Шах и мат

Утро встречало Чую тёплыми лучами солнца, что ласкали края его чёрной шляпы и кончики волос выглядывающие из-под неё. Облака сгущались над макушками небоскрёбов, как светские жители на балах, ожидая главной песни праздника и своих прекрасных партнёров. Обычно это венский вальс, под ритм раз-два-три, когда обольстительный мужчина приглашает на сказочный танец очаровательную девушку в пышном бальном платье. Они танцуют, улыбаются и их сказка никогда не кончается, даже после полуночи, когда часы пробьют «дин-дон». Облака похожи чем-то на людей: они любят веселиться и пускаться в пляс под такт звона ветра и под наблюдением пристального солнца, однако их сказка рано или поздно подходит к концу. Вы же знаете, что многие сказки имеют плохой конец — вспомните «Русалочку» или «Красную шапочку», но почему же люди так яро верят в «хэппи-энд» и переписывают то, что когда-то было заверенной правдой? Для чего эти старания и вера, зачем люди меняют страницы и заклеивают то, что их огорчает? Они боятся, ненавидят, печалятся? Разве не в этом смысл убивать персонажей, для того, чтобы испытывать такие скорбные чувства? Может, авторы хотели пошутить или им приснился кошмар, а будущее поколение посчитало, что это самое что ни на что есть культурное наследие? Что за чушь. Люди верят в то, что хотят, а не в то, во что якобы нужно. И хотят они видеть только хорошее, где светит яркое солнце и в самом конце написано: «Жили долго и счастливо». Это ведь ложь чистой воды, а человечество приняло это за достоверное учение. У Золушки кончалось время, а у облаков только наступило девять часов и до полуночи им ещё достаточно далеко. Но вот что потом? Они растворятся, распадутся на мельчайшие атомы и частицы, утонут в тропосфере или может уплывут в очаги космоса? Там заблудятся между звёздами и космическим мусором и навсегда забудут дорогу обратно к Земле. Там им делать нечего. Там лишь холод, одиночество и тяжкий груз, падающий нам на плечи. Холод. Нам холодно зимой, в мороз, и когда в доме не греют батареи. Нам холодно, когда кровь покидает наше тело и вытекает из перерезанных вен и артерий яркими алыми струями. Нам холодно, когда нас покидают близкие люди и бросают напоследок тишину и безчувственное «прощай». Всё это неизбежно, и нам нужно приспосабливаться, чтобы не умереть от обморожения. Иначе конец впишется на странице нашей книги-жизни и сдастся в архив дьяволов и ангелов. Одиночество, это когда нас оставляют все близкие: родные, друзья, одноклассники. И мы сидим в пустой квартире без света старой лампочки на двадцать вольт, что давным давно лопнула и глядим в окно, надеясь увидеть, как кто-то возвращается. Но никто больше не приходит и не спасает нас от саморазрушения и развивающейся шизофрении, проявляющейся в том, что с нами начинают говорить фотографии и настенные часы. Это и есть одиночество. И тяжкий груз, который мы обязаны таскать на своих сгорбленных плечах на вершину своей мобильной лестницы. Для кого-то это пустяки, а у кого-то ломается позвоночник и рёбра от переносимой тяжести, и, как правило, с каждым шагом её становится всё больше. Снежный ком. Он всё накапливается и растёт, пока мы тянем его наверх против ветров и снегов, и однажды эта лавина завалит наши следы. Три причины забвения человечества, три устройства, внедрённые в систему жизни и три этапа, которые каждый должен преодолеть, чтобы стать сильнее. Облака этому уступают и всегда рассеиваются, умирая. Они живут двадцать минут и постоянно деформируются — в них уже рождается новая душа, а старая покидает этот мир. Как же Чуя завидует им. Он не хочет проходить то, что проходит обычный человек, ведь ему, как любому человеку его возраста, просто хочется немножечко обладать счастьем и «наконец выбрать свой окончательный путь». Но где же искать это счастье? У кого красть, у кого покупать? Нам остаётся лишь рыскать по этому жестокому миру в поисках чего-то тёплого и сладкого, заглядывая под пыльные кровати и открывая скрипучие шкафчики на самом верху. Может мы найдём старую фотографию со своей семьёй или же забытый телефонный номер незнакомца, написанный на обратной стороне чека. Даже такая мелочь может сделать нас чуточку счастливее, а может положить начало для его достижения. У Чуи не было таких мест, куда бы он смог заглянуть и обрести желаемое. У него не было старых книжек или игрушек, кладовых и воспоминаний. Старое всегда заменялось новым, а что-то держалось под замком и запретом. А нечто и вовсе отсутствовало и было лишено осязаемого тела, которое Накахара смог бы ощутить и потрогать. Ему было сложно что-то представлять, и, хотите верьте, хотите нет, он никогда не мечтал по ночам. Его первые мысли с утра всегда были одними и теми же: что же будет на завтрак и где же его тапочки, которые он должен был оставить возле кровати. Обычно люди думают о предстоящих трудностях и пытаются настроить себя на лучший исход, просыпаются с мыслями о любимом человеке, мысленно желая ему доброе утро и крепко обнимая. Чуя так не умел. Он был реалистом и признавал свою силу безосновательно, не считая себя тем, кто должен прочитать молитву перед завтраком, чтобы день удался. Он не понимал всего этого, и попросту не умел. Ему это было нельзя. Ни верить, ни мечтать, ни любить. Запрещено, даже если очень хочется — выход один — висельница и полный рот мух. Может показаться, что это несправедливо, вы скажете, что за тираны это придумали и почему должен страдать этот молодой парень? Я прав? Чуя сделал это сам. Чтобы защититься и обезопасить себя, когда всё пойдёт ко дну. Он будет самым сильным среди потока тру́сов и слабаков, будет тем, кто не встанет на колени, что бы не случилось и не склонит голову перед своими врагами. Даже если ему сломают позвоночник, разобьют череп и вывернут рёбра — глаз от вас он не отведёт, а на лице его не промелькнёт ни страха, ни колоссального поражения. Он, словно пушечный таран, будет атаковать своих обидчиков и наступать на их грязные лица даже раздробленными ступнями. Все одинаковы и все равны, просто некоторые предпочитают выделяться и сверкать среди однообразной толпы. Чуя не любил лишнего внимания и предпочитал отсиживаться в тени, когда солнечного света было слишком много на его лице. Рядом с вонью мусорных баков и дерьма куда спокойнее, чем на шумных улицах в потоке спешивших куда-то людей и сумасшедших машин. В темноте приходит покой, здесь же начинаются сказки и рождаются короли. Самое спокойное место для нас — там где хорошо и тихо настолько, что можно услышать мимо пролетающую муху и шелест белых простыней, колыхающихся на сушилках у окон. Неважно как здесь пахнет: мусорными отходами или садовыми цветами — всё это приносило отдых и пудрило наш разум чем-то, чем мы грешим. Облокотившись об кирпичную стену, расписанную всевозможными граффити: от чёрной вульгарной надписи «Daddy fuck Mum», до Харли Квин собственной персоной, Чуя поднёс к губам дымящуюся сигарету, чувствуя исходящий от неё жар и аромат. В душе растекался кисель и блаженство от осознания, что эти проклятые лучи солнца не пробиваются сквозь практически касающихся друг друга зданий и развешенного белья на верхних этажах. Пахло порошком и мылом, но табак и гниющие