Одна зимняя история

Три дня до Рождества — Итак, колись давай, что случилось? — требовательно заявил Бакуго, удобно умащиваясь на подоконнике в пустой классной комнате (Ииды на него не хватает), в которой они уже второй раз проводили длинную обеденную перемену. Когда Тодороки впервые попросил об этом, Кацуки удивился — они всё время обедали каждый в своей компании и прекрасно себя чувствовали, — но всё же согласился. — Я что, не могу просто захотеть пообедать со своим парнем? — попытался отмахнуться от вопроса Шото, открывая коробочку бенто, состоящее, естественно, из собы. Он особой симпатии к подоконникам не питал, поэтому сидел за свободной партой самого Кацуки. Но актер из парня всё ещё никакой, поэтому Бакуго ухмыляется и парирует: — Восемь месяцев, значит, не хотел, а тут вдруг, блять, захотел. Рассказывай. Агрессивно заинтересованный Бакуго с набитым ртом — зрелище, на которое у Тодороки ещё нет иммунитета, и он пускает короткий смешок. Нахмуренный взгляд алых глаз и нахохленный вид Кацуки окончательно ломают и без того тоненькую стену сопротивления. — Ладно-ладно, только никому. Из короткого рассказа Шото выплывало, что Мидория собирается признаться Урараке. Собирался с духом уже пятый месяц и в итоге дотянул до Рождества. «Три года взаимного латентного мозгоебания и наконец свершилось», — у Бакуго находился комментарий к каждой фразе. Но так как парень дико боится, то он заблаговременно начал выяснять у Тодороки, по умолчанию ставшего самым опытным в делах сердечных среди их компании (единственным хоть с каким-то опытом, если точнее), все тонкости и нюансы непростого дела. — И вот чего он хочет от тебя, человека, которому из гетеро досталась только гетерохромия? — рассмеялся собственной находке Бакуго, терпеливо (ну почти) выслушав историю. Его немного закоротило на том, что всем опять всё интересно. Кацуки и сам периодически отбивался от друзей, которым до ужаса хотелось пообсуждать и посплетничать, а для некоторых этот вопрос вот прям болел. Нет, Каминари, на тебя просто так все пальцами тыкают, никаких намёков. Мина, тебе бы на себя показать. — Ну у меня хоть какая-то компенсация за это, — пустил ответную шпильку Шото и фыркнул, сдувая упавшую на глаза прядь волос. — Так о чём это я? — О придурке Деку, проблемы которого решаются всем миром, — услужливо подсказал Бакуго с неприкрытым сарказмом, но Тодороки и ухом не повёл, невозмутимо продолжая: — Да, только вот похоже он меня не так понял и вместо «подумать и разобраться в своих мыслях» ушёл в глубокие дебри планирования… — и снова Шото договорить не дали. — Тетрадка и бубнёж? — предположил Бакуго. К огромному своему сожалению, он Мидорию знал чуть ли не с пелёнок, а в плане характера и привычек тот не изменился от слова совсем. — Ага, только не одна, — поправил парень. — Вроде третья заканчивается. И сюжет там по запутанней, чем в Игре престолов, разве что не умирает никто. — он задумался и на полном серьезе добавил: — Хотя не факт, вариант с крышей может иметь разные окончания, я не дочитывал. — Избавь от подробностей, — поморщился Бакуго. — Меня сейчас розовыми единорогами стошнит от его идей. Тодороки только фыркнул на эту фразу и продолжил обедать уже молча. Его мучила совесть из-за того, что он уже второй день избегает друга, но Мидория и так взял от него всё, что мог. В теории признаний Шото и сам был не силён, а по сравнению с идеями, которые выдавал сам Изуку, его опыт вообще был каким-то обыденным, сереньким. А практический аспект можно часами на пальцах объяснять, но всё равно в нужный момент всё благополучно покинет голову. «Кажется, Мидории помогает то, что вокруг многие пытаются помочь», — думал Тодороки, наблюдая за своим другом в течении этих мучительных во всех смыслах месяцев. Все люди разные и сам Шото чувствовал себя увереннее, когда ему никто не мешал и он мог сосредоточиться на конкретном человеке. Возможно, из-за того, что ему всё ещё сложно одновременно понимать и держать в голове то, как общаться с совершенно разными между собой людьми. — Если бы Мидория не сменил свой офис стажировки, то сейчас вряд ли всё было бы так, — задумчиво протянул Тодороки, на которого, кажется, в какой-то момент перекинулась эта тяга к анализу от друга. И он пришёл к этому выводу. Если бы Мидория остался, то они с Бакуго вряд ли стали бы обсуждать, как эффективнее использовать причуды на заданиях и комбинировать их, никто бы из них не пошёл на контакт, когда Шото вполне неплохо срабатывается с Деку, а Кацуки только рад «выступать» соло, не было бы и плана «Протащить плитку в общагу», они бы не сидели вместе по вечерам, ожидая заветного хлопка двери в конце коридора, не заполняли тишину зачастую короткими, но иногда и довольно интересными разговорами. А может быть всё бы это и было, но точно не в таком же виде. Хотя этого никто не знает? — Я всегда говорил, что лучшая часть в Деку — его нос, когда он отсутствует в моей личной жизни, — хмыкнул Бакуго, расправляясь с последним кусочком обеда. Естественно, он бы не стал терпеть двоих сразу, и просто бы полностью отдавался тренировкам и сну. Этот вариант бы его вполне устроил, но если отсутствие третьего лишнего с его излишней переживабельностью за всех и вся и вечным желанием засунуть нос куда не надо (Бакуго не один так думал, даже Шото соглашался, что в попытках помочь Мидория иногда залазит в слишком личное) помогло повернуть события в русло получше, то Кацуки только рад. Наверное, третий и правда был лишним… — Тебе знатно вынесут мозги в «день икс», — кинул Бакуго, когда класс стал постепенно наполнятся другими учениками, а они оба уже стояли у парты Кацуки, ибо с Иидой спорить — себе дороже. На что Шото лишь неопределённо повёл плечами — куда тут денешься?

