Волны разобьются

Стихи получались такими, какими Эхри и хотел их написать — холодные, параноидальные. Зачеркнул последнюю строчку и написал последнее слово четыре раза. В окне поезда — линия полей, телефонные провода резали небо. Руки холодные. Эхри отложил ручку, спрятал их между коленями. Шифра пыталась задремать. Слишком много денег уходят на похороны — подумал Эхри. Еще он подумал — отец разозлится. Он приедет последним. Эхри это не волновало, но и оправдывать себя он не спешил. Попытался защититься — «Я-то за все заплатил», но это было сказано потому что в той ситуации это казалось предсказуемым и очевидным. Он думал об этом и когда писал стих. — Ты в порядке? — спросила Шифра. — Да, — глухо ответил Эхри. Шифра положила голову ему на плечо, закрыла глаза. — Ты встретишься с моими родителями, так-то. Надеялся, что это будет не в таких обстоятельствах. — Возможно, они сейчас будут добрее ко мне. — Ты то знала? — Конечно. — Олень, а? Шифра не ответила. Небо по краям посерело. Когда они приехали, тучи немного разошлись. Солнце — блеклое, неясное создало на асфальте бледные пятна. В такси Эхри заметил осторожность и даже нежность в том, как Шифра держала на коленях дорожную сумку. В груди защекотало — там его сердце. Догадка подтвердилась: дом все ближе, волнение — ощутимей. Шифра открыла сумку, запустила туда руку, и через несколько мгновений стало тепло. Эхри посмотрел на Шифру. Ее лицо было серьезным. Ее нос был великоватым для ее лица, а подбородок — слишком маленьким, чтобы быть гармоничным, она была вся в веснушках. То, что она была феей выдавал ее взгляд — отрешенный, глубокий, пронзительный. Не такими фей писали на картинах, и не такими они представали в легендах. А родители боялись ее, словно чудовища из сказок. На крыльце дома Эхри взял её за руку. Крыльцо почистили. В последний раз, когда он здесь был, оно все было усеяно серыми листьями, а возле дверей — стопка посеревших газет. Непривычная аккуратность. Лицо матери — хмурое. Эхри ощутил резкую тоску по собаке. Отец был насупленным. Шифра вежливо поздоровалась, сочувственно произнесла слова соболезнования. Передала купленный шоколад и два букета цветов — один для мертвого, второй — живым. Родители кивнули, поблагодарили. Эхри сердился. Гостей было немного. Лишь семь человек. На подоконнике — открытки. В комнате деда — непривычный порядок. Пахло сыростью. В ванной в углу — плесень. Розетка около умывальника позеленела. Похороны прошли коротко и официально. Кроме матери никто не плакал, а мать плакала совсем тихо. Шифра держала Эхри за руку. Она редко видела чью-то смерть, и еще реже бывала на похоронах. Для нее все было подчеркнуто несчастным, странным — она не понимала, зачем все-таки нужны цветы, и зачем бросать землю на гроб. Её лицо стало озабоченным, она нахмурилась — и прекрасно из-за этого вписалась в окружение. Четверо гостей ушли сразу после похорон. Во время ужина лицо Эхри стало злым, но от грустного его мало было чем отличить. До похорон воспоминания еще теплились в душе, после — очерствели. Дом, еда наполнились неприятными ассоциациями. Гости быстро устали говорить о его дедушке — многим было нечего сказать. Все стали интересоваться Эхри — работой, отношениями, невыносимо. Эхри извинился, встал со стола и ушел, кивнув Шифре. Гости переглянулись. Кто-то решил, что Эхри любил его. Шифра взглянула с пониманием, но за столом осталась. Оставшись без темы разговоров, гости замолчали. Мать взглянула на Шифру враждебно. Шифра этого не заметила — глядела в тарелку. Ей даже начало нравится быть среди людей так близко и далеко от дома, хоть вокруг было тоскливо. — Скажи-ка, как вы познакомились с Эхри? — спросила мать, пытаясь выдавить из себя улыбку. — В лесу, — ответила Шифра. — Случайно. — Прям возле поселения фей? Несколько гостей удивленно уставились на Шифру. — Да, — Шифра, говорила спокойно, взглянула на его мать. Та выглядела взволнованно. — Он сразу понял, что вы