Still waters run deep

      В Александрии каждый знаком друг с другом в разной степени, поэтому на различных празднествах и других мероприятиях всегда царит эта особенная атмосфера единения. Повсюду слышен смех, многие танцуют, поют, рассказывают истории или слушают их... Гарри обожает это поселение, свой дом, где он вырос. Обожает, но каждый раз, когда он видит детей или альфу и омегу, сидящих в обнимку или целующихся, он вынужден отводить взгляд, чтобы не травить собственную душу чужим счастьем. У него-то такого счастья нет и, видимо, никогда не будет.       Они уже подходят к полыхающему высоченному костру, расположенного в некотором удалении от каких-либо строений, когда Гарри слышит среди общего хохота и гомона громкое радостное: «Папочка!». Найл расплывается в улыбке и наклоняется к бегущему практически трёхлетнему мальчику.       — Рикки!       Да, Гарри отводит взгляд, но ненадолго, лишь для того, чтобы собраться с силами, а затем вновь смотрит на лучшего друга и малыша Рикки, громко рассказывающего своему папе о своих впечатлениях ото дня, проведённого с отцом. Сам Генри, альфа Найла, появляется всего парой секунд позже, с нежнейшей улыбкой наблюдая за своей семьёй.       Гарри чувствует, что и сам улыбается, но знает, что это немного горько-сладкая улыбка. Он тоже мог бы быть папой. У него тоже мог бы быть альфа. У него тоже могла бы быть семья. Но у него ничего из этого нет.       — О, правда? — выслушав сына, мило спрашивает Найл. — Как здорово! Значит, будем ходить на озеро почаще!       Генрих Элистер — кто-то, вроде воспитателя детского сада, он учит детей всему, что они должны знать с трёхлетнего до шестилетнего возраста. А потом они идут в школу, становясь ответственностью своих учителей. Сегодня вся малышня была на озере, где воспитатели и тренера учили их правилам поведения у воды, потому что уже летом они будут учиться плавать. Гарри хотелось бы на это посмотреть. Однажды он даже подумал о том, чтобы стать воспитателем и заниматься чужими детьми, раз, скорее всего, не может иметь своих собственных.       — Всё в порядке, Эйч? Ты обедал сегодня? Давай пойдём к столу? — предлагает Найл, всё ещё обнимая Рикки и покачиваясь из стороны в сторону.       — Конечно, идёмте, — соглашается он, просто следуя за четой Элистер и наблюдая за их идиллией.       До шестнадцатилетия Найла Гарри не чувствовал всего того, что чувствует последние три года. Тогда они с Найлом были на равных: ни у одного, ни у второго не было ни течки, ни альфы, ни детей... Теперь же в сентябре Найлу исполнится двадцать лет, он уже четыре года как замужем, а его сыну в октябре исполнится три года. Найл и Гарри больше не равны ни по социальному статусу, ни по социальной роли. Найл — общественно полезный омега, а Гарри — бесполезный.       Они подходят к столу с угощениями, когда воздух неожиданно сотрясается громким альфа-голосом, вызвавшим тревогу не только в омегах, но и в альфах. У Гарри чуть не подкашиваются ноги, Найл испуганно оборачивается, а Генри инстинктивно прячет его и их сына у себя за спиной, тоже оборачиваясь на происходящее.       — Я тебя спрашиваю, старый ублюдок! Ты знаешь или не знаешь значение слова «нет»?!— вновь выпаливает Луи Уильям Томлинсон, сын главы Александрии, грубо пихая в грудь Патрика Эванса, альфу лет шестидесяти. — Язык проглотил, мразь?! Что этот омега сказал тебе, когда ты прикоснулся к нему?! Говори!       — Он... он... Он сказал «хватит», но... — мямлит старик, отходя от напирающего на него молодого альфы, а затем молящим голосом произносит: — Мистер Томлинсон, ну...       — Что «ну», грязная скотина?!— разъярённо перебивает его Луи, вновь пихая его на этот раз с такой силой, что мужик падает наземь. — Я самолично выпущу твои кишки, если ещё раз узнаю, что ты прикасаешься к омеге без её согласия! Проси прощения!       Только теперь, когда Луи указывает пальцем, Гарри замечает перепуганного омежку шестнадцати лет, которого со всех сторон обняли омеги-сверстники и омеги постарше, у которых уже есть семьи. Это Итан Сонни Айртон, у него всего пару недель назад случилась первая течка и, видимо, Патрик решил заявить на него свои права. Гарри становится тошно от этой мысли, особенно, учитывая большую разницу в возрасте и тот факт, что у Патрика уже есть молодая жена, тяжело вынашивающая от него ребёнка. Патрик испуганно тараторит извинения до тех пор, пока Луи с отвращением не плюёт в него, говоря альфам, отвечающим за правопорядок, посадить мужчину за решётку в Нору на месяц. Гарри не может сдержать злорадную улыбку, когда Патрика, умоляющего не поступать с ним таким образом, насильно уводят.       — Вот урод, — с омерзением провожая Патрика взглядом, тихо выругивается Найл. — Надеюсь, ему когда-нибудь отрубят руку.       Генрих согласно мычит, а Гарри только усмехается.       Александрия, как и подавляющее большинство поселений, — это альфа-патриархальная колония, где правят альфы и последнее слово всегда остаётся именно за альфами. Но относительно недавно правящая династия Томлинсон стала наводить порядок в межличностных отношениях между альфами и омегами.       Когда восемнадцатилетнему Луи было разрешено наводить свои порядки и устанавливать в Александрии свои законы и правила, за неуважение к омеге оказалось возможным загреметь в Нору, как и за какое-либо другое преступление.       Люди, подобные Патрику, конечно же, были возмущены. И все они были отправлены в Нору на полгода, потому что устроили бунт. После этого никто не возмущался, а для омег жизнь в Александрии стала куда более благоприятной.       — Ты напугался? — внезапно спрашивает кто-то.       Гарри, поливающий горячее картофельное пюре в своей тарелке пряным куриным бульоном, с удивлением поднимает взгляд на Джеймса Адама Элистера, младшего брата Генриха, мужа Найла. Каждый раз, когда кто-то противоположного вторичного пола заговаривает с ним, Гарри смущённо улыбается и где-то глубоко в душе надеется, что на него обратили внимание для романтического взаимодействия. Всё ещё надеется. Но Джеймс — гамма, у него уже есть истинные альфа и омега, у этого трисама уже даже есть дети.       — Эмм, нет, кажется, нет, — всё-таки отвечает Гарри и неловко поджимает губы, прежде чем поинтересоваться: — Почему ты решил спросить?       — Просто забочусь о соплеменниках, — пожав плечами, говорит он, но Гарри прекрасно замечает, как Джеймс переводит взгляд на кого-то позади, а затем быстро переводит его обратно на него. — Ты хорошо себя чувствуешь? Попробуй курицу, она свежая, очень вкусная. Феликс и Эрин очень старались.       — Спасибо, да, я попробую... И, да, спасибо, я хорошо себя чувствую, а ты?       — Я? — удивлённо спрашивает Джеймс, кажется, действительно оказываясь застанным врасплох. — О, я неплохо, да... Эмм, мне надо идти. Приятного аппетита!       Гарри удивлённо следит за ним взглядом, когда Джеймс стремительно удаляется от него на своих длинных стройных ногах. И, что странно, достигнув Луи, прислоняется к его уху и что-то долго шепчет. У Гарри ёкает сердце, когда Луи резко поднимает взгляд, а Джеймс оглядывается, потому что теперь они оба смотрят прямо на него. Сделав вид, что он не следил за происходящим, Гарри быстро берёт себе куриное бёдрышко и скрывается в толпе от греха подальше.