молочные отходы делали своё и перекрывали свежесть верхних этажей. Хотя как можно назвать облёванные и старые простыни — свежими? Они пропахли алкоголем и табаком, блевотой и дерьмом — такова правда нашего аморального общества. Кто-то это осуждает и презирает, показывая пальцем и смотря так высоко, что шея уже начала расти в обратную сторону, а кто-то давным давно смирился и тихо стирает постельное бельё, смешивая скользкое мыло со слезами боли и отчаяния. Нежно любив, вы добьётесь лишь синяка под глазом, да битых бутылок под ногами. Чуя слышит, как с третьего этажа доносятся мужские яростные крики и снова что-то падает, валится, и соседи уже по-выглядывали в окна, обсуждая новый скандал. Нравственный релятивизм, грубый материализм, половые предрассудки... Накахара этого не выносит, от одной мысли об таких извращённых формах представителей человечества его выворачивает наизнанку и в который раз он убеждается, как же жалок и «высоко морален» этот народ. А знаете, что доводит юношу до крайности? Это человеческое наплевательство, с которым они смотрят на всё происходящее с равнодушными лицами. Нет слов, чтобы описать ничтожество человеческого рода. И Чуя научился их блядской бесчувственности, их пофигизму на проблемы других, чёрствости по-отношению ко всем. Ему пришлось натянуть маску «человека» и стать таким же, как и они: хладнокровным притворщиком и гнусным волком в овечьей шкуре. Он утратил чувства и стал заводной машиной, которая работает на специальном механизме и вступает в действие, если покрутить рычажок. Чуя Накахара не театральный герой — он машина, что поднимает и опускает занавес. Под чьи-то крики Чуя кидает выкуренную сигарету в грязный асфальт, и уходит, поправив шляпу на голове. Фильтр ещё сверкал красным огоньком и провожал слабой дымкой невысокого юношу, уходящего на поиски приключений. Интересно, что может случиться с ним сегодня, прямо через час или минуту? Это может быть что угодно, разве нет? Призракам, наблюдающим за ним сквозь мусорные баки и кирпичные стены, не терпится об этом узнать и проводить его своим томным и долгим взглядом. Они за ним приглядывают из темноты, закрывают своими тенями солнечный свет и яркое сияние фонарей по ночам. Они его ангелы-хранители, только вот пришедшие из ада. Чуя уже давно не спит, кажется, сны ему не снились уже несколько дней, с того момента, когда он начал тщательно узнавать о таком человеке, как Осаму Дазай. За это время Накахара придумал столько новых «дополнений» к его имени, что ему хватит написать целую книгу с его новыми прозвищами. Например, убийца байков, собачник, долговяз, суицидальная псина, индюшара, павлин без перьев, сифилисный сутенёр и так далее. За изучением его биографии, Чуя не то что бы узнал этого человека ещё больше, а его отвращение выросло к нему на все возможные проценты. Раньше он не особо им интересовался, слыша о нём и об остальных псах разные слухи, недолюбливая их всех разом. Но после их встречи и после того, как его любимый байк, подаренный папочкой, «умер», он понял, насколько этот человек ужасен. Кажется, он ещё ни разу не испытывал к кому-то настолько сильную неприязнь, от чего даже живот скручивало и рвало собственными внутренностями. На самом деле в архиве было совсем немного информации об Осаму Дазае. В основном там расписана его жизнь предыдущих пяти лет, с момента, когда он только возглавил мафию. Первое упоминание о нём — шестилетней давности — расписанно лишь одной строчкой без каких-либо подробностей: «Некто по имени Осаму Дазай был замечен в компании предыдущего представителя «Бродячих псов», после чего Юкичи Фукудзава бесследно исчез», — это самое подозрительное сведение в документах, которое ни на шутку взволновало Накахару. Что же тогда случилось: глава передал своё место добровольно или же Дазай убил его и захватил власть в якудза? Если это так, то как же он заслужил признание сторонников Фукудзавы, как заполучил все полномочия? Теорий можно строить бесконечное множество, и поэтому Чуя больше заснуть никогда не сможет, пока не узнает всю истину. Дальше в основном пишется о нарастающей мощи мафии, которую обеспечил Осаму, о её состоянии и основных делах, где участвовал Дазай. Что же по личному делу, то здесь дела обстояли ещё хуже. Информация о детстве и подростковом возрасте отсутствовала, ни о происхождении, ни о семье ничего не было сказано. Он будто взялся из ниоткуда, выпрыгнул из какого-то мусорного бака (так думает Чуя) и превратился из самого заплесневелого мусора в высококачественный продукт. Кто же этот человек на самом деле: отброс или принц? Но вот за период правления мафией у Дазая было столько романтических и половых связей, которые были расписаны вплоть до того, что обычно на свиданиях мужчина ел, что позавидовали бы самые отважные ловеласы. В результате чего Чуя даже не удивился бы, если бы нашёл где-нибудь в конце о его внебрачных детях. И как же он сифилис или что посерьёзнее не подхватил?! У него было множество половых партнёров и любовных отношений, которые больше месяца обычно не длились, (бывало даже и часа не проходило). Накахара даже представить себе не может, сколько же он разбил сердец и как часто пользовался людьми, открывшими ему свою душу. Если говорить об отъявленных мерзавцах человечества, то с лёгкостью можно привести в пример Осаму Дазая и его двуликую душу. Сколько грязных и похотливых помыслов он имеет, сколько же сладких речей вылетает из-под его губ и сколько людей ему при этом верит? Урод. Чуя не хотел бы иметь с ним ничего общего. Что для Накахары было важнее всего в отчётах, так это физическое и психологическое состояние Дазая, его привычное место обитания и его взаимодействия с другими собаками. По уровню боя и физическим показателям Дазай не сильно выделялся, но по тактике и стратегии ему не было равных. Его широкий и неуправляемый ум поражал и заставлял бояться всех демонов, иногда казалось, что он может предсказывать любой шаг и слова, которые вы хотите произнести. В словесной перепалке или в споре он был достаточно силён, чтобы заставить своего оппонента покончить с собой прямо на месте. В интеллектуальном соревновании лучше с ним не сражаться, ведь вас всё равно ждёт беспощадное поражение. Психически пёс был нестабилен, как было выявленно разведчиками— заядлый суицидник со своими непредсказуемыми выкрутасами. Для красивого самоубийства может уехать даже в Рио-де-Жанейро, чтобы спрыгнуть со Статуи Христа-Искупителя, откуда открывается потрясающий вид на город и гору Сахарная Голова. Сумасшедший — больше Чуя не может подобрать слов. Как такого босса ещё терпят его подчинённые и как он, чёрт его дери, ещё жив?! С его экспериментами даже самый выносливый демон коньки отбросит, не говоря уже об обычном человеке. Тут припомнились слова Мори и о его практической неуязвимости. Может он демон...? Нет, это исключено. Чуя проверял кинжал, который вручил ему Огай и он был совсем обыкновенным, стальным, даже не серебряным и без содержания кадупула. Тогда... что же такое этот Осаму Дазай? На самом деле человек или вовсе нечто другое? Чуя обязан об этом знать больше, если он хочет одержать победу. Шатаясь по дороге, Чуя нёс сумку, в которой лежали