Шах и мат

Что-то капает. Звук слышен издалека, он глухой и отдаётся замедленным шёпотом, ударяясь об заплесневелые стены, которые пропахли порохом и кровью. Капля, и ещё. Будто что-то протекает или утекает по бетонному полу в щели и дыры, может в гнёзда обжившихся здесь крыс, а может в просвет земли, где не свет — лишь тьма, да остатки морального существования. Оттуда смотрят пустые глазницы с лопнувшими капиллярами и ниточками извивающихся нервов, что словно нити кукловода, которые так беспощадно были разрезаны. Глазами принято управлять: поворачивать направо, налево, чтобы увидеть проезжающие мимо машины или наставленное на тебя дуло пистолета, расширять, когда тебе хочется кричать от восторга, закрывать, когда ты будешь плакать в темноте и прятаться под кроватью от внезапного убийцы, пришедшего по твою душу. Кукловод в нашей голове всегда продолжает тянуть на себя свои нити, то расслаблять, а иногда опускать руки — тогда кажется, что наши веки будто больше никогда не откроются, ведь дёрнуть их будет некому. Он устаёт и ему тоже хочется отдохнуть. И знаете ли вы, как же его зовут? У него нет определения или слова, он чем-то похож на безнадёжность и лень, у слепых людей — это благословение, потому что во тьме хоть и бывает очень страшно, но там всегда царит вечное лето. Могу вам сказать что-то близкое. Это испепеление, его имя испепеление. Из-за его безрассудных действий мы сгораем и тонем, падаем и ломаемся, а затем всё это повторяется снова, пока кукловод не устаёт от ежедневной тяжкой работы. В следующей жизни также: безвыходно, светло днём и темно ночью, писание наглядных портретов того, что нам так интересно приводит нас к неминуемой погибели. Все потерянные глаза смотрят на тех, кто вырывал голыми руками их из-под рук дирижёра. Они забыты всеми, лежат на дне бесконечной пропасти и смотрят застывшими зрачками картинкой, что последняя застыла в них. У всех нечто похожее: кровавые руки и серебряные пули. Вода капает с протекающей трубы и сотой каплей ударяется об кровавую лужу, пуская озорную рябь. Она смеётся, бежит, и как же ей весело, чёрт побери. Возможно в эту самую секунду, когда лужа на бетоне увеличилась ещё на полмиллиметра, где-то совсем рядом разрослось отчаяние, боль, самопожертвование. Утекают чьи-то надежды так же быстро, как ранние облака тают в сумерках утра. Тишина, да лишь ледяные капли с труб. А потом совсем неприметный склад окрашивается звуком чьих-то каблуков, медленных, ленивых, оповещающих о своём прибытии. Что же можно сказать о прибывшем человеке по этим провоцирующим шагам? Эгоистичный ублюдок с потерей координации во времени и сутках, совсем не заботившийся о мире и беспокоящийся лишь о себе. Этот мелодичный, игривый звук тонет в десятке ног, шаркающих по земле, которые активно передвигались за первым. Некоторые бы поблагодарили за это, не желая слушать очень нервирующую походку, которой обладал босс «Бродячих псов». Осаму Дазай закрыл глаза чёрной шляпой с белой лентой, с левого бока завязанной бантом, а шею обвязал шёлковым шарфом всё такого же чёрного цвета, который прятался за воротом чисто белоснежной рубашки с кучерявыми воланами, заправленной в приталенные брюки. Этого человека не волновало, что он отправляется в такое место, словно идёт на какой-то светский ужин, где внешний вид должен соответствовать публичным нормам. Из-за холодной температуры раннего утра на его плечах был белоснежный пиджак от Прада, где идеально контрастировал красный платок, выглядывающий из за верхнего кармана. Приходить сюда практически во всём белом — кощунство для всех стилистов и дизайнеров, с которыми работает Осаму, но кажется мужчину это не волновало совсем, и с самого утра у него похоже было очень хорошее настроение. Его лакированные туфли останавливаются рядом с железной дверью, а руки по привычке величественной стойки сами складываются на груди, когда его охрана раскрывает перед ним двери. На его губах расцветает улыбка, когда он чувствует едва уловимый запах сладковатой крови, слегка отдающей ароматом роз. Демон. Только эти твари имеют настолько приторную кровь, что у Дазая иногда кружится голова от дилеммы: слизать её с рук или уничтожить всех её обладателей без кровотечения. Она всегда сводила его с ума. И от азарта, и от переполнения похотью. Как известно, демоны — идеальные существа, в них нет изъянов и помех, и даже их кровь считается одним из прекрасных искусств. Наверное именно из-за этого их организации имеет столь утончённое название — Вестерленд — цветка розы нежных цветов и тонкого сладкого аромата. Не успевает Дазай сделать и шага в помещение, где не было ни окон, ни каких-либо дверей, кроме этой железной, как спереди слышится выстрел и жаркая пуля проносится с оглушительным воем мимо его уха. Осаму лишь заметил краем глаза, как встрепенулись его волосы и пуля рассекла череп охранника, стоявшего позади него. Плохо, могло быть и лучше. — Ацуши, теряешь хватку, — Дазай скептически скривил губы и остановился в дверях, что и сделала его охрана, практически не обратив на этот случай внимания. — В прошлый раз было ближе. — Я не хотел испачкать ваш белый костюм. Осаму смотрел в противоположную сторону, где спиной к нему стоял юноша, вытягивающий кольт в его направлении. От пистолета ещё шла ядовитая дымка, и оплетала руки, спрятанные в кожаных перчатках, будто пыталась втиснуться туда и почувствовать кожу, лишённую ласки и мягкости. Беловолосый юноша имел слаженное телосложение, не слишком мускулистое, но и худым назвать его было трудно, его среднему росту прибавляли военные берцы на шнуровке, а ширину плеч — армейская куртка, украшенная значками с любимыми мультгероями. Широкие штаны, сужающиеся к низу, были с несколькими большими карманами, где он обычно припасал запасное снабжение для огнестрела и вещи первой необходимости при полевых работах; на поясе была прицеплена кобура, и кажется даже не одна. Ацуши Накаджима, белый жнец, скрывающийся среди своры собак. Накаджима поднял голову, и в Осаму врезались глаза, переполненные злобой ко всему миру. Они имели светлый оттенок, приятный на глаз, но было в них что-то такое, что каждый там увидит лишь кровью облитую землю и всепоглощающую тьму. Его глаз боялись многие, а Дазая так приятно смешили. — Вы даже не достали свой пистолет, — Ацуши курил, поэтому его голос был больше похож на голос взрослого мужчины. Дазай его отучает, купил даже специальную жвачку и знает, как её бережёт его подчинённый. — Я победил. — Хах, извини, мелкий, я забыл, — Дазай неловко засмеялся и засеменил к Накаджиме, стараясь близко к нему не подходить. — Так получилось, что я забыл свой пистолет дома. Этот раз не считается. Ацуши лишь резко отпустил голову и цыкнул, сжимая рукоять своего оружия до посинения вен — спорить с боссом это не в его силе. Если бы он только знал, что Дазай в первую же секунду открытия дверей держал наготове заряженную беретту, готовый в любую секунду спустить курок. Однако он попросту не успел даже моргнуть, как чужая пуля пронеслась мимо его глаз. Ацуши повзрослел и превзошёл своего учителя, но Осаму этого никогда не произнесёт в слух. Ещё рано, Накаджиме только восемнадцать и эта сила, что он имеет сейчас — далеко не предел. И