В ДВИЖЕНИИ

      Коннор захлопнул книгу и посмотрел на лицо на подушке. Тихий ангел.       Он читал Трою вслух. Каждое посещение клиники превращалось в одностороннее общение, и Коннору было глубоко наплевать, насколько дико это выглядело и звучало: разговор с человеком, который находится в коме.       После того, как он «услышал» мысли Троя, это их «общение» не было вопросом, а лишь неизбежностью. «Раз никто толком о том, что слышит и чувствует Трой в коме, не знает, значит, я буду делать максимум из того, что могу» — решил Коннор, и ежедневно навещая его, либо рассказывал, что происходит за стенами палаты, либо, как сегодня, читал вслух. Начал он с их любимой «поттерианы».       Времени по прежнему не хватало катастрофически. Как ни мало Коннор из места вынужденного пребывания — Хьюстона — занимался делами государственными, но всё же занимался: онлайн-заседания Палаты Представителей никто не отменял, как и голосования по законопроектам.       Координация работы штабов по всей стране тоже отнимала львиную долю суток, а ведь была ещё учёба. Ежедневные онлайн-звонки семье, разговоры с девочками, с Бекки, с родителями своими и Троя, и долгие разговоры с Джей…       После того, как она и Тайд навестили Троя, ей стало значительно лучше. Но — и это тоже моментально сложилось в традицию — она каждый раз, когда Коннор был у Троя, просила показать его на экране. Иногда она подносила телефон к новорожденной дочери и просила Коннора включить громкую связь, чтобы Трой «слышал» малышку, которая «гукала» или издавала другие забавные звуки. Джей рассказывала, как растёт Энни и, как и Коннор, свято верила, что Трой слышит ВСЁ.       Шли дни, приближая час Х. Хотя Коннор и смог бодро сообщить Хиллари о дальнейшем участии в выборах, но на сердце, по мере приближения «судного дня», наползала меланхолия.       Он «загуглил», и нашёл небольшую, уютную церковь в пригороде. И он был там вчера вечером. Вот уж где ему стало не по себе! Верный Билли, доставив его на место, остался снаружи, у входа, а Коннор прошёл внутрь.       Тишина, разбавленная лишь собственными гулкими шагами, чей звук терялся где-то над головой. Коннор поднял голову. Фрески. Не так часто он видел такие красивые фрески. Пожалуй, в последний раз… Да, точно! Их неожиданное примирение, конференц-зал… После «Грэмми»… Краска прилила к щекам, картинка встала, как живая.       Там тоже были херувимы с арфами и лирами на потолке… А ещё там были два сплетённых в пылу страсти тела, и звуки их любви.       Несдержанные и неудержимые, хрустальные «ах» и «м-мм» вырывались из самого сердца Троя, и улетали вверх, где их ловили эти глупые херувимчики.       Горячие сочные губы, огромные голубые глазищи в полутьме. Он запомнил те мгновения навсегда. Никогда раньше не видел он Троя таким: открытым, уязвимым, без тормозов. Троя, растерявшего все защитные механизмы: насмешливость, иронию, своеволие, дерзость, рациональность — ничего этого не осталось. Трой был похож на испуганную лань, у которой под гладкой шерстью стремительно пульсировала кровь, или на лесную нежную нимфу, застигнутую врасплох у озера, или на маленького, хрупкого принца, который доверчиво протягивал ему сжатую ладонь, и, когда, посмотрев в глаза, он разжал эту ладонь — на ней было его охваченное огнём сердце. Трой был беззащитен перед ним совершенно, и с замиранием сердца ждал вердикта Коннора: «казнить или помиловать». Именно эта беззащитность сказала Коннору всё. Он окончательно отбросил все сомнения в том, любит ли его Трой, или по-прежнему играет с ним. Просто отдал тогда себя Коннору всего, насовсем — и Коннор обезумел от этого. Еле держал себя в руках, чтобы не разлететься на мильон маленьких орущих «благим матом» от счастья «франников». Счастье… такое материальное, что можно было руками потрогать. Гладить, мять, растягивать, прижимать к груди… Он тогда впервые за семь лет с их разлуки шепнул Трою главные слова, они из него просто вырвались, и достигли аккуратного ушка… В результате чего они уже оба сошли с ума окончательно. Так это и началось — их новейшая история, их семья. Словно в прошлой жизни это было…       Коннор спохватился, стряхивая воспоминание. Ох, я же в церкви! Тут нельзя о таком наверное. Хотя…наш союз божественен, и если Бог с этим не согласен — это его проблемы.       