смотрит только красное лицо с огромными испуганными глазами. Неужели ему страшно? Несколько секунд он ждет ответа, но Чонгук не говорит ни слова. Точка невозврата пройдена, и Сокджин чувствует, как глаза наполняются водой от обиды. Не имея возможности громко кричать, чтобы их к концам завалила лавина, сошедшая с горы, Ким хрипит, чувствуя, как в уголке глаза стоят соленые слезы: — Чего ты, твою мать добиваешься? Тебе приятно смотреть на мои слезы? — Да тебя я добиваюсь все это время, как ты не поймешь! — в ответ отчаянно выдает Чон, хватаясь за плечи старшего. Пальцы держат его так крепко, что Сокджин чувствует, как он оставляет синяки. Добивается такими действиями? Сначала целует, а потом отталкивает? А потом еще и обезьяну дарит? — Поэтому даришь мне шимпанзе и говоришь, что оно меня напоминает? — с неверием спрашивает он, хватая левое плечо в ответ. — Да! — восклицает Чон, и Сокджин видит его растерянное лицо, полное недоумения. Неужели он серьезно? — Я сейчас ударю тебя, — предупреждает Ким, толкая Чонгука вниз в снег и наваливаясь телом. От злости хочется Чона в этом снегу закопать, чтобы он промерз насквозь. Всё это бесит. Бесит Чонгук, который его добивается, но при этом динамит. Бесит Германия. Бесит учеба на тупого экономиста и бесконечные подсчеты. Сокджин чувствует, что он на пределе, и почти кричит от досады. Руки становятся ватными, и он слегка ослабляет хватку, чем тут же пользуется Чон, переворачивая его на землю и нависая сверху. — Да выслушай ты меня, — кричит на него Чон, когда Сокджин пытается дернуться и вернуть Чонгука обратно в снег, где этому засранцу самое место. Младший оказывается проворнее, фиксируя старшего в снегу и не позволяя сдвинуться с места. Руки болят от хватки; какой же Чонгук сильный. Поняв, что уйти не получится, пока Чонгук не закончит, Сокджин смотрит ему прямо в глаза, приподняв брови. Что еще он сегодня скажет? — Ты напоминаешь мне шимпанзе, потому что всякий раз, когда я вижу тебя, ты будишь во мне мое шимпанзе, я тоже хочу целовать тебя вместо приветствия или чтобы поднять тебе настроение, понимаешь? Я даже тебе это сердечко подарил, надеялся, что ты поймешь, когда в интернете посмотришь! Ты мне нравишься, Ким Сокджин! С первого дня, когда мы познакомились. — Слезь с меня, мне холодно и мне снег в трусы попал, — просит Сокджин спустя несколько секунд молчания. Признание Чонгука не укладывается у него в голове. Когда младший слезает с него, старший занимает сидячее положение, не сразу замечая, что Чон сидит рядом. В голове стучат последние слова. Вроде бы это он хотел услышать всё это время, но почему-то легче не становится. Если Сокджин ему так нравится, то зачем было заставлять его думать, что это не так. Ким поворачивает голову и внимательно смотрит на раскрасневшегося Чонгука: — Тогда почему ты меня оттолкнул? — Потому что я не хочу с тобой спать, пока ты пьяный, ты мне нравишься больше, чем на одну ночь, — тихо отвечает ему Чонгук, и всё становится на свои места. Сердце Сокджина заходится как бешеное, когда он это слышит. И всё же Чон Чонгук не засранец, он идиот, понимает Ким, замечая у своих ног уродливое плюшевое шимпанзе из зоопарка. Надо же было такое сказать. — И ты думаешь, что я буду с тобой спать после того, как ты мне сказал, что я напоминаю тебе шимпанзе? — интересуется Сокджин, глядя на тупое лицо младшего и едва сдерживая улыбку. Все-таки неправильно говорят, что пусанцы — мачо. Чон Чонгук — живое подтверждение тому, что этот стереотип разбивается о суровую действительность. Кто будет спать с парнем после того, как он сказал, что партнер похож на шимпанзе? — Не спать, а встречаться, — поправляет его самоуверенный нахал, и Сокджин почти смеется в голос. Чонгук еще тупее, чем он думал. Ким смотрит на его лицо, отмечая, что хотя он и старается звучать уверенно, от волнения Чонгук пошел весь пятнами. Какая прелесть. Надо бы ему это шимпанзе куда подальше засунуть, чтобы больше никогда такого не