Дазай это знает, и будет праведно молчать. Ацуши уже собирался что-то сказать, как из-за угла, который был скрыт огромным контейнером вышли двое его подручных и решили доложить своему лидеру о своих результатах: — Демон пришёл в себя, ждём новых распоряжений. После этих слов, Накаджима всколыхнулся на глазах. На его холодных губах блеснула ухмылка, а глаза загорелись яростным пламенем, которое распространилось по всему сырому и холодному складу. Кажется, даже трубы перестали течь и крысы бегать на балках под крышей. — Можете быть свободны, я сам с ним разберусь, — Ацуши мельком взглянул на Дазая, сам понимая, что его босс по-любому последует за ним, дабы убедиться в правоте слухов, что лидер вооружённых саморучно схватил рекрута демонов и притащил его в логово псов. — Что ты пытаешься узнать у бедного демонёнка? — Осаму встал позади, с высоко поднятой головой разглядывая отродье, привязанное к серебряному столбу, специально воздвинутого для пытки демонов. — Какого чёрта они приебались к нам, — сквозь зубы прошипел Ацуши, не отрывая глаз приближаясь к изуродованному телу. Как правило у демонов была сверх регенерация и высокий болевой порог, эти существа считаются непобедимыми и неуязвимыми, сколько бы их не сжигать и не простреливать череп — они восстановятся. Но со временем противники Вестерленда и правительства нашли несколько способов, как же всё-таки уничтожить этих существ. Первое — это серебро. Их кожа получает ожоги от второй и выше степени от одного прикосновения к этому металлу; если довольно долго удерживать демона в серебряных цепях — в скором его плоть начнёт самоуничтожаться, пока от него ничего не останется. Но это довольно долгий и мучительный для демона способ, ведь до самого конца демон будет жив и чувствовать невыносимую боль, разрывающую его ткани и органы. Если кратко — серебро, это тот материал, который способен пробить прочную кожу демонов и оставить ранения, если небольшие — они способны зажить, поэтому для убийства серебром понадобится семь-двенадцать дней. Но для мгновенного убийства или на протяжении нескольких часов нашли самый эффективный способ. Это концентрат цветка кадупула, имеющий альтернативное название «Королева ночи». Этот цветок когда-то считался бесценным, который цветёт раз в несколько лет на два часа в сумерках ночи, и отцветает сразу же, если его сорвать. Эту звучит как что-то и правда запредельное. Но люди, специально организованные для этой работы, пытаются разводить этот редкий цветок и получать от него цветение, и после изготавливать высокоуровневый препарат. Одна капля получается из десятка бутонов, но и эта одна капля способна убить десяток демонов. Для повышения и так убийственного оружия изобрели серебряные пули, содержащие именно концентрацию цветка. Так, пуля пробивает тело демона, а яд, содержащийся в ней, уничтожает демонов изнутри. Это была бы равная война, как бы не так, против сверхчеловеческих способностей демонов. И было лишь два минуса в этом гениальном оружии: первое это дорогостоимость данного продукта, а второе — труднодоступность. Цветки произрастает только в Индии и на Шри-Ланке, и не имея хороших связей и денег — путь вам в эту сферу закрыт. И даже японская якудза не всемогуща и не способна заполучить пули в неограниченном количестве, чтобы отстреливать своих врагов. На эти пули лицензию имеют лишь лидеры псов и выдаваемое количество зависит от центра занятости. Ацуши Накаджиме положено шестьдесят пять единиц, так как он контролирует боевую линию и больше всех нуждается в противо демоническом оружии, раз он вступает в прямые бои с этими тварями. На его счету уже почти три десятка убитых, и это, скажу я вам, очень похвально. И третье — это сыворотка на аналоге «королевы полуночи» — эпифиллуме остролепестковом, смешанный с антидепрессантами и одним из сильнейших искусственных афродизиаков, которая блокирует способности и желание сопротивляться. С помощью этого средства стало возможно брать в плен демонов и выпытывать из них всё (но как оказалось, эти твари слишком непрошибаемы), ставить опыты и просто издеваться при желании, как любил это делать Ацуши. Довести до пика исступления и расслабить хватку на горле, дав ложный вдох, а затем разломать шею. Демон перед ними в изорванной форме демонов — красно-чёрной, его руки и шея кровоточат от порезов серебряным ножом, а спина обгорела от долгого соприкосновения со столбом, который зверски обжигает его спину. Рваные куски кожи смешались с обрезками одежды и впились в позвоночник, что слегка розоватым изогнутым кнутом торчит из-под чёрно-пузиристой плоти, что источает зловония крови и гнили. Кажется сил для регенерации у демона не осталось, и раны на лице, оставленные избиением, не зажили и опухли так сильно, что лицо демона исказилось. Ацуши не стал мешкаться, и, уперевшись ботинком об столб рядом с головой демона, наклонился пониже к его лицу, приподнимая остриём ножа его подбородок, слушая, как трескается кожа под серебром. — Ну, что, сука, может сейчас что-нибудь расскажешь? Твой сраный язык я ещё не трогал, но жуть как хочется, — Ацуши шипит, яростно сведя брови к переносице, и ведёт ножом вверх по разбитой скуле, слыша тяжёлое дыхание демона. — Только бы ты себя видел, мусор, чем ты стал от моего ножа. Дазай смотрел на это с непроницаемым лицом, когда уже парочку людей рядом с ним пошло блевать в сторону, увидев спину юноши-демона. Он выжидал и просто смотрел, как же горделивы и непробиваемы эти сволочи. — Ты уже третий день издеваешься над ним? — Дазай подошёл ближе и присел на корточки напротив демона, который от его действия вздрогнул и попытался отодвинуться, но сзади — столб, и он обжигает. Осталось лишь давить в себе крики и кусать губы. Гордые. Безусловно. — Он за всё время даже не пискнул, я уже всё перепробовал. Ты его режешь, палишь, качаешь наркотой — он будто этого не замечает. Кажется, кого-то ближнего к лидеру Исполнительного комитета схватили, — Ацуши поднял голову демона, чтобы тот посмотрел ему в глаза и встретился с изумрудными радужками и глубокими зрачками, которые сверкали так ярко, но и яростно, что слепило в глазах. — Не могу понять, эти демоны каждый в лицо сучка красивый, ни один человек так не выглядит в наше время: ни родинки, ни морщинки, на шрамика блять! А что самое мерзкое, так это их глаза: всех цветов радуги, потаскухи. — Ну-ну, Ацуши. Тебя в колледже только ругаться учат? — Дазай покачал головой и убрал руки младшего с лица демона, устремляя загадочный взгляд в зелёные непроглядные глаза, что судорожно начали бегать по его собственному. Знает, кто он. Боится. — Куникида помог тебе с математикой? Тебе нужно сдать итоговый тест, ты не забыл? — Да пошла она на... — Ацуши успевает заткнуть рот, увидев недовольный взгляд Дазая, и отвернулся. — Так, молодой человек, ты хоть когда в последний раз там был? Ацуши заметно покраснел, но всячески пытался это скрыть, недовольно ворча: — Босс, пожалуйста, не позорьте меня перед моими подчинёнными... Дазай усмехнулся и вернулся к заложнику, решив продолжить этот разговор позже. Сейчас ему хочется повеселиться. — Демонёнок, ты из какого отряда? — Дазай начинает говорить, его голос похож на поток воды, что утихает и вновь