У алтаря горели свечи, красиво выставленные горкой. Служка очищал нагар, убирал те, что потухли. Коннор тихо поздоровался, и, взяв свечку, пошёл к маленькой иконе с образом Девы Марии, поставить за здравие. Из бокового входа появился священник. Увидев Коннора, он направился к нему, перекрестился на распятие, и спросил участливо, не хочет ли Коннор исповедоваться? — Нет, пожалуй. Я в целом атеист, знаете ли. Но я хотел бы спросить совета. Не знаю, узнали ли вы меня…- замялся Коннор. — Да, мистер Франта, я вас узнал. Но это не важно. В церкви, перед Господом, все равны, и я постараюсь дать вам полезный совет. Какой дал бы любому, кто просит. Спрашивайте!       Коннор прошёл к первому ряду скамеек, сел, подвинулся, чтобы святой отец тоже сел.       Тот был старше лет на десять, худой, с небольшой аккуратной бородкой, и добрыми, с лучиками морщинок, глазами. В простом чёрном одеянии, но в руках у него были красивые нефритовые чётки, и крестик на них. Священник к себе располагал, и Коннор решился. — Раз вы узнали меня, то вы знаете, что произошло. — начал Коннор утвердительно. — И я… Мне нужно знать, как и где мне найти баланс? В этой новой реальности нет ничего определённого, кругом зыбучие пески. Супруг в коме, и никто не знает, сколько он в ней пробудет.       Я надеюсь, я верю, я держусь. Но насколько меня хватит — вот в чём вопрос? Могу ли я… Смогу ли я найти золотую середину, если с супругом вдруг всё пойдёт по худшему сценарию, а выборы я выиграю? Шанс так мал, но он есть, и я не знаю, имею ли я право…совмещать? Огромная ответственность за страну может перевесить, и я упущу Троя. Мне страшно. Ведь в первую очередь, я перед алтарём давал клятву ему. Он в приоритете, и будет всегда. Это не вопрос. Вопрос — хотя я дал уже слово не сниматься, и оно озвучено народу, как вы знаете, но… Может быть, мне отказаться?       Коннор перевёл дух. Продолжил упавшим голосом: — Я палачом себя чувствую. Словно я выбираю — оставить мать или дитя живым в трудных родах… Извините, если это звучит грубо, но я себя чувствую так. Что скажет священник? Какой вердикт даст Бог? Поймите, я не перекладываю на Бога ответственность, я просто не знаю, имею ли право положить, в случае победы, руку на Библию, и поклясться в верности стране с такими сомнениями за душой? Может быть, есть похожие примеры? Что говорит история христианства? Как быть?       Священник покачал головой, показывая, что понял суть проблемы. — Коннор, сразу оговорюсь: сравнение с трудным выбором при родах некорректен. В том плане, что там уж точно любой выбор плох. А в вашем случае — нет.       Я бы сказал честнее и резче — ваш выбор надуман. Но, как любой любящий, совестливый и ответственный человек, вы «дуете на воду». Это вполне нормально. Конечно, вам нелегко.       Можно быть революционером, и всё время плыть против течения, посвятив жизнь лишь борьбе. Можно быть философом, и плыть по течению, сдавшись на его милость. Можно руководствоваться доводами разума, и плыть всегда лишь туда, куда тебе нужно в данный момент, то есть всегда в разных направлениях. А можно просто любить плавать.*       И я догадываюсь, что вы — последнее. Вы любите всё, чем занимаетесь, и любите Троя. Одинаково. Тут нет конфликта интересов.       Сейчас вы на развилке, и выбираете, как вам кажется, правильную. Есть такая притча, о выборе. Суть ее такова: перед вами развилки на дороге. Вы хотите достичь истины, как будто хотите дойти до моря. Вы знаете, что оно точно существует — бескрайнее, сияющее.       Но поймите — все развилки ведут к морю!       Единственная опасность лишь в том, что ни одну из них вы не сможете пройти до конца. Из страха или, например, подвергаясь по пути соблазнам (хотя вряд ли это ваш случай).       Перестаньте изводить себя. Делайте, что считаете правильным сейчас, в данный момент, и не прекращайте свой путь. «Делай, что должно — и будь, что будет». А море неизбежно. — Давно известно: благословенен каждый сомневающийся. Любой путь человека чист в глазах Бога, но он взвешивает…намерения. Ваши намерения в любом случае чисты. А значит, угодны Богу. Любой ваш выбор будет верным. Просто прислушайтесь к себе.       