Волны разобьются

Феи крепче всего спят рано утром, как раз тогда, когда первые птицы разминают перья. Шифра осталась на ночь и Эхри впервые почувствовал то, что надеялся ощущать всегда — безопасный уют, осознание того, что кто-то хочет остаться с ним навсегда. Шифра настояла, чтобы Эхри постелил ей на диване, а не уступал свою кровать. Спящей она выглядела родной и любимой. Эхри наклонился и поцеловал ее в висок. Она не проснулась. Эхри ступал все равно тихо. Собака подняла свою сонную морду и наблюдала, как он переодевался. Эхри надел куртку и вышел в сырое утро. Он выучил маршрут наизусть, и шел, не замечая то, что замечал раньше: ни шороха упавших капель росы, ни хлопанья крыльев, ни слабого жужжания насекомых, ни поступи шагов одинокого фермера. Но сегодня что-то изменилось. Не было тумана. И когда Эхри вошел в поселение фей, оно уже не казалось ни загадочным, ни зовущем. Улицы не несли в себе в то утро что-то желанное и неоднозначное. Эхри шагал быстрее, высунув из-за куртки медальон. Эхри подходил близко к домам, задерживался у садов. Три раза заглянул в колыбели и попробовал улыбнуться детям. Он заворачивал в узкие улицы и проскользнул в узкий проем между двумя домами. И стены оказались обычными. Они были исписаны граффити, в пучках травы запутался мусор, валялись подтаявшие цветные мелки и пустые баллончики из-под краски. На каменной дороге криво нарисованы «классики» — каждый квадратик был разного цвета. Эхри подобрал остаток мелка и написал на стене — «Тир на Ног в тумане — мой». Эхри выглядывал на каждое движение, но это были всего лишь птицы. Он искал оленя. Поэтому он с уверенностью шел к плотному кольцу сонных деревьев — место, которое он раньше избегал. Эхри хотел еще раз встретиться взглядом с оленем, и поблагодарить его за доброту. Больше олень был не нужен, Шифра получила то, что хотела. По ночам Эхри все равно просыпался, садился на кровати и надеялся, что услышит стук копыт, что в зеркале промелькнет блестящая шерсть. Среди деревьев резко стало темно. Трава была высокой, земля мокрой. Листва — мрачная, в траве — не единого упавшего листка. Деревья — огромные, древние. Ветер гулял в ветвях. Чем дальше он уходил, тем темнее становилось. Исчезали дома. Ушел запах цветов. В конце концов не стало слышно ничего — ни птиц, ни скрипа качелей. Среди черных стволов промелькнула белая колонна. Сквозь густую листву — линия света. Колона — покрыта трещинами, сухие линии плюща. Эхри подошел поближе. Прикоснулся к колонне. Мрамор был холодным. — Что ты здесь делаешь? Эхри вздрогнул. Среди деревьев стоял мужчина и глядел на него. Он был худым, даже хрупким, а взгляд —пронизывающим, острым. Одет он был легко, Эхри посмотрел на его руки — а они были покрыты волосами, светлыми, но такими густыми, что напоминали шерсть. Глаза — знакомые. Эхри растерялся. — Э-э… Простите, я… Я… Кое-кого ищу тут-то. Мужчина хмыкнул. Из кармана он достал деревянную трубку и зажигалку. Вспыхнул огонек, он закурил. Дым не имел запаха. — Людям сюда нельзя, — сказал он. — Я знаю, то… Знаю… Это… Простите меня. Я… Я вроде как феям принадлежу. Я отдал свое сердце. — Я знаю, — ответил мужчина. — Ко мне раньше приходил олень. И мне, понимаете, с ним так было спокойно. Я его даже один раз погладил… Я… Я знал, что он отсюда. И я хочу поблагодарить его. Я, понимаете, скучаю. — Приятно слышать, — ответил мужчина. — Моя работа окончена. Я навещал тебя, но сейчас у нее есть твое сердце. — То ты принимаешь облик оленя? — Эхри не почувствовал удивления. — Когда как. Если бы я приходил в обычном виде, ты бы принял меня за грабителя, — Олень выпустил дым. — Я тоже по тебе скучаю. — Мне неспокойно тут. Ну, я отдал свое сердце, надеясь-то на покой, понимаешь? Ты не хочешь снова ко мне приходить? — Это твои мысли делают тебя беспокойным. — Я знаю то, но я надеялся. Если сердце спокойно бьется, человеку тоже спокойно. А я не сплю по ночам. — Когда возлюбленным феям отдаешь сердце, то они начинают оберегать тебя. — А разве ты то не можешь приходить ко мне… Просто так? — Прости, сынок, но это моя работа. У меня куча заказов. Если освободиться ночь-другая, может, зайду. Но я с клиентами редко вне работы общаюсь. — Мне одиноко. Я хоть и отдал свое сердце, мне одиноко. Я деда-то своего ненавижу, и не могу никому ничего сказать, даже ей не могу, никому… И я так устал. И Эхри неожиданно для себя заплакал. Олень вздохнул, потушил пальцем трубку, вытряхнул траву. — Начни принимать таблетки от бессонницы, — сказал Олень. — Если я долго не сплю, мне тоже становится одиноко. И твоя невеста ничего сделать не сможет, если ты не попросишь ее успокаивать твое сердце перед сном. Эхри кивнул, борясь с разочарованием. Олень подошел и вдруг крепко обнял его. От него пахло травой и свежей землей. — Ну вот, — сказал он, отпустив Эхри, и хлопая его успокаивающе по плечу. — Надеюсь, увидимся на праздниках. Скоро проснутся остальные. И не плачь ты так, лучше расскажи, что на самом деле тебя тревожит, но не мне — Шифре.