может резко разрастись. Он был негромким, и со стороны может показаться, что его улыбка нежна, а голос мягок. Но кто знает, тот знает — это бомба замедленного действия, и даже счётчик на ней обманывает зрение. Демон заметно напрягся, и Ацуши очень удивился, что на его лице отразилось что-то ещё, кроме трёхдневного бесстрастия. Все, кто наслышан о Осаму Дазае, просто это слышит и не воспринимает всерьёз, но у демонов принято совсем по-другому: любой слух о боссе «Бродячих псов» таит в себе не просто доли правды, а целые единицы и остерегаться стоит всего, что связанно с ним. Он опасный и красный код, который нужно избегать и пытаться раскрыть только издалека, только пока полностью уверен в том, что он тебя не заметит. А он вас заметит сразу же, только вы начнёте за ним следить. Поверьте мне на слово. — Отряд «B» Рюноске Акутагавы, чёрного падальщика? — Дазай дарит мимолётную улыбку демону, любуясь, как его опухшие глаза раскрываются шире, а связанные руки дёргаются и пытаются высвободиться. Точно он. — Знаешь, что тебя выдало? Твоя непробиваемость. Ацуши, оказавшийся в смятении, спросил первый: — И как это понимать? — Ты же определил, что он всего лишь рядовой, так? Накаджима кивнул. — А знаешь ли ты, сколько всего демонов в отряде Акутагавы? — Демонов сорок, не больше. — И кто же это у нас больше всех взаимодействует с врагом, и даже не знает, сколько точно демонов находится под его контролем, — Осаму с тяжёлым вздохом покачал головой, не отрывая читающих глаз от пленника. — Двадцать шесть. Сейчас уже двадцать пять. — А не мало для отряда члена семьи Акутагава, одной из самой влиятельной среди Вестреленда? Как-то я больше наслышан о мощи падальщика, — разочарованно хмыкнув, юноша сложил руки на груди и облокотился бедром об стену. — Его работа в основном убираться за демонами и скрываться в тени, в подходящий момент выходя для последнего вдоха врага. За это его и прозвали чёрным падальщиком — не оставлять ничего и никого после себя его приоритет. Также он очень хорош в организации нападения и захвата, но обычно он редко в этом участвует, так как это не в его компетенции. Он предпочитает в основном работать один, потому что не хочет допускать, чтобы недостаточно подготовленные демоны напрасно умирали на задании, а оправдывается он тем, что ему все мешают. Паршивый, конечно, у него характер, — а Дазай всё смотрит на демона, а тот всё дрожит и тем самым подтверждает правоту его слов. — Поэтому, чтобы не допускать нежелательных смертей, он внушает своим подчинённым, что выше их кодекса и чести нет ничего, и что бы не случилось, они должны быть сильными, выносливыми и так далее. Очень воодушевляющий паренёк, но не многословный, да, демон? Зеленоглазый приоткрыл губы, будто хотел что-то сказать, но застой крови в его организме удерживался уже несколько дней, поэтому сейчас кровавый поток захлестнул его и забился изо рта, от чего пару капель попало на белую рубашку Осаму. Казалось, он не обратил на эту неприятность взгляда и лишь поддержал демона за плечо, давая ему опору, чтобы тот не завалился на бок. Ацуши скривился и сморщил нос, ведь его обоняние было также сильно по-отношению к демонам, как и у Дазая, выше, чем у обычного человека. Кровь демонов также вызывала у него противоречивые чувства. Но волновал его однако другой вопрос. — Откуда вам столько известно о чёрном падальщике? Вы пересекались? Дазай скосил на него взгляд и вытянул губы. — Разве такое отродье осмелится приблизиться ко мне? Рюноске дешёвая шлюха, на таких я даже не смотрю. Ничем рождаются, ничем остаются, даже если прикрываться напыщенной этикеткой. После его слов, демон, до этого всегда сидевший смирно, дёрнулся и устремился схватить Дазая выступившими из дёсен клыками. Из его глаз поплыл блестящий изумрудный свет, совсем слабый, тусклый, но такой стремительный, усиливший его начальную форму. Кажется, сыворотка с какого-то времени перестала работать и демон неспеша накапливал силы, чтобы совершить контратаку, когда на него будет обращено меньше всего внимания. Даже если он всего лишь рядовой, он служит под Рюноске, а у этого демона нет слабаков. Дазай успевает встать и выхватить пистолет у Ацуши, что уже направил его на демона. Ещё рано. Дазай только начал. — Рюноске Акутагава замешан в подрывах, я не думал, что его понизили, раз он выполняет такую грязную работу, — Дазай давит собой, подавляет и выставляет прямо в лоб кольт, опуская курок. — Демонёнок, твой лидер недостаточно подставлял зад главе, раз он решил его отправить копаться в мусоре вместе с крысами? Что и требовалось ожидать от такого, как он. Давай же. Говори. Кричи. Осаму только этого и добивается. И демон срывается. — ЗАКРОЙ СВОЙ РОТ! — зеленоглазый пленник выкрутился и закричал, поднимая горящие глаза на псов. — Грязные псины умеют только лаять и отбирать еду, на большее вы, дохлые шавки, не способны! А голос-то у юноши даже охрипший от долгого молчания, разбитый, но какой же очаровательный. Дазай усмехнулся, зная, что Ацуши в этот момент мысленно выругался и снова подумал, что эти демоны, все до единого: от низкоуровневого — до главного босса — все идеальны, от волосков до пят. — Мой лидер не то что бы способен положить вас, но и всех проклятых собак закопает вместе с вами! Таким тупым псинам без мозгов даже не понять моих слов! Ацуши хмыкнул: — Даже не интересно, что ты там бормочешь себе под нос, блядь. — Вам немного осталось, если не я, то мой босс всех вас на клочки раскромсает! — Ацуши заметил, как сила существа разрослась и он готов был вырубить демона, но Осаму остановил его от этого действия грозным жестом. Убийственная аура растеклась по складу, и зелёный свет затрепетал вокруг них, образуя невидимые вихри ветра. Изумрудный цвет в глазах демона залил и зрачок, и белок глаза, непонятные извилистые узоры появились на его лице от глаз до подбородка, и казалось, что он вот-вот нанесёт атаку по Дазаю. Ещё секунда, ещё один поток мягкого зелёного света... — Босс! — Ацуши в испуге завопил, делая шаг к Осаму, чтобы оттащить его оттуда, но его руки грубо отбрасывают, и аура на складе кардинально меняется. Становится ужасно холодно. Озноб, словно настырной щекоткой проникает в кости и ткани, бегая к пяткам и к сердцу, замораживая вены изнутри. И слышится, как сердце стучит в горле, отбивает барабанную дробь и дрожит в неописуемом ужасе. Как будто наступает гроза и начинается шторм, бушует океан и все корабли уходят на дно. И ни света в этих свинцовых тучах, ни человеческого крика. Это называется мёртвой тишиной, где даже прекращается дыхание и сердцебиение. Никто не успевает ничего понять, дрожа от малейшего колебания воздуха. — Остановись. Одно слово Дазая разбивает весь испуг в глазах людей и демона, застывших в оцепенении от резкого понижения температуры и перемены зловещей ауры, что подавила и без того сильную этого маленького демона. Юноша встал, как вкопанный, его глаза вернулись в норму, а угрожающие клыки исчезли, и осталась лишь беспомощность в глазах и уязвимость. Осаму наигрался. Ему надоело, и, кажется, уже время завтрака. — Зелёные глаза теряются во тьме, зелёные листья сменяются в октябре, всё когда-то кончается и вновь начинает цвести. Он жмёт на спусковой