Где-то посреди ночи

      Грязные лужи под ногами, холодный дождь промочил насквозь, уютное кладбище, которое когда-то и мне станет домом не успокоили бы меня, не остановили бы безудержный поток слез.       Мы с Кириллом идем по широкой дороге, ведущей к выходу, к красивым воротам, за которые мне не хочется заходить. Хочется лишь сгнить прямо тут, рядом с множеством могилок, и чтобы похоронили меня тут же — рядом с папой.       Кира предательски молчал. От его сочувствия вмиг не осталось ни капли, он лишь тащил меня за собой, ничего не говоря, наверное, чтобы дать мне проплакаться — это, конечно, в лучшем случае.       Вот, до машины осталось метров пять, мы заходим на поляну, на которой она стояла, и я падаю в траву, когда ветер сбивает меня с ног.       Поломать бы все кости, остаться бы тут на веки вечные, не видеть бы больше этих злых людей, но тот самый единственный, кого я хочу видеть, поднимает меня на руки, без лишней аккуратности укладывает на заднее сидение, пристегивает и садится на переднее. Плевать ему, кажется, что вся моя одежда пропитана грязью и прочим, плевать, что запачкаю дорогой салон, но и так же плевать, что я чувствую прямо сейчас.       Он не пытается успокоить меня, поддержать, но и не усугубляет ситуацию. Молчание — золото, но я бы отдала все, чтобы он сейчас открыл рот.       Глаза мои закатываются; я вижу свет, красивый, яркий, но это совсем не смерть. От смерти мы уже уехали.       Смерть, смерть, смерть… такое сладкое для меня слово, но когда я столкнулась с ним напрямую, хотелось сгрызть себя заживо. И Кирилл, наверняка, тоже. Что он видел, когда был в коме?       Мы мало разговариваем: кажется, в нашем случае разговоры бессмысленны, но поговорить хочется. Я хочу услышать его еще раз. Слышать его шепот, его крик, его стон, в конце концов, хотя бы еще раз… впрочем, говорю так, будто умираю, но знаю, что он не позволит мне этого сделать.       Подъехав к дому, Кирилл вытащил меня из машины, и я снова полетела на холодную землю. Расшибить бы себе уже голову.       — Вставай, — в ответ он получил молчание. Мое тело горячее, будто каждая капля, которая коснулась бы его, превратилась в пар. — вставай, говорю! — как приятно слышать его голос. Грубый, но для меня совершенный, с теми родными нотками. — Люся! — он хочет сорваться на крик, но держится.       Я слышу тебя, Кира.       Тысячи проблем заполняют голову, я утопаю в собственных слезах и, конечно, в мокрой траве, которая точно окрасит мою белоснежную футболку.       Плевать. На всё плевать. Я пытаюсь подняться на ноги, или хотя бы на колени встать, но не получается: тело ватное, обессиленное, безжизненное, слабое.       Кирилл не боится запачкаться. Своими сильными руками поднимает меня наверх, заносит в дом, захлопывает за нами массивную дверь, а затем кладет меня на жесткий пол так, что я касаюсь его спиной и головой, да что уж там, всем телом. Бесцеремонно он стягивает с меня кеды, перед этим развязав шнурки.       — Да вставай ты! — эхом его голос разносится по пустому залу.       Подо мной уже лужа от пропитанной влагой одежды. Я пытаюсь опереться ладонями об пол, но соскальзываю.       Снова ему приходится взять меня на руки, донести до комнаты по лестнице, а после спрятаться в ванной вместе со мной же, заперевшись.       — Раздевайся, — я вздрогнула.       Кирилл смотрел на меня пустыми глазами, без капли стеснения, но и без того животного желания получить свое.       — Раздевайся, — повторил он.       Я замотала головой в разные стороны, сделав шаг назад. Если он снова сделает со мной что-то против моей воли, я убью себя. Хотя, я сама ему обещала…       — Я третий раз повторять не буду, — огрызнулся парень, подходя ко мне вплотную, пока я вжимаюсь в раковину.       — Не надо, — пытаюсь вызвать у него хоть каплю жалости, но всё безуспешно.       Он касается краев моей длинной футболки, а потом тянет их наверх, отчего я начинаю дрожать, а к горлу подступает истерика.       — Блять, ты вся в этой хуйне, — стянув с меня футболку окончательно, говорит Кирилл. — снимай штаны.       Я сглотнула огромный ком, а потом затряслась еще больше. Не делай этого, Кира, прошу.       — Быстрее. Не тяни время.       — Нет, — я судорожно замахала руками в разные стороны, а после вцепилась ими в холодную раковину.       Красивые глаза опьяняют, но не настолько, чтобы творить безумие. Отложим на потом.       — Дура, — он подошел ко мне еще ближе, хоть казалось, что ближе уже некуда.       Холодные пальцы коснулись моей талии, а после плавно спустились вниз по изгибу, к каемке штанов. Я посмотрела на него со всем тем испугом, который собрался в моих глазах, но он не остановился. Сдернул с меня штаны одним рывком.       — Кира, — я произношу его имя с колебаниями, будто меня трясет уже настолько, что не могу говорить.       Скоро его действия заставят меня лежать в бесконечной агонии.       — Подними одну ногу, — присев на корточки, он уткнулся лбом мне в колено, а после, когда я выполнила его просьбу, отстранился, попросив еще раз. — теперь вторую. — и я снова повиновалась. На мне уже нет ничего, кроме нижнего белья и… — снимай носки. Ну что ты как маленькая!?       Я послушно избавляюсь от носков, а потом он перемещает руки к застежке моего спортивного бюстгальтера, а после и он летит на стиральную машину. Я прикрываю ладонями грудь, не тая испуга и стеснения, хотя, с другой стороны, всё он там уже видел.       — Теперь трусы, — вздыхает. И правда, возится со мной, как с маленькой, хоть и то, к чему всё ведет — для взрослых. И все же, трусы я сняла. — Молодец. Вставай в ванную, помою тебя.       Мои глаза округлились, будто он хочет сделать что-то незаконное, но на деле у меня будто гора с плеч свалилась. Я еле как перелезаю через перегородку в ванну, встаю спиной к Кириллу, который взял душ в руки и включил его.       — Скажешь, если горячо, — направляя на меня струи воды, говорит он.       Но в глазах моих темнеет. Ноги снова становятся ватными, и я упала бы вниз, если бы Кира меня не придержал. Вижу перед собой красивые картинки — воздуха не хватает. Падаю Кире в руки. Глаза закатываются.

***

      Темно. До жути темно, а я в комнате одна, лежу в кровати, закутанная тяжелым одеялом, отражающим лунный свет из-за своего белоснежного цвета. Приподнимаясь на локтях, я понимаю, что Киры рядом точно нет.       Быть может, он ушел спать в гостевую, чтобы не тревожить меня, а может, ушел к Молли, чтобы… нет, нет, нет. Не думай об этом.       Я высвободилась от одеяла, встала на холодный пол. Ноги мои были в носках, не знаю, откуда Кирилл их взял, но у меня таких точно не было.       Сегодня холодная ночь, но на мне лишь футболка. Тонкая, но чистая, принадлежавшая тоже не мне. Странно, но он одел меня в свои вещи — всё, кроме трусов, а бюстгальтер он, видимо, не нашел.       Я подошла к окну, оперлась руками о подоконник и посмотрела вдаль. Красивый ночной город, пусть с третьего этажа вид и не такой привлекательный.       Звезды сияют ярче обычного, луна огромная, будто в небо запустили круглый фонарь — полнолуние.       Дверь сзади меня скрипнула, но я не стала поворачиваться. Я и так знаю, кто это. Слышатся тихие шаги всё ближе и ближе ко мне, а после рука Кирилла ложится мне на талию.       