отчёты, думая ещё раз их перечитать, когда он прибудет в одно место. Также там указано, где Дазай в основном проводит своё время. Это были рестораны, кафе, бары, бильярд и даже казино. Чуя опустил тот момент, когда это были весьма известные бордели и клубы, так как не намерен туда отправляться и выжидать его там. Он остановил свой выбор на одной хорошей кофейне, где босс мафии обычно завтракал исключительно по выходным. Сегодня как раз была середина недели, когда Осаму не должен там появиться, что позволило Чуе туда придти и осмотреться для будущей проработки плана. Ему нескончаемо везло, и рыжеволосый юноша был вне себя от радости. Прошло чуть больше недели после того случая и их первой встречи, но у Накахары совсем не было желания повторять новую встречу, особенно если он окажется совсем неподготовленным к действиям. Чуя Накахара считался довольно импульсивным и безрассудным мальчишкой, поэтому он мог не до конца придумать план и после импровизировать в процессе его развития. Поэтому можно считать, что для него убийство Осаму это не просто задание — это испытание самого себя и своей выдержки. Солнце блестело на больших стёклах и проникало внутрь кофейни, бегая зайчиками по полу между кресел и стульев. Ещё с улицы Чуя почувствовал запах сливок и крепкого экспрессо, свежей выпечки и ягодного джема. Людей здесь было немного, как и подозревал Чуя, ведь Осаму не очень любил места, где было большое столпотворение. Зажав сумку подмышкой, Чуя открыл дверь, что со звонким «дзинь» легко поддалась, и зашёл внутрь. Декор кафе был довольно светлый, но присутствовали контрастные кофейные цвета, красиво выделяющиеся на каппучиновых и сливочных стенах. В мясистых узорчатых рамках были современные картины, выполненные в классическом стиле с использованием разных техник. У окон и посредине зала стояли небольшие столики на два и четыре человека, с непримечательными стульями по бокам и шоколадными салфетками в салфетницах, выделяющимися на светлых столешницах. Барная стойка впечатляла своей красотой: маленькие светлые лампочки подсвечивали сосуды с зернистым кофе и эксклюзивные стаканы, из которых якобы когда-то пили знаменитости. Позади бариста, кроме кофейного оборудования, в приглушённом свете стоял алкоголь, казавшийся совсем незаметным среди царства кофе и свежей выпечки. На прилавке под стеклянными крышками стояли только испечённые торты и пирожные, привлекающие не только детские взгляды своей красотой и нежностью. От изобилия всего, даже мелких деталей декора — от резного орнамента под потолками, до необычных светильников в форме пружины, у Накахары забегали глаза. Местечко оказалось не пёстрым и не скучным — как раз по вкусу Чуи, и за это, хоть и не верилось, он мысленно назвал Дазая псиной, а не «грязная псина с подворотни». Подойдя к витрине с ароматными булочками, Чуя загляделся на сочные круассаны с густой шоколадной начинкой и бисквитные рулетики с разнообразным ягодным джемом и сверху политые белой глазурью. Если бы Чуя не был так голоден, он бы не стал рассматривать все эти вкусности с открытым ртом, желая попробовать всё, словно маленький ребёнок. Милая продавщица с каштановыми косами прикрыла рот ладошкой, хихикая с неординарного молодого человека, который не знал, что выбрать. Накахара прислонился к стеклу, где яркими красками сверкали десерты и так нагло провоцировали его, и нелепо замахал пятой точкой, бубня себе под нос: — Какой большой выбор! Эти панкейки выглядят довольно неплохо, но я хотел бы чего-нибудь под кофе более сладкого, — кажется, Чуя даже забыл, для чего он направлялся сюда прежде всего. — Может яблочный пирог или эти шоколадные мафины с изюмом? Ай-ай, эти корзиночки с малиной тоже ничего! Девушка, что уже хотела вставить своё слово и помочь посетителю, резко прервалась и выпрямилась по струнке со своей приторной улыбкой. Это от глаз Накахары не укрылось, он замолчал и отодвинулся немного левее, чтобы не мешать новому посетителю. — Я бы посоветовал вам шоколадный фондан с пломбиром, здесь он довольно популярен. Этот голос. Чуя весь сжимается от пробежавшихся мурашек от самой макушки до пят, сжимает шлейку сумки сильнее, от чего ногти впиваются в кожу ладоней и кромсают её, словно этот голос уничтожает его судьбу. Ему нужно бежать. Сейчас же. Чуя вздрагивает и, задержав дыхание, срывается с места, надеясь преодолеть преграду, которая выросла скалой на его пути. Но не успевает он сделать и шагу, как врезается в чужую грудь, носом утыкаясь в ярко красный галстук и чёрную рубашку, от которой пахло сладкими мужскими духами от Армани. Ладони опускаются на его спину, тем сам удерживая на месте, в то время, как Чуя пытается поднять голову на того, кто поймал его в объятия. «— Нет. Блядь, кто угодно, но только не он, — мысленно вопит Чуя, неспеша поднимая глаза, скривленные в отвращении. — Сука». — Куда вы так спешите, вы же ещё сегодня не завтракали? — Осаму Дазай собственной персоной, как всегда в чистом блеске и роскошных очках от Дольче Габанна. — Я могу вас угостить в качестве компенсации за тот несчастный случай. А то я всю прошедшую неделю чувствовал себя виноватым перед вами. Вы в прошлый раз так быстро убежали, мы даже толком не успели нормально загладить вину друг перед другом, разве я не прав? Помнит обо всём, выблядок. Чуя чувствует, как собственное лицо рвётся на части, когда он заглядывает в эти извращённые глаза, в которых блещет чистой воды радость и задор. Он весь светится, как солнце в безоблачный день, озаряет своими обманчивыми лучами лицо юноши и пугает его этим ярким светом. Накахаре остаётся лишь жмурить глаза от нелюбимого света и пытаться прятаться в своей тени, защищающей его от этого человека. Что он здесь делает в среду конца мая? Что он здесь, блядь, делает?! — Ваш ответ? — а глаза у него настолько искренние и нежные, что Чуя даже на секунду верит, но тут же выкидывает этот бред из головы и вспоминает слова отца: «В этом мире верить нельзя никому, и даже мне, и даже самому себе». Осаму Дазай — моральный урод, который не щадит сердца ни девушек, ни юношей, ни убийц, ни обычных гражданских. Для него люди — не больше резинки, которую меняешь, используешь и всё равно выкидываешь. Одноразовые. На одну ночь. Чуя набирается смелости и наконец берёт себя в руки, отталкивая нахального босса мафии от себя: — На хрен пошёл отсюда, мне не нужны твои извинения! Дазай улыбнулся чуточку шире, будто вся эта ситуация его очень рассмешила и он слегка поклонился головой юноше, тяжело вздыхая: — Я правда виноват, что вы пострадали. Я надеюсь, вы уже оправились? Прошу прощения за случившееся. Я хочу вас всего лишь угостить чашечкой кофе в знак примирения, что скажете? — он так сильно настаивал, что Чуя думал уже согласиться, но в силу своей гордости и характера он принципиально от него отвернулся, метаясь между «да» и «нет». — Я разве похож на доброжелательного человека, который любит кофе? — Чуя решил действовать в более беззаботной манере, чтобы не выказать никаких подозрений по поводу своей личности и продолжать играть недотрогу. — Хотите выпить фраппучино или молочный коктейль? — Дазай захихикал и от этого смеха у Накахары дёрнулся глаз, но он предпочёл закусить губу, чтобы