Still waters run deep

      Глупо. Конечно Гарри понимает, как всё это бесконечно глупо: стоять у зеркала, наряжаться в свою лучшую одежду, пытаться уложить свои непослушные кудри, чтобы придать себе милый внешний вид. Так глупо.       Он омега, в нём заложена любовь к себе и уходу за собой; в нём заложено желание привлечь к себе внимание альфы. Гарри не может противиться своим инстинктам и желаниям своей внутренней сущности. Даже при том, что у него нет течки, у него есть все эти омежьи повадки: однажды, когда Гарри ещё был влюблён во Фреда, он украл его футболку. Это было совершенно глупо, — ведь он не чувствует запахов так, как остальные, — хотя и оправдано инстинктами.       Но сейчас поведение Гарри совершенно глупое. На что он вообще надеется, надевая свои самые узкие штаны с цепью через бедро? На что он надеется, когда шнурует свои чёрные кеды новыми белыми шнурками, когда чистит потемневшую от грязи подошву? На что он надеется, когда выбирает, какую футболку надеть, и выбирает в итоге ту, что лучше всего подчёркивает его талию и упругую грудь? На что он надеется, когда подкрашивает глаза карандашом, который Джемма привезла ему из поселения, расположенного неподалёку от них? На что он надеется, когда закрепляет ниспадающие на лицо кудри заколочками, подаренными мамой? На что он, чёрт возьми, надеется? Так глупо.       Луи позвал его на костёр. Позвал Гарри пойти с ним. Вдвоём. Какая глупость. Совершенная глупость: реакция Гарри — влюбчивого идиота, молодого и глупого омеги. На что он надеется? Зачем Луи позвал его? Почему его? О чём они будут говорить? Так глупо! А то, как бьётся сердце Гарри, когда он слышит голоса Найла, Генри, малыша Рикки и Джеймса, совсем уже абсурдно. Найл со своими мужем и сыном идут дальше, а Джеймс идёт к двери дома Гарри. Он должен отвести его к Луи. Так глупо.       Услышав стук, Гарри несколько долгих секунд просто стоит у входной двери, пытаясь создать видимость того, что не ждал Джеймса так скоро. А затем открывает дверь и немного пугается пристального хмурого взгляда гаммы. Перестарался? Слишком долго не выходил?       — Я уж подумал, что ты решил никуда не идти, — окидывая его немного более любопытным взглядом, произносит Джеймс и останавливает взгляд на кедах юноши. — Постарался, я смотрю. Луи оценит.       — Не понимаю, о чём ты, — отвечает Гарри, выходя из дома и запирая дверь, делая вид, что его щёки не пылают от смущения. — Почему он не пришёл сам?       — Он и его сёстры занимаются организацией мероприятий, разве ты не знаешь? Он был занят, так бы сам пришёл.       Немного задумавшись, Гарри опускает взгляд и следует за Джеймсом. Они никогда особо не общались, поэтому и сейчас им поговорить не о чем, так что они идут в неловкой тишине, пока Гарри не находит, что спросить:       — Почему ты всё своё время проводишь с Луи и его семьёй, выполняя их поручения, вместо того, чтобы провести праздники со своими мужьями и детьми?       Джеймс выглядит удивлённым, когда омега смотрит на него, но затем пожимает плечами и говорит:       — Это моя работа. Почти круглосуточная, но меня, Хоакина и Феликса это устраивает. С этим нет никаких проблем, они всё прекрасно понимают. На самом деле они гордятся тем, что я так приближен к главе колонии. Да и это много привилегий даёт и мне, и моим близким. Наши дети никогда ни в чём не нуждаются. Им будет дано прекрасное образование... Они не будут ходить в школу с остальными детьми, будут учиться с детьми и племянниками Луи. Да и я оказываюсь недосягаем для дискриминации.       — Дискриминации? — удивляется Гарри, теперь глядя на Джеймса совершенно иначе. — О чём ты?       — Не делай вид, что не знаешь. Я гамма, единственный гамма в Александрии. Мой вторичный пол — самый редкий из всех трёх полов. Во времена Прежней Цивилизации таких, как я, принято было называть интерсексуалами, но то было о людях, у которых были и мужские, и женские половые органы. Гаммами могут быть исключительно мужчины, но, если говорить, упрощённым языком, то я — и альфа, и омега. Я могу и оплодотворить омегу, и оплодотвориться альфой. Даже в нашем поселении есть те, кто считает, что я — ошибка природы, что от таких, как я, нужно избавляться и не давать плодиться.       — Я не знал... — поникнув, признаётся Гарри. — Я не знал, что ты сталкиваешься с таким... Никогда об этом не думал, правда. И я никогда ничего подобного не слышал. Знаю, что тобой либо восхищаются, либо боятся тебя, но я никогда не слышал ни от кого об отвращении к тебе.       — Обычно об этом говорят по пьяни, или, когда остаются со мной наедине, или, когда я нахожусь поблизости, но говорящие думают, что я не услышу. Но мой слух и обоняние немного острее, чем у альф или омег, поэтому я всё всегда слышу. К слову, как-то раз Луи по пьяни разрешил мне отрезать языки таким мразям.       Немного подумав, Гарри усмехается: возможно, так и стоило бы поступать. Но сколько тогда людей осталось бы без языка? На полпути к уже полыхающему костру, откуда доносятся музыка, пение и смех, Джеймс ненастойчиво пихает Гарри влево, и он хмурится, ничего не понимая и спрашивая:       — Погоди-ка, а разве?..       — Луи хотел побыть с тобой наедине.       — Что? — удивлённо переспрашивает омега.       Он оглядывается на Джеймса, задирая голову, чтобы посмотреть ему в глаза (Джеймс выше него на целую голову), когда чувствует, как тот подталкивает его в поясницу, поэтому просто смущённо опускает голову и идёт куда нужно.       Они доходят до леса, и гамма останавливает его. Какое-то время они просто стоят возле деревьев в полной темноте и тишине, пока издалека доносятся голоса и шум веселья. Гарри любуется созвездиями, когда Джеймс вдруг спрашивает, привлекая к себе его внимание:       — Ты боишься? Остаться с ним наедине.       — Не знаю... — тихо отвечает он, неловко опуская взгляд от того, как пристально Джеймс смотрит на него. — Я просто не понимаю, почему я здесь. Почему здесь именно я.       — Что это значит: именно ты?       — Не делай вид, что не знаешь, — передразнивает его Гарри и всё-таки смотрит на него чуть смелее. — Все знают. Ты знаешь. Луи знает. Все знают. У меня не бывает течек. Ему нет смысла общаться со мной, нет смысла проводить со мной время, знакомиться со мной поближе... Разве что исключительно для секса. Меня можно только использовать. Но, нет, его я не боюсь, даже если он хочет воспользоваться мной.       — Воспо-... — Джеймс не продолжает, но выглядит возмущённым такими словами, кажется, они его очень задели. — А ты бы позволил ему сделать это? Хочешь сказать, если бы он предложил тебе, то ты бы не отказался? Или ты бы просто дал этому случиться, хотя у тебя нет желания?       — Я не знаю, — как можно твёрже, увереннее, отвечает Гарри, хотя в горле у него стоит ком.       — Знаешь, — жёстко проговаривает Джеймс, неожиданно подходя к нему вплотную. — Ты либо хочешь спаривания, либо не хочешь, Гарри, это не так сложно понять. Вне зависимости от того, бывают у тебя течки или нет. Так что подумай своей головёшкой и реши: если бы Луи предложил, ты бы согласился, ты бы пошёл на это, ты вообще хочешь этого?       — Да какая вообще разница: хочу или не хочу? Он альфа, он имеет право взять меня. Не потому, что я омега, а потому что я бесплодный омега. Те, кто считает, что меня можно использовать исключительно для секса, правы, так что...       — Закрой рот,— альфа-голосом шикает на него Джеймс, и Гарри испуганно отшатывается от него. — Закрой рот! Знаешь, что? Как бы много или мало человек ни было в Александрии, здесь вполне себе реально сохранить кое-что втайне ото всех. Хочешь знать, как я познакомился с Луи? — Он говорит это с такой желчью, что Гарри хочется провалиться сквозь землю, потому что он понимает: в его же интересах было бы не знать. Но омега слишком шокирован альфа-голосом, поэтому не может попросить его остановиться. Именно поэтому Джеймс рассказывает: — Он нашёл меня в лесу. Восьмилетнего. Всего израненного, изнасилованного четырьмя альфами, — к горлу Гарри подходит ком тошноты и сочувствия, ему становится стыдно за свои слова и жалобы на жизнь. — Он самолично истязал их за всё то, что они со мной сделали. Луи отрезал им яйца и заставил этих ублюдков сожрать их. А когда они закончили, он пометил каждого из них. Знаешь, что с альфой делает альфий яд? Уничтожает изнутри. Они погибали в муках несколько недель, прежде чем он вырвал им глотки, чтобы они могли захлебнуться в собственной крови. Так что разница есть. Если не для тебя, глупого альфа-патриархального омежки, то для Луи она колоссальная. Так что ты либо его хочешь, либо скажи ему, что ты ёбнутый на всю голову и что время на тебя тратить не стоит. Потому что в ином случае он возненавидит себя за то, что воспользовался тобой.       — Я не... я не... не знал. Это ужасно... Это просто ужасно... Как же ты... как ты справился? Как? А твоя дочь? Ты же... как ты решился? Я имею в виду... Вы с Хоакином... как?       Видя, как Гарри напуган, Джеймс всё-таки отступает от него и выдыхает, стараясь успокоиться. Проходит какое-то время, прежде чем он отвечает:       — В отличие от многих, я вышел в замуж не в шестнадцать, а в девятнадцать, потому что всё ещё страдал из-за сексуальной травмы. Но Хоакин был таким понимающим и заботливым... Он ухаживал за мной все те три года, пытался сближаться постепенно, так что в итоге я согласился стать их с Феликсом мужем. Фелисите родилась почти через год после этого. Я боялся, что не смогу решиться на это, боялся, что не полюблю её, но я полюбил... Ну так что? Ты боишься остаться с Луи наедине?       Немного подумав, Гарри всё-таки опускает взгляд и смущённо признаётся:       — Пожалуйста, не говори ему ни о чём, что мы обсуждали... Он мне очень нравится. Он хороший и добрый... Он очень мне нравится, и я бы очень хотел быть с ним. Но я просто пытаюсь быть реалистом, понимаешь? У меня никогда не будет детей, а ему они нужны для продолжения рода, так что... у нас с ним не будет по-настоящему серьёзных отношений, и я это понимаю... А что касается секса, то... думаю, я хочу Луи. Но я просто не знаю, не разобьёт ли меня, что нам придётся расстаться...       Они молчат какое-то время, а затем Джеймс вздыхает и говорит:       — Я не должен этого говорить, так что пообещай, что ты тоже не станешь меня подставлять перед Луи, — Гарри неловко кивает. — Ты тоже ему нравишься. Уже давно. Он ждёт тебя уже почти четыре года.