***

Два дня до Рождества Б: У меня есть охренительная идея Т: По поводу? Б: По поводу того, как завтра сохранить твои, а в последствии — и мои, мозги в целости и сохранности от Деку. Т: Прозвучало грубовато Т: Но я слушаю Б: Ха, собу свою слушай Б: Потом расскажу Т: (￣ヘ￣) Т: Интриган Б: Хе-хе Б: (¬‿¬)凸

***

Канун Рождества Бакуго снова облюбовал себе подоконник, на этот раз — в глубине школьного коридора, и лениво следил за тем, как ученики спешат по своим общежитиям после уроков. Не удивительно — атмосфера стояла до приторного праздничная, даже погода не стала выкидывать фокусы и за пару дней до аккуратно покрыла снегом землю, сохраняя белоснежный шар несильным морозом. Мысли плавно перетекли к Тодороки, ради которого всё это затеялось и который нагло где-то шлялся, хотя из класса вышел намного раньше, чем сам Бакуго. Если идти от первоисточника, то спонсором их сегодняшнего дня был Деку с полным комплектом нерешительности, накрутов и прочей дребедени. За это его можно было бы даже поблагодарить — подкинул ещё одну причину наконец выбраться на прогулку, — но если Мидория пойдёт напопятную и сейчас, то Кацуки лично запрет их вдвоем с Ураракой где-нибудь, возможно даже в коморке или в туалете, и не выпустит пока они не объяснятся. Ему до лампочки личная жизнь своего друга детства, но усилиям своего парня подрывник пропасть зря не даст. Тишину пустого коридора нарушили ритмичные звуки шагов где-то за углом, привлекая внимание парня. «Ну наконец-то» — заранее подумал Бакуго, справедливо рассудив, что ученики в основной своей массе уже разбежались по общежитиям, а учителя спешат разобраться с документами и прочей ненужной никому фигней, поэтому тоже вряд ли будут так далеко от учительской. Он как раз заканчивал надевать серёжку — пара привычных движений и небольшой гвоздик плотно закреплен на ухе. Без зеркала это сделать чуть более проблематично, но сейчас уже практически никаких неудобств не вызывает: «спасибо» Айзаве, который запретил им носить украшения, как только ранки зажили и серьги можно было свободно снимать и надевать. Логику Бакуго не понимал вообще — то есть три пары рук, оружие вместо любых частей тела или откровенно звериная внешность — всегда пожалуйста, а незаметное украшение — нарушение правил? Но любые попытки спорить пресекались учителем так же быстро, как стиралась причуда под его взглядом, поэтому парням пришлось только смириться и обзавестись новым практически бесполезным навыком. Интуиция Кацуки редко подводила и из-за угла действительно торопливо вывернул Тодороки, на секунду присматриваясь и направляясь к нему. Бакуго внимательно проследил за парнем и, когда школьная сумка опустилась на подоконник рядом с ним, а её обладатель остался стоять напротив, практически вплотную, раздраженно протянул: — Опаздываешь, Половинчатый. — В классе поддержки задержался, — дернул плечами Тодороки. — Кстати… — он скользнул рукой в карман и достал оттуда небольшой чехол, будто для наушников. — Они закончили раньше. — Угу, неплохо, — Кацуки лишь мельком взглянул на новые устройства и кинул их в сумку — на практике проверит, чего уже сейчас на них пялиться. Специальными приспособлениями, которые защищают барабанные перепонки от чересчур громких взрывов, он обзавелся больше, чем год назад, но то, что они нихрена не