Одна зимняя история

— Выключи грёбанный телефон, я тут сосредоточиться пытаюсь! — взорвался Бакуго, чуть не ломая последнюю ручку. Они вместе с Тодороки уже не первый час корпели над привалившим к концу года домашним заданием — из-за триместрового контроля им даже пришлось сократить количество дней на стажировке, ведь Айзава в выпускном классе выжимал из учеников абсолютно все соки. Ну ничего, каникулы полностью в их распоряжении, уж тогда-то они отыграются за всё. Шото пожал плечами и протянул руку к разрывающемуся от внезапной лавины уведомлений телефону. Он, в общем-то, разделял чувства Кацуки, ведь им оставалось закончить буквально немного до долгожданного отдыха, поэтому парень лишь мельком взглянул на несколько текстовых сообщений перед тем, как отключить звук и забыть о них. Какое-то время снова раздавалось лишь поскрипывание пера ручки о бумагу и периодический бубнеж под нос. По подоконнику отрывисто стучали капли воды, срывающиеся с крыши. Можно подумать, что погода посреди декабря решила вернуть летний сезон дождей, но на самом деле это мелкий мокрый снег, идущий с прошлой ночи, таял, скатывался с крыши, а землю покрывал неоднородной водянистой кашей. От такого вида и без того влажная и зябкая погода превращалась в сплошное уныние. «Хорошо, что хоть дорожки чистят», — порадовался Тодороки, выглядывая в частично запотевшее окно. Он закончил свою работу и теперь планировал тихо ждать Бакуго. Парень выдвинулся из-за письменного стола, сгребая в охапку телефон, и повалился на кровать, чтобы наконец проверить те сообщения от одного настойчивого абонента. Инаса Йоараши объявлялся на горизонте цифрового пространства каждый раз, когда у их школ намечались совместные тренировки, и Шото подозревал — это из-за того, что никто из одноклассников из Шикецу его слушать был уже не в силах. Обычно все его сообщения сводились к стандартным фразам с обязательным участием «горячей крови», «пылающих сердец» и «честной битвы от всей души». Смотря на такое разнообразие, Бакуго однажды сравнил Инасу с Киришимой и его постоянной «мужественностью» во всех её вариациях произношения. Вот и в этот раз Тодороки просто пялился на короткие сообщения с обилием восклицательных знаков и пытался прикинуть такой вариант ответа, после которого разговор будет трудно продолжить, — он слишком устал сегодня. Но раздумья парня прервала беззвучная вибрация телефона в руке. Видимо, он слишком долго игнорировал его, раз тот решил позвонить лично. Шото покосился в сторону Бакуго, но он уже закрыл и свою тетрадь тоже и теперь разминал затекшую шею. — Алло. — «Тодороки, ты игнорируешь мои сообщения!» — громогласный голос, который бесспорно принадлежал Йоараши, пронесся эхом по всей комнате, заставляя Тодороки убрать трубку подальше от уха. — Я немного занят, не мог писать, поэтому… — устало (и вроде как — красноречиво) выдохнул Шото, следя взглядом за Кацуки, который пересёк комнату и сел на край кровати рядом с ним. — «Прости, я не подумал!» — красноречивый грохот чего-то тяжелого об пол свидетельствовал, что от своей привычки парень явно не избавился. А стоило бы, мозги явно страдают от регулярных встреч головы с полом. — «Постараемся завтра!» — Да, постараемся, — с малой дозой энтузиазма ответил ему Тодороки прежде, чем тот оборвал звонок так же резко, как и начал. — Опять этот Бритоголовый? — раздраженно спросил Кацуки, наклоняясь ближе к лицу своего парня. — Ага, завтрашняя тренировка будет утомительной, — вид нависающего злого Бакуго у всех обычно наводит страх, но Шото уже привык к нему. Но когда тот губами потянулся к открытой шее, Тодороки предупредительно сказал: — Кацуки, нет. С первого взгляда — его не