прямо сейчас не сорваться на него. Такой противный, скользкий и лицемерный, что Чуе не терпится разбить ему его смазливое личико. — Мита, один молочный коктейль для моего друга. Он сладко поглядел на смущённую девушку за стойкой, которая всё это время кидала на него кроткие взгляды, будто ожидая, когда на неё обратят внимание. Обделённая, любовно осмотрела Осаму и с «сию минуту» уже хотела преступить к заказу, как Чуя поднял руку: — Американо, будьте добры, — да, ему пришлось сдаться, но только лишь сегодня, чтобы вынести из этого выгоду. — Сам выберешь, какой десерт подойдёт, — он кинул это Осаму через спину, направляясь в сторону самого дальнего столика, чтобы не видеть на таком расстоянии эту довольную рожу. Дазай проводил его взглядом, в душе разрываясь от переполняющих чувств. Он совсем случайно оказался здесь, так как сегодня у него выпал полноценный выходной и он решил позавтракать здесь из-за достаточного количества времени. Он совсем не ожидал встретить того, кого ищет уже более недели. Как этот демон способен на такое, что даже сам Осаму Дазай без единой зацепки сидит сам не свой, стремясь отыскать интересующую его личность? Это невозможно. Он не попадает ни на одну камеру, не зафиксирован ни в одной базе данных и по информации из отряда демонов, у них и вовсе не существует такого демона с подобной способностью и внешностью. Кто же он? Дазай мучался этим вопросом так долго, что не мог спать ночами, думая об этом непобедимом взгляде и невероятной способности. А сам юноша разве не был очарователен? Он был небольшого роста, с яркой и запоминающейся внешностью, сильным и несгибаемым характером, который так сильно возбуждал в сердце Осаму похоть и желание разгорячённого тела. Таких Дазай любил ломать и смотреть, как они сами отдаются ему в руки. Этот тоже отдастся, может это займёт немного больше времени, чем обычно, но всё равно каждый оказывается в его власти. На этого парня у него две цели: узнать наконец кто он и представляет ли он ему угрозу, и затащить его в постель. Второе находится в приоритете. Пока готовился заказ, Дазай продолжал стоять у стойки и не отрывая глаз разглядывать словно выточенный из перламутрового камня профиль. На ухо ему щебетала девица в фартуке, с которой он периодически спал, а та в свою очередь думала, что у них серьёзные отношения и взаимная любовь. Чушь собачья, очередная наивная баба, поддавшаяся феромонам этой псины, словно течная сука. Ему было полностью плевать на то, что она возмущается и опять скандалит по какой-то ерунде, ведь всё его внимание было приковано лишь к одному. Маленькому и злому рыжику, спрятанному в капюшоне ярко-жёлтой толстовки. По его внешнему виду можно сказать, что он ещё подросток и даже больше — ребёнок. Дазай не был педофилом и настолько низким человеком (но это с какой стороны смотреть), поэтому прежде всего узнает его возраст перед тем, как приступать к самому главному. Сейчас ему нужно найти подход к этому юноше. Его сложный характер или нежелание общаться с незнакомцами не так просто сбить с ритма, как может сорваться игра. Тут нужно действовать постепенно, то ослабляя хватку, то снова сжимая ему глотку — отнюдь в сладкой истоме, а не жестокой пытке. Этот мальчик любит нежность, это понятно с первого взгляда. Слабые всегда прикрываются сильными словами и взглядами, но души их такие хрупкие, что сожмёшь — и не заметишь, как в твоих руках осталась лишь пыль. Такие хотят любви и счастья, но так тщательно скрывают эти предательски трепещущие чувства, боясь, что они не оправдают всеобщего ожидания или дорогого человека, понадеявшегося на них. Дазай видит его насквозь. И это рыжее недоразумение въелось в его думы клещом, высасывающим из него не только кровь, но и все жизненные силы. Он у него под глазами, и даже спрятан под черепом. Чуя Накахара однозначно впал в душу Осаму Дазаю уже с первой встречи. — Он что ли лучше меня?! — Мита с негодованием осматривает своего любовника и в её глазах уже стоят слёзы. Дазай забирает и свой, и своего нового друга заказ, даже не удостоив её взгляда. — В тысячу раз лучше. Чуя всеми силами пытался привести себя в порядок и утихомирить своё учащённое сердцебиение, глядя в окно на проезжающие мимо машины и считая количество красных. Вот проехала двадцать вторая, а Дазай уже стоит перед ним и ставит на стол шоколадные вафли на меду, политые сиропом и его ароматный американо, поднимающий извивающимися змеями пар, который случайно коснулся лица Накахары. — Я могу спросить ваше имя? — Дазай заказал себе чай и французские блинчики с сиропом и свежими фруктами, и, смотря как приступил к трапезе его собеседник, тоже последовал его примеру. Чуя в глубине души возликовал, когда откусил кусочек хрустящих, но в то же время с нежной кофейно-сливочной начинкой вафли и чуть ли не закатил глаза от неповторимого вкуса. Не зря Осаму довольно часто захаживает сюда, зная, как хороши местные повара. Он практически забыл о существовании рядом с собой раздражающего объекта, увлёкшись бесплатным угощением, но после его слов тот пришёл в бешенство (просто хотелось по-выпендриваться): — С чего я должен называть тебе своё имя?! Ты даже своего вообще-то не назвал. И хватит уже на «вы», я же явно младше тебя, — Чуя пытался игнорировать обжигающий взгляд в свою сторону от Дазая, решив придерживаться уже проработанному плану: «Ты меня не трогаешь, я тебя не трогаю». — Осаму Дазай, приятно познакомиться, — Дазай локтем облокотился об стол и взял чашечку чая, подув на неё и разгоняя набежавший пар; загадочный взгляд следил за каждым вдохом рыжеволосого юноши Сказал настоящее имя. Настолько бесстрашен? — Чуя. — Это имя? — Да. — А фамилия? Чуя со звоном опустил вилку и она ударилась об тарелку, когда он, сжимая челюсти и хмуря брови, стрелял в Дазая свирепые и недовольные взгляды. Такими темпами этот блохастый пёс выведет его из себя. — Представь, что её нет. Дазай понял, что это будет бесполезный номер и Чуя не скажет ему, поэтому он решил немного приступить к основному. Осаму потянулся и взял руку Чуи в свои, нежно её сжимая и поднося к губам. Чуя даже не успел одуматься, что произошло, как оказался в плену этих настойчивых рук, которые с такой теплотой гладили его тыловую часть ладони, что у него мурашки по коже поползли и волосы дыбом встали. Сердце забилось быстрее, а на щеках выступил стыдливый румянец, когда Дазай прикоснулся губами его руки и оставил лёгкий поцелуй. — Я очень рад познакомиться с тобой, Чуя, — его хитрый взгляд был скошен на встревоженного юношу, который забавлял его всё больше. — Я... Не успевает он закончить, как этой же ладонью Накахара заезжает ему кулаком по челюсти, от чего Дазай даже отшатывается на стуле и опрокидывает голову. Так получается, что в тот момент мужчина умудрился прикусить губу и струйка крови тут же поползла вниз по подбородку. Чуя же сразу же сменил растерянное лицо на угрожающее и ещё раз пригрозил кулаком: — Ещё раз что-то подобное выкинешь, и я убью тебя к чёртовой матери! Дазай усмехнулся, но совсем не расстроился, взял со стола салфетку и протёр ею кровавую дорожку. Чуя значит. Такой маленький и миниатюрный, а таит в себе силу необъятных размеров, которая может навредить даже