водонепроницаемые, обнаружилось только недавно. Вообще история их появления похожа на комедийную сцену из среднестатистического ситкома, ибо процесс доказывания Бакуго, что ему нужна защита для слуха в то время, как тот буквально не слышит аргументов из-за стоящего в ушах звона — зрелище, мягко говоря, странное. А говоря по существу — прохожие, наблюдавшие эту картину, явно приняли их за городских сумасшедших и позвонили бы в полицию, если бы они не завернули в офис героя №1. Хотя одно другому не мешает, будто бы среди героев не встречается людей с откровенно жутковатыми тараканами. — Не поможешь? — спрашивает Тодороки, слегка поворачивая голову, на что Бакуго только закатывает глаза и, шепча что-то о «наглых половинчатых мордах», скользит рукой во внутренний карман. — Ты бы ещё за километр встал, — ругается он, когда в процессе чуть не соскальзывает с края подоконника, и Шото поспешил встать вплотную, для пущей надежности обвивая руками за спину. Выглядывая из-за плеча, парень от скуки смотрит в окно, за которым суетливыми муравьями ученики разбегаются по общагам — кто-то в нетерпении горячей ванны, кто-то ждёт не дождется праздника, кто-то тоже любит Рождество, но только за вкусный ужин и спешит к нему на крыльях любви пожрать. — Готов, — победно воскликнул Бакуго, когда бесящая застежка наконец характерно щелкнула, и для пущей убедительности пару раз похлопал ладонью по уху и щеке. Шото благодарно кивает и, не расцепляя рук, прижимается ближе, из-под длинной челки заглядывая в алые глаза. — Айзава-сенсей разозлился бы на то, что ты здесь сидишь. Парень резко смещает руки ниже и подхватывает ладонями под бедра, приподнимая. От этого Бакуго потерял равновесие и ему пришлось упереться руками в плечи Тодороки, хотя откровенно хотелось врезать за такие внезапные выходки. Пускай Шото слабее в руках только на вид, но процесс демонстрации этого занятного примечания уж очень оригинальный. — А вот против такого он бы точно ничего не имел, — саркастически протянул Бакуго, несильно толкая Тодороки в плечо, пока тот продолжал разглядывать его, отвечая на фразу непонятным смешком. В его планы явно не входило отпускать, но хлопнувшая где-то дверь решила иначе — напомнила, что они всё ещё в школе, и заставила Шото поспешно опустить раздраженного парня на пол. — Придурок, — беззлобно бросил Бакуго, сгребая с подоконника сумку. — Пойдем уже. — Кстати, а куда мы идем? — уже стоя у шкафчиков с обувью спросил Тодороки, на что его парень лишь пожал плечами и, закутываясь в шарф, глухо кинул: — А хрен его знает, куда захочется. — Теперь это ещё больше похоже на побег, — фыркнул в ответ Шото — его преследовала эта мысль ещё по пути в дальнюю часть школы, где Бакуго назначил встречу. Чувство дежавю по тому времени, когда они держали всё в тайне. — Бля, ещё один комментарий и ты реально побежишь, — нахохлился Кацуки и слегка пнул проходящего вперёд парня. — Эй, не игнорируй меня! — Да-да, я слышу, — рассеянно кинул Тодороки, который был занят делом поважнее — выудить руку раздраженного Бакуго из кармана и взять в свою. В отместку подрывник с силой сжал ладонь в ответ, за что получил укоризненный взгляд и тычок под ребра. Естественно, парень в долгу не остался и в итоге эта мелкая потасовка кое-как закончилась уже далеко за пределами академии.

