я не знаю, в чем природа ему отказала?

Белинский залился сильным кашлем и схватил уже машинально близлежащий платок. Когда приступ окончился он с болью взглянул в платок. По его взгляду я понял, что там кровь. Я почувствовал присутствие смерти в этой комнате и ощутил себя лишь маленькой частичкой ничего перед могуществом фатума. Именно в этот момент, сам ещё не осознавая, я простил князя N, хоть после ещё фанфаронился своей обидчивостью. Пожалуй, никогда не стоит делать вид, что простил, когда сердцем не простил, или играть в неприступную судью, когда душа уже вновь всей своей силой любит. Белинский встал со своего кресла. Я поспешил высказаться, пока он не ушёл: — Будьте добры, как сможете, напишите Ивану Сергеевичу, что я здесь, чтобы он более не тревожился, — он в знак согласия добродушно улыбнулся улыбкой больного человека, который уже давно знает о неизбежном, — и, если возможно, припишите чтоб он не искал со мной встречи до утра. Мне надо всё обдумать. Он кивнул и вышел. Я остался наедине с собой. С самого утра я впервые ощутил, что с меня слетело что-то, что весь день вело меня к конфликтам. Головная боль прошла. Однако это что-то не исчезло совсем. Он вернулся через минут двадцать. Но это ожидание было очень приятно мне. — Вам постелили в одной из комнат, переночуете сегодня у меня, и, если захотите, с утра уедете. — Премного благодарен. Он озарил меня улыбкой, и мы проговорили так до поздней ночи о литературе, политике и давних случаях, более не возвращаясь к сегодняшнему, кроме последних его слов, которые он сказал перед самым выходом: — И под конец хочу сказать вам, что, может быть, изменит его в ваших глазах. Он вдовец. Проснувшись утром, я ощутил в себе болезнь. Прогулка по ледяному ветру не прошла бесследно. Однако эта болезнь касалась лишь тела, душою я чувствовал себя открытым к миру. Я услышал слишком сильный для служанки стук в дверь. Неожиданно хриплым голосом для себя я крикнул: «Войдите». На пороге появился Тургенев в светло-сером костюме, но теперь это меня не раздражало. Я слегка улыбнулся. — Боже мой, вы не представляете, как я волновался, — он присел ко мне на кровать и взял мои руки в свои — Я было хотел ехать отыскивать вас по всему Петербургу, но Белинский убедил меня остаться дома. Почему вы не пришли ко мне? Его взгляд казался мне таким искренним, что я почувствовал за собой большую вину. — Я, знаете, думал, что вы обижены на меня, — я опустил глаза, чтоб не видеть его удивления, — Мне показалось, что вы смеётесь надо мной, тогда, утром, — я взглянул на него и увидел в нём неуместное, казалось бы, волнение, — но сейчас всё в прошлом. Простите меня. Но и эти слова не уняли его волнения. Его взгляд блуждал по мне. — Вы заболели? Отчего вы так хрипите? — он приложил свою руку к моему лбу, но тут же отвёл её и прикоснулся губами. Я почувствовал его так близко рядом с собой, что я ощутил его тепло. Его тревога передалась мне. Он отодвинулся с тем же беспокойным взглядом, так что я лишь понимающе с сожалением взглянул на него. Послали за врачом. Я провёл несколько дней в постели. Тургенев исправно навещал меня дважды в день и в первую ночь хотел остаться со мной, но я его отговорил, ссылаясь, что и так есть кому за мной приглянуть. Видя сейчас его заботливость, я удивлялся тому, как моя мнительность могла меня так одурманить. — Вам ведь или Григорович, или Белинский передали ту… сцену? — сидя как-то на своей постели и едя принесённый Тургеневым суп, я спросил его. — Да, мне передали, — он ожидал этого разговора, но, видно, боялся, что он, взволновав, усилит мою нынешнюю болезнь. — Что вы об этом думаете? Он окинул взглядом стены, обдумывая. — Что это было смело. Смело так жертвовать своей жизнью ради чести неизвестной вам умершей девушки. Ну и слегка глупо. Его ответ меня несколько обнадёжил. На протяжении всех этих дней я получал лишь одни укоры за свой поступок, что вводило меня в ещё более уныние. Иногда я думал, что сейчас происходит с князем, заделало ли это его. Но я отгонял эти мысли, кичась мнимой справедливостью. Но сейчас я поддался сомнению, которое взращивали во мне все эти дни. — Думаете, я погорячился? — я почувствовал, как наступил на горло своей гордыне. Тургенев добродушно усмехнулся. — Да, несколько, но вы ведь сейчас это и сами осознаёте уже давно. Вас ведь это и мучает? — Да. — В своё время я тоже принял это всё близко к сердцу, хотя вы, узнав это всё со слов, восприняли это и глубже. Вы очень чувствительны. Сейчас я по-прежнему недолюбливаю князя, но я не держу на него обид. Хоть и рассказал эту всю историю вам с умыслом, чтоб вы отвадили его от себя. Но мирно, друг мой. Своим видом он будто простил прощения. Я улыбнулся ему, и он тихо продолжил: — Я думаю, вам стоит с ним помириться. Я заметил, что ему неприятно в этом признаться, но он считает это правильным. Это стало последней каплей, и я прислушался к его совету и своему сердцу.

***

Я поднялся на последний этаж и встал перед единственной дверью на этом пролёте. Мрачный день не обещал одарить нас светом. Позвонил в звонок и вскоре расслышал снятие защёлки. Передо мной стоял князь N. Он приветливо и смиренно глядел на меня с ожиданием очередной грубости от меня. Простояв несколько времени в молчании и неотрывно глядя друг на друга, он тихо предложил войти, пропустив меня вперёд себя. Было странно очутиться вновь в атмосфере комнат этого человека. Смесь роскоши и нищеты, чувство постоянной неоднозначности во всём. Я по привычке прошёл в ту комнату, в которой прошло большинство наших бесед, и остановился посредине. Он вошёл за мной и тоже остановился. Он ждал, пока говорить начну я. — Я прошу вашего прощения за всё сказанное мной. — Я не в обидах, — он улыбнулся и всё ещё выжидающе смотрел на меня. — Если позволите, я не хотел бы окончательно порывать с вами, — каждое слово становилось всё сложнее произнести. Он будто как-то расслабился и сел на диван. Немного откинув голову назад, он загадочно глядел на меня, принося мне большие мучения своим молчанием. Он ещё чего-то выжидал от меня. Я присел на противоположный край дивана. — И, за последнее, что я сказал вам тогда… Я не считаю вас таким, — он немного приподнял брови, ожидая пояснений, — В плане, я не думаю, чтоб вы ради денег… Я вконец сконфузился и не знал уже, что сказать. Он резко громко засмеялся и впервые за нашу встречу нарушил этот полутихий разговор. — Возьму не дорого, если вы об этом. Символически, — он совсем откинул голову на спинку дивана, повернув ко мне, и улыбался, как прежде. Всё было восстановлено.