главе «Бродячих псов». Что же это за чертовщина такая? Ни один враг Дазая не мог подобраться настолько близко, как этот юноша сумел сделать одним кулаком. Какая же всё-таки безумная и опасная сила таится в нём, и в будущем, если он овладеет техникой обольщения и соблазнения, то станет самым сильным в чьих-то руках. Дазай уверен, что перед ним член организации демонов — Вестерленда и тот вероятно несёт в себе какие-то цели. Если бы это было не так, он бы только завидев главу мафии, бежал и прятался, только бы его не заметили. Что же задумал Огай Мори? Отправил убить его? Не получится, сколько бы тот не пытался. Дазай усмехается, поклав голову на кулак, и неторопливо помешивает сахар в своей кружке, внимательно смотря на демона. Чуя, кажется, совсем не был озабочен его присутствием, полностью посвятив себя поглощению своего завтрака. Если бы не запрет от Чуи насчёт прикосновений, Дазай бы прикоснулся к его губам и стёр с них оставшиеся крошки. Однако ему приходится тихо наблюдать, как очаровательный юноша набивает полные щёки сладким и кидает на него беглые предупреждающие взгляды. Осаму чувствует, как внутри него всё трепещет от этого тяжёлого взгляда голубых глаз, что словно небеса опадают на него со всей яростью, с желанием уничтожить всё живое. Они его прижимают, давят на грудь, от чего слышен треск рёбер и позвонков, которые впиваются в его плоть и раздирают ткани и мышцы. И вот-вот чудится, что дышать он больше не может, утонув под облаками и океаном. Там темно и холодно. А ещё так одиноко. Всё это скрыто под тёмными ресницами и голубыми радужками, под поджатыми губами и надрывистым дыханием. Чуя ещё ребёнок, но внутри него уже проходила и война, и конец света. Дети быстро растут, но вырастают под пушечный гвалт и душераздирающие крики. Судьба плетёт свои нити и завязывает нам на пальцы, даже несмотря на то, что взрывы отрывают их. Чуя ел довольно быстро, от чего Дазай даже не успел ничего толком сказать, как он уже собрался уходить. — Иди и купи мне мороженого, — Чуя вытер рот салфеткой и с ухмылкой оглядел Дазая. — А что мне за это будет? — хитро прищурился Осаму и отразил улыбку Чуи. — Тогда мне здесь делать нечего. Чуя собрался вставать и как можно поскорее убраться отсюда, как его остановил Дазай, прижав его руку к столу. — Мита, принеси пожалуйста мороженого! — он закричал на весь зал девушке у прилавка, не отрывая глупого взгляда с Накахары. — Тебе какого? Отшвырнув его руку и буркнув себе что-то под нос, юноша отвернулся, но остался. — Карамельного. Дазай улыбнулся. Он тоже его любил. — Мита, карамельного! — Эй, придурок, скажи прямо. Чего ты добиваешься? — Чуя должен понять его замысел и для чего эта псина увязалась за ним, а не убила сразу на месте. — Я пришёл сюда выпить чашечку чая, но заметил милого юношу и решил угостить его чем-нибудь вкусненьким, чтобы понравиться ему, — это была первая причина, почему Дазай с вожделением смотрит на демона и не спускает с него глаз. — Хватит ебать мне мозги, — сложив руки на груди, Накахара криво усмехнулся и слегка наклонил корпус вперёд, чтобы их никто не услышал. — Ты почему ещё не заикнулся о том, как я запустил тебя в воздух? Что, настолько тебя напугал, отморозок, что и слова сказать не в силах? Бедняжка. Это всего лишь игра по ролям, а они театральные актёры с давно отыгранным сценарием. Может, до главной роли им ещё далеко, но грязных ублюдков на втором плане играть легче всего. Просто читаешь по памяти то, что заучил наизусть. Читай и всё будет идти своим ходом. — Зачем мне спрашивать это, раз известно, что ты демон и пришёл убить меня. Разве всё так очевидно? Чуя был к этому готов. На его лице расползается улыбка и заливистый смех раздаётся на всё заведение. Когда Накахара закончил со своим припадочным вступлением и открыл слезящиеся глаза, то вместо былого радушия в глазах Осаму было лишь отвращение и презрение. Думаешь, так легко можно поставить шах и мат в самом начале игры? Это был даже не мат, это был лишь неудачный и бесполезный ход, который позволил демону выйти вперёд и захватить лидерство. — Ошибаешься, Осаму Дазай. Я не состою в Вестерленде. Давай посмотрим, что ты будешь делать сейчас. Дазай нисколько не удивляется и продолжает молчать, когда Мита с каменным лицом подходит к ним и небрежно приносит заказ, с особой ненавистью оглядывая Накахару. — Не боись, я не интересуюсь его членом, — Чуя хихикает, глядя на смутившуюся девушку, и после только сильнее заводится от непроницаемого взгляда Осаму. Она пытается быстрее ретироваться от двух загорающихся огней. — Многое теряешь, демон, — Дазай больше не улыбается и лишь пытается сложить пазл и разгадать то, что затеял этот маленький демон. Он ещё не слышал таких опрометчивых отговорок. Что ещё может выкинуть этот демон в свою защиту? — У меня крутой член, тебе понравится. — Он понравится мне в том случае, если я его саморучно запихаю тебе в глотку, выродок, — сплюнул Накахара, чувствуя горящую ярость, что захватила его тело. — Жду не дождусь, демон. Как же он заебал. — Да я блядь не демон и никогда им не был! Какого хуя ты приписываешь меня к этим бессердечным ублюдкам, что заботятся лишь о себе?! — пора ставить большие ставки. — Ты сам какое имеешь право так говорить, что тебе вообще известно, кусок ты дерьма!? Завались, коль такой узколобый! Это было чистосердечное Чуи. Не Чуи Накахары. — У тебя есть доказательства того, что ты не демон? — Дазай ему не верит, но притворяется, что всё так и есть. Чуя, ты настоящий гроссмейстер. — Разве то, что я сижу здесь перед тобой не является доказательством? Мне казалось, что демоны — жалкие трусы и не используют свои способности перед людьми. Что ещё тебе нужно? — ну давай же, нападай, Чуя отразит все твои ходы. — Метка. У тебя она есть, — звучит как утверждение, Дазай идёт до конца. Состроив непонимающее лицо, Чуя нахмурил брови и поинтересовался: — Что ещё за метка? Как правило, обычным гражданским было мало что известно о Вестерленде, кроме того, что они работают на правительство и обладают сверхъестественными способностями. Всех тонкостей, правил, индивидуальной силы родов или личностей членов организации, никто не знал, за исключением высших органов и мафии, которая безустанно ведёт слежку за ними и противостоит уже столько лет. Поэтому, если Чуя окажется обычным жителем Токио, то ему, как правило, было всё это неизвестно. Но разве он не сможет соврать? Но метка врать не умеет. — Покажи свою метку, и тогда я узнаю, кто ты, — на полном серьёзе сказал Осаму и встал со своего места, сверху вниз оглядев Чую и засунув руки в карманы брюк. — Куда? — последовав его примеру, Накахара настороженно поднял голову на мужчину и встретился с его холодным взглядом, пошёл за ним в сторону уборной. Чуя понял его намерения. Ни за что в жизни он не позволит этому подонку содрать с себя одежду, но для того, чтобы не подавать виду, что ему известно о расположении печати, ему придётся, скрипя зубами, потерпеть. Если он сделает что-то ещё, он тут же размажет его по стенке. — Прошу, проходи, — Дазай не был похож на джентльмена, но так галантно открыл двери перед Накахарой, что тому захотелось ему вмазать уже сейчас. Не строй из себя того, кем ты в помине