Sora no Shinju – Жемчужина небес

      

Эпилог 1. Мэйфу

      Стоял прекрасный сентябрьский вечер, когда Мураки Кадзутака покидал больницу. Город, озарённый мягким светом закатного солнца, выглядел очаровательно и впервые за эти дни казался Мураки дружелюбным.       «Негативная аура развеялась», – подумал доктор.       Его больше не потревожили ни полиция, ни шинигами. Никто не навестил, даже Ория. Испугавшись за судьбу друга, Мураки звонил один раз в Киото, но женщина, служащая в Ко-Каку-Ро сказала, что «вака-данна уехал по делам».       «Ах, вот как», – подумал Мураки, чувствуя себя брошенным.       Другой звонок он сделал к себе в особняк, сообщить Сакаки, что, вопреки всему, он жив. И всё. И больше звонить ему было некому. Если только заведующему больницей в Токио, но тот, стараниями Сакамото, и так был осведомлён о ходе дел и здоровье своего сотрудника.       В судьбе Мураки Кадзутаки было слишком мало людей, которых хотелось держать в курсе того, что происходит у него в жизни. Тех, с кем можно было поговорить по душам, когда на этой самой душе кошки скребут, – ещё меньше.       Он постоял немного посреди парка рядом с больницей, поглазел на детей, играющих в бейсбол, размышляя, вызвать такси или прогуляться до гостиницы пешком. Последнее пошло бы ему на пользу. Проветриться, после такого долгого сидения в палате, было неплохо, да и позволило бы собраться с мыслями. Останавливало лишь то, что путь его будет пролегать через те места, где они бывали с Цузуки, а значит, вернутся воспоминания, которых он не желал.       В очередной раз наплевав на все правила и приличия, он закурил, остановившись в тени пальмам, раскидистых и толстых, что нависали над аллей словно своеобразная крыша.       Итак, он снова выжил, и снова чудом. И опять не знает, повезло ли ему или нет. Положим с рукой не всё так серьёзно, но курс физиотерапии, видимо, пройти придётся.       «А может, ну это всё? – подумал он вяло. – Может, пора бросать практику? Заняться какими-нибудь исследованиями или преподаванием? С моей способностью находить приключения на свою шею – самое то».       Не сегодня, завтра он вляпается в новые неприятности, и неизвестно, что будет дальше.       Запрокинув голову, Кадзутака устремил взор на небо, объятое огнём заката – какое умиротворяющее зрелище, особенно по сравнению с красной луной, всегда действующей на него совершенно противоположным образом.       – Мураки-сан, – услышал Кадзутака и поморщился, словно съел что-то кислое.       Боги смерти, как всегда, приходили, когда их не ждёшь и совершенно не собираешься умирать. Впрочем, Мураки решил, что посреди парка его вряд ли будут убивать, для этого было огромное количество гораздо более удобных моментов.       Когда окрик повторился, доктор соизволил-таки обернуться. Бог смерти, как ни странно, был один и к тому же самый нежелательный из всех.       – Что вам ещё от меня нужно? – нелюбезно осведомился Мураки, почти с ненавистью уставившись на Тацуми. Сейчас должно было решиться всё: оставят его жить или наконец перестанут мучить и просто убьют.       – Мураки-сан, нам нужна ваша помощь, – пояснил секретарь, подходя ближе, но тут же отпрянул назад, видя, как опасно вспыхнули глаза доктора.       – Идите к чёрту! – воскликнул тот с чувством и, развернувшись, решительно пошёл прочь, сминая в пальцах сигарету. – Достали!       – Цузуки… он, – голос секретаря дрогнул. – Он умирает, и мы не знаем, что делать. Он уже неделю не приходит в себя…       Ещё одно резкое движение, но теперь Мураки смотрит уже на Тацуми. Смотрит огромными ошарашенными глазами.       – Что случилось? Во что ещё вы его втянули?       Выражение лица секретаря приняло какой-то странный, сочувствующий вид, сразу не понравившийся доктору. Да и вообще сейчас Тацуми выглядел не таким самоуверенным и холодным, как прежде. Теперь он казался потерянным и, похоже, мучился чувством вины.       – Он пострадал, когда выбрал ваше спасение…       У доктора что-то оборвалось в груди. Все эти дни он думал, что Цузуки не пришёл, потому что уверен в виновности доктора или просто больше в нём не нуждается, но на самом деле тот неделю лежал без сознания из-за него.       Асато никогда не предавал доктора, который так и не научился верить другим… даже тем, кого он любит… Кадзутака ощутил укор совести.       – Вы умирали, и, насколько я понял, вас торопились… скормить демону. Он был не самый сильный, но Цузуки не мог драться в полную силу. Он отбил вас, но сам получил тяжёлые раны. А после того как он доставил вас в больницу, – Тацуми запнулся, он старался держаться, но всё же не смог, казалось, он едва сдерживает слёзы, – вместо того, чтобы позаботиться о себе, Цузуки вернулся, чтобы убить демона. Он был уверен, что вы умерли… а демон… Он использовал какой-то яд, способный поразить даже шинигами…       Секретарь замолчал, и во всем его облике отразилось полное отчаянье.       – Я могу его увидеть? – упавшим голосом спросил Мураки, забыв, с чего начинался их разговор.       – Я за тем и пришёл. Мы… мы не знаем, что ещё можно сделать.       – Вот только, – Кадзутака ещё никогда до этого момента так остро не ощущал свою беспомощность и роковую зависимость от стечения обстоятельств, от своей человеческой сути, – я не смогу оперировать…       – У нас есть, кому оперировать, – заверил его секретарь. – Нам нужен ваш опыт. Вы знаете о Цузуки и свойствах его организма больше любого из нас.              В коридорах больничного крыла здания Дзю-О-Тё было тихо и царил полумрак. Всё здесь словно бы застыло, замерло в ожидании того, чем закончится борьба бога смерти со смертью, которой, так или иначе, подвластно всё и все в мире.       Цузуки лежал на кровати бездвижный, и цвет его лица был даже не белый как полотно, а с какой-то синевой. А ещё шинигами был холодный. Взяв здоровой рукой его ладонь, Мураки отшатнулся, на мгновение подумав, что он опоздал, и всё кончено. Но нет, грудь Асато едва заметно, но вздымалась. Цузуки всё ещё дышал, а пульс редкий, но прощупывался, реакция зрачков на свет слабая, но была.       – Мне нужны анализы крови, – сказал Мураки, проводивший осмотр с помощью Ватари.       – Ничего хорошего ты там не увидишь, – услышал Кадзутака знакомый голос и, широко распахнув глаза от изумления, обернулся, чтобы столкнуться нос к носу с Мибу Орией, невозмутимо протягивающим ему требуемый бланк.       – А ты что здесь делаешь?!       Мураки спросил это машинально. Причина столь срочной командировки друга ему стала ясна сразу.       – Я же известный врачеватель богов смерти, – пожал плечами Мибу, но несмотря на слова, лицо его было серьёзно, а вид уставший. Под глазами самурая залегли тени, а волосы растрёпаны, как будто только со сна.       – И ты согласился?       – Разве я мог отказать?       В этой фразе, в тоне, которым она была произнесена, скрывалось так много всего, что Мураки снова ощутил болезненное чувство вины и за собственную беспечность, приведшую к таким последствиям, и за свои подозрения, и за напрасную обиду.       Ория не боялся