крючок и пуля врезается ровно между бровей демона, отображая его потерянное во мгле кровавое лицо. На его лице ни улыбки, ни тени эмоций, ни чего-то живого. Демоны — оружие, которое периодически меняют и заменяют новым. И Дазай любит испытывать новые экземпляры. Холодный труп падает на землю, его глазницы упадут куда-то в сокровищницу этих бетонных полов, а душа останется в стенах и в кровавом серебре. Здесь десятки таких же как он и все его дожидались уже с первого дня, зная, чем же кончится новое развлечение. Демоны — не люди. Они не люди, и не умеют чувствовать, ощущать, слышать потаённый зов своего сердца. Да, таковы стереотипы? Так должны расправляться с демонами, потому что они не просто люди? Демон. Тварь. Монстр. Хотите, расскажу вам один секрет, вы же послушаете его? У демонов тоже есть сердце, оно у них бьётся девяносто ударов в минуту и ускоряется, если их похвалить или подарить какую-нибудь безделушку. Они хотят жить, веселиться и гулять, скрываясь за оболочкой человека, которым они, якобы, должны быть. И они любят. Любят там, где им хорошо, того, с кем им хорошо, даже если им это запрещено — сердце обмануть невозможно, а любовь оградить от безумия — тоже. А ещё они страдают, плачут и боятся, потому что им также, как и людям, бывает невыносимо больно. Боль люди лечат таблетками, постельным режимом, другими людьми. А демоны совсем одни. У них никого и ничего, кроме их работы и кодекса правил. У них может болеть что-то между рёбер и зудеть под глазами, но сказать об этом некому, расскажешь — слушать не будут, подойдёшь к родителям — получишь взамен очередное нравоучение: «Люди слабые существа, демоны те, кто стоит над ними». Быть сильными. Быть храбрыми. Быть бесстрашными. Три качества, что отпечатаны под веками у каждого из их племени. И там никогда не было чего-то похожего на... на любовь. А любовь такая цветная, сладкая и воздушная, парящая где-то в облаках. Но для демонов, это лишь что-то острое для сердца, спрятанное за колючей проволокой и четырьмя стенами. Если высоко взлетишь, падать будет больнее. Дазай знал, что этот демон поддался тому, чего не стояло делать. Он был недостаточно опытен и имел множество слабостей, которые можно вскрывать маленькими стежками, пока не распорешь все внутренности и не обнажишь самое сокровенное и хрупкое в душе. А потом можно делать решающий порез и провести от начала тела до его конца. — Вы его спровоцировали, — Ацуши закрыл глаза, пытаясь понять, что только что произошло. — Вы всё знали и просто хотели, чтобы он всё подтвердил. Накаджима не стал поднимать вопрос об этой чудовищной силе, что заставила отступить демона. Дазай засунул руки в карманы брюк и пожал плечами: — Нет, совсем не так. Я просто сказал первое попавшее имя лидеров демонов, я и сам не мог представить, что он и взаправду будет из его отряда. Это очень неожиданно. — То есть, это всё было сделанно только на тридцать процентов надежды вашей удачи, а всё остальное была сплошная импровизация? — Ацуши последовал за Дазаем, который пошёл на выход из-за окончания дел, и не мог не выразить своё удивление от смелости босса. — Так и есть, — Дазай улыбнулся кончиком губ и подумал, что он не зря вставал сегодня в три ночи, чтобы застать Накаджиму за самым финалом пыток. — И теперь ты мне должен. Юноша ждал этой фразы и устало вздохнул, вспоминая, куда же он забросил свой рюкзак, и не сгорели ли его учебники, когда он тестировал супер-новый огнемёт. — Ты должен отправиться на встречу сегодня в полдень. ° ° ° Ацуши уже не помнил, когда в последний раз одевал костюм и укладывал волосы, чтобы выглядеть более менее подобающе и старше. Брюки были слишком тесные и эта гладкая ткань его раздражала, рубашка тесно прилегала к телу, а галстук душил, от чего ему казалось, что его кто-то пытается задушить. Накаджима не хотел никуда сегодня ехать и заниматься чем-то серьёзным, от чего зависит судьба всей мафии. Разве у псов нет более подходящей кандидатуры на эту миссию, или хотя бы босс стал бы немного ответственнее и занялся этим вопросом сам? Короче говоря, Ацуши не имел понятия, что он делает на заднем сидении майбаха и зачем просматривает договор о совершении сделки и биографию его оппонента в кратком содержании. Этот день обещает быть очень длинным. Встреча должна произойти в ресторане «Gold Sea» с отсылкой на очень качественные и дорогие морепродукты от лучших поваров Токио. Ацуши будет там впервые, поэтому ничего не может сказать о данном меню и гостеприимности, но что-то ему подсказывает, что индиец под именем Жак очень любит местные блюда и крабов под соусом с красным чили. Из этого следует, что большую часть беседы они проведут за дегустацией как минимум трёх блюд: легкая закуска, состоящая из креветок в кляре с несколькими видами соусов и кальмаров, основное блюдо — величественные острые крабы и мидии с долькой лимона и, естественно, десерт, обязательно французский: либо шодо с эклерами, политые шоколадом, либо до жути сладкий (поверьте на слово) тарт татен. И всё это под бутылочку Ла Гиеннуаз 1999 года. И как бы юноше не хотелось нарушать свой типичный рацион, состоящий из лапши быстрого приготовления и мороженого (которое он любил больше, чем свою работу), он вынужден потыкать пальцем в меню, не сумев даже прочитать название какого-то иностранного шедевра. Это на самом деле так утомляет. Из-за Дазая у Ацуши совсем пропало настроение, и если бы он так сильно не уважал своего босса и не боялся, он бы высказал всё, что думает о нём и добавил сверху за его прирождённую безнравственность. Всем известно, как Накаджима не любит копаться в документах и вести переговоры, он жил по принципу: «сжечь или убить», и такая ересь, которая должна произойти через двадцать минут совсем его не радовала. Но всё же его никто не останавливал и не смог бы ему указывать на то, что он спрятал в ремне свой пистолет и пару пуль не только от людей, но и от демонов, серебряный нож был в рукаве, а пару карманных гранат и газовых бомб были раскиданы по карманам. Он всегда шёл, как на войну, ведь неизвестно, что тебя ждёт там, за дверью, где ты стоишь один на открытом пространстве. Нужно быть готовым ко всему, и Ацуши не забывает держать ухо востро. Машина останавливается у входа в ресторан, и водитель сообщает о их приезде, на что юноша лишь зевает и потягивается, отвлекаясь от игры на телефоне. «Это не должно занять много времени», — уверяет себя Накаджима, одевая перчатки и поправляя ремешок часов, показывающие без пяти два. Выйдя со своего сегодняшнего транспорта, наделённого мафией, который по словам Дазая — единственный блеск на его лице, Ацуши оправил полы чёрного пиджака в еле заметную серую полоску, краем глаза смотря, как по периметру разбегается охрана, якобы гарантирующая безопасность сделки. Как для Ацуши — мозолят лишь глаза и привлекают нежелательное внимание. На улице было пасмурно, серо-белые облака захватили небосвод и зацепились за крыши высоток, извивающе пытаясь выпутаться. Пахло дождём и тяжёлым выхлопным газом, выпускаемым многочисленными машинами дорожной сети, от которого уже давно перестало тошнить. Со временем привыкаешь даже дышать углекислым газом и бензином, разлитым у дверей твоего подъезда, и