не являешься, псина. Как только дверь захлопнулась за ними, Чуя резко разворачивается, сразу же сталкиваясь с Дазаем, стоявшим непозволительно близко к нему. Осаму пришлось сильно наклонить голову, чтобы посмотреть в глаза демона, что застыл в оцепенении от накалившейся обстановки. Сердце забилось быстрее, а уши запылали, когда Дазай дотронулся своей ладонью до его спины и слегка сжал толстовку, губами ловя каждый вздох Накахары. А Чуе кажется, как в горле растёт ком. Он ни за что не должен налажать и открыть все карты лишь от того, как на него сейчас смотрит этот человек. Страстно. Горячо. Но так опасно. Он будто своими грязного цвета глазами топит его под лужами, где призраки воют и танцуют дьяволы вокруг костра. Его будто ломает одним взглядом, который как будто проникает в его кости, уничтожая костные клетки. В своих дьявольских кулаках сжимает сначала диафиз, наружу выдавливая через треснувшие эпифизы красный костный мозг. И он словно кровь вытекает поджаренной субстанцией из его тела, которая жжётся невыносимо. Расцветают ожоги и волдыри, развивается силикоз и Чуя больше не может дышать. Он надышался Дазаем и теперь может умереть. — Отойди от меня. Чуя шипит, отступая назад, только сильнее злясь на наступающего следом Дазая. Если он сделает ещё хоть шаг, юноша не сможет держать себя в руках. Осаму его не слушает и прижимает к раковине, смотря, как тонкие запястья опираются об холодное стекло и бегает по его лицу яростный взгляд. Боже, это сопротивление, дикие глаза, неуправляемое желание насилия всегда заводили Осаму. Если этот мальчишка замахнётся на него или выбросит ещё одно ругательство, Дазай будет не в силах удерживать свои похотливые идеалы. — Сними кофту и покажи спину. Чуя с секунду молчал, собирая свои остатки сил. Он точно прикончит его. — С хуяли я должен тут перед тобой..!? Да пошёл ты, урод, — Чуя отводит взгляд и прячет глаза за ресницами. Чёрт, это так смущает. — Тогда мне придётся тебя убить, — Дазай усмехается, ощущая, как начинает дрожать демон под ним. Боится или..? — Но мне этого правда не хотелось бы. Если ты не демон, докажи это. Чуя, ты ведь не стесняешься? Лучше бы он этого не говорил. Чуя скалится и собирается оттолкнуть этого наглеца от себя, используя свою силу. Но кулак просто опускается на грудь Осаму и даже не заставляет его пошевелиться, словно и не было никакого удара. Глаза расширяются, а Накахара снова пытается сосредоточить силу в своих руках, а после и во всём теле, но всё безрезультатно. Что за чертовщина? И лишь победный взгляд Осаму перед ним доказывает, что этот ублюдок всё предусмотрел. Не зря он, получив заказ, незаметно подсыпал в чужой американо несколько миллиграмм сухого порошка на основе кадупула, который способен полностью заблокировать силу демонов на некоторое время. — Сволочь, что ты сделал со мной?! — Чуя хватает мужчину за воротник рубашки и наклоняет его к себе, видя в его глазах яд и красный поток пламени. — Докажи, что не демон и тогда поговорим. — Дазай мысленно отдёрнул себя от того, чтобы сильнее вжать юношу в раковину и самому сдёрнуть с него одежду, ведь в такие моменты Чуя становится ужасно привлекательным. — Подонок! Отойдя на шаг, Дазай позволил ему снять байку через голову, а потом также быстро вернулся обратно. Чуя с огромным нежеланием развернулся спиной к Дазаю, встречаясь со своим отражением в зеркале, и поправил шлейку майки без рукавов, что была под низом. Дазай смотрел прямо на него через зеркало, с противной ухмылкой кладя свои ладони ему на предплечья, сжимая. Он нависал над демоном скалой, давил так сильно, что Накахара не чувствовал плоти на своих раздробленных костях. Сжавшись, когда Осаму медленно начал поднимать его майку, Чуя поджал губы и зажмурил глаза, только чтобы не видеть лицо довольного щенка. Холодные пальцы прикоснулись к его пояснице, щекоча поползли вверх, словно вёрткие змеи, пока не добрались до самого затылка. Блядь, быстрее. Чуя уже на пределе. — Ублюдок, прекращай пялиться на мою спину, ты там ничего не увидишь! — завизжал Чуя, не открывая глаз, пытаясь зарядить мужчине в лицо. — Быстро отвечай, куда делась моя сила, блядский ты извращенец! Дазай перехватил его запястья и с широкой улыбкой развернул его к себе обратно, смотря пугающе жарким взглядом. На дне его зрачков томилось нечто настолько горячее и страстное, что у Чуи пересохло в горле, а все слова застыли на слегка приоткрытых губах. Босс «Бродячих псов» был до дури сексуальным, когда его глаза наполнялись радостью и страстным огнём. — Чуя... — он перешёл на шёпот, а рыжеволосый юноша почувствовал, как начинают дрожать колени. — Сколько тебе лет? Он словно под гипнозом и даже не мыслит, что говорит честно и настолько тихо. — Восемнадцать. Дазай вздыхает и прислоняется щекой к рыжей макушке, судорожно кладя руки на спину демона. — Даже ещё не совершеннолетний, но я всё же думал тебе лет пятнадцать, — Чуя не понимает о чём он говорит и может слышать лишь его тяжёлое дыхание. У Дазая был принцип не спать с детьми, ведь они его особо не привлекали, но Чуя уже, можно было сказать, перерос возраст подростка и был возраста Ацуши, что дало Осаму зелёный свет на действия. Хотя он был ещё очень юн. Отсутствие метки повлияло на желание узнать, откуда же явился этот человек со сверхсилой, но при этом не являющийся одним из членов Вестерленда. Без последствий от метки не избавиться и стереть её невозможно, Осаму в этом уверен. Господи, он желает этого демона больше, чем кого либо, потому что голубые глаза уже наложили на него кандалы. — Блядь, хочу тебя прямо здесь... Чуя вздрагивает, когда дыхание Дазая касается его уха, а отвращение к нему нахлынывает с такой силой, что он с отчаянным криком поднимает ногу и коленом заезжает боссу мафии между ног. Юноша отскакивает от него в противоположную сторону, с испугом смотря, как Осаму сгибается по пополам и сдавленно шипит. Даже с отсутствием своей силы, Чуя мог за себя постоять и надрать задницу таким вот мерзавцам, распускающим руки. — Т-ты, сука, в край охренел! — после долгого молчания, когда дыхание пришло в норму, Чуя закричал во все мочи, не обращая внимания на дрожащий голос. На самом деле это было очень опасно. Дазай может сделать с ним в любую секунду что угодно и без своей способности демону не устоять перед ним, как бы сильно он не вырывался. Осаму — монстр, которого нужно избегать и прятаться от его воя из дремучей чащи, куда случайно забрёл Чуя. Здесь он рыскает и хватает любого, кто осмелится к нему приблизиться, не считая того, чтобы убить. Чуя попался в его лапы, сорвал голос от надрывного опустошённого крика из своего горла и растратил всю силу сопротивления, бессильно сдаваясь и преклоняясь перед ним. Что теперь он сделает с ним? Убьёт или скормит своим псам? Что? Что ты намерен сделать? — Боже, ты вынудил меня кончить. Единственное, что сказал Осаму вслед убегающему в отчаянии демону. Дазай думает о растаявшем мороженом, бездушно оставленном на столе, о теплоте бархатной кожи у себя под пальцами, о бушующих штормах на дне морских глаз. А ещё о запахе сигарет и цветов, въевшиеся в одежду и рыжие волосы. В его руках осталась жёлтая толстовка и воспоминания о лучшем утре в его