говорил. Возможно, ему это стоило сказать еще на вечеринке, тогда бы Сокджин был значительно спокойнее, не успев в него втюриться, как школьник. — Ты думаешь, что я буду с тобой встречаться после того, как ты мне сказал, что я напоминаю тебе шимпанзе? — повторяет вопрос Ким, принимая поправку Чонгука. Еще немного, и он будет валяться на полу от смеха. — Да, — выдает Чонгук. Сокджин хочет злиться, но не может. Вся ситуация просто абсурдна. Поэтому он просто кивает головой и отводит глаза в сторону. Чонгук поднимается с места и подходит к его ногам, поднимая плюшевое исчадие с земли и отряхивая его от снега. — Ты придурок, Чонгук — скорее подытоживает Сокджин, чем обращается к нему напрямую. Итак, ему достался нахальный малец, в котором он будит шимпанзе. Ким оглядывает Чонгука, любовно держащего игрушку в руках. Надо сказать, обезьяна ему хорошо подходит: такая же неотесанная и дикая в постели. Надо разрывать этот порочный круг, пока не поздно. Сокджин вытягивает руку вперед и просит Чона: — Давай эту обезьяну сюда. — Стой не выкидывай ее, она стоила пятнадцать евро, — почти кричит Чонгук, видя, как Сокджин уже готовится к тому, чтобы скинуть ее с горы вниз. С заведенной рукой Ким смеряет Чона надменным взглядом. А ведь эта обезьяна могла предложить ему что-то более милое. В конце концов, пумой его назвать. Или какой-нибудь птицей красивой. Надо же было выбрать именно шимпанзе. Это из-за той таблички что ли, где он его отшил? — Ты за это пятнадцать евро заплатил? — неверяще спрашивает Сокджин, крутя плюшевую игрушку в руке. Волосатое нечто в его руке как будто тоже задается вопросом, как его можно продавать за такую цену. Конечно, он будет встречаться с Чонгуком, несмотря на то, что младший придурок. Но надо его проучить на будущее, чтобы думал десять раз прежде, чем говорить. Сокджин поднимается на ноги, все еще не выпуская плюшевое шимпанзе из рук. Усмехнувшись, Ким смотрит на пятнистого от стыда Чонгука и довольно заявляет: — Я не буду выкидывать твою обезьяну, но давай я сделаю вид, что я не слышал твоего признания, потому что это явно не то, что я хочу вспоминать всякий раз, когда вижу твое лицо.       Пока они с Чонгуком спускаются на фуникулёре, Сокджин еще раз искренне восхищается видами, пока рука в кармане не натыкается на подаренную плюшевую игрушку. Боже, это же надо так испортить собственное признание! Ким исподтишка смотрит на Чонгука, гадая, что у того в голове: младший после слов Сокджина молчит, думая о чем-то своем. В таком красивом месте Чон Чонгук мог бы поднять его на руки или романтично признаться, а он свою речь про обезьян подготовил. Поразительно. И все-таки слова о том, что он нравится Чону больше, чем на одну ночь, заставляют его улыбаться во все лицо. Жаль, что его в зоопарке обезьяна не укусила.       Оказавшись у замков, все идет своим чередом. Они долго стоят в очереди, фотографируются на большом мосту, даже просят сделать их совместное фото, хотя Сокджин и долго думает, заслужил ли его младший, но все же решает, что надо этот день чем-то хорошим заменить. Придется говорить, что Чонгук ему на вершине купил сосиски и выложил их в форме сердца. Внутри замка они даже идут на экскурсию с английской группой, хотя там и народу в три раза больше. А в магазине Чон порывается купить ему фарфорового лебедя, и Сокджину едва удается его отговорить: куда ему этот лебедь, во второй карман куртки? Приходится уводить младшего силой, который все норовит загладить свою вину с обезьяной. Сокджин самодовольно ухмыляется, таща Чона за собой: за все страдания Кима Чонгук тоже может денек помучиться от чувства вины.       