забываешь, какого это на самом деле дышать. Сейчас наше дыхание всего лишь вспомогательный механизм, поддерживающий нашу жизнь, который не даёт нам ничего, кроме постоянного опускания грудной клетки вверх-вниз. Иногда это раздражает, если долго смотреть на этот бесполезный жест нашего тела и мы из принципов останавливаемся, не дышим и смотрим. А потом чувствуем, как лёгкие внутри чешутся, горят, как раскалённый песок под ногами, и мы задыхаемся, понимая, как же паршиво жить на этой земле. Дышим пеплом, умираем от асфиксии. И никто. Никто не задумывается о том, что наше дыхание не только дано, чтобы жить или выживать. Оно для того, чтобы мы чувствовали и ласкали молекулы кислорода. Для того, чтобы в такой день смотреть на мокрый асфальт с прилипшими окурками и чеками и чувствовать запах дождя, прорезающийся сквозь тяжёлые газы. Он забивается в наших носовых путях, движется по носоглотке и гортани, там комом застревает, не позволяя ни глотать, ни говорить, и вниз по трахее к лёгким, где букетом воспоминаний расцветает в альвеолах. Вот тогда Ацуши любит дышать полной грудью, вдыхая запах дождя и мокрых объявлений на стенах зданий. Этот аромат в груди Ацуши проникает куда глубже, чем вам может показаться — он течёт в огромную рану, пересекающую его грудь прямо над сердцем и обменивается менуэтами с оставшимися там осколками калейдоскопа воспоминаний. Там был дождь, были лужи и настенные объявления. Была печаль и тоска, и самое забвенное — одиночество и вечная брошенность. Рана, которую не перевязать, сколько бы бинтов и ваты вы не потратили — всё без толку и напрасно. Она всегда будет напоминать о своём существовании и преследовать того, кто ей обладает. Это вечное клеймо и обречённость. — Господин, всё готово, — один из мужчин с угрожающим лицом подошёл к Ацуши с докладом о их размещении на территории и проверки безопасности данного заведения. — Всё чисто, можете продолжать операцию. Накаджима проигнорировал охранника и прошёл мимо его, засунув руки в карманы брюк и слегка покачиваясь из стороны в сторону (походка присуща наплевавшим на всё подросткам, но ему об этом никто не говорит). Он даже спиной мог ощутить, как мужчина ниже рангом бросает в него проклятья и гневные реплики по поводу того, что он лишь из-за подхалимства и расположения к боссу забрался так высоко. Зазнавшаяся мразь. Ацуши такого в первую очередь уложил бы на лопатки и распорол живот, показав, кто же здесь папочка. Ацуши был до ужаса высокомерным и считал себя настолько опасным и грозным, что иногда забывал убирать с лица угрожающее выражение, которым он пугает своих подчинённых, когда выходит в магазин закупиться удоном и лёгкой закуской под парочку банок пива: солёным арахисом или фисташками. Ещё Ацуши Накаджиму можно было бы назвать весьма упрямым и капризным, что проявлялось в его общении с близкими и друзьями. Из-за просьбы Дазая он поступил в колледж на военное дело, после окончания только старшей школы, благодаря деньгам и связям его босса. Осаму для Ацуши был не просто мешок с деньгами и выгодными телефонными контактами, но и чем-то большим, чем обыкновенный босс. Дазай его спас, приютил, вырастил. Осаму был его опорой и целью, которую он желает достичь. Его отправной точкой и концом пути. Почему это так? Когда-нибудь мы это точно узнаем. Интерьер в ресторане был таким, как себе и представлял Ацуши: пёстрым, позолоченным и роскошным, и кажется теперь они перейдут на нечто подороже, например, на Шото Дуар-Милон. Его соучастник уже сидел в конце зала, раскинувшись на большом стуле и со сдержанной улыбкой листал страницы меню. Но было ещё две детали, которые и понравились Ацуши, и заставили забеспокоиться. Во-первых: чёрт побери, какие же здесь открытые костюмы у миленьких официанток! Вы не подумаете, что Накаджима был извращенцем или излюбленным к красивым людям бабником, ему просто нравилось иногда смотреть порно с любимыми актёрами и садистскими наклонностями или запираться в ванной с журналами, которые втайне приносит Осаму в его квартиру со словами: «Растущий организм, гормоны, вух! Я вот в твоём возрасте...» — после Накаджима запирался в своей комнате, не желая дослушивать напыщенные речи босса о его бурной молодости. Но на самом деле Ацуши Накаджима в этом плане считался очень робким парнем и смущался того, чем он занимается по ночам. Подойти к девушке самому ему было трудно, но если женщина сама захотела — он не отказывал (такое было один раз). И было также исключение его лимита смущения: под действием эмоций или алкоголя Ацуши становился более открытым и в таком случае становился страстным любовником. Поэтому в свои восемнадцать он уже имел сексуальный опыт как и с женщинами, так и с мужчинами. Дазай как-то сказал ему, когда он был помладше, что лидером «Бродячих псов» может стать тот, кто имел связь со всем полом и имеет в этом деле опыт. Ну, так и получилось... Позже оказалось, что всё это было очередной шуткой ублюдковатого Дазая и он просто решил посмеяться над своим подчинённым и взглянуть на его действия ради этого поста. Но было уже поздно, и что сделано, то сделано, этот пост ему достался всё равно. Ладно, а во вторых, почему Ацуши что-то взволновало? Сейчас наступило время ланча, и хотя ресторан довольно престижный, здесь всё равно должно было быть больше народу, чем эти несколько человек, забившиеся по углам. Разве это не странно? Один из лучших ресторанов оказался полупустым, а в том месте, где располагался господин Жак, и вовсе никого не было. Это спровоцировало Накаджиму на «поднятие шерсти» в качестве усиленной предосторожности. Ацуши предпочёл сделать расслабленное лицо и ответить кивком головы, когда ему помахал Жак, сделав вид, будто ничего не произошло. Подойдя к столу, он с большим усилием выдавил из себя улыбку и сел напротив, заметив, что вместо вина иностранец заказал бутылку шотландского виски. Тоже неплохо, просто Накаджима не учёл личных предпочтений. — Господин Дазай сообщил мне, что находится при смерти и сейчас не может вести переговоры. С ним всё в порядке? — Жак говорил на корявом японском, но это лучше, если бы он говорил на английском. Не то что бы Ацуши не знал английский, просто говоря на нём, приходится думать, что он так не любит. Ацуши мысленно закатил глаза, зная состояние своего босса, которое каждый день находится «при смерти» от похмелья или желания убиться, упав лицом в асфальт. Если бы Осаму не пришёл сегодня ни свет ни заря к ранней пташке Ацуши, всё было бы совсем не так. Возможно сейчас Ацуши бы «дрессировал» новобранцев и заодно «отдалживал» обед Куникиды, что предпочитал домашнюю еду, которую он приносил собой или готовил где ни попадя. Однако в сегодняшний пасмурный день, обещающий обильный дождь к вечеру, он вынужден выполнять поручения босса со всей ответственностью и скрупулёзностью. Это просто невыносимо бесит! Юноша сквозь зубы выдыхает и поднимает брови домиком, изображая печальное выражение лица: — Он находится в крайне тяжёлом состоянии. Нам не известно, спасут ли его врачи, и будет ли он в прежнем состоянии, — Ацуши не думал о чём говорит и тем самым здорово напугал Жака, который залпом осушил свой стакан с золотистым виски. Кажется, у него даже навернулись слёзы. — Ах, какой