Святой отец поднял глаза на распятие, смотрел на него долго, словно читал с листа. — Даже если вы приняли несколько неправильных решений в жизни, даже если вы усомнились в Божьих обещаниях, Бог — это «Бог второго шанса» для вас, как Он был для Авраама. Бог продолжает говорить, даже когда мы сомневаемся. У вас есть выбор: слушать ли мне Бога или свои сомнения и страхи. Небесный Отец посылает испытания, чтобы укрепить нас и помочь нам стать лучше. Все зависит от того, как мы будем принимать их. Я знаю, что некоторые испытания кажутся нам слишком сложными, но если мы проявим веру, со временем они благословят нас.       Священник повернулся к Коннору, улыбнулся немного смущённо. — Как гражданин, я бы приветствовал вас во главе нашей великой Родины.       Коннор долго молчал. Смотрел на святого отца, и не видел его. Потом тряхнул головой, осознав, что таращится на него уже минуты три. Что ж, то, что он сказал, довольно просто.       Он поблагодарил собеседника, и тот попросил приходить ещё — и в радости, и в печали. И без повода, просто так. Коннор пожал его руку, и пошёл к заждавшемуся Билли. Он знал, покидая обитель, как поступит. — Здравствуй, моя любовь. — Коннор достал книгу. — Я тебе почитаю… Так, где мы остановились? Вот, глава четырнадцать, «Норберт норвежский, горбоносый». Люблю эту главу! Трой ничего не ответил, и Коннор начал:       «Однако Квиррелл, пожалуй, оказался храбрее, чем они думали. В последующие недели он все больше бледнел и худел, но не было похоже, что он сломался.»… – Конец главы. Коннор захлопнул книгу. Посмотрел на любимое, бесстрастное лицо. Красивый. Всегда, всегда красивый. Он вспомнил свой давний пост на тамблере, написанный от любви и невыносимой тоски в те, первые недели после их тогдашнего разрыва. Он знал тогда, что Трой, хотя и бросил его, отслеживает посты, и точно это прочитает. Коннор много писал «в пространство», не адресуя, но зная, что Трой ещё не совсем отдалился, и находится в общем с ним медийном поле. Пост гласил: «ЛюбИм, как будто никого больше нет».       И ничего не поменялось. Сегодня, завтра и всегда — Трой любИм, как будто он единственный — реальный человек. Все остальные — лишь тени. Это так сложно.       Ему пришла вдруг идея рассказа, как картинка из далёкого будущего, в котором их уже не будет. «А посты ведь тоже, получается, не горят…» — подумал Коннор, и тихо заговорил. «Знаешь,…а я действительно верю, что «рукописи не горят»**. Ну вот… клянусь! Когда-нибудь, после конца времён, после какого-нибудь зомби апокалипсиса, или ещё какой то необратимой, глупой, фатальной катастрофы, один из небольшого числа оставшихся в живых найдёт обугленную книгу… Пусть это будет «Note to self», или моя истекающая кровью «House fires», или наша счастливая «Ветер в сачке».       Он принесёт книгу в катакомбы, где они, эти осколки человечества, влачат своё существование. Раскроет, стряхнув пыль времён. Зачитается.       А потом захлопнет и присвистнет, смахнет скупую слезу с грязной, небритой щеки, и скажет: «Ну надо же! Интересно, что это за чувак такой, которого так истошно любил этот чувак, что книжку написал? Как его, Коннор? Он ведь любил до самоотречения, без оглядки на стыд и мнение людей!»       Он перейдёт в другую катакомбу, и скажет лохматой девице с единственным полудохлым компом — последним приветом от «старой» цивилизации: — Детка, открой древние базы. Хочу одного человека найти. Комп, поскрипывая ржавыми мозгами, выдаст из поисковика лицо. И файл «древнего» концерта. — Тебе что, концерт скачать? — спросит девица. Электричество скоро вырубят, комендантский час. Качать? — Не, открой, я гляну так, минут пять. Девица просьбу выполнит.       На экране появится хрупкий, кудрявый парень с бархатным, глубоким голосом. Он будет петь, закрыв глаза, про «ошибки в их звёздах»…*** — Вот черт, а ведь и впрямь хорош! Красавец какой, а песня… До дна души продирает. Не удивлён. — Кто такой этот Трой? — спросит девица. — Да вот, я тут книгу нашёл. Чувак, влюблённый в этого чувака, написал. Жаль, Википедия накрылась вирусом первой, теперь всё стёрто, и ничего больше о них не узнать. Человек глотнет воду из фляги. Пять глотков. Дневная норма. Вода становится на вес золота. И вдруг скажет зло: — Смешные они, люди прошлого. Чё вот им не хватало? Херней страдали, не понимая, как прекрасна и хрупка жизнь. Гомофобия, ненависть, предрассудки. Какая всё это чушь ссаная. И ведь умели ж любить, вот, как этот пень, Коннор. И однако — всё просрали. Всё, всё прекрасное убили! — и человек скрипнет зубами.       