послушали. Бакуго ни на немного не сменил курс: мягко коснулся бледной кожи губами, прикрывая глаза, и обвел языком слабо дернувшийся кадык. — Я помню, Половинчатый, — чуть запоздало ответил ему Кацуки, перемахивая через парня и устраиваясь у стены. Шото не любит, когда засосы остаются на таком видном месте, как шея, которую трудно скрыть даже зимой. Ладно ещё плечи, ключицы, которые можно легко спрятать под рубахой или костюмом (хотя в раздевалке или в общей ванной это не особо помогает). Любишь ощущения — люби и последствия. И Бакуго прекрасно понимал, что у каждого свои границы, пускай даже он не выяснил их причины. Скорее всего, банальная стеснительность или простое нежелание того, чтобы их кто-то видел, но ему плевать — он просто не нарушает. Несколько минут полного молчания помогло разгрузить мозги от лишней информации, вроде километровых логарифмов или заевших голосом Сущего Мика английских слов. Шото повернулся и встретился взглядом с чуть прикрытыми алыми глазами. Бакуго смотрел — сначала рассеянно, будто сквозь него (Бакуго.exe перезагружается, пожалуйста ожидайте), а затем, резко выныривая из своих мыслей, сфокусировался на несущей спокойствие гетерохромии. Глаза напротив затягивали, словно медленный глубокий водоворот из восхитительно горячей, словно на целебных источниках, воды. И у Кацуки не было ни единой причины сопротивляться. Поддаваясь магниту глаз, он придвинулся ближе и у самого лица наконец разорвал зрительный контакт, утыкаясь в ключицу. Длинные пальцы зарылись в непослушные (и взлохмаченные от постоянного почесывания в процессе учёбы) волосы, пока Бакуго вновь исследовал губами тонкую кожу на изящной, как для такого мускулистого тела, шее. Слегка обветренные губы считывали историю из каждой клеточки, историю этого момента. Вот сейчас под кожей будто волна пробежала, а кадык ощутимо дернулся, в следующий момент — легкая вибрация от слов, которые не воспринял слух, только губы. Трепетание повторилось… — Кацуки… — слух воспринял информацию только тогда, когда рука, до этого разглаживающая волосы, мягко коснулась мочки уха. Бакуго нехотя оторвался от своего занятия и снизу вверх заглянул во всё тот же ленивый водоворот. Вот только теперь он не только затягивал, но и покалывал легкой ноткой беспокойства. — Ты так сильно хочешь его поставить? — по тону Шото было понятно, что он всё ещё не в восторге от этой идеи, но раз вопрос прозвучал, то в случае положительного ответа он уступит. «Пф, не надо мне тут жертв», — чуть вслух не съязвил Бакуго, подтягиваясь вверх и мягко прикасаясь к губам. — Нет, я просто так успокаиваюсь, — с задержкой из-за моментного поцелуя ответил парень. За эти пару секунд руки, окончательно укротившие непокорные светлые волосы в правильные колючки, уже успели спуститься на талию и каким-то образом опоясать его, прижать максимально близко пышущему теплом телу. — Но у меня есть одна идея. — Ммм, я слушаю, — хитрая улыбочка, озарившая лицо подрывника, в сочетании со словами поселила заинтересованность в Тодороки, который про себя умилялся первой реплике: то-то Кацуки всё время норовит к шее прижаться. — Не слушай, а смотри. Чувствуя инициативу, Бакуго с некоторым сожалением выпутался из кольца рук и слегка толкнул Шото в плечо, чтобы тот снова лег на спину. Парень безропотно подчинился, всё с той же искоркой интереса следя за действиями Кацуки, который с деловитым видом умащивался сверху и с ловкостью коровы на льду медленно сползал вниз, остановившись аж на ногах. От такого зрелища Тодороки не удержался и пустил смешок, за что незамедлительно получил тычок головой в живот. — Бесишь, — буркнул Бакуго, одновременно приподнимая край футболки