человек, такой славный человек. Мы ещё не были знакомы лично, но он так добросердечен и вежлив, что я очень ждал этой встречи, чтобы лицезреть его благодушие лично. И как же не повезло. — Ничего, господин Жак, в следующий раз вам посчастливится с ним столкнуться, — Ацуши не был превосходным актёром, если брать в пример Осаму, но у него неплохо получалось держаться, выдавливая из себя улыбки и лесть. — Босс мне много рассказывал о вас и просил составить вам компанию за обедом, говорил, вы замечательный человек. От этих слов щёки Жака раздулись и он довольно запыхтел, тщательнее разглядывая юношу перед собой, явно заинтересовавшись. О боже, Ацуши сейчас стошнит. — Ацуши Накаджима, верно? — Жак прищурился, наливая стакан для себя и для своего собеседника, пододвигая его к юноше. — Господин Дазай очень сильно рекомендовал вас, но я совсем не ожидал, что вы так молоды. Ацуши удивился, как же этот лицемерный и жадный ублюдок ещё не лопнул от своей гордости и чувства превосходства над всеми. Грязная псина, которая думает лишь о том, как набить брюхо и хорошо поспать за средства и труд других, таких Накаджима на дух не переносил. Опусти свою голову, сволочь, пока он не решил склонить её собственными руками. — Верно. Я в мафии, если брать до целых, около десяти лет и мой стаж соответствует моему положению, — это была правда, и Накаджима этим закрыл его рот. — Также я лучший из псов на атакующей линии, и знаю намного больше, чем мои старшие сотоварищи, ведь меня готовил сам Дазай-сан и возложил на меня огромные надежды, — здесь, возможно, было преувеличено. — А, вот оно как, — он неловко почесал нос и откашлялся, — Приятно с вами познакомиться, господин Накаджима, — он протянул руку для рукопожатия. — Взаимно. Они пожали руки и у них завёлся разговор. Говорили они не только об усовершенствовании нового вооружения и средствах борьбы против демонов, но и о состоянии экономики в мире и подпольного рынка, чья деятельность в последнее время начала понижаться по неизвестной причине. Ацуши очень хвалил сыворотку, усыпляющую и обездвиживающую демонов, но о подробностях её использования он старался не распространять, зная, что всего незнакомому человеку говорить нельзя. Таким подкупным крысам можно говорить лишь то, что им уже известно, и Накаджима прекрасно это понимает. Когда атмосфера совсем наладилась, Ацуши, находившийся на пределе своей «доброжелательности», решил завести разговор о контракте, как Жак сразу же его прервал: — Господин Накаджима, я хотел бы сначала с вами отобедать и отведать крабов, которых так хвалят в этом месте, а после уже разобраться с формальностями. Я просил официантов пока не беспокоить нас, когда мы налаживаем отношения. — Хорошо, отличная идея, — Ацуши был готов завыть от безвыходности и ему оставалось лишь на автомате отвечать и поддакивать тому, что предложит ему этот мужчина. Было ужасно скучно, и юноша уже по правде планировал план побега, наплевав на договор и этого чёртового индийца. — Официант! Жак что-то также продолжил говорить, не замечая скучающий вид Ацуши и его игру со стаканом из-под виски. Мужчина раскрывал свой рот так широко, что вся слюна выплёскивалась прямо на Ацуши, поэтому он решил повернуть голову, снова разглядывая полупустой зал. И тут его взгляд цепляется за грациозный силуэт длинноногой официантки, что с рабочей улыбкой приблизилась к ним, заправляя прядь волос за ушко. Её глаза были чернильно-темного цвета, казалось, что даже свет тонет в них и теряет своё отражение на дне. Бледная кожа резко контрастировала с угольными прямыми волосами, ниспадающими до плеч юной красавицы. И была одна деталь, которая отличала её от других девушек здесь — это губы, которые были лишены яркой помады и бледно-розовой дугой изгибались в кроткой улыбке. Юное сердце Ацуши дрогнуло перед такой невинной и чистой красотой, а взгляд так и впился в молодую барышню с блокнотом в руках. Ацуши нашёл увлечение куда покруче, нежели муторная болтовня поставщика. Когда Жак перечислял список блюд, которые они хотели бы заказать (в частности он сам) Ацуши из-под чёлки разглядывал хрупкую фигуру с узкими плечами, не скрытую за струящейся блузкой, через которую он видел просвечивающийся чёрный кружевной бюстгальтер. Его пристальный взгляд был наполнен восторгом и бушующей страстью, распространившейся по всему его телу. Его заколотило и сердце забилось быстрее, когда девушка, оторвавшись от записи, бросила на него короткий взгляд из-под густых ресниц, и кажется, её уголки губ немного дёрнулись. И, как не посмотри, взгляд же её оставался острым, как меч, и ледяным, как чёрный омут озера, где водятся демоны и воют волки. У неё, как ни странно, были идеальные пропорции лица: не слишком большой и не слишком маленький нос, острые скулы и тонкий подбородок, привлекающий своей белизной. Блузка практически не скрывала тонкость рук, а запястья были выставлены прямо перед ним, от чего Ацуши разглядывал нездоровую синеву вен и длинные, тонкие пальцы. Ему показалось, если он сожмёт эту руку — все кости этой девушки переломаются — настолько хрупкой она казалась со стороны. А затем она развернулась, и, не сказав ни слова, пошла в противоположную сторону, ровной походкой вышагивая на высоких каблуках. Короткая юбка едва доходила до середины бёдер и дрожала от малейшего движения, и казалось, если мельчайшие дуновение ветра поднимется по ногам леди, юбка не сможет скрыть то, что под ней. Ацуши от таких мыслей закусил губу и проводил даму-обожания глазами, смотря, как она скрывается за дверьми кухни. Холод её взгляда всё также чувствовался на щеках и глазах, будто она всё ещё продолжает смотреть откуда-то издалека, словно ночной призрак, заблудший в этот мир. Но и жар её тела, находившегося так близко к Ацуши, полыхал пожарами и расцветал астрами на его коже. Это было нечто... Такая походка, такая грация, такой взгляд. Накаджима почувствовал, как резко поднялось его настроение и горячая истома захватила его тело, покрывая щёки лёгким румянцем, а разум безрассудными снимками соблазнительной личности, что отфотографировалась его глазами достаточно чётко, чтобы получить яркий рисунок. Руки сами сжались на коленях от нетерпения увидеть её снова и восхититься её красотой. А голос? Интересно, какой у неё голос? Однозначно такой же восхитительный и обаятельный, как и она сама. Она ни слова ни сказала, когда принимала заказ и это распалило молодое сердце ещё большим ожиданием и тоской о заблудшей красавице в его душевные чертоги, которые сходили с ума от красивых людей. Ацуши признаётся, он впервые видит такого красивого человека. И это его очень настораживает. — Понравилась? — Жак хитро сощурил глаза и поиграл бровями, намекая на лишённый со внешним миром разум белого жнеца. — Я могу снять её для тебя, как подарок на наше знакомство, — они уже не помнят, когда стали на «ты». Накаджима пришёл в себя и горько усмехнулся от его слов, складывая руки на столе. — Мне даже не хватит смелости заговорить с ней, в этом плане, признаюсь, я полный ноль. Жак засмеялся: — Не стесняйся, я уверен, что ты ей тоже понравился, я видел, как вы переглядывались. Я начну, а ты продолжишь. — Мне нужно больше алкоголя... Проходит десять минут и