Шварцвальд

Буланая лошадка сонно перебирала ногами, и цокот копыт в ночной тишине раздавался чётко и громко, разбиваясь о ближайшие стволы деревьев. Тревожил он разве что сов, вылетающих на охоту. Лошадь уверенно шла по узкой прямой дороге, ровно посередине, практически предоставленная сама себе, поскольку поводья были свободно закреплены на луке седла. О том, что у неё есть какая-то цель, напоминал только вес довольно тяжёлого всадника на её спине. Азирафаэль планировал устроить привал или через часок, или когда почувствует, что Юна совсем устала: самому ему не нужен был ни сон, ни отдых*, а вот животное заслуживало и того, и другого. Тем более, что им предстоял ещё долгий путь. Азирафаэль надеялся, что этот путь будет совместным до самого конца, потому что лошадь ему искренне нравилась: в отличие от многих своих сородичей, она была смирной, послушной и очень выносливой, в том числе в плане выслушивания его вечных стенаний о работе.

* Хотя по поводу отдыха Азирафаэль бы поспорил, если бы решился признаться хотя бы самому себе, насколько глубоко перенял человеческие привычки.

Азирафаэль ненавидел вечную поспешность, с какой ему придумывали работу в последние несколько веков, будто просто искали, чем бы его занять, чтобы зря не просиживал. Он не успевал закончить текущее задание, как ему уже присылали свиток со следующим, которое могло заставить его преодолевать значительные расстояния, как сейчас. Ещё семнадцать лет назад он обитал в Неаполе, издалека наблюдая за успехами Оттона в объединении мелких племенных герцогств в мощную сверхдержаву. Но затем умирает сам Император, через год, в 1003, за ним следует Папа, способствовавший воплощению его мечты, — и вот Азирафаэль полтора десятка лет мечется среди правителей герцогств, повторно навязывая им идеи единства. Это идеи Небес, и они не нужны ни самим герцогам, которые только и ждали возможности вернуться к автономии, ни простым людям, которые мирно живут в своих домах и не замечают изменения качества жизни от политических перестановок. Не нужны они и ангелу, который уже довольно продолжительное время раздумывал о том, что люди сами прекрасно справляются со своими проблемами, если их не трогать. Да и Небесам эти идеи, собственно, не столь нужны, иначе на Земле было бы больше одного представителя. Иногда, выполняя задания, время можно проводить с большим комфортом, попутно развлекаясь и наслаждаясь жизнью, но точно не здесь, в германских землях. Они ужасны: культура, в самом широком понимании, здесь развита слабо, кухня проста и почти безвкусна, люди грубы. Леса, разве что, необычайно красивы, но мало кто решается жить в лесу. К тому же погода в Германии оказалась гораздо холоднее, чем в Неаполе, куда возвращался Азирафаэль. Неаполь... Лес преобразился, приходя в соответствие мечтам ангела. Из яркой луны вышло неплохое солнце, заливающее светом всё вокруг. Мрачное сплетение ветвей, нависшее впереди над узким местом дороги, превратилось в воображении Азирафаэля во входную арку его дома, который, как он надеялся, не заняли и не разграбили за время его отсутствия. Цокот копыт перемежался с шелестом густой листвы и напоминал о шёпоте моря, на берег которого так чудесно выходить поутру. Услышав какой-то шорох среди деревьев — то ли лис пробежался по влажному мху, то ли просто упала ветка, — Юна прянула ушами, частично сбросив сон, и пошла пободрее, отчего рокот волн снова стал просто цокотом. Здесь, на севере*, люди пили жиденькое кислое вино, для вкуса приправленное яблоками и резко пахнущими специями. Оно служило, скорее, не для расслабления, а для того, чтобы разогнать охлаждённую зимними ветрами кровь. Сейчас, летом, Азирафаэль предпочёл бы нежиться под солнечными лучами и пить маленькими глотками охлаждённое насыщенное вино, с фруктовыми нотками, рождёнными изнутри, из самой сути напитка, а не привнесёнными человеком, но в его фляжке плескались только остатки виноподобной жидкости. Его мечтания превратились в гулкую черноту из-за крупного камня, прилетевшего в затылок.

* Конкретно это место называть севером уже было бы не слишком справедливо, хотя Шварцвальд и находился севернее Неапольского герцогства.