и отворачивая пояс брюк. Шото приподнялся на локтях и с легким наклоном головы следил за действиями парня. — Вот тут, — Кацуки провел большим пальцем по шершавой коже, огибая рельеф мышц. — Ничего не будет видно. Он чуть не добавил «зато я буду знать, что он там есть». Не стоит, иначе Тодороки вообще поплывет от умиления, как кусок его же льда на палящем солнце, а Бакуго наотрез отказывался называться милым. Хотя судя по хитроватому взгляду, тот и сам додумал мысль в этом ключе, но быстро стёр с лица свои догадки и кивнул. Получив разрешение, Кацуки припал губами к коже, чуть прикусил выступающую сбоку косточку и провел языком под ней. Он никогда не понимал Минету или Каминари, да и всех, кто с ними, хоть и молча, но соглашался. Как можно хотеть дотронуться до того, кого совсем не знаешь, как человека? Ладно, раньше эта установка звучала вроде «как можно хотеть трогать хоть кого-то (кроме как кулаками)», но суть от этого не сильно поменялась. То есть восхищения по-поводу бездушных моделей на обложках журналов, в телепередачах или просто условно симпатичных людей на улице Бакуго не понимал от слова совсем. Но парню не удавалось правильно сформулировать свою точку зрения, пока он однажды не услышал разговор Каминари и Тодороки. Денки отчего-то решил, что у них теперь можно спрашивать о том, как он выглядит. Естественно, Кацуки посылал его далеко и надолго, поэтому тот начал донимать Шото. — Скажи, а я симпатичный? — прямо в лоб спрашивал Каминари, пока Тодороки с непонимающим выражением лица ему не ответил: — Я не знаю тебя достаточно хорошо, чтобы понять это. Вежливый способ заглючить Денки минут на десять и неплохой способ озвучить мысль, крутящуюся в голове Бакуго. На бледной, даже с каким-то далеким намёком на аристократическую голубизну, коже красовалось лишь небольшое пятнышко из разряда тех, которые исчезают не успев появиться, и Кацуки про себя выругался — это куда заморочливей, чем шея. Но реакция Тодороки, у которого на скулах расцвел едва заметный румянец, а блеск в глазах на пару с фирменной невесомой улыбкой излучали такую нежность, что хотелось завыть и обнять, выцеловывая невидимые узоры по всему телу и делясь чувствами, которые переполняют, и предвкушение результата заставляли с желанием выпустить зубки. Раз уж тут не всё так просто, то можно и разойтись. Укус сделал своё дело — через какое-то время покраснение уже начало приобретать характерный бордово-фиолетовый оттенок. — Может, холод? — вопросительно вскинул брови Бакуго, выпрямляясь. Он сам всегда брал ледышку, чтобы результат был меньше похож на обычный синяк. Может, в его понимании это и своеобразный трофей, но должен выглядеть соответственно, а не как синяки и ушибы из драки. Тодороки никогда бы не подумал, что Кацуки придирчив к таким деталям. — Уже, — Шото было достаточно охладить свою правую сторону, что он, собственно, и сделал. Перед тем, как одернуть футболку на место, Бакуго провёл подушечками пальцев по едва заметному изгибу талии и тут услышал тихий смешок. На губах мгновенно расцвела коварная ухмылка. Щекотка, значит… Следующие пять минут Шото самозабвенно смеялся, извиваясь всем телом от легких, но частых прикосновений. Бакуго наслаждался этим звуком и в какой-то момент так заслушался, что потерял концентрацию и Тодороки сумел скинуть его на бок. — Дурак, — сбившимся дыханием пробурчал Шото, утирая слезы в уголках глаз. Но Бакуго ничуть не жалел о содеянном, и под свой же комментарий «Зануда» подтянулся обратно к изголовью и отвернулся к стенке. «Ну уж нет, мой хороший, я еще не наигрался», — недовольно подумал Шото и прижался всем телом к спине подрывника, самозабвенно целуя загривок. — Если