жизни. Раз он не демон, то стоит поискать среди людей? ° ° ° У Акутагавы не было желания жить, сколько он помнил себя. Вечные упрёки, издевательства, придирки, и всё для того, чтобы он стал гордостью семьи, превзошёл всех своих предшественников и стал сильнейшим. С самого детства ему внушали, что он — раб, который подчиняется воли предков и следует семейным устоям. Всегда должен стоять прямо и высоко поднимать голову, когда идёт по своей лестнице к цели, и смиренно склоняться, следуя приказам и словам высших и старших. Но что если они прикажут бросить всё и остановиться на половине пути, что тогда? Рюноске будет вынужден умереть, ведь так его признают негодным, ненужным мусором, от которого пора бы избавиться. Разве хочется жить в таком мире, когда на тебя наставлены копья и под рёбрами заложена мина? Неверный шаг и взлетишь в воздух. Все знали, что Рюноске Акутагава — машина для убийств, чёрный падальщик, появляющийся лишь под покровом ночи и выжигающий всё на своём пути. Ничего не оставляет: ни пальца, ни волоска — чудовище, выращенное во мраке в логове демонов. Даже если он скрыт под густым туманом, куда боится ступить человек, о чёрном падальщике было известно многое. Чёрный плащ, мелькающий в лунном свете, блеск чернильных глаз, утягивающих вслед за умершими душами, тихий кашель в рукава — так Ацуши Накаджима запомнил его, когда встретил впервые. Это было два года назад, когда мафия разорила логово одной тайной группировки в Сайтама, которая представляла угрозу для «Бродячих псов» своим активным ростом. После перестрелки, продолжавшейся несколько часов в одном из подпольных казино, псы вышли с победой и тогда Ацуши проявил себя в настоящем бою как профессионал, не отступая до самого конца. И тогда появились они... Холод проникал через разбитые окна и лизал остывшие трупы, залитые кровью и алкоголем, доносясь до пят Накаджимы. Дрожь пробила всё тело, и даже сердце сковало ледяными цепями, что не позволили насыщать организм кислородом. Он тогда успел спрятаться под трупами и издалека наблюдать, как среди мертвецов выхаживает ночной кошмар и смерть во плоти. Его шагов не было слышно вообще, настолько была легка его поступь, что даже воздух не колыхался рядом с ним. Его чёрный плащ облегал его худое тело, слегка дёрнувшись в полах, когда с открытой двери подул ветер, боясь дотрагиваться до его лица. И именно в тот момент Ацуши увидел, как много можно узнать из глаз. У всех демонов глаза являлись частью их сознания и души, у него они были чернее ночи и цвета обожжённого огнём угля. Ни света, ни отражения в них не было, лишь непроглядная глубина в них застыла, да смог и чёрные дыры. Они утягивали за собой и заставляли бояться, хвататься за эту жизнь стёртыми в кровь пальцами и больше ни на что не надеяться. Он был хладнокровным, лишённым сострадания демоном, который, кажется, уже давно разбился, словно зеркало и был склеен множество раз. Ведь ни улыбки, ни лишнего движения, ни каких-то чувств в нём больше не осталось, и лишь полая пустота внутри него позволяла держаться на ногах. Но самое запоминающееся в их первой встрече было то, как их совсем разные взгляды встретились. Акутагава смотрел на него безразлично и прискорбно, будто о чём-то сожалея, и продолжал держать руки в карманах. Ни сказав ни слова, он развернулся и скрылся в ночи. В ту ночь в казино «Joker» исчезли все убитые мафией люди и даже те, кто ещё не умер. Ацуши смог сбежать с парочкой других членов мафии до того, когда отряд падальщика начал бы зачистку. Демоны иногда участвовали и в таком: прибирались за междоусобицами других группировок, отгораживая от всего этого мирных жителей и скрывая настоящую правду произошедшего. В ту ночь демоны не интересовались остатками солдат мафии и действовали строго по приказу, игнорируя таких, как Ацуши. Рюноске видел его, смотрел, обладал возможностью прикончить будущего лидера вооружённого отряда. Но он не стал, ведь этого в его указе не было. Настолько предусмотрительные и скрупулёзные, что аж тошнит. Ацуши встретился с этим человеком раз и поклялся себе, что в следующий раз тот, кто будет смотреть сверху вниз будет он сам. Так и случилось. Акутагава был жалок, сидел на ледяном бетоне, прикованный наручниками к стене и клонился в бок, не в силах больше терпеть. Он находится в подземелье в камере для пыток, под самим штабом «Бродячих псов», куда не проникнет ни одна живая душа. Накаджима притащил его прямиком сюда, зная, что за этой рыбкой может приплыть целая стая, чтобы её спасти, однако их встретит лишь сеть и неминуемая гибель. Было бы опасно держать одного из лидеров на складе, где обычно Ацуши пытает других, ведь туда в любую секунду может ворваться целая армия демонов, с которой не так уж и просто справиться. С небольшой группой — да, но если они сосредоточат половину своих сил на спасение Акутагавы, то с лица земли сотрутся все «Дома пыток» Накаджимы, что ни в коем случае нельзя допустить. Пока в его руках находится сам Рюноске Акутагава, никто до него и пальцем не дотронется, Ацуши все их переломает. Это его пленник и его новое развлечение. — Акутагава, блядь, ты только посмотри на себя, — Ацуши смеётся и дёргает голову демона на себя, большим пальцем стирая растёкшуюся тушь и румяна. — Выглядишь, как шлюха, ей-богу. На нём всё ещё осталась одежда официантки, правда разодранная практически в клочья и вымазанная кровью и грязью, а макияж постепенно слез после двухдневного избиения и изощрённых пыток с использованием серебра и сыворотки. Для Акутагавы не были страшны ни грозные кулаки, ни обжигающее его кожу серебро, но одно заставляло его дрожать и извиваться. Он очень тяжело переносил концентрат эпифиллума и мог даже бредить и выходить из себя, но всё равно даже в таком состоянии он оставался непреклонным защитником своей идеологии. Совсем недавно Ацуши ввёл ему новую дозу, чуть уменьшив её количество, чтобы демон не слетел с катушек уже сейчас. — Ещё ни один демон не проболтался о ваших целях, сколько бы я вас, отродья, не ловил, — Ацуши присаживается на корточки рядом, удерживая за подбородок Рюноске, и смотрит, как в глазах напротив греется истома от яда в его крови. — Может ты сделаешь мне одолжение, и откроешь свой рот, как ты это делаешь перед вышкой? Не хочешь? — Д-да пошёл ты..! Акутагава хмурится и пытается освободиться от сильной хватки на своей челюсти, но держат его крепко, не отпускают. В горле дерёт, а кровь просится наружу, когда белый жнец ударяет в живот и после кидает его лицо прямо в пол, разбивая нос. — Вот же, блядь, — видно, как на юношу накатывает ярость, он выпрямляется и становится ботинком на голову демона, слегка давит. — Дырявая сука, косит под бабу, а член ещё на месте. Когда у меня будет подходящее настроение, займёмся этим, и рассмотрим вариант пустить тебя по кругу, что скажешь? Акутагава хрипит, задыхаясь от собственной крови, что забилась между зубов и в носовых путях. Ему кажется, что его сломанные рёбра протыкают лёгкие и кровь наполняет альвеолы и бронхи, пробкой закрывая все каналы и сосуды. Тело разрывает на части от любого движения, а процесс регенерации демон направил на свои сломанные колени, что стали мячом для белого тигра. Слёзы от невыносимой