фея? — Не сразу, — Шифра положила куриную кость в тарелку. — Только когда увидел, куда забрел. Обычно люди не замечают, фея я или нет. — Вам он сразу понравился? — Да, сразу. Ваш сын очень симпатичный. — И как, для того, чтобы понравится в ответ, нужны какие-нибудь зелья, влияете на мозги? Так интересно, я так мало знаю, Эхри ничего почти не рассказывает… — но услышав, что её сына считают симпатичным, она улыбнулась более искренно. — Нет, — Шифра, не зная, как интерпретировать такое любопытство, все же сохранила приветливое выражение лица. — Если мы и делаем зелья, то лекарственные. Мы неплохо разбираемся в травах. Мы продаем их на рынках. У нас есть человек, у которого на травах целый бизнес, и даже свой магазин в Дублине. Другими словами, разбираемся в народной медицине и создаем натуральные лекарства, мази там всякие… — Шифра чувствовала, как сердце её забилось. — Так вы считаете себя людьми? — спросил отец. — И да, и нет. Но мы обычные. Мы обычные феи… Может, легче будет сказать, мы как отдельная раса… Народ… — Эта правда, что вы детей похищаете? — спросила мать. — Глупость какая. Зачем нам похищать детей? — И вы не устраиваете несчастий, если вам кто-то не понравится? — Нет… Мы миролюбивые в основном. — Надо же, но про вас так говорят… откуда тогда эта информация, раз там нет даже и доли правды? — мать усмехнулась. Шифра почувствовала, как напряжение растет. — Люди разное болтают. Мы древний народ, и когда происходит несчастья, людям было легче найти одного виноватого. Вот они и обвиняли нас, ведь про нас долгое время было мало, что известно, а когда закрытый народ, то вокруг много мифов и легенд. Так же как и было например, с коренными американцами, — Шифре не нравился этот разговор. — Вот как… Столько несправедливости в мире, — произнес отец, пытаясь убрать напряжение. — Хорошо, спасибо, что делитесь… А как же то, что вы отбираете сердца? — продолжала мать. Вежливость была такой наигранной. Кто-то из гостей начал переговариваться, а Шифра покраснела. — Отбирать — это громко сказано, — ответила Шифра. — Миссис, я лишь хотела выразить сочувствие вашей потере. Может, как-то договоримся об отдельной встрече, чтобы обсудить мифы? Расскажите мне побольше о вашем отце… — Вы лучше не уходите от вопроса, раз мы уже здесь. Вы отбирали у моего сына сердце или нет? — голос матери стал напряженным. — Что? — спросил кто-то из гостей. — Оставь ты девушку в покое, Анна! — воскликнул отец. — Если это не так, то ей ничего не стоит ответить! — Ничего я у него не отбирала! — воскликнула Шифра. — Что тогда за банка в сумке? — Так вы копались в моих вещах? — Она просто проверила, не разбилось ли там, — ответил отец. — Там было сердце! Сердце, Лукас! Представь мой ужас! И что мне прикажешь думать?.. — Да, это сердце, но Эхри сам его мне отдал, — спокойно произнесла Шифра. — И, прошу прощения, это не ваше дело… — Мое это дело, как его матери! Вы причините ему вред! Говорят, если фей разозлить они проткнут сердце и человек умрет! Не зря люди с вами осторожничают… — Анна! — Да возьми ты себя в руки! — Что вы такое говорите! — закричала Шифра, теряя самообладание. — Мы вам не враги, я б сюда не пришла, если… — Ты обрела власть над моим сыном! Отберешь и у меня сердце? Шифра вышла из-за стола. — Прошу прощения, — она кивнула гостям. Эхри дремал, но громкие возгласы его разбудили. Он поспешно встал, ринулся было в гостиную, но столкнулся с Шифрой. Из гостиной доносились возмущенные голоса гостей и плач матери. — Что случилось? — спросил он, взяв её за плечи. Шифра старательно прятала лицо. — Твоим родителям я не понравилась. В такси Шифра дала волю слезам. Эхри злился, крепко обнимал её, давал обещания — он им покажет, разговаривать не будет… Шифра его не слушала, только, когда они прибыли на станцию, произнесла: — Потому мы не пускаем людей. Лишь тех, кого любим, и кто любит нас. Ужин в семейном доме прервался, когда десятки летучих мышей забились во все окна.