Наконец, я разворачиваю голову к нему, и наши взгляды соприкасаются. Что есть любовь? Мама бы сказала, что это что-то светлое, красивое и приятное, а я скажу, что это ужасное чувство. Паршивое, заставляющее реветь ночи напролет.       — О чем думаешь? — хриплый голос окутывает сознание. О чем я думаю? Не знаю. О его ли красивых глазах, о его ли отношению ко мне, о его ли чувствах и мыслях?       — Не знаю, — честно отвечаю я.       Кира приподнимает меня двумя руками, усаживая на широкий подоконник. Я знаю, что он от меня хочет — от этого и становится паршиво. Но разве есть в этом что-то плохое?       Животное желание получить удовлетворение, или, простыми словами, потрахаться. Зачем ему я? Мог бы спокойно пойти к Молли: он ей нравится, она бы сделала все ради него. Мог бы написать Анжеле: она бы дала ему в первую встречу. Мог бы, в конце концов, пойти в какой-нибудь бордель.       Но ему, почему-то, нужна я. Ладно. Мне он, наверное, тоже нужен. Раз уж всё совпадает…       Я стягиваю футболку, оставаясь совсем без всего. Он удивленно оглядывает меня, а затем ухмыляется. Его ладони перемещаются мне на плечи, а мои руки обнимают его холодное тело. Он настолько холоден, будто я с трупом обнимаюсь.       К слову, помню, как он говорил, что обниматься совсем не любит — впрочем, видно, что сейчас ему, мягко говоря, до пизды.       Парень подался вперед, нежно касаясь моих губ, а я, как наивная и глупая девочка, отвечаю. Но скоро нежность переросла в что-то большее, наверное, похожее на страсть, но вместо того, чтобы продолжить целовать меня, он начал беспощадно кусать мои губы, не обращая внимания на то, что мне больно. Больно было и правда сильно — я прищурилась, но отстраниться даже не пыталась. Боль плавно растекается по организму, не давая сосредоточиться.       Кира спускается ниже, к шее, продолжая кусать кожу и оставлять красные следы, что позже, я уверена, перерастут в синяки. Да и похуй, пусть будут напоминанием о моей никчемности.       Тело окутывает эйфория, пока он аккуратно перебирается к моим ключицам.       — Пойдем на кровать, — шепнул он, отстранился, а после поднял меня в воздух, подошел к кровати и бросил на нее, но отпружинить я не успела, так как он придавил меня своим телом.       Нервно сглатывая, рассматриваю его. Забираюсь пальцами под его тонкую футболку, мысленно пересчитывая его ребра. Кира освобождается, наконец, от одежды, и я могу увидеть его тело таким, каким не видела, казалось, давно, отчего краснею. Он моего смущения, конечно, не увидит.       Одна ладонь парня перемещается мне на грудь, легко сжимая ее, а после он ухмыляется, продолжая разглядывать меня. Через несколько злосчастных секунд его влажные губы коснулись моего живота, а с моих сорвался полустон.       — Всё ещё боишься меня? — поглаживая сосок большим пальцем, говорит Кира. Он совсем не испытывает угрызений совести, ему плевать, а я извиваюсь под ним, сгорая от напряжения и нетерпения.       — Ни за что, — простонала я, а потом закрыла себе рот двумя руками, потому что снова стало стыдно. Мы занимаемся этим не в первый раз, но не могу пересилить себя. — Кирилл. — называю его полным именем со всей серьезностью, на которую меня только хватило. Он вопросительно посмотрел мне в глаза. — У тебя остались еще экстази? — весь мой вид умолял его дать мне хоть одну таблетку, но он мотнул головой.       — Для тебя — нет. — грубо отрезал парень. — Постарайся расслабиться без этого, малышка, — стягивая с меня трусы, уже спокойно проговорил он. — Это вредно, ты же знаешь.       Отбросив нижнее белье в сторону, он отошел от меня, раскрыл тумбочку и достал презервативы. Натянув один на себя, приказным тоном бросил:       — Перевернись на живот.       