им приносят закуски и сухое вино, как для начала. Ацуши сидел всё это время сам не свой, думая, как же красиво смотрятся тарелки в этих руках, и как она нагибается над столом, чтобы их поставить. Гладкие ноги были прямо перед ним, так и манили своей нежностью и чрезвычайной худобой. Хочется провести по ним, сжать, оставить следы. Сломать. Ацуши сглатывает, когда она нагибается прямо перед ним, пододвигая тарелку к другому краю, и он ловит её аромат. Пахнет от волос и от одежды какой-то сладостью, а тело... Это... Это что ещё за чертовщина? Ацуши вздрагивает и его глаза расширяются лишь на мгновение, пока его осознание врезается в него оглушительными истошными криками. Блядь, ведь не могло быть всё настолько гладко и умиротворённо! Его интуиция редко когда подводила, и сейчас это было не исключение. Рука сама тянется к ремню, где спрятан пистолет, и лишь секунды хватает на то, чтобы выхватить его и схватить девушку за волосы, приставив к её виску дуло. Многолетнее отточенное мастерство, неожиданность и удачный случай позволил совершить это действие за две секунды. Он мог быть быстрее, но он замешкался, решая прилично ли будет хватать девушку за волосы. Но потом он вспомнил. Демоны не люди. Мрази, не оставляющие даже его сны и гражданские заботы, преследующие его уже столько лет. Не могло быть так, чтобы эти монстры не подобрали удобный случай и не попытались воткнуть нож в спину, пока он находится в неведении их роковых планов. Но тигра провести не так уж и просто — свою добычу он видит даже сквозь деревья и кустарники, ночью и днём. Давайте, безмозглое стадо, выползайте прямо в его пасть. После того, как он прижал кольт к «официантке» со всех сторон выбежали люди, оказывшиеся охраной Ацуши, направившие пистолеты на тех, кто показался следом. А вот и главные зрители заняли свои первые места. Демоны. Ацуши устроит для них первоклассное выступление без сцены и микрофонов. Просто словами и действиями заставит их пойти добровольно ему в желудок — это его замысловатая страсть: угрожать, запугивать и в конце убивать. Он не был фантазёром или шутником, да и пессимистом его назвать было сложно, но одно было известно — Ацуши патологический лжец, который может пойти даже против своих интересов и установок. И всё ради какого-то импровизированного сценария без профессиональных актёров и воодушевляющей публики. Часть демонов рывком выбежали из кухни, остальные оказались этими немногочисленными посетителями, паршивыми актёрами вашу ж мать, всё это время притворяющимися обычными гражданскими! Значит, они уже заранее подготовились и оккупировали этот ресторан? Догадливые твари. Послышались крики и безостановочные оклики друг друга. Ацуши слышит, как зовут его, как переговариваются демоны и слышит это яростное дыхание, исходящее от девушки. Жак не успел среагировать и находился в полном ужасе, завидев пушки, наставленные друг на друга, и попытался ретироваться под стол, пока буря не разрослась в нечто большее. Трус, блять. — Какого на хуй вы здесь забыли, твари?! — Ацуши рявкнул так, что было похоже больше на рык, напугав даже его приспешников. — Я блять обедал, никого не трогал, и вы с какого мусорного бака повылазили, помойные крысы, а?! Ацуши оглядел столпившихся, всё также крепко удерживая руки девушки и обнимая её поперёк живота, обжигая её дыханием серебряной пули внутри пистолета. Она не сопротивлялась, и не пыталась отвернуться, лишь тяжело и хрипло дышала, зная больше всех, что от одного шороха получит смертельную пулю. Накаджима почти забыл, что был полностью покорён этой дамой несколько минут назад, и прямо сейчас он угрожал её убить. Его захлестнули эмоции воодушевления и искренней радости, ведь он поймал такую рыбку и держит её в своих руках так крепко, что он может ощутить каждую выступающую косточку на её теле. — Эй, красавица, ты видимо очень важна демонам, раз они не двигаются с места и глазеют лишь на нас с тобой? Это так возбуждает, — Ацуши дышал ей прямо в ухо, и жаль, что он не видит её лицо, а так бы хотелось. — Ты сучка просто бомба, я скажу тебе. Убивать я тебя не буду. Ацуши сам не заметил, как сжал её чуть сильнее и свободной рукой повёл по её руке вниз, спускаясь к бёдрам жадными прикосновениями. Может это был алкоголь, может действие адреналина — Накаджима не знал, он лишь делал то, что так желал. Кожа под его руками холодная, мягкая, и сука, такая пьянящая, от чего он чуть ли не потерял бдительность от своего сумасшествия и прервавшегося дыхания девицы. Он подцепил пальцами краешек юбки и забрался под неё на пару дюймов, как в зале резко поменялась атмосфера и кажется, даже стены задрожали от чёрного невидимого тумана. — Убрал свои грязные руки! Ацуши застыл в удивлении, выпучивая глаза и смотря боком на опущенную голову девушки в его руках, лицо которая скрыла за волосами. Ацуши мог лишь беззвучно открывать и закрывать рот, после выдавив из себя: — Ты что, мужик..!? Если говорить, что Накаджима охренел — лучше вовсе промолчать. Это был удар ниже пояса, и даже рука дрогнула, когда он услышал Его голос. Хриплый и грубый, и блять, всё равно завораживающий, сорвавшийся в отчаянии и безвыходности. Все, сука, идеальные, все до единого красивые и соблазнительные. Не порождение дьявола — Бог постарался, Ацуши в этом уверен. Как нужно было готовиться, чтобы так замаскироваться и научиться женской харизме, сколько он потратил на это времени? Это была тонкая и тщательная работа, всё от и до: от соблюдения пропорций тела, до каждой ресницы. И для чего все эти усилия? — для того, чтобы он их в одно мгновение рассекретил и взял в заложники важную фигуру? На то демоны и мусорные крысы, которые иногда любят продумывать план побега, но в итоге разбегаются, кто куда. Это не было гениальным планом или чем-то ещё, просто детишки решили поиграть в войну на живых мишенях — таковы мысли Ацуши. — Ублюдок, отпусти меня! Всё-таки этот голос соответствовал черноте и холодности глаз, и от этого совпадения у Ацуши шла кругом голова. А ещё этот запах крови, исходящий от тела этого демона, который раскрыл их всех с потрохами, выбивает Накаджиму из колеи. Проклятая демоническая кровь! Белый жнец всегда её ненавидел и желал убить любого, кто ею обладает несмотря на статус и род — вырезал всех, только бы не забивать лёгкие этим чёртовым ароматом. Он слишком манит и крушит сознания таких как он. Демоны — крысы, и хвост у них скользкий и обманчивый — хвост в одну сторону, а тело в другую, а мы как правило следует за тем, что ближе к нам. Нельзя верить ничему. — Даже если ты парень, парней я тоже люблю. Мои унижения не закончатся, пока вы не выложите вашу цель, и давай по-хорошему, я ведь ласков с тобой? Когда Ацуши думал, что в его руках всё-таки женщина, его действия ещё были довольно скованные и он не решался на что-то большее, но когда осознание того, что перед ним парень достигло его — всё его смущение как рукой сняло. Своего пола он не боялся и не испытывал такого сильного вожделения, если смотреть на красивых девушек. Но прямо сейчас это давало огромное преимущество, особенно, когда речь идёт о унижении мужского достоинства и укорачивании гордости (у демонов её хоть отбавляй). Связь и издевательство над мужчинами давали