Перед поездом они едят в небольшом ресторанчике, и Ким Сокджин чувствует, что задобрен окончательно. Конечно, к Чонгуку еще много вопросов, но внимание с его стороны подкупает его и быстро располагает к себе. Уже изо всех сил хочется висеть на нем и целовать по каждому поводу, что Сокджин сдерживается из последних сил. Он надеется, что Чон как можно быстрее извинится, чтобы прекратить эту игру. Этот позор ему даже немного льстит, потому что от идеальности и серьезности Чонгука Сокджин комплексовал всю поездку. Теперь он не чувствует себя так, будто Чон непогрешимый, и как-то легче быть самим собой. Усевшись в поезд, они выбирают место, где напротив них никого нет, и, хотя ноги больно упираются в стоящее впереди кресло, они, наконец, могут поговорить без зевак. — Ты мне правда нравишься, Сокджин, — шепчет Чонгук, когда вокзал Фюссена далеко позади. Аккуратно взяв руку старшего в свою, Чонгук наглаживает ее большими пальцами, как проклятый. Кима колотит; из-за того, что в поезде шумно, он вынужден наклониться к Чону поближе. — Нравился еще до поцелуя на вечеринке. Я только поэтому и согласился тебе помочь с немецким. — Ты поэтому опоздал на встречу в кафе на пятнадцать минут? — уточняет Сокджин, озвучивая, наконец, тот вопрос, который крутится на языке с того дня. Возможно, стоит узнать всё сейчас, пока ещё есть шанс дать заднюю. — Я не знал, в каком из кафе ты будешь меня ждать, — разгоряченно поясняет Чонгук и поспешно добавляет: — И носился по Регенсбургу в поисках кафе, где ты меня ждешь. Повезло, что тот ресторан был третьим. — Почему ты не сказал? — растерянно спрашивает Ким. Наверное, если бы он сказал это тогда, еще в кафе, не было бы этих недопониманий. Он чувствовал себя таким идиотом, пока ждал Чонгука на улице, думая, что тот играется им, как куклой. — Мне было стыдно и казалось, что ты меня ненавидишь, — усмехается Чонгук, глядя прямо ему в глаза и не выпуская руки. Сокджин не сдерживает смешка, когда понимает всю абсурдность ситуации. Чон Чонгуку стыдно? Какая прелесть. — Я все ещё тебя ненавижу, Чонгук, скажи спасибо обезьяне своей, — бубнит он, пытаясь казаться серьезным, но выходит из рук вон плохо. Они оба сидят с улыбками на все лицо, и Сокджин никак не может стереть ее с лица. Вздохнув, он продолжает: — Если бы я знал, что ты такой тупой, ты бы никогда мне не понравился. — Я все-таки тебе нравлюсь? — сияет Чонгук, вызывая у Сокджина стойкое желание его стукнуть. — Ты думаешь, что я пытался с тобой переспать, потому что я занимаюсь благотворительностью? — Нет, потому что я невероятно сексуальный, — подмигивает ему Чон, и Сокджин легко ударяет его свободной рукой по бедру. — Невероятно сексуальный и невероятно тупой, как эти два качества в тебе только сочетаются? — Значит, ты будешь моим парнем? — на всякий случай спрашивает Чонгук после того, как они оба перестают смеяться. Поезд тормозит на какой-то станции, и люди вокруг собираются выходить. Лучше места для выяснения отношений не придумать, конечно, но Сокджин решает, что хватит мучить младшего. — Да, но больше никаких обезьян, Чонгук, — соглашается он, и лицо Чонгука сияет, как рождественская ярмарка. Кажется, стоит все-таки остановить этот животный беспредел, поэтому он добавляет: — Я серьезно. — Ты похож на хомячка, когда сердишься, — усмехается Чонгук, и Сокджин чуть ли не взрывается снова. Хомячок? Он волк! Или, на крайний случай, пума! Какой хомячок? Он на грызуна похож, что ли? — Еще одно зоологическое сравнение, и ты снова будешь без парня, Чон Чонгук, — прищурившись и надув губы, замечает Сокджин. Уж мог бы сравнить его с кем-нибудь грозным. — Ладно, — смеется Чонгук, обнажая зубы, немного торчащие вперед, и Сокджин ухмыляется. Сейчас он получит в отместку свое же оружие. — Ты, кстати, когда смеешься, напоминаешь мне кролика, — как бы между делом замечает Ким, отворачиваясь к окну. Чонгук громко фыркает. — Какой кролик? Я вообще-то похож на тигра! — обиженно заявляет он, тыркая Сокджина в плечо. Ким не поворачивается и не реагирует на бубнеж со стороны младшего, все еще ухмыляясь своему отражению в окне. — Не знаю, максимум, горилла, такой же перекаченный, — добавляет Сокджин, вызывая новую бурю эмоций со стороны Чонгука. Пумы, решает Сокджин, все-таки могут съесть кроликов, когда они им окончательно могут надоесть.