Я послушно выполнила его просьбу, а потом он грубовато взял меня за талию, поставил на колени, руками заставляя прогнуться, и грубо вошел, не спрашивая разрешения. Я взвизгнула от подступившей боли, но парень сразу начал двигаться во мне, тяжело дыша.       Я зажмурилась. Просто расслабиться — так он говорил?       — Кира-а, — уже хотела попросить его остановиться, но смогла лишь протяжно простонать его имя. Да и черт с ним.       Он ничего на это не ответил, просто продолжил быстро скользить во мне, сливаясь со мной воедино.       Внутри меня всё будто сгорает, да так, что скоро от меня только пепел останется, так, словно сейчас заискрюсь и подожгу комнату. Его холодные пальцы блуждали по моей талии, вызывая очередные порции мурашек.       Посмеиваясь, парень шлепает меня по ягодице, и кожу сразу обжигает еще больше и больше, отчего я не могу сдержаться, чтобы не закричать.       Он меня не любит, и пусть это не важно, выкинуть эту мысль из головы я не смогу. В любой ситуации не могу не плакать, поэтому глаза намокли.       — Кир, — зову его я снова и снова, пока наши стоны сливаются в один, громкий и такой красивый.       — Чего? — он остановился, готовый выслушать меня, но я продолжила двигаться туда-сюда, потому что вот-вот расплавлюсь окончательно.       — Колени… затекли, — пытаясь отдышаться, говорю я.       — Хорошо.       Он медленно выходит из меня, и я переворачиваюсь на спину, раздвинув ноги в разные стороны, чтобы ему было удобнее.       Прислоняясь к моему разгоряченному телу, он трется членом о половые губы, давая понять, что сейчас всё начнется по новой, но я тихо произношу:       — Не тяни уже.       — Ладно, — усмешка, а потом он снова входит одним резким толчком, но мне уже не больно.       Рваные движения, его негромкие стоны — и всё это мне правда нравилось. Его большие глаза, смотрящие прямо в душу. Улыбка, которая рано или поздно сведет меня с ума. И всё это — искренне.       Вены на его руках вздулись от напряжения, но там меня привлекало лишь одно — огромный шрам, который он вырезал снова и снова, шрам, который изначально вырезала ему я.       Страсть, страсть, страсть.       И я правда получаю удовольствие от его действий. Настолько, что мои глаза закатываются, а с губ слетают неподдельные вздохи. Тело выгибается перед ним, я извиваюсь, словно змея, прошу его ещё и ещё:       — Быстрее…       И вот, я уже на пике, кричу от удовольствия, но он целует меня в губы, и я полностью растворяюсь в нем. Сладкий узел внизу живота развязался, и по щеке потекла слеза.       Кира двигался внутри еще несколько секунд, а затем вышел, излился в презерватив, снял его, и обрывистые стоны сменились на неровное дыхание.       Я закрываю глаза, вытирая слезы ладонями, переворачиваюсь на бок и начинаю негромко плакать. Что я чувствовала в этот момент? Точно не разочарование.       Кирилл ложится рядом со мной, закидывая одну руку на мое тело. Я прижимаюсь к его груди, чтобы не чувствовать себя одиноко хотя бы сейчас.       Время течет, как жидкая карамель — такое же непонятно-сладкое, но медленное. Говорят, оно еще и лечит, и, кажется, это правда так. Меня вылечит время, вылечат препараты, но вылечит ли меня Кира? Красивый и харизматичный, с множеством фанаток, такой, что словами не описать, разве нужна ему такая, как я?       От этих мыслей слез становится еще больше. Начинаю чувствовать себя так, будто испытываю бэд-трип, и да, Кирилл — тот еще наркотик.       Он томно вздыхает, поглаживает меня по плечу, а потом раздраженно говорит:       — Не ной, люблю я тебя, люблю.