***

Зимой храм прекрасен. Покрытые снегом деревянные крыши, морозный воздух разрезает лишь периодический звон колышущихся на ветру колокольчиков и еле слышный шорох метлы — жрецы наводят порядок, чтобы в Новый год храм встретил людей во всей своей красе. Но это будет ещё через неделю, а сейчас, в канун Рождества, тут было звеняще пусто. Не удивительно, ведь казалось, что весь город сейчас атакует центральные улицы, пестрящие кучей праздничного барахла, от которого рябит в глазах. Собственно, идея пойти посмотреть на знаменитую иллюминацию разбилась о реальность. Реальность в виде улицы, на пешеходной части которой пробка была посерьезней, чем на проезжей, от чего желание повернуть обратно родилось быстрее, чем из уст Бакуго сорвалось извечное «Сдохните» — всем сразу и никому конкретно. По сравнению с этим тихая улочка неподалеку школы, по-домашнему облаченная в фоновый шум вечернего спального района: микс из стука посуды из приоткрытого окна, поскрипывания где-то открытой двери, бухтения радио из мелкой лапшичной за углом, хозяин которой дремлет в виду отсутствия посетителей, и тихих разговоров случайных прохожих, которые спешили домой или, может, на встречу с друзьями или с кем-то особенным. А некоторые точно так же размеренно шли по тихой улочке, которая жила своей жизнью — тихой, неспешной, одновременно чужой и такой родной. Уютно Небольшая лавочка, спрятанная под забором в глубине небольшого сада; ощущение холодного шероховатого камня под ладонью; снег, резко сорвавшийся с ветки мокрыми каплями; недовольное чертыхание и та самая капля, скатившаяся по щеке куда-то под шарф. Тодороки видел всё очень четко, а манящая картинка только приближалась. Только легкое щекотание торчащей из шарфа нитки и мягкое ощущение шероховатой, удивительно теплой и живой кожи, прояснили, что парень просто неосознанно подавался вперёд. Поцелуй легкий, невесомый, практически невинный и оттого по-глупому неловкий. Право слово, откуда до сих пор берётся эта неловкость? Плавное скольжение губ по самой поверхности, лишь изредка в порыве сминая — уличный вариант, который не настолько сильно смутит случайного свидетеля (хотя тот факт, что они оба парни, уже многих вводил в ступор, но это уже не их проблемы), и не заставит потом мучиться от растрескавшихся от влаги и мороза губ. Не смертельно, но приятного тоже мало. Его, казалось, можно продолжать вечно — касание к чужой коже такое же естественное, как и ощущение воздуха на губах. Но это уже не обычный пресный воздух, а что-то мягкое и немного тягучее, с легкими нотками фруктов, терпкостью чайных листьев и свежестью зимнего воздуха, напирающего со всех сторон. Наполняет все органы чувств полностью, без остатка, и в какой-то момент следом за губами утопает сознание. Но бесконечность существует только в математических уравнениях и философских трактатах и блаженство разрезает резкий звук входящих уведомлений. — Кому там жить надоело? — возмутился Бакуго, с раздражением глядя на виноватое, с тенью досады, лицо Половинчатого, пока тот не умостился у него на плече, утыкаясь макушкой в щеку. Парень разблокировал телефон и теперь проверял то, что нарушило их спокойствие, а Кацуки тем временем находит себе новый предмет для возмущения. — Совершенно никакого понятия, что существует такое чудо человеческой мысли и изобретательности как шарф. Если причуда позволяет тебе быть батареей на ножках, то это ещё ничего не значит. Ещё бы голым вышел, придурок, — он не бросал попытки хоть немного натянуть ворот школьной рубашки, чтобы хоть чуть-чуть прикрыть голый участок кожи, а потом плюнул и закинул свою руку на Половинчатого, обвивая за шею. — Так что там случилось опять? — уже более лениво протянул Кацуки, косясь взглядом на экран смартфона, на котором небольшими квадратиками выскакивали сообщения в чате. Тодороки допечатал последнее и наугад поднял телефон, чуть не ткнув им прямо в лицо своего парня, на что тот недовольно зашипел и мстительно прижал рукой к плечу, проглядывая экран. Вау, он на сто процентов был уверен, что это Деку делится впечатлениями. А оказался Очкарик. Удивительное рядом.

***

И: Тодороки, прости за беспокойство, но ты не знаешь, как вывести человека из эмоциональной прострации? И: Если что, на громкие звуки он уже не реагирует. Т: σ(￣、￣〃) Т: Попробуй Всемогущего показать. Или лед на шею. Т: Как показывает практика — это отрезвляет. И: В общежитии класса Б с Всемогущим туго, а вот про лёд спасибо, не подумал. Т: Его можно поздравить или…? И: Можно. И: К слову, рад, что у вас выпало время на прогулку, но возвращайтесь уже. Иначе в первый же визит класс Б сложит о нас впечатление, как о неблагодарных гостях-нахлебниках. Т: Да, мы скоро будем. И нет, репутация класса А останется чистой.