боли сами скапливаются на кончиках глаз, смешиваются с кровью и стекают по серым щекам. Так сильно больно, что хочется поскорее умереть, только бы избавиться от режущего чувства в груди и запаха крови у себя на языке. Кашель резко пронзает его, но лёгкие дерёт так сильно, что выходит так, что он задыхается и царапает влажную землю ногтями, не замечая, как они начинают кровоточить. Но Ацуши не собирается отступать и продолжает унижать, сильнее наезжая на его сознание и ломая его полностью и целиком. Он будто знает, где больнее, где душа так хрупка, что разбиться вдребезги может лишь от малейшего дуновения ветра. Акутагава был чьей-то игрушкой, и теперь его снова ломают. — Юбки тебе идут больше, я мог оценить, — Ацуши убирает ногу и снова присаживается перед ним, смотря, как сильно тот дрожит и громко дышит. Совсем не жаль. Это просто озорство. — Выблядки, вы всё равно не можете быть все так идеальны, рано или поздно появится тот, кто разрушит эту систему. И мне кажется, это ты. Да. Он прав. Рюноске никогда не был идеальным и всегда отставал от других, плетясь где-то позади. Он не выделялся ни внешностью, ни силой, ни преданностью, в нём было всего по чуть-чуть, по малому с каждого качества от демонов. Такое высокое положение получил лишь из-за родословной и демонической силы, которая передаётся от отца к сыну, в следствии чего он и стал чёрным падальщиком, которого боятся все. Всё благодаря другим, их заслугам и трудам, которые они подарили ему и заверили их наполнять. Но что он делает ради блага семьи и организации? Отсиживается здесь и получает тумаки право и налево? Ничтожество. Больше назвать его некем. Так легко попасть врагу в руки, склонить перед ним голову и предать своих товарищей — разве это не ниже некуда, разве он не заслуживает смерти? По приказу ему нужно было сорвать сделку с иностранным поставщиком мафии, который является для них потенциальной угрозой и по возможности убить белого жнеца. Их план был безупречен и Рюноске в любую секунду мог использовать способность, чтобы захватить врага, но, как оказалось, жнец был сильнее и был всё время настороже, что заставило демона немного помедлить и тем самым угодив в его когтистые лапы. Это было так унизительно и тошно, что для Акутагавы равно смерти. Все эти взгляды в его сторону, слова, брошенные специально Накаджимой — всё это воспоминаниями не позволит встать обратно на ноги и смотреть также высоко. У Рюноске была низкая самооценка — ещё один изъян в его демонической сущности. Эта часть его всегда занижала его способности и силу, всегда показывала пальцем, когда он делал что-то не так и задирала голову, когда он падал. Он не такой как все. Испорченный и пришедший в негодность. — Кажется, ты мазохист? Нравится боль, да? — Ацуши скрипит зубами и дёргает его на себя, встречаясь с печальным и холодным взглядом, в котором он не разглядит даже собственное отражение. — Не думай, что сдохнешь от этой боли, ты ещё не познал, что такое, когда по-настоящему больно. О, поверь, он знает, что это такое. Он был столько раз на пороге гибели, что уже не сосчитать, но всегда становился на ноги, хоть и хромая. Сейчас у него нет сил ни говорить, ни слушать, ни даже молчать. Кровь вытекает из всех отверстий и заменяет слёзы, по щекам оставляя за собой алые дорожки и будто дождевые капли на стекле, только из крови. Акутагава чувствует, как руки в цепях слабеют, дрожат сильнее, когда Ацуши совсем безболезненно накрывает его мокрую щеку своей рукой. Веки закрываются из-за тяжёлых ресниц стремящихся отпуститься, но он принципиально держит их полуоткрытыми, ведь он хочет видеть выражение лица его мучителя. Лавовый поток клокочет где-то внутри, а желание прильнуть и потереться о его руку растёт с кромешной силой, ведь наркотики в его теле вправе управлять им. Его безумно тянет к этому голосу и теплу, которое он лишь ощущает, ведь из-за бредовой темноты в голове он ничего не может разглядеть, кто и что перед ним. Если он скажет ещё что-нибудь, пододвинется ближе, Акутагава не сможет подавить желание своего тела. — Я буду делать тебе больно каждый божий день. Резать тебя, сдирать кожу, вырывать рёбра и снова вставлять, и всё это, когда ты будешь в сознании. Я буду говорить, какая же ты блядская сука, а ты непременно будешь соглашаться, ведь тебе это нравится, да? Ответь мне, Акутагава. Рюноске вздрагивает, когда Ацуши наклоняется ниже и взирает на него с желанием ответа и восхищением. Накаджима падок на красивые глаза и на демоническую кровь, а это сочетание сильнее героина и амфетамина. У Акутагавы глаза самого необычного цвета, самые запоминающиеся и такие завораживающие, от чего Ацуши мог бы вечность смотреть в их глубины, надеясь что-то там найти. А там лишь темнота, большего увидеть вы не сможете. Акутагава от его слов теряется и уже ничего не соображает, соскальзывая с руки и валясь прямо на грудь Накаджимы. Он тёплый, пахнет его кровью и зверем. Хочется схватиться за него, уцепиться, как за спасательный канат и держаться, пока он не порвётся. Его сознание поглотил туман возбуждения, поэтому желание ласки и другого тела управляет им и Акутагава приоткрывает губы и выпускает тихий стон, всколошивший воды озера из застывшего воска и камня в душе Ацуши. Акутагава в ободранной одежде кажется таким крошечным, хрупким, от чего у Ацуши впервые появляется желание задушить кого-то в объятиях, лично услышав, как трещат кости. Чёрт. Кому он врал. Даже этот демон настолько прекрасен, что ни один человек не устоит, если он прижмётся так сильно и лишь умоляющими глазами взмолит, чтобы только его погладили. Его чёрные локоны были мягче шёлка, от чего Накаджима не мог себя удерживать от очередного прикосновения к ним. Бледная кожа без шрамов, родинок, родимых пятен, бархатная и нежная, та́ящая от чужих прикосновений и расцветающая от грубых ласк. Глубокие глаза цвета теней в ночи выделялись на бледном лице, чёрными алмазами сияли в блеске луны и свечей. Розовые губы были не тонкие, не слишком большие, и Накаджима не желает думать, как же они сладки на вкус. А кровь, казалось, была особенная в жилах этого демона. Может это всего лишь разыгравшееся воображение Ацуши, но ему казалось, что пахнет она не только розами, но и красным гибискусом, отдающий слегка кисловатым. Это всё сводило его с ума. Рюноске Акутагава был красивым юношей лет двадцати, способным покорить чужие сердца даже без парика и платья. — Льнёшь ко мне, как течная сука. Придётся ещё понизить дозу, раз ты такое вытворяешь, — Ацуши криво усмехнулся, положив руку ему на спину, и цыкнул: — Я не могу смотреть на это женское тряпьё! Ацуши беспощадно разрывает оставшуюся блузку на плечах демона, придерживая его одной рукой за плечи и уже собирается оттолкнуть его, когда его глаза расширяются в неописуемом ужасе. — А-акутагава... — его голос дрожит, когда он не отводит от спины Рюноске взгляда и в ответ слышит лишь жалостливый стон. — Ч-что с твоей меткой? Её не было. На месте неё были бинты, что окрасились в чёрный цвет и тонкие синие прожилки, выглядывающие из-под них. Что это ещё за хрень? Акутагава так и не отвечает, в последнюю минуту теряя сознание и снова оседая в руках своего палача.

To be continued...