хочешь оставить след, то делай это в правильном месте, — недовольно поерзал Бакуго, пока Тодороки не спешил продвигаться дальше по шее. — Ммм, а не напомнишь ли мне? — решил поиграть гетерохром и плавным движением огладил плечо, чуть цепляя ворот футболки. Кацуки только раздраженно покосился через плечо — чего это он дурачка из себя строит, — но Шото уже подтянулся вверх и сел, опираясь локтем о изголовье кровати. На его губах играла едва заметная озорная улыбка. Ну-ну, даже не в своей игре Бакуго планировал выйти победителем. Смотря своему парню прямо в глаза, Кацуки подполз к краю кровати и на ощупь, постоянно норовя упасть, нашёл стул с накинутой на него рубашкой Тодороки. Упрямство сильнее нежелания зарыть носом в пол, кто бы сомневался. Всё так же не отрывая взгляда от озорных разномастных глаз, он натянул рубашку на себя. На Шото она немного свободна в плечах, ему же в самый раз. — Повторяю для особо одарённых, — специально медленно опустился на колени к Шото Бакуго, наклоняя шею немного вбок. — Прямо по краю, вот здесь. Он провел пальцем по линии, где незастегнутая на пару верхних пуговиц одежда открывала кожу. Да, след на грани скрытого, Тодороки до сих пор удивлялся, как Кацуки удается не попадаться на глаза учителям. Разве что парочка одноклассников заметила однажды, но Бакуго с таким упоением протянул «Чего вылупились, придурки?», что Шото всерьез начал подозревать — любовь к такому размещению засоса по большей части ради вот этого момента. — Ваше желание — закон, — с легкой улыбкой выдал Шото перед тем, как губами коснуться нужного участка чуть выше острой ключицы. Руки легли на талию, которая на контрасте с массивными плечами казалась чуть уже, чем была на самом деле, и притянул как можно ближе. В ответ Бакуго одной ладонью зарылся в струящиеся шелковые пряди, а второй сжал ткань на спине, прижимая сильнее и буквально не оставляя ни сантиметра свободного пространства между ними настолько, что даже через футболки можно было прочувствовать каждое движение мышц. Мягкие губы вначале исследовали выбранный участок кожи, покрывали мелкими частыми поцелуями, от чего Бакуго шумно выдохнул и отклонил голову сильнее, натягивая и без того чувствительную кожу. Постепенно легкие касания превратились в длинные, затяжные полупоцелуи-полуукусы, от которых вместе с удовольствием проскальзывала легкая боль. Она импульсами разносилась по телу, кончики пальцев покалывали, от чего Кацуки уже мог лишь сильнее сжимать ладони. Мазохизм? Вряд ли. При их образе жизни боль становилась фоновым шумом, тем более такая незаметная. Как крупинка соли, которая превращает приторное блюдо в приятно-сладкое. Нежность, забота звучали глубже, ярче, раскрывались в своей полной красоте. Тодороки оторвался от кожи и, покрывая большой палец тоненькой коркой льда, приложил его к изрядно покрасневшему пятнышку. Небольшое, изящное, так, как он и хотел. — Любуешься? — не смолчал Бакуго. Он уже выпрямил голову и с силой немного отстранился от Шото, упираясь тому в плечи. Губы растянулись в победной ухмылке — вопрос, в общем-то, риторический. — Угу, — на всякий случай ответил Шото, продолжая уже тёплой тыльной стороной ладони поглаживать шею и немного ключицу, пока ухмылка на лице Бакуго не сменилась на зевок. Время уже позднее (для него), а от плавных касаний только и хотелось, что закрыть глаза и провалиться в хороший сон, словно в мягкое облако. — Мне уже уходить? — уточнил Тодороки, когда Кацуки слез с кровати и начал аккуратно развешивать рубашку обратно на спинку стула. — Как хочешь, но не смей меня будить, — пожал плечами Бакуго, складывая тетради на столе в стопку и выключая лампу, от чего комната теперь