*** "Как мешок репы" — это была самая пристойная ассоциация, которую смог сформулировать в своей голове Азирафаэль, когда оценил своё состояние. Он очнулся, лёжа поперёк седла на своей славной лошадке, которая окончательно проснулась. Ангел чувствовал растерянность Юны и был несколько растерян сам. Он старался не выдавать то, что пришёл в сознание, изучая текущую ситуацию. Итак, поперёк седла, руки связаны, но ноги свободно болтаются, лошадь кто-то явно ведёт — и продвигаются они куда-то в глубь леса по едва заметной тропке. — Как думаешь, — внезапно произнёс Первый голос, раздавшийся откуда-то сзади*, — много за него дадут? — Даже не знаю, — ответил кто-то Второй. — Смотри: у него приличная лошадь, довольно дорогая одежда, но в его вещах нет ничего ценного. Даже денег не нашлось, ни монетки. Не думаю, что он из богачей. Скорее, ему где-то разово повезло, и он тут же спустил все деньги на лошадь и одежду, а так, он такой же голодранец, как мы.

* Когда ты лежишь поперёк седла на лошади, перед и зад становятся понятиями относительными, потому что в привычных понятиях "сзади" — это всё то пространство, что расположено за спиной, а "спереди" — перед лицом. В данном случае, спереди были только земля и лошадиные ноги, поэтому пришлось переопределить понятия. Для простоты, будем считать, что "сзади" располагается по правому борту лошади.

— Пожалуй, ты прав, — после непродолжительного молчания продолжил Первый. — Да и не нашего ума это дело, так? Красноголовый решит, что с ним делать. Беседа оборвалась так же резко, как и началась, но позволила Азирафаэлю продумать дальнейшие шаги. Вряд ли его растерзают на месте, раз уж оставили в живых. Поскольку выкуп стрясать не с кого, Азирафаэлю, видимо, придётся расстаться со своей прекрасной спутницей Юной и отправиться в дальнейший путь пешком. А может быть, ему удастся наставить разбойников на путь добра, вернуть к честной жизни... Он оборвал себя, осознав, что замечтался: если уж люди решили грабить и брать в заложники на лесной дороге, то для этого явно имеются веские причины, которые сложно будет мгновенно перебить безликими увещеваниями о преимуществах труда над разбоем. Впрочем, может, стоило попробовать ангельское внушение? Нет, этот вариант рассматривать не стоило. Многочисленные отчёты о тщетности убеждения мелких герцогов в необходимости объединиться привели к тому, что Гавриил снял с Азирафаэля его муторную миссию, но ангел также лишился возможности творить неограниченное число чудес. К сожалению, приходилось снова следить за собой. Езда на лошади верхом и раньше не была самым любимым занятием Азирафаэля, поскольку седло зачастую натирало нежнейшие части тела. Теперь оно неприятно давило на живот, поэтому ангел был рад, что поездка в столь неудобном положении заняла довольно мало времени. Его грубо сдёрнули за подзатёкшие ноги на землю, и он еле удержался в вертикальном положении. — Очнулся? — Азирафаэль робко шепнул: "Да", и его крепко взяли под локти. — Пошли к Красноголовому. Азирафаэль опасался, что "Красноголовым" окажется не просто разбойник, а сама Война. Он давно не видел этого Всадника, но Войне явно было чем поживиться: передел пограничных территорий в Германии последний десяток лет вёлся с боем, да и до этого восстания подавляли далеко не мирным путём*. На протяжении всей своей неудобной поездки Азирафаэль мрачно ожидал встречу с Войной, и встреча эта не сулила ничего хорошего.

* Зачастую именно с немирными методами и связаны успехи в объединении земель.

Ангела вели через спящий лагерь. На большой поляне стояли шатры и палатки, раздавалось тихое ржание и фырканье лошадей, видимо, уже приветствующих Юну. Азирафаэль видел пару промелькнувших вооружённых людей — ночную охрану лагеря. Ангела подвели к довольно скромных размеров шатру, ничем не отличающемуся от соседних, и один из сопровождающих нырнул внутрь. Практически сразу он вышел, пятясь задом и оправдываясь: — Я бы не стал тебя беспокоить, но у него оказался очень крепкий затылок. — Ты ведь понимаешь, что я злюсь не потому, что ты привёл кого-то в лагерь, — голос говорящего был резким и хриплым от сна, — а потому, что ты покусился на чью-то жизнь? Мы грабим, но не убиваем! Полы шатра распахнулись, выпуская наружу полоску тусклого света, и голос смягчился: — Впрочем, конкретно этому человеку я очень рад. Отпустите его и ступайте. С утра поговорим. Заходи, Азирафаэль. Кроули придержал ткань, пропуская ангела внутрь своего жилища.