***

Бакуго фыркнул — их староста даст фору любой актрисе в раздувании мелочей до проблемы вселенских масштабов. Поэтому он выхватил телефон из ладони Тодороки и быстро напечатал продолжение «Первый и последний раз. Тоже просто к слову.», за что получил острый тычок под ребра. — Нашёл, кому это говорить, — покрутил пальцем у виска Шото и недовольно нахмурился, блокируя телефон. Вот минут через двадцать на него придет длинное сообщение, тянущее на хороший доклад, почему стоит беречь репутацию и держать марку если уж им «досталась честь собой представлять лучшую школу для героев» и всё в таком духе. И обязательно проскользнет фраза о том, что Тодороки стоит не набираться плохих привычек от Бакуго, а наоборот — наставлять его на правильные для героя моральные ценности, будто он не с любимым человеком встречается, а работает воспитателем-шпионом под прикрытием. Но в Ииде частенько просыпается этот родительский режим, никто внимания уже толком не обращает. Выбитые из колеи суматошной перепиской парни ненадолго вновь погружаются в эту неспешную атмосферу зимнего сада. В храме хлопнула дверь и по дорожке засеменили чьи-то шаги. Поздний посетитель или служитель, у которого закончился рабочий день? Если честно, Тодороки с трудом просто заметил этого человека, чтобы ещё и размышлять о его личности так глубоко. Он и ожидаемое сообщение от Ииды о всех примудростях геройского дела умудряется пропустить, потому что сейчас парень просто наслаждается моментом — обнимает Бакуго за талию, прижимается ближе, кутаясь лицом в мягкий шарф. В носу щекочет шерстяная ворсинка и Тодороки неожиданно тихо чихает, от чего Бакуго сначала ухмыляется, а потом заливисто смеется. И Шото готов слушать это вечно. Он немного отстраняется, заставляя парня ослабить хватку руки, и целует того в маленький участок оголенной от шарфа шеи. Касание выходит теплым, трепетным, на секунду Тодороки чувствует, как пульсирует венка под кожей. Потом чуть выпрямляется и точно так же целует покрасневшую от смущения (или холода) скулу, совсем рядом с прищуренным глазом. И затем поднимается ещё выше, и наконец губы мягко скользят по виску, а Шото медленно вдыхает едва уловимый на морозе запах волос Бакуго. Сладковатый, как и весь парень. Кацуки краснеет до кончиков ушей и пытается незаметно приластиться ещё. Это что-то из разряда сугубо личного, даже интимнее предыдущего поцелуя, но парню нравится такое внимание со стороны Тодороки. Когда ненавязчиво хвалит, с едва заметным озорным огоньком в глазах поддерживает его идеи, целует, обнимает и смотрит с таким же неподдельным восхищением. Его хочется приласкать в ответ, как большого разноцветного кота, поддержать маленькие беседы, которые тот заводит из ничего, просто чтобы слышать голос, услышать тихое фырканье, когда Бакуго острит в ответ, но всё равно продолжает отвечать. — У нас гости, — глухо подмечает парень, по привычке пряча половину лица в шарф, пока Тодороки снова умащивается на его плече и смотрит на «гостей» в лице местной трехцветной кошки, которую, видимо, прикормили жрецы. Хотя судя по недовольному выражению мордочки (насколько вообще можно различать эмоции на коте), гостями были тут как раз парни. Причем незваными и обнаглевшими. Животное пару раз повело хвостом из стороны в сторону и аккуратно приблизилось к ногам, настороженно принюхиваясь. Не найдя в двоих людишках ничего опасного, кошка нашла себе другое занятие — виться вокруг левой ноги Шото. «Губа не дура, сейчас все хотят к теплу,» — подумал Бакуго и покрепче прижался к боку Шото, чтобы это мохнатое чудо не обнаглело ещё и на колени к ним залезть. Сейчас все тепло Тодороки принадлежит ему, а отдавать своё парень не намерен. И холодную сторону тоже. И вообще без разделения на половинки, всего целиком. А ещё захотелось прописать себе фейспалм по лицу, ибо хоть и в мыслях, но на полном серьезе, приревновать к кошке — это уже диагноз. Подумать-подумал, а в гляделки с конкуренткой играть не перестал, пока сидящий рядом Тодороки мелко трясся в беззвучном смехе — одно это зрелище стоило всей прогулки. Спустя пару минут такого противостояния кошка медленно моргнула и, отойдя от ног, легким движением запрыгнула на лавочку и развалилась на свободном месте рядом с Бакуго. — Афигеть, меня окружили одни коты, — пробурчал Кацуки и эта фраза вкупе с растерянно-злым лицом окончательно добили Тодороки. Он рассмеялся во весь голос, пытаясь немного заглушить звук всё в том же шарфе, за что в плечо прилетел недовольный тычок. — Бесишь, кошак, — выдохнул ему в макушку Бакуго и Шото пришла в голову неожиданная идея. Он оторвался от плеча, заглядывая в прищуренные алые глаза, вопросительно склонил голову и добил своего парня окончательно: — Мяу?