особое наслаждение Ацуши, когда эти действия происходили доминантным образом, то есть, если короче, — Накаджима любил подчинять и доминировать, смотря на унижение и падение сильного пола от его рук. Поэтому эта ситуация была довольно выигрышная для него, что не могло не радовать. Поэтому шок от всего произошедшего быстро сменился весельем, когда на глаза попадали испуганные выражения лиц демонов и их жалобные: «Босс-с...» — что так сильно смешили Ацуши. Значит это один из лидеров, а их, по известным истокам всего лишь пять, и двое из них — женщины, значит остаётся три варианта. И кто же это? Так не терпится снять парик и увидеть его без макияжа, от чего у юноши внутри всё сжимается и мотыльки порхают в его животе от предвкушения. — Эй, красотка, не хочешь снять парик и сказать мне кто ты? — Ацуши прижался щекой к уху и хрипло засмеялся, чувствуя слабый запах лекарственных трав и такой въевшийся в его лёгкие запах роз и крови. Демон молчит, поджав губы, а Ацуши это только веселит. Чем больше тот сопротивляется, тем сильнее распаляет интерес белого жнеца. Какой же всё-таки милый паренёк. — Слушай, — Ацуши решил продолжить ранее начатое дело и бесстыдно опустил ладонь на бедро парня, слегка сжимая практически под кромкой юбки. — Тебе на каблуках вообще как ходить, или ты трап и предпочитаешь такие вот вещи, м? До жути как интересно, чем же демоны обычно увлекаются. Когда рука Ацуши цеплялась за коротенькую юбочку, дыхание демона становилось резче, а его кулаки сжались до такой степени, что был слышен хруст костяшек. Он попытался дёрнуться, но холодный металл у виска позволял лишь извиваться нижней частью тела, дабы пытаясь избежать настырных прикосновений. Ацуши слегка улыбнулся, а после дёрнул край юбки вверх, тем самым открывая вид на аккуратное нижнее бельё и то, что он искал первоначально. Подчинённые этого демона тут же отвернулись от такого вида своего босса, совсем не понимая, почему он позволяет делать с собой нечто такое ужасающее и позорное. Как он вообще мог молчать и так стойко это терпеть, зная его-то характер? Что же здесь всё-таки происходит? — Нашё-ёл, — сладко потянул Ацуши, у самого основания бёдер демона доставая из зафиксированной ремешками кобуры пистолет, а с другой стороны второй и кинжал. — Всё-таки ваша цель была убить меня. Если бы меня убила такая красавица, я бы умер без сожалений, — на этом месте голос Ацуши резко меняется и он зловеще шепчет на ухо врага, сгорая от его гневной дрожи в своих руках. — Но я бы ни за что не допустил, чтобы такая грязь как ты, хоть поцарапала меня. — Да пошёл ты! — сплюнул демон, сильнее отворачиваясь от белого жнеца, испепеляясь от отчаянного бешенства и негодования. Ацуши откинул оружие демона и приторно прошипел: — Я уверен, ты ещё та дешёвая шлюха. От этих слов всколыхнулись демоны и чуть ли не бросились спасать своего босса, но лишь одного угрожающего взгляда от него хватило, чтобы они тут же прекратили свои действия. Интересно, кем же он из трёх лидеров является? Он не может быть Рьюро Хиротсу, так как он демон в возрасте и выше этого юноши, и с его-то характером, он бы никогда не согласился участвовать в такой дешёвой сцене. А Натаниэль Готорн был из иностранного клана и его бы выдал разрез глаз и его европеоидная наружность и мужественность. Тогда...? Это может быть только один, хоть в это и тяжко верится. Почему Ацуши не подумал об этом в первую очередь? Блять, это просто ужасно! Рюноске Акутагава. Чёрный падальщик. Ацуши хмурится и дёргает демона за волосы, от чего парик остаётся в его руках, а лишённые объёма чёрные волосы с белыми концами осыпаются на лицо юноши. Это точно он. Падальщик собственной персоной! — Я и не знал, что у падальщика есть такое пристрастие, как переодеваться в женщину. Очень забавно, не находите? — Ацуши сказал это так, будто обращается ко всем, но его взгляд пронизывал сгорбившиеся плечи только одного очень молчаливого. — Заткнись псина! — кто-то из демонов решил заступится за босса, вызывая недовольное фырканье у Ацуши и его контрольные действия. Он опускает курок и серебряная пуля готова вот-вот пробить череп Акутагавы, что упорно продолжал поджимать губы и смотреть в пол, будто чего-то ожидая. — Ты даёшь нам преимущество, несколько секунд и наш босс размажет тебя, выродок, по этим стенам. — демоны продолжали выкрикивать, доводя их главаря до пика его гнева. — Завалились отбросы, даже с таким заданием справиться не могут, безмозглые отродья! — Акутагава зарычал на своих, выкручиваясь в руках белого жнеца, и тут же обмякая, чуть ли не падая на пол, но Ацуши успел подхватить его за талию и наконец убрал пистолет. — Вы что не видели как он вколол мне эту дрянь?! Ацуши победно ухмыльнулся и по паркету покатился шприц, с тонкой иглой, на кончике которой поблёскивала капля усыпляющей сыворотки. Он успел её вколоть до того, когда Акутагава смог бы пользоваться своей способностью — то есть в самом начале, как только схватил его, сейчас лекарство начало действовать и постепенно отключать сознание демона. Он знал, на что была способна эта сыворотка, но Рюноске явно никогда не испытывал такой слабости и беспомощности, поэтому разозлился так сильно, что сорвался на своих подчинённых, при этом судорожно хватаясь за руки Накаджимы, хоть и с видимым нежеланием. Усталость опустилась на его веки и ресницы, дрожащие от каждого вдоха позади, а жар охватил всё тело, бушующими потоками растекаясь по артериям и смешиваясь с кровью. Глаза сами начали закрываться, а разбитый стон вырвался с его губ, когда он ещё пытался наставить своих подчинённых. — О-он нас не отпустит так... просто, если я с н-ним не уйду, — Акутагава отключался на глазах, не в силах даже сжать рукава пиджака жнеца и лишь прислонившись к его груди слушал убаюкивающее сердцебиение. — Правильно говоришь, красавица. Я их всех перебью на твоих глазах, а тебя заберу с собой, — Накаджима потёрся носом о висок Акутагавы, наслаждаясь его мучающимися стонами, и шёпотом промурлыкал: — Здесь был мой кольт, чёрт, это просто блядство какое-то. Рюноске, ты такая шваль. Демоны сопротивлялись словам своего лидера, но последний вдох Акутагавы заставил их вздрогнуть и окончательно разбиться их сердцам: — П-правилами нашей организации запрещается... ослушиваться приказов главы или представителей отрядов, идти против их воли... и действовать самовольно без приказа свыше. Всем вам известна цена наказания. После этих слов он потерял сознание и утонул в объятиях Ацуши, который слегка усмехнувшись, закинул его себе на плечо и встал посреди зала, с высока глазея на демонов. — Если хоть одна душа мне помешает, каждый из вас сдохнет на месте, шкуры. У меня сегодня хорошее настроение, так что я вас отпущу на этот раз. Но в следующий, — он окинул всех презрительным взглядом и постучал по столу. — Убью к ебеням. Жак, выползай, мы уходим. Жак, кажется, не сильно беспокоился, не слыша выстрелов и взрывов, поэтому сейчас был в более менее приемлемом виде и печалился наверное лишь о не съеденном главном блюде. Ацуши приказал готовить машину, а сам остановился напоследок у выхода и посмотрел на демонов переполненных бешенством и гневом. — Арриведерчи сволочи, и плохого вам дня.

To be continued...