освещалась лишь бледным светом уличного фонаря. Тодороки понадобилось пару секунд на принятие решения — сейчас и состояние, и настроение, и погода, и фаза луны, и… В общем, единогласно. — Обнимешь? — попросил Шото, когда его парень уже окончательно вернулся в кровать, чтобы наконец отдохнуть. Бакуго хмыкнул на такую просьбу — мог бы и не озвучивать. Он распластался поверх лежащего парня, быстро чмокнул в губы и скатился на бок рядом с ним. Одной рукой Бакуго обвил повернувшегося следом Тодороки за спину и помог придвинуться ближе, до того, как они чуть не касались лбами. Пока Шото заботливо натягивал забитое к стене одеяло и накрывал их обоих, Кацуки, кажется, уже закимарил — Шото даже завидовал его способности быстро засыпать. — Спокойной ночи, — тихо шепнул Тодороки, проводя ладонью по щеке любимого, лицо которого не потеряло умиротворенное выражение даже от ответного бурчания «…ночи…» и на секунду приоткрытого глаза. Шото приобнял парня в ответ и на границе сна, когда глаза уже сами слипались, почувствовал, как размеренное дыхание шелестело совсем рядом, а тела, по инициативе Его Величества Подсознания, прижались чуть ближе. *** Утро началось с того, что за окном мелкий снег превратился в огромные резные снежинки, которые медленным хороводом опускались на землю. Наконец хоть немного мороза. Но одному парню было не до любования видом за окном — Бакуго в кои-то веки проснулся раньше первого будильника Тодороки, который тот ставил дофига рано. Спрашивается — зачем? — если всё равно дрыхнешь до следующего. Поэтому те несколько минут он посвятил тому, чтобы неприкрыто разглядывать спящего парня, его умиротворенное лицо, чуть разомкнутые губы, разноцветные ресницы, которые иногда вздрагивали еле-заметными движениями, расслабленную ладонь, лежащую около головы, на которую струёй скатились красные и белые пряди… Всего и не перечислить, но цельная картина не позволяла оторвать взгляда, поэтому будильнику явно грозила расправа взрывом за то, что прервёт этот сон. Одна снежная прядь выпала из-за уха и кончиком защекотала нос, от чего мирное лицо на секунду поморщилось. Бакуго постарался аккуратно убрать её обратно, но Шото дернулся и подался вслед за рукой, открывая глаза. — Утречка, спящий засранец, — губы непроизвольно растянулись в подобие улыбки, когда Тодороки демонстративно закатил глаза на такое приветствие, а потом слегка приподнял уголки губ, произнося ответное «Доброе утро». Шото ещё бы повалялся на пригретом месте, но встал, чтобы выключить будильник. Нужды в нём уже нет — оба парня уже проснулись, — и поэтому лишний раз слышать назойливую мелодию не хотелось. Тодороки успел как раз вовремя, не давая пиликанью зайти дальше первой ноты. Он стянул свою рубашку со стула и, надевая её на себя, подошёл к окну. — Кацуки, снег пошёл, — Шото прям засветился, когда увидел белоснежный хоровод снежинок на небольшом, но морозе, вместо вчерашнего серого месива. Вот такая зима была ему по нраву — редкая для их местности и оттого ещё более ценная. — Тогда я забираю у тебя снегоступы, — Кацуки уже сидел на кровати и привычными движениями разминал мышцы рук. — Лучше я побуду твоей опорой, — рассеянно бросил Тодороки, не в силах оторваться от бесконечного белого танца, и с удивлением обернулся на смех. — Принц на шипованной подошве, — еле выдавил из себя Кацуки и Шото фыркнул в ответ — ну кто бы ещё испортил пафосный момент, — а потом и сам тихо посмеялся. С таким началом дня даже тренировка с Шикецу казалась уже скорее чем-то интересным, нежели утомительным, подумал Тодороки, быстро целуя Бакуго в губы на пороге комнаты перед тем, как вернуться в свою и подготовиться к очередному учебному дню.