Помолчит, смягчаясь. — Интересно, как сложилась судьба этих двоих? Он почешет щетину на подбородке. — Хотя...да ну их! Хошь почитать? Занятно. На, потом, может, печку ею вытоплю. А пока не вытопил — читай.       Он сунет в руки девице обугленный по краям манускрипт, и, забрав из своей норы противогаз и брезентовый плащ, пойдёт на выход из пещеры — ловить на ужин крысу, потому, что никакой другой еды на Земле уже не осталось». Коннор замолчал, посмотрел на бесстрастного Троя. — Мрачно, да? Я, моя любовь, принял решение. Если есть на свете справедливость, то когда-нибудь мы обсудим это решение вместе с тобой.       Я…буду участвовать в выборах дальше, я не снимаю свою кандидатуру! Давай так: я это делаю, в том числе, ради того, чтобы вот такое будущее, с обугленными книгами, последними глотками воды, и без надежды, наступило как можно позже… А лучше — никогда. Прошло ещё три дня. Так хорошо сегодня, не жарко. Хотя обычно в это время в Техасе пекло. У Троя всегда одинаковая температура в палате.       Коннор только-только поудобнее устроился в заботливо поставленном для него персоналом кресле (правда, заподозрил, что в прошлой жизни оно было зубоврачебным… если не гинекологическим, у которого всё лишнее открутили). Да и пофиг! Поспать бы.       Но лишь он сомкнул веки — звонок. Глянул на экран — Хиллари. Пришлось вырвать себя из кресла, выйти. — Алло? Коннор, где ты? — голос её был даже не то, чтобы взволнованым, а как -будто…испуганным? — Я у Троя, всё хорошо. Охрана рядом. Он почему-то то подумал, что снова теракт, самолёт захватили, или ещё что-то в этом роде.       На сегодняшний день он хотел полностью, до вечера, до закрытия участков, вырубить себя из времени и пространства. Будь, что будет. Новости его настигнут в любом случае. — Коннор, включи CBS! — сказала Хиллари решительно, и… отключилась.       На него смотрела не отрываясь медсестра, которая сидела на посту. Он кивнул ей — мол, всё окей, и медленно двинулся по коридору, в другую от приёмного покоя сторону, на ходу включая прямой эфир телеканала.       «Два из трёх основных колеблющихся штатов по данным экзитполов на одиннадцать часов утра аномально «посинели», третий штат тоже понемногу начинает «линять». Наши корреспонденты стоят на выходах с участков, и нон стопом ведут опросы. Те, кто голосует сегодня «ногами», голосуют за Франту. Картина стабильна с самого открытия. Трагедия в Далласе 20 октября развернула людей на 180 градусов. Это невероятно, ведь, судя по опросам, ещё 19 октября большинство собирались отдать голос «красному» кандидату. Однако личное мужество и мудрость, проявленные во время избирательной кампании самым молодым кандидатом на пост за всю историю Америки, заставили этих людей довериться ему, отдав в его молодые руки свои надежды и будущее.       Сегодня Америка голосует сердцем! Видели ли мы такое единение со времён теракта 11.09? Пожалуй, Франте удалось объединить нацию, по крайней мере, так это выглядит. Наши корреспонденты в столицах других штатов… " Коннор выключил телефон, и, не дойдя до фойе, облокотился плечом о стену. Плечо заныло, в него он был ранен тогда, в Кении. «Психосоматика», говорят специалисты. По медицинской части с плечом всё хорошо: зажило, как на собаке. Коннор, пошатываясь, пошёл дальше.       Охранник в конце коридора дёрнулся было помочь, но Коннор махнул, что он в порядке. И всё же ноги его не держали. Он оперся спиной о стену, и съехал по ней на корточки. Прикрыл глаза. Всё. Приплыли. «Я не могу! Не могу!.. Я НЕ ПРОСИЛ ТЕХАС ТАКОЙ ЦЕНОЙ!!! Это жестоко». Но теперь вот так. Если нет, то жертва напрасна. И не факт, что такое не повторится. Это надо прекратить. Это надо изменить. Они знают, что мы внесли в программу поправки о ужесточении мер безопасности в отношении свободного владения оружием. Это объявлялось во всех СМИ. Я завинчу гайки. Но… раз они всё же голосуют, значит, согласны. Что ж… Я спрячу пепел сердца, и буду работать. Это такая работа. И я могу её выполнять. Я знаю, как. НАДЕЮСЬ, ВЫ СДЕЛАЛИ ОСОЗНАННЫЙ ВЫБОР.