Волны разобьются

В пабе было непривычно шумно, мигал в середине красный и синий свет, гремела танцевальная музыка. Кто-то праздновал помолвку. Эхри почувствовал усталость. Он подумал о своей спальне, и о странном не то сне, не то видении: посреди его спальни, возле шкафа — олень. Пиво он заказал не очень вкусное. — Ай, я слышал, что феи обидчивые, так, — сказал Генри, при том его голос звучал слишком весело для подобного вопроса. — Ты мне скажи то, твоя Шифра как, истерики закатывает, ай? — Нет, все разные, как и люди, — отрезал Эхри. — А с феями вообще как? — подхватила Салли. — Всегда было интересно. — Также, как и с людьми, то. — А в физическом смысле? — полюбопытствовал Генри. — Отстань, мне почем знать. — Две ханжи нашли друг друга? — А она где живет? — спросила Салли. — В районе фей. — Ай, а где это, знаешь-то? — Знаю. — Ты там был? — Я не скажу, где это, Шифра не хочет. — Иначе что? — Ничего. — Несговорчивый ты какой-то, Эхри, — обиделась Салли. — Я слышала где-то, что какая-то фея убила своего бывшего… Или даже двух. — Люди тоже могут убить своих бывших. — То есть, феи по-твоему вообще ничем от людей не отличаются? — Ничем особенно не отличаются. Мифов много просто, понимаешь? — Отличаются, — засмеялся Генри. — Просто тот, кто с ними водится, заражается, видимо загадочностью, то. И гордостью, то. Эхри на это промолчал. Он снова думал об олене. Олень часто приходил во сне (или среди ночи). Впервые подошел так близко. Раньше он стоял в дверях, призрачно мелькал в зеркале. Лунный белый свет светил в окно, окрасив комнату в светло-голубой, жалюзи он не опустил, в окне ветер качал ветви кустарника, и в комнате надувал занавески, и оленьи глаза — как черное стекло — блестели, и шерсть его казалась серой. Животное по-человечески вздыхало. Поступь его была негромкой и осторожной. От оленя пахло хорошо и спокойно — травой и свежей землей. Эхри с коллегами общался недостаточно часто, а с приходом Шифры стал нелюдимым — критично сказала Салли. — Я просто устал, — ответил Эхри. — От чего? — От хмурой погоды. И иногда — от того, что нужно говорить, — подумал Эхри, — и придумывать, как сказать вслух то, что хорошо выходит только в написанном. Мысли стройные, слова — неловкие, и это влияет на работу с клиентами… Из-за этого наверняка уволят. Шифра не просила его все время улыбаться, чтобы не выглядеть злым, или отрастить челку, чтобы смягчить черты лица, и потому Эхри её обманывал и уходил рано утром к феям — там люди не могли его найти. Эхри заказал еще пива. Понаблюдал, опершись об стойку, за болтающими коллегами, с грустью вспомнил Дублин, колледж. Он надеялся, что Диего и Лори будут всегда в его жизни, и они вместе будут заниматься тем, чем всем нравится. Когда они в последний раз виделись Эхри надеялся, что они действительно счастливы. Вместо Диего и Лори пришли Генри и Салли. Эхри к коллегам не вернулся — сел за отдельный столик и достал блокнот с продетой между пружинками ручкой. Гниль в его душе просачивалась на страницы, но эти стихи Эхри никогда не перечитывал, а Шифре говорил: не смотри, они дурные.