***

— Ладно ещё Хвостатая, но остальным бы не мешало немного крохами мозгов пораскинуть. Если там хоть что-то осталось, в чём я иногда сомневаюсь, — громко возмущался Бакуго, вышагивая по скользкой дорожке. Упомянутые вскользь слова Момо вызвали у парня уж очень бурную реакцию и Тодороки уже пять минут подряд слушал всё, что Кацуки думает «о бредовой хрени, что это придурки затеяли». «Эта хрень» — идея Джиро выступить во время выпускного. Конечно, не официальной его части, а на банкете, который школа традиционно устраивает для своих воспитанников. Весь состав А-бэнда поддержал эту идею, а у Бакуго от их энтузиазма задергался глаз. Каминари сейчас опять с головой уйдет в то, чтобы вспомнить, с какой стороны к гитаре подходить, а в ночь перед экзаменом опять припрутся к нему. Спаси, помоги, пропадаем. Но желание утереть всем нос ещё раз оказалось сильнее. Снова ощутить волнение перед выходом на сцену и придавить его тяжелым сапогом собственной самоуверенности, а за барабанной установкой зажечь так, чтобы потом уборщица собрала пару сотен челюстей на полу. Чувствовать себя победителем… Хотя никто не говорил, что Бакуго не будет бухтеть по этому поводу направо и налево, проезжаясь по всем свободным ушам. Тодороки сам виноват, что поднял эту тему. Пускай теперь слушает и внимает. А Шото и слушает, иногда поддакивая и кивая на особо эмоциональных моментах. Улыбается тому, как Бакуго своеобразно переживает за то, чтобы Каминари сдал экзамены, и как восхищенно рассказывает о том, что и в этот раз разгромит всех своей музыкой. Чтобы неповадно было. — Главное, чтоб какое-то дерьмо не выбрали, — чуть приунывает парень и недовольно хмурится, выдерживая паузу, которую Тодороки спешит заполнить ответом: — Это последнее ваше выступление в школе, так почему бы не сыграть — кто и что хочет. Предпочтения в любом случае у всех разные. А так каждый получит, что хочет. В ответ Бакуго пускает короткий смешок и ловит руку Шото своей. — Мир, радуга, единороги, да, мистер я-не-весельчак-но-практически-ваш-концертный-директор? По черным веткам деревьев тянулись нити рождественских гирлянд. Самых обычных, даже не разноцветных, а с простым мягким желто-оранжевым светом, который резко контрастировал с холодным снегом и, кажется, заставлял его таять быстрее. Школа не стала заморачиваться над особенным украшением всей огромной территории, справедливо рассудив, что желающих встречать праздник на улице найдется немного. Так даже лучше, ведь от обилия праздничной мишуры уже немного подташнивало. Они проходят мимо под особенно ярким местом, где фонарь сливается с мелкими огоньками, и Бакуго на секунду задерживается, поправляя сумку на плече. Мягкий свет рассеивается по блондинистым волосам и осветляет глаза, делая их похожими на один из красочных летних закатов, кусочек которых всегда видно из окна общежития Старателя. Губы быстро касаются друг друга и холодный кончик носа задевает щеку. На лице парня расплывается довольная ухмылка, а Шото отвечает ему, слегка приподнимая кончики губ. Где-то в США и, наверное, в Европе, Рождество — духовный праздник, вроде даже как-то связанный с церковью. Подробностей Тодороки не знает, но уверен в одном — такая атмосфера ему нравится куда больше, чем та суматоха, что у них каждый год. Наверное, что-то магическое в этом есть, капля волшебства и рождественского чуда. Хотя, жареная курочка сейчас тоже была бы кстати...