***

      Ближе к полуночи Гарри чувствует себя весёлым, раскрепощённым и немного пьяным из-за вина, когда танцует с Найлом и несколькими знакомыми омегами. Он любит праздники, любит веселиться, общаться с людьми, проводить с ними время... Но порой, когда развлекаешься слишком долго, начинает кружиться голова. А мочевой пузырь не просто шепчет, а уже орёт: «Я, мать вашу, не резиновый! Ещё один бокал, и он станет последним: либо ты обоссышься, либо я взорвусь нахер!» С этим ведь и не поспоришь.       — Я скоро вернусь, — тихо говорит Гарри Найлу, и тот кивает.       Уйдя в чуть более лесистое местечко, он оглядывается, чтобы убедиться, что его никто не увидит, и приспускает штаны, обнажая пенис. И, как бы, начинает своё облегчение, явно уже не в силах это никак остановить...       Поэтому сложно описать весь ужас ситуации, когда рядом с ним тоже кто-то спускает штаны и... Господи Боже, Гарри хочет умереть от стыда, понимая, что рядом с ним тоже кто-то мочится, под одно и то же дерево! Он поднимает изумлённый взгляд и теперь хочет не просто умереть, он хочет сдохнуть на месте в эту же секунду, видя перед собой Луи Уильяма Томлинсона! Луи, — «Блядь», — Уильяма, — «Пиздец», — Томлинсона — «Какой стыд! Я покончу с собой сегодня ночью!»,— в панике думает Гарри, даже не представляя, как выкрутиться из сложившейся ситуации.       Ему ни на грамм не становится легче, когда Луи улыбается ему, смотря ему в глаза чуть сверху вниз. Почему он смотрит ему в глаза? Почему он улыбается? Почему Луи вообще справляет нужду рядом со справляющим нужду Гарри? Луи усмехается. Усмехается! Ему смешно?       — Всё в порядке?       Будь это любой другой альфа, Гарри бы сказал: «Нет, чокнутый извращенец, ничего не в порядке», — но это Луи Уильям Томлинсон. Мистер Томлинсон. Сын главы Александрии. Второй правитель поселения. Ему так ответить нельзя, да и не хочется. Он не заслужил грубого ответа.       — Эмм? — неуверенно изрекает Гарри и благодарит Бога, когда понимает, что выпустил из своего мочевого пузыря всё его содержимое и теперь может спрятать половой орган в штаны.       — Извини, я смутил тебя, — только теперь Гарри понимает, что Луи немного пьян, потому что замечает этот особенный блеск веселья в его взгляде. — Хотел спросить, всё ли у тебя в порядке.       — Эмм. Эмм, да? Да, всё в порядке, — неловко бормочет Гарри, даже не зная, не обидит ли альфу, если отвернётся, чтобы не пялиться на него, когда тот справляет нужду, если отведёт взгляд куда-нибудь в сторону от его лица.       Становится как-то спокойнее, когда Луи тоже натягивает свои штаны обратно. Но то, как он делает шаг к нему, сокращая то небольшое расстояние, разделявшее их, вновь смущает Гарри.       — Скажи честно, я напугал тебя, когда заговорил альфа-голосом? Мне жаль, если это так. Патрик перешагнул границы дозволенного, я должен был подавить его, ты же это понимаешь?       Гарри неловко кивает, хотя есть кое-что, чего он точно не понимает: почему Луи оправдывается перед ним? Почему он подослал Джеймса, чтобы узнать о его состоянии? Почему он пришёл сейчас к нему? Почему?.. Очень много «почему», но он не решается спросить, когда они молча возвращаются к костру.