Память

Олежа нервно шарится по полке с печеньем. Рука натыкается на вкусное — но ценник злобно кусает за пальцы. Если взять его — любимое, с шоколадной крошкой, — то в кошельке останется только дырка от бублика. Олежа двигается чуть вправо, возвращается в секцию скидок и долго рассматривает упаковки самых дешёвых изделий. Половина из них — пустое печенье, без добавок и примесей, — но зато подходящей стоимости. Другая — мешанина с дешёвым шоколадом или отвратительным джемом, который затвердевает, стоит достать печенье из коробки. Олежа в отчаянии наклоняется к нижним полкам, в надежде найти там что-то получше. Может быть, вафли?.. С каждой секундой отчаяние заливает всё сильнее. Заявляться к Антону с самым ужасным печеньем, какое только есть в этом глупом магазине — самое худшее, что он может сделать. Рука снова тянется к печенью с шоколадной крошкой. Пальцы поглаживают трёхзначный ценник. Может, ему сделают скидку по карте? Или чудесным образом окажется, что именно на это печенье сегодня акция? Но где тогда взять деньги на чай? Со стороны он наверняка выглядит очень забавно — то хватается за печенье, то снова отдёргивает руку. Надо уже принять какое-то решение. На кассе Олежа молится, чтобы печенье не оказалось дороже, чем на указано на ценнике. В руке уже приготовлена нужная сумма — но что, если придётся судорожно искать в карманах ещё пару рублей? Задерживать очередь… Но всё обходится. Он нервничал зря. В общаге Олежа быстро запихивает в рюкзак коробку с чаем. Оля подарила ему этот набор пакетиков полгода назад на день рождения. Он был рад, искренне рад, и благодарил её очень долго. Заварил один из пакетиков в честь праздника. Остальные девяносто девять так и остались нетронуты. Оля иногда спрашивала: «Как тебе чай?» — и Олежа терялся. А что отвечать? «Я храню его для особых случаев. Просто в моей жизни они случаются примерно никогда». Удачно закрытая сессия? Не повод, он закрывает каждую на отлично. Новый год? А зачем — на столе и так есть детское шампанское по акции, а больше он и не выпьет. Плохое настроение? Тем более не повод тратить на него дорогие сердцу пакетики чая. Но вот чаепитие с Антоном… Может быть, это весомый повод. У Олежи нет выбора — он обещал, что с него «чай и вкусняшки», и чай уже не влез в бюджет — а значит, придётся импровизировать. Когда он выходит из общежития, мокрый снег тут же застилает ему лицо. Олежа быстро накидывает капюшон на голову, но это не помогает — ветер тут же скидывает его с головы, а снег облепляет волосы. Лежит на плечах, словно погоны. В метро — стремительно тает, и грязная вода стекает с ботинок, превращая станцию в огромную лужу. В вагоне Олежа падает на свободное место, ставит рюкзак на колени, прижимает плотнее к себе и ощущает — ткань мокрая, а под ней — хруст картона. Чай помялся. Сломались печенья. Вечер уже испорчен — ещё даже не начавшись. На выходе из метро его настигает тёмное небо — хотя сейчас всего четыре часа дня. Впереди маячат светлыми окнами лощёные многоэтажки. Антон распахивает перед ним дверь и улыбается немного поломано — у Олежи вид слишком усталый и слишком мокрый. Вместо приветствия Антон стряхивает у Олежи с головы снег, добродушно ворчит: — Когда-нибудь ты отморозишь себе уши, — намекая на отсутствие шапки. Олежа смущённо отводит взгляд — сейчас на такую роскошь нет денег, а единственная шапка не успела высохнуть со вчерашнего вечера. Движения у Антона мягкие — он проводит Олеже по плечам, стряхивая остатки снега, принимает рюкзак, помогает снять пальто. Галантно. С его жестами всегда тяжело. Слова говорят одно, руки — другое. И не ясно, на каком языке говорит Антон настоящий, а на каком — искусственный. Искусственной кажется вся квартира. Олежа оглядывает кухню быстрым взглядом — он как будто в одном из отделов Икеи. На столе — ни пятнышка, в раковине — пусто. Посреди стола стоит аккуратная розовая тарелка. Антон поясняет: «Это под печенье». Олежа медлит. Достаёт упаковку, надеясь, что хотя бы одна печенюшка осталась целой. Несмотря на высокий ценник, в Антоновой квартире они ощущаются дешёвыми — Олежа высыпает их в тарелку, ругая себя за каждую просыпанную крошку. Он тоже не в своей тарелке. Чувствует, как мысли-печенья стучат по вылизанному фарфору черепной коробки. Рассыпаются на части. Мысли глупые и дешёвые. Антон ставит чайник — Олежа достаёт коробку. Пытается сделать вид, что крышка не просела, и что картон не обмяк и что коробка не усеяна трещинами вмятин. Говорит: «Это очень вкусный чай». Опускает тот факт, что в пакетиках. Пакетики — это просто и дёшево. Надо было покупать заварной. — Ты сильно замёрз? — сочувствующе спрашивает Антон. У Олежи плечи ходуном ходят и тело трясётся — может, действительно от холода, хотя скорее — от нервов. У Антона он бывает редко. Так редко, что можно сосчитать по пальцам одной руки. Зато к нему в общежитие Антон захаживает часто — и видит обшарпанные стены, побитый временем чайник, видит самые дешёвые печенья. Видит — и всё равно приходит. — Сильно, — признаёт Олежа. Антон быстро заваривает две чашки чая. Ставит одну перед Олежей. Вторую — перед собой. Аккуратно берёт печенье, откусывает и улыбается. «Вкусное», — говорит дружелюбно. Олежа чувствует, как под кожей тают острые кусочки льда. Становится легче. — Ты хотел о чём-то поговорить? — наклоняет голову набок. В глазах — как будто бы полное понимание. Антон всё знает наперёд. Олежа вжимается озябшими пальцами в раскалённую чашку. Говорит себе: всё будет хорошо. Антон не злится на дешёвое печенье, не злится на помятый чай и на запачканную снегом прихожую не злится тоже. Антон угощается печеньем, Антон сочувственно проводит по мокрым от снега волосам, Антон касается рук, Антон заглядывает прямо в глаза. Антон. — Ты знаешь, я тебя….