Silver Lining

конец 128 года от Завоевания Эйгона Королевская Гавань       Сквозь слипшиеся веки он уловил движение в комнате, и паника стрелой пронеслась по его телу, а мышцы окаменели. Повернув голову на подушке, он пригляделся и понял, что это была лишь игра света. Балдахин у окна справа от его кровати качнулся на ветру, но он не помнил, чтобы открывал окна. Хотя вчера был душный знойный день и на ночь он мог захотеть прохлады. Эймонд выдохнул с облегчением и поднялся на кровати, намереваясь встать, зная, что больше не заснет. Судя по небу, время было ближе к утру — солнце еще не встало, но уже подкрадывалось к горизонту.       Ему вспомнился случай, когда Алисента однажды зашла в его комнату без спроса после всего того ужаса. Подошло время менять повязки на еще сочившемся от крови и слез глазе, а мать вызвалась сделать это сама, отправив мейстера отдыхать. Эймонд тогда понял, что в его комнату нужно поставить замок, закрывающий дверь изнутри, потому что, увидев силуэт человека, он вскочил на ноги и вцепился мертвой хваткой в кинжал, испугавшись до полусмерти. Больше мать так не делала, да и никто никогда больше не был в его комнате, он даже служанкам не разрешал сюда заходить. Держать свою обитель в чистоте и порядке казалось ему естественной нуждой, и он прекрасно справлялся с этим самостоятельно, сохраняя в комнате порядок уровня солдатской палатки во время военного похода — только необходимое и всё на своих местах.       Он вышел из комнаты и направился в сторону главной лестницы Твердыни Мейгора, оттуда он хотел подняться в башню, где располагался его кабинет. Он набрел на него случайно — там было пыльно, и помещение не использовалось уже десятилетия. Старая меблировка указывала на то, что со времен коронации его отца эту комнату никто не обновлял. А Эймонду нравилось сидеть высоко в башне и часами наблюдать за снующими по двору мелкими человечками, пока мыслительный процесс, отвлеченный картинкой, не находил ответ на волнующий его вопрос.       Чутье подсказало ему затормозить перед коридором с лестницей наверх в башню, и Эймонд прислушался к звукам. Шаркающие шаги и позвякивающие на неровном ходу цепи явно принадлежали мейстеру, и даже не одному. Любопытство взяло верх, и он, стараясь не шуметь, проследил за двумя мужчинами в коричневых халатах, которые шли по направлению к башне его матери и сестры. Один из них, тот, что был помоложе и еще мог держать спину прямо, нес какие-то тряпки и набор инструментов. Мейстеры прошли анфиладу с декоративными колоннами и обзором на внутренний холл замка и направились к двери спальни короля. Эймонд решительно и уже не скрываясь зашел прямо вслед за ними в комнату.       — Думаю, пора прижигать, — заключил молодой мейстер, наклонившись к своему старшему коллеге, и протянул инструменты.       В покоях короля стоял жуткий запах каких-то трав, перемешанный с гнилостным послевкусием. Сладким и очень концентрированным, оседающим на поверхности дыхательных путей. На кровати, огороженной от всего остального мира, покоилось тело его отца, которое иногда издавало хриплые звуки и обессиленно поднимало руку, то ли подзывая кого-то, то ли моля прекратить издевательства. На простынях валялись бинты, пропитанные странно-оранжевого цвета жидкостью, и Эймонд предположил, что именно она источает травяной запах. Из-за полумрака, царящего в комнате, невозможно было понять суть происходящего, поэтому принц сделал несколько тихих шагов вперед.       Около постели он заметил изящную тень с длинными кудрявыми волосами, которые сейчас выглядели угольно черными и каскадом спускались по спине. Алисенту разбудили ради того, чтобы она сюда пришла. Значит, что-то важное, ведь ее уже давно не ставят в известность о том, какие процедуры назначают королю. И Эймонд не знал, стоит ли ее винить за то, что она просто устала за последние два десятилетия смотреть за бесконечным ритмом выскабливаний гноя и смены бинтов, хрипов, стонов боли и судорожных гримас. Но сегодня она была здесь. Принц подошел к матери, и Алисента медленно подняла на него уставший взгляд. На ее лице поселились морщины от измождения, и ему было тяжело на это смотреть: для него мама всегда будет молодой бойкой женщиной с неиссякаемым огнем в сердце, которая просто не имеет права так быстро стареть на глазах.       — Что-то случилось? — шепотом поинтересовался он, подойдя к матери вплотную и указательным пальцем оттянув занавесь на окне.       — Ему отрезали несколько пальцев на руке, — ответила Алисента и поджала губы, но не было понятно — она недовольна или просто сочувствует. А вот у Эймонда что-то зашевелилось в груди, протестуя. Он никому не доверял, особенно когда не разбирался в предмете. Чем больше мнений он слышал, тем четче вырисовывалась картина, а правда всегда была где-то на пересечении. Но мейстеры говорили абсолютно одни и те же фразы, видимо заученные как болванки в Староместе, и у принца это вызывало сомнения. Люди не могут иметь абсолютно идентичное мнение по самому простому вопросу, а в данном случае и подавно.       Эймонд проследил здоровым глазом за тем, как молодой парень обжигает металлическую палку в огне камина, и внутренне сжался. Старик перехватил рукоять у коллеги и аккуратно поднес раскаленный наконечник к безвольно висящей руке короля. Осталось лишь три пальца, и те не выглядели здоровыми. С шипящим звуком он прислонил железо к плоти, и король издал сдавленный хрип, а затем закричал во весь голос. Алисента отвернулась и подняла руку к губам, начав покусывать кожу вокруг ногтей. Эймонд отворачиваться не собирался — наоборот, он внимательно следил за манипуляциями, и внутри него поднималась ярость. Когда мейстер отнял железо от руки, король еще продолжал хрипеть, но двигаться у него не было сил. Старик аккуратно перехватил изуродованную руку и наклонился, чтобы лучше видеть результат, который ему не понравился, и он недовольно цокнул.       — Еще раз, Орвиль, — обратился старший к помощнику и передал ему обратно палку.       Все повторилось еще один болезненный для всех присутствующих раз, пока Эймонд сжимал зубы, близкий к тому, чтобы их раскрошить. Он яростно повернулся к матери и спросил:       — Считаешь это правильным?       Алисента удивленно посмотрела на сына, будто ей такой вопрос никогда не приходил в голову.       — Что здесь может быть неправильного, Эймонд? — вопросом на вопрос ответила королева и покачала головой. — Наверняка они делают все, что способны сделать.       — Наверняка? — задохнулся он. — Наверняка это мало, надо чтобы точно. Ты вообще уверена, что если бы они ему не помогали, то хоть что-то бы поменялось?       Алисента ничего на это не ответила, но задумчиво обежала взглядом мейстеров и их учеников, которые выполняли самую монотонную и грязную работу.       — Это какой-то заговор, — прошептал он себе под нос.       — Нет здесь никакого заговора, сын, — возмущенно вскрикнула Алисента и в расстройстве хлопнула рукой по бедру. — Везде тебе что-то мерещится, но все очень примитивно. Он просто сильно болеет, вот и все. Всегда так было, — уже тише заключила она и раздраженно направилась к выходу, не выдержав.       Эймонд проследил, что мать окончательно исчезла из поля зрения, скрывшись за коридором, и аккуратно подошел к отцу. Два мейстера что-то тихо обсуждали между собой, закругляясь; совсем молодые помощники суетливо упаковывали приспособления, убирали грязь и увозили из комнаты подносы; несколько служанок забежали в покои и принялись поправлять кровать.       — Уйдите все отсюда, — злобно прошипел Эймонд, посмотрев каждому из них в глаза. Дюжина человек замерла в тех позах, в которых их застала эта фраза, и один паренек выронил какие-то щипцы. Терпение принца было на пределе и так. — Вон! — сквозь зубы шикнул он.       Когда их наконец оставили вдвоем, Эймонд опустился на край матраса и с жалостью посмотрел на отца. Он знал, что такое невыносимая боль, только боль Эймонда прошла примерно через два месяца и все, что от нее осталось, — шрам на месте глазницы. Визерису было несравнимо хуже несравнимо больший промежуток времени. Что с ними будет, когда отец умрет? Он мог поклясться, что скорее вскроет себе горло, чем увидит Рейниру на престоле.       Парень закрыл лицо ладонями, судорожно дыша этим прогнившим воздухом. Проведя ладонями вниз по лицу, почти царапая кожу, пытаясь стереть с себя все это, он глубоко выдохнул.       — Дай... Мне... — булькающий хрип со стороны кровати заставил Эймонда повернуться к отцу. Принц наклонился к королю поближе, силясь уловить ускользающие звуки. — Пить...       Разобрав бормотание, Эймонд подскочил и суетливо налил воды из кувшина в увесистый кубок. Вернувшись на место, он занес его над ртом Визериса и, поддерживая за ножку, аккуратно наклонил, потихоньку выливая воду, которая начала стекать по краям губ и увлажнила поверхность подушки. Король неожиданно поднял здоровую руку и схватил Эймонда за запястье, хоть это прикосновение и напоминало просто упавшую на кожу тень.       — Сын?..       — Да, — растерянно откликнулся Эймонд и перехватил слабую руку Визериса, вложив в свою. — Я здесь.       — Помоги мне, — хриплая просьба вырвалась изо рта короля, удивив принца.       — Я не знаю как. Скажи мне как, — умоляюще попросил Эймонд, прикрыв здоровый глаз.       Но Визерис лишь несколько раз качнул головой и, в последний раз сжав пальцы, окончательно расслабился, проваливаясь в поверхностный болезненный сон. Эймонд положил его руку обратно на кровать вдоль тела и, вздохнув, встал и направился к выходу.

***

      Мейстер в коричневой пыльной накидке подволакивал ногу и, кажется, даже мигал несинхронно. Парень решил не рисковать и не выпрыгивать из-за стены на эти руины человека, а то, чего доброго, окончит свое превращение в пыльцу прямо посреди коридора. Эймонд проследил за ним до кабинета и после минуты выжидания постучался, как будто только подошел.       — Да? — приглушенно прохрипел мейстер. — Входите.       Эймонд толкнул увесистую дверь от себя и подавился тухлым сладковатым воздухом мейстерской обители. Прикрыл дверь, убедившись, что в коридоре больше никого нет.       — А, это вы, — и так скрученный в три погибели мейстер уселся в кресло и окончательно стал похож на сморщенный гриб.       — Я хочу обсудить состояние здоровья короля, — недовольно произнес Эймонд, пока присаживался на край кресла, стоящего у стола мейстера, не решаясь полностью облокотиться и испытывая брезгливость от грязной комнаты и от человека напротив.       — Что именно вы хотите знать? — После небольшой паузы он продолжил, не дав принцу вставить и слова: — Простите, но мы делаем все, что в наших силах. Мы наблюдали стагнацию болезни последние несколько лет, но сейчас как будто настала новая фаза, его организм сдает, — протянул он, постукивая одутловатыми пальцами по столу.       У старика резко начался приступ скрипучего кашля, близкого к рвотным позывам. Эймонд не сделал ни одной попытки предложить воды: ему было плевать, насколько старик болен и насколько ему плохо, потому что хуже, чем Визерису, быть не может. Никакой жалости к мейстеру он не испытал, неподвижно выжидая, когда тот отдышится и придет в себя, чтобы послушать еще тонну оправданий, от которых Эймонда самого уже тошнит.       Или это из-за запаха в комнате. Он решил, что необходимо поскорее убраться, но до этого выбить из этой кучи рухляди хоть какое-нибудь внятное объяснение, в чем проблема.       — Я хочу знать, почему вы его не лечите? Вы убираете симптомы, даете маковое молоко от боли, но не убираете причину боли, — Эймонд больше сидеть не мог, поэтому встал и отошел к шкафу, доверху заставленному банками с сухими травами и минералами. На одной из банок был приклеен пергамент с подписью “Лунный камень”. Внутри покоились мелкие кристаллы желто-изумрудного цвета с ребристыми краями и переливающимися светом даже в такой сумрачной комнате, как эта.       — О да, редкие камни, приходится доставать их не совсем… простыми путями, — мейстер запнулся и снова закашлялся.       — Так? — видит бог, терпение у Эймонда не было бесконечным, а от промедления по этому вопросу его начинало потряхивать. Он повернул только голову, чтобы видеть мейстера, но туловищем не сдвинулся с места, так и оставшись стоять у шкафа и ожидая ответа.       — Понимаете, мой принц… Случай неординарный. Мы пробовали пиявок, припарки, отвары и даже личинок.       — И ампутацию, — сурово добавил Эймонд самый важный, по его мнению, пункт, поскольку именно в его целесообразности сомневался больше всего.       — Да, и ампутацию, — нехотя согласился мейстер. — Ни одно средство не дало результата. Такое ощущение, что болезнь идет изнутри и мы не в силах на это повлиять. Стоит ли удивляться, что болезнь проявила себя после ухода королевы Эйммы в сто пятом году…       Эймонд резко перебил его предположение:       — Не говорите мне, что в Цитадели нет ни одного юного дарования, способного пролить свет на причины недуга моего отца. Ни одного оригинального мозга не найдется на весь Старомест? — недоверие, язвительность и презрение смешались в одно ядовитое варево у него на языке и выплеснулись в воздух, отчего старик поерзал на стуле.       — Я понимаю, поверьте, мы так же, как и вы, заинтересованы в выздоровлении короля. Но я не готов рисковать здоровьем его величества, применяя непроверенные методы. Сами подумайте, что случится, если какое-нибудь новое лекарство, созданное вчера, будет дано вашему отцу и ему станет еще хуже? Мы не знаем, что именно убивает его, поэтому не можем сказать наверняка, что может спровоцировать ухудшение.       Эймонд раздраженно вздохнул, прикрыв глаз. Резко развернувшись, он подошел вплотную к мейстеру, поставив руки на стол перед ним, нависая.       — Точно по этой же причине вы не можете знать, поможет ли это вчера созданное зелье моему отцу. Объясните мне, если методы, которые есть у вас в арсенале, не работают, тогда зачем мне вы? — Ему было жизненно необходимо, чтобы мейстер четко уловил угрозу и среагировал, поэтому задержал на нем взгляд максимально долго. Кажется он добился необходимой реакции, поскольку руки старика затряслись еще сильнее, пока глаза бегали по комнате в поисках ответа.       — Я не… Слушайте, я делаю все, что в моих силах… — мейстер судорожно лепетал себе под нос.       — Этого мало, очевидно, — больше Эймонд это слушать не собирался, поэтому просто развернулся и выходя хлопнул дверью, заставляя старика поежиться от презрительного взгляда, которым принц одарил его перед уходом.       Он вылетел из кабинета и, завернув за угол ближайшего коридора, остановился в задумчивости, пытаясь понять, куда ему теперь идти. Его распирало от раздражения и гнева, и ему очень хотелось куда-то это слить. Возможно, парa бокалов пряного вина и разговор с другом его успокоят, а Кристон еще мог дать дельный совет. Но комната Коля оказалось пустой, что застало Эймонда врасплох — он точно знал, что у Кристона сегодня был выходной и он должен был быть в своей кровати.       Поиски офицера никуда его не привели, но в их результате Эймонд забрел в ту часть замка, где обычно не бывал. Коридоры были пустыми и холодными, украшений почти не было: ни ковров, ни гобеленов, ни людей. Но внезапно справа от него раздались шаги, и ему пришлось выглянуть из-за сквозного дверного проема в параллельный коридор. Неизвестный огромный мужчина, больше похожий на медведя, чем на человека, нес топор, удаляясь от места, откуда Эймонд за ним наблюдал. Медведь и Эймонд, следующий за ним, спускались все ниже и ниже, пока изо рта принца не начал выходить пар, и тогда Эймонд понял, что они полностью погрузились под землю и, скорее всего, сейчас со всех сторон окружены водой.       Наконец, они приблизились к двери, толстой и очень тяжелой даже на вид, но мужик отлично справился с задачей. Oднако, оглянувшись и увидев за своей спиной преследователя, выпучил глаза и что-то невнятно промычал.       Он немой. И что-то подсказывает, что не от рождения.       Мужчина его узнал и все еще косился на принца с опаской, но дверь все-таки открыл и пропустил его вперед. Перед глазом оказался длинный коридор, сырость и плесень ударили в нос, ржавые решетки и грязные камеры располагались по двум сторонам прохода. Кое-где теснились люди, иногда по одному, иногда по двое, но не больше. Грязные, оборванные, с чем-то двигающимся в бородах, отчего у Эймонда скривило желудок. Мысленно он себя поблагодарил, что не успел позавтракать. Принц обернулся на мужика.       — Куда ты шел? — требовательно спросил он, и его голос отскочил от влажных камней эхом, а кое-кто из заключенных дернулся от звука, звякнув цепями.       Медведь, ясное дело, ответить не мог, но поднял руку с топором и указал на конец коридора, смутные очертания которого брезжили вдали. Принц задумался, стоит ли преодолевать это расстояние, чтобы дойти непонятно до чего. Но раз уж пришел... Oн сделал шаг вперед, стараясь сохранять дистанцию от камер. Он прошел мимо человека, который смотрел из-за решеток на него глазами загнанного зверя, с ненавистью, которая должна была Эймонда ошпарить, но наткнулась на ненависть неменьшую. Парень дошел до конца и уперся в еще одну дверь, тоже запертую. Обернувшись на своего спутника, он поднял бровь и отступил, чтобы тот смог открыть ее ключом.       Со скрипом дверь отворилась, и если насекомые в бородах заключенных были неприятным зрелищем, то картина, открывшаяся перед ним теперь, была просто омерзительной. Тело одного человека лежало в углу, и от его головы отходили пугающие грязные брызги. Камера была небольшой по размеру, и вонь ощущалась концентрированно до тошноты. Еще один человек стоял на коленях, с руками, связанными за спиной, и опущенной на грудь головой. Его рубашка скорее случайно оставалась на теле, а ноги были босыми и в крови. Мужчина поднял лицо на вошедших и оскалился. Во рту не было почти всех передних зубов, лицо было черным от грязи и чего-то еще. Эймонд медленно перевел взгляд в правый ближайший от входа угол и увидел знакомую фигуру. Ларис Стронг сидел на камне, положив подбородок на набалдашник трости, и наблюдал за заключенным так, как наблюдают за прибоем океана или заходящим солнцем. Лорд Стронг повернулся, нехотя оторвав глаза и, узнав Эймонда, улыбнулся ему.       — Представляете, мой принц, — тихо начал Ларис, — перед вами находится человек, который не хочет делиться информацией с нами. А Деймону отдает ее добровольно... — мечтательным голосом и совершенно без агрессии произнес Стронг. — Несправедливо это как-то, не находите?       Эймонд только и мог, что кивнуть, чувствуя, что, даже связанный, этот человек представлял угрозу.       — Его друг, — Ларис кивнул на тело в углу, — тоже молчал.       Где-то сзади повернулся в замке ключ, и Медведь вышел из-за его спины, переложив топор в другую руку. На секунду Эймонду показалось, что он в западне. В сущности, так и было, ведь теперь он не мог просто уйти из этого подвала, не вызвав вопросов. А находиться тут ему не очень хотелось.       — Не хотите принять участие, мой принц? — ненавязчиво предложил Ларис, рукой указав ну мужчину, стоящего на коленях. — Может, если его будет допрашивать кто-то из королевской семьи, он станет посговорчивее?       Сначала эта идея не пришлась Эймонду по душе, но потом он вспомнил, почему вообще здесь оказался. Ему нужно было сбросить напряжение и злость, которой он за это утро уже основательно пропитался. Кривая улыбка растянулась на его лице, и, достав кинжал с пояса, он подошел к заключенному и присел, чтобы оказаться с ним на одном уровне. За его движениями следили все присутствующие, но его интересовали только глаза человека напротив. И он не подвел — бледные зрачки вмиг стали испуганными, что вызвало вспышку удовольствия у принца.       — Поболтаем, друг мой? — вежливо поинтересовался Эймонд, разглядывая редкие оставшиеся зубы в ротовой полости мужчины, следя за тем, как тот слизывает с них кровь. Эймонд повернулся к Ларису за спиной. — Лорд Стронг, мне стоит знать, почему он вообще тут?       — Как сами решите, ваше высочество, — беззаботно откликнулся Стронг. — Предатель есть предатель, а почему — не всегда важно, правда?       Эймонд согласно хмыкнул и пару раз крутанул кинжал в руке.

***

Дрифтмарк       Вечер был тихим и умиротворенным, птицы в лесу пели свои серенады, но не так задорно и увлеченно, как они будут делать это рано утром. На остров опустилась ночь, но ни звезд, ни луны не было видно — все затянуло облаками, которые пушистым одеялом открывали куски неба только там, где образовывались бреши. Земля и море еще сохраняли тепло дня, но остывали стремительно, и Розмари знала, что уже через пару часов похолодает так, что придется надевать утепленный плащ. Девушка подняла к губам чашку, покрытую белой краской и золотой росписью. Чай был еще обжигающе горячим, но именно такой она и любила.       — Подожди хоть пару минут, Розмари, — ласково предложила Рейнис, демонстративно поднесла чашку и подула на горячую жидкость, развевая с поверхности полупрозрачный пар. — Ты же каждый раз обжигаешь язык и потом не чувствуешь вкуса.       — Мне нравится, когда чай горячий, а не едва теплый, — ответила девушка, буркнув в чашку, тем не менее растягивая губы в улыбке. Они вели это диалог уже раз десять за последний год, а она так и не смогла убедить тетю. — Если ты хочешь пить остывший чай, можно просто попросить, чтобы тебе туда бросили куски льда. Тогда не пришлось бы ждать.       Рейнис покачала головой и медленно поводила чашкой перед носом. В этот раз она заварила редкий сорт, где базой были обычные чайные листья, но еще добавили пряности, отчего у Роуз на языке защипало, когда она все-таки сделала глоток. И, действительно, немного обожгла язык, но сдержалась и ничем этого не выдала.       — Приятно, но многовато специй, да? — спросила Розмари и повернулась к Рейнис. Их белые волосы ловили блики из камина и отражая от себя, освещали уютную комнату, в которой они проводили утренние и вечерние часы в компании друг друга. Каждый день, без исключений.       — Действительно, в следующий раз положу поменьше, — согласилась женщина и отставила чашку к красивому фарфоровому чайнику на подносе, расписанному в Дорне, судя по орнаменту. Красные и оранжевые геометрические фигуры переплетались на его пухлых боках, образуя сложный узор.       Розмари заметила, что у тети слегка тряслись пальцы и круги под глазами выдавали измождение.       — Ты плохо спишь? — участливо спросила девушка.       Рейнис немного удивленно перевела на нее взгляд и смущенно улыбнулась.       — Так заметно?       — Заварю тебе молоко с ромашкой перед сном, — сказала Роуз и поджала губы. — С Корлисом все будет хорошо. Он сильный.       Она не знала, пыталась ли успокоить Рейнис или саму себя. Она переживала за дядю, того, кто почти заменил ей отца, которого у нее никогда и не было. Веймонд не принимал участия в ее жизни, а потом погиб, но никто ей так и не сказал из-за чего. Не то чтобы ее это сильно заботило. Рейнис и Корлис заняли в ее сердце так много места, что там не поместился бы кто-то еще на роли родительской фигуры.       — Видела, как поднялись хризантемы в саду, после того как я им удобрений подкинула? — спросила Розмари, желая сменить тему. Мрачные мысли о травме дяди поднимали в ней тревожный вихрь, который она не хотела пригревать на груди, как змею.       — О да, будут отличным украшением замку, когда Корлис вернется, — ответила Рейнис подавленно.       Роуз наклонились через подлокотник к тете и положила свою ладонь поверх ее.       — Эй, я правда думаю, что с ним все будет в порядке.       — Знаю, я знаю. Просто устала.       — Тебе нужно хорошо поспать, вот и все. У тебя будет глубокий здоровый сон, с яркими сновидениями, и назавтра уже будешь пободрее.       Рейнис улыбнулась племяннице устало, но в ее глазах читалась благодарность за поддержку. Роуз заметила, как у тети увлажнились глаза, когда она на нее посмотрела, чем немного испугала девушку. На ее памяти Рейнис плакала два раза, и оба после смерти своих детей. Роуз хотела спросить, что ее так сильно беспокоит, помимо Корлиса, но их прервали распахнувшейся настежь дверью. Бейла энергично ворвалась в умиротворенный и изолированный мир вихрем, моментально встряхнув ил со дна их тихого водоема.       — Забежала пожелать спокойной ночи! — бодро произнесла Бейла и подбежала к Рейнис, чмокнула ее в щеку и проделала то же самое с Розмари. И так же быстро, как ворвалась в комнату, выскочила обратно в коридор, скрывшись с двух пар удивленных глаз.       Ни одна из них не успела даже слова вставить, Рейнис лишь покачала головой, и они еще несколько минут сидели молча. Роуз нарушила тишину, встав с кресла.       — Она права, пора спать. Заварю тебе молоко и принесу минут через десять, — сказала она и аккуратно закрыла за собой дверь кабинета.

***

      Время близилось к рассвету, незаметно растянулись тени, и птицы начали петь со своих веток, спрятавшись в кроне. Легкий шум прибоя, некрупные волны, толкающие скалы, далекое гарканье чаек. Розмари наблюдала за этим из своего окна в каком-то странном состоянии несобранности и расфокуса, не отдавая себе отчет в том, что ее ногти выводят произвольный узор на дереве подоконника. Белые с редкими солнечными прядями волосы еще не были убраны в две косы за спиной, поскольку она только и смогла, что выбраться из теплой и уютной кровати в промозглое утро. За пределами комнаты и замка, под открытым небом было очевидно морозно, ночь была не из теплых. Ее, как обычно, разбудил свет от факела, призывающе зажженного.       Ее лис наверняка бродил по лесу, раскинувшемуся между замком и морем, бороздя своим брюхом мокрую от росы траву, и, скорее всего, охотился. И хотя Роуз не видела его глазами, она смутно подозревала, что зверь находился недалеко. Пару лет назад, во время вылазки в лес за ингредиентами для мази, она наткнулась на пищащего щенка и, не найдя его мать, положила к себе в корзинку, между стеблями, прикрыв листьями, чтобы пронести в замок так, чтобы никто не заметил. Хотя был человек, который все равно об этом узнал, но у Розмари и так от него не могло быть секретов. С тех пор прошло бесконечное количество лун — по крайней мере, девушке так казалось, — а связь между ними окрепла. Сначала она кормила лисенка молоком, предназначавшимся для котят на кухне, потом лис перешел на небольшие куски сырого мяса, а через полгода она вообще отпустила его на волю, не рассчитывая, что он вернется. Но зверь удивил ее, придя следующим утром к выходу из замка. С тех пор каждый день он сопровождал ее по лесу, а она каждый день тащила кусок свежего мяса с кухни. И если сначала щенок был неприметного графитового цвета, то, взрослея, темнел и в итоге вымахал в элегантного хищника с черной шерстью и темно-серым подшерстком. Иногда она пыталась посмотреть на их пару со стороны и усмехалась, поскольку ее черный костюм с желтым поясом перекликался с лисом — его смоляной шерстью и блестящими бледно-шафрановыми глазами с узким зрачком.       Розмари вздохнула и, закрыв ставни, начала одеваться. Одев удобное черное платье из плотной ткани, она натянула длинные сапоги из матовой кожи. Закончив с одеждой, она села перед туалетом и, смотря в зеркало, заплела две косы, истончавшиеся к кончикам. А когда-то у нее были густые белые волосы, которые даже тяжело было собрать в пучок, настолько они были пушистыми. Хронический стресс еще никому не шел на пользу. Устало закрыв глаза, она досчитала до пятнадцати и встала, расправив юбку. Уверенно подошла к камину и выученным движением нашла рычаг между камнями, после чего дверь отъехала в сторону, но Роуз сначала приладила черные перчатки на длинных пальцах и только потом начала подъем по лестнице. Ее тут же обдало стылым и холодным воздухом.       Он ожидаемо ждал девушку в кабинете наверху башни, в которую невозможно было попасть никак, кроме как по потайным ходам, которых Розмари еще в детстве насчитала три. Один шел из ее комнаты, один из покоев Рейнис и один из оружейной, но если из комнаты Рейнис проход был нужен для связи, то, спустившись по третьему проходу, можно было незаметно покинуть замок без лишних глаз из-за того, что оружейная располагалась на самом нижнем этаже в воротах.       — Как спалось? — мужчина сидел в удобном кресле перед камином и поглаживал свою седую короткую бороду.       Розмари, вступив в комнату, пригляделась к старику — он постриг бороду необычным образом, она формировала треугольник, и девушка такого больше ни у кого не наблюдала. Один его глаз был подернут пеленой, и его рассекал неглубокий шрам. Когда она впервые его увидела, то оторопела, но быстро собралась и сделала вид, что это ее не испугало, ведь уже тогда она видела вещи пострашнее.       — Сносно, — недовольно ответила она ему и, пройдя внутрь кабинета, опустилась в кресло напротив.       — Докладывай, — несмотря на то что это был приказ, прозвучало это, будто они собрались выпить по бокалу вина за ужином как старые друзья.       — У Генри жена родила двух сыновей, по контексту было ясно, что они не близнецы, у них разный цвет волос, — Розмари прервалась и со столика между креслами взяла чашу, в которую плеснула воды и смочила горло впервые с пробуждения. Теплая вода успокоила уже начинавший бурчать желудок. — Он завтра или послезавтра подаст рапорт об отпуске, наверняка захочет к жене, у них ни у кого не осталось родителей, чтобы помочь с малышами.       — Его будет кем заменить? — поинтересовался мужчина, кажется, искренне.       — Есть Гарольд — неплохой солдат и очень ответственный. Но слишком дотошный, его не любят сослуживцы, поэтому могут быть проблемы с субординацией, — не задумываясь, предположила девушка. — Он не пьет с ними в тавернах, и у него нет женщины, которой можно было бы изменить, чтобы влиться в компанию, показав, что он свой.       — Так ты рекомендуешь Гарольда?       Розмари задумалась. Она обежала глазами помещение, заметив, что на полках неряшливо разбросаны пергаменты и несколько склянок на алхимическом столе пустовали, хотя в прошлый ее визит они точно были наполнены.       — Его назначение — единственный выход, несмотря на то, что я сказала ранее. Если предложить кандидатуру младшего по званию, чем Гарольд, то конфликт неизбежен и мы лишимся хорошего солдата. Гарольд вряд ли будет в восторге, что его обошел какой-то двадцатилетний парень.       — Вынужден согласиться с тобой. Во всем, — мужчина наклонился и с хитрой улыбкой на лице резко сменил тему, задав неожиданный вопрос: — Куда же уходит наша дражайшая миледи Бейла?       Розмари нахмурилась и отвернулась от него, бросив взгляд в окно, за которым уже встало солнце.       — Не могу сказать, Вейгон. Я не знаю, — недовольно пробубнила Розмари.       Ей было обидно, что ее лучшая подруга скрывает от нее свои ночные походы. Но Роуз не могла рассказать ей, что знает о том, что та почти каждую ночь пропадает из комнаты и до позднего завтрака не присутствует в замке. О существовании Вейгона знали два человека, и так оно и должно было оставаться.       — Ладно, пусть это пока будет нерешенной загадкой, хотя могу предположить, что у нас просто мало входных данных.       Вейгон встал с кресла и энергичной походкой, несвойственной людям его возраста, подошел к шкафу, в котором лежали разнообразные сухие травы. Выдвинув один из деревянных ящичков, он защипнул пальцами горстку каких-то коричневых шариков, но из другого конца комнаты Роуз не могла их опознать. Мужчина добавил щепотку в кипяченую воду, пару раз помешал и разлил на две чашки, которые, аккуратно взяв за ручки, донес до столика между креслами. Камин трещал сухими поленьями и отбрасывал замысловатые тени на кабинет, который обогатился странным пряным запахом. Роуз любопытно потянула носом и пригляделась к содержимому чашек: вода окрасилась в плотный коричнево-бордовый цвет, а на поверхности плавали маленькие красные шарики. Девушка протянула руки к чашке, обняв ее ладонями, чтобы согреть руки, мерзнущие даже в перчатках, и отхлебнула.       — Какая мерзость, — скривилась Розмари и подавила в себе желание выплюнуть жидкость.       Вейгон захохотал и отклонился в кресле.       — Ты нанесла мне смертельное оскорбление, девочка, — все еще смеясь, беззлобно сказал мужчина и вытер с глаз слезы, выступившие от смеха. — Это напиток бодрости, на днях случайно смешал. У меня после него сердце заходится, но зато энергии хоть отбавляй, — гордо поделился своим открытием Вейгон и сам отхлебнул из чашки, скривившись не хуже Розмари.       — Есть еще кое-что, Вейгон, — неуверенно произнесла Роуз, как можно дальше отодвинув от себя чашку с сомнительным содержимым и взглянув из-под бровей на своего наставника.       — Выкладывай, — он дал ей разрешение продолжать, махнув рукой.       — Дошли слухи, что королю ампутировали пальцы на левой руке, — произнесла девушка и решила продолжить, несмотря на то что это вызовет недовольство, — это была идея мейстера.       Вейгон, как и ожидалось, сурово нахмурился.       — Когда? — спросил он тихо, явно сдерживая эмоции.       — Пару недель назад, максимум — месяц.       — Как ты узнала? Это проверенная информация? — допытывался Вейгон, сжимая кулаки на коленях.       — У кухарки, Элизы, сын еще в детстве показал способности к естественным наукам, и она смогла пропихнуть его учеником в Старомест. Оттуда новоиспеченный главный помощник мейстера, Орвиль, забрал мальчишку с собой. Парень часто переписывается с матерью, отсылая ей деньги, и достаточно подробно описывает жизнь, заверяя маму, что все в порядке и он на хорошем счету. На письме, которое она забыла на кухне, были отпечатки муки, поэтому мне кажется оно было рядовым для матери, регулярным. Еще мне кажется, что он слегка привирает о замке и окружающих людях, сомневаюсь, что все так радужно, как он описывает. Но эпизод с ампутацией достоверен: кровь, прижигание, маковое молоко. По воде письмо могли доставить за неделю, но я заметила, что на обороте стоит печать Грачиного приюта: посыльный, видимо, забирал оттуда другие письма, поэтому по суше его путешествие могло занять неделю, плюс еще три-четыре дня по воде на лодке. И это если предположить, что письмо было отправлено сразу.       На комнату опустилось тяжеловесное молчание, Вейгон обрабатывал новую информацию, а Роуз просто ждала. Она начала выбивать ритм указательным пальцем по подлокотнику кресла, пока Вейгон закусывал внутреннюю сторону щеки. Затем он хрустнул пальцами, потянувшись в кресле, и выдохнул.       — Я тебе говорил, что презираю мейстеров Цитадели? — будто походя спросил мужчина, все еще крутя мысли перед внутренним взором.       — Говорил. Раз сто, не меньше, — улыбнулась Роуз.       — Что ж, это плохо, — заключил Вейгон и посмотрел Розмари прямо в глаза. Его белый глаз хоть и не видел, но создавал иллюзию постоянного наблюдения за собеседником. Роуз пришел в голову вопрос, закрывал ли когда-либо Вейгон свой глаз повязкой, чтобы не смущать окружающих. Она могла поставить свою жизнь на то, что ответ был отрицательным. Если бы мужчина и выходил за пределы этой башни и общался хоть с кем-нибудь, кроме нее и Рейнис, наверняка намеренно выставлял бы свое увечье, чтобы спровоцировать на реакцию.       — Не думаю, что король проживет еще год, если болезнь дошла до стадии, когда даже мейстеры согласились на ампутацию, а королева одобрила, — аккуратно предположила она.       — Ампутировать надо было сразу, а не тянуть, тупорылые ослы просто в своем репертуаре делают все спустя век, когда это уже мертвому припарка, — раздраженно выплюнул Вейгон. — Королева ни черта не смыслит в медицине, поэтому ей что скажут, то она и одобрит, — пренебрежительно прокомментировал он и хлопнул ладонями по подлокотникам. — Ну ладно, разберемся. Теперь, что касается лазарета… — Вейгон бросил ей незаконченную фразу, как косточку голодной собаке, приглашая продолжить эту тему.       Роуз кивнула и села в кресле поудобней, внутренне расслабляясь. Это была ее любимая тема, она могла разговаривать о лекарствах, анамнезе и симптомах бесконечно, за исключением лишь одного момента.       — На прошлой неделе тот мужчина из третьей палаты был на предпоследней стадии проказы. У меня появилась идея, основанная на том трактате, которым ты со мной поделился, что мужчина был заражен через мех красной белки, которым был оторочен его камзол. В книге автор описывает несколько случаев обнаружения трупов животных, умерших от болезни, по симптомам похожей на проказу. Я сделала ему компресс и поила отваром из корня имбиря каждые полтора-два часа. На ночь давала сильное снотворное, чтобы он нормально поспал. Ставлю на то, что именно оно сыграло главную роль в остановке распространения болезни, хоть бледные пятна не ушли и чувствительность кожи не вернулась, — Роуз поджала губы, произнеся эти слова. Она была уверена, что они просто упустили момент, когда течение болезни можно было обратить вспять. Если бы она только знала раньше, что ему поможет снотворное. Но то, что она собиралась сказать дальше, далось ей труднее всего. — Как ты и попросил, его брата я не лечила ничем.       Роуз набрала воздух в легкие, пытаясь успокоить сердце, которое от этой темы начало пропускать удары. И девушка могла бы списать это на ту бурду, которую Вейгон ей приготовил, но знала наверняка, что дело не в жидкости, остывающей в чашке. Мужчина молчал, ожидая продолжение и внимательно следил здоровым глазом за эмоциями, мелькающими на лице девушки.       — Он умер. Вчера поздно вечером отнесли тело в хранилище, я еще не успела осмотреть.       — Ну и чем не повод размять ноги? — довольно произнес Вейгон, поднимаясь с кресла. — Пойдем.       Пробираясь вдвоем по тесным и едва освещенным коридорам, Вейгон и Розмари не нарушали тишину, зная, что в замке никогда не бывает времени, полностью безопасного для разговоров в незащищенном месте. Кто-нибудь обязательно не спал и мог их услышать. Мужчина и девушка уже почти подошли к хранилищу в подвалах; выйдя за дверь, они окажутся в доступном для всех участке замка, а значит, должны будут избегать глаз и ушей втрое усерднее обычного. Но Вейгон вдруг остановился со свечой в руке и повернулся к Розмари, которая шла за ним по пятам.       — Я знаю, как трудно далось тебе это решение, Роуз, — сочувствие действительно было в его голосе, но мягкости не прибавилось. Так говорят о котенке, которому свернули шею, потому что он слишком слаб, или о лошади, когда она подвернула ногу и ее пришлось убить. Вейгон положил руку Розмари на плечо и сжал. — Мне жаль, что тебе пришлось решать такую моральную дилемму. Я бы многое отдал за то, чтобы ты никогда с таким не сталкивалась. Но нам нужен результат, и мы оба здесь просто слуги короны, — завершил свою речь он и грустно улыбнулся, разделяя ее чувства, без слов говоря, что она не одинока в этом и что ему тоже приходилось это переживать. — Но я горжусь тобой, девочка. Ты справилась превосходно.       Он похлопал ее по плечу, улыбаясь.       — Если я так хорошо выполнила твое поручение и мне скоро исполнится девятнадцать, то я хочу напомнить тебе о твоем обещании, — ровным холодным голосом сказала она. Это торг, причем грязный, но Роуз слишком сильно хотела из первых уст узнать Вейгона по-настоящему, а не тыкать в генеалогическое древо Таргариенов каждый раз, когда видела там его имя. А такое случалось очень часто. Он ей обещал, и она вытащит из него эту информацию хоть раскаленными щипцами.       На лице Вейгона сначала объявилось изумление, сменившееся таким явным шоком, что Розмари начала смеяться и совершенно не могла остановиться. Задыхаясь, она схватилась за живот и уперлась рукой о стену. Это было истерическое, конечно, ничего смешного не было в этой ситуации. Но напряжения в последние месяцы было много, и оно вышло через смех и слезы у глаз. Не самый болезненный вариант.       — Ты! — от удивления Вейгон даже начал хватать ртом воздух. — Ты понахваталась от своего лиса хитрости, молодая леди, — укоризненно, но с улыбкой на лице произнес он.       — Неправда, милорд, всё, что я умею, — ваша заслуга, и только, — Розмари решила перенять нарочито вежливый тон и чуть ли не с книксеном отвесила своему наставнику комплимент. Или упрек, это как посмотреть.       Вейгон покачал головой и опустив голову помассировал лоб, собираясь с мыслями. Наконец он произнес:       — Ты все узнаешь, обещаю. Но перед этим хотел бы дать тебе еще одно указание. Узнай, куда уходит Бейла, это действительно важно. И я не стану ждать твоего дня рождения, время поджимает. У нас его почти не осталось.       Розмари кивнула, перебирая в голове варианты, как ей это узнать. Но проблема была в том, что это была Бейла. Ее Бейла. Роуз могла подслушать случайный разговор стражников, сплетни служанок, бросить невинный взгляд на чужое письмо… Но слежка за подругой уже пахла предательством и чем-то неприемлемым. Девушка тянула время, взвешивая, говорить ли еще кое о чем, но потом решила, что даже если она неправа, пусть все равно эта информация будет доступна и ему.       — И еще, Вейгон, — неуверенно начала Розмари. — Мне кажется, Рейнис к чему-то готовится.       — Да? — задал вопрос мужчина, но что-то в его интонации напрягло Розмари. Старый хитрец что-то знал об этом, но решил с ней не делиться.       — Да, и это не что-то приятное. Она напряжена и погружена в свои мысли больше обычного. Если бы я плохо ее знала, я бы подумала, что это касается Корлиса и его плохого самочувствия, о чем мы получили весточку не так давно. Но Рейнис на следующую неделю распустила ближайшую стражу и попросила остаться только самых верных и проверенных солдат у форпостов.       — Что ж, — деловито заключил Вейгон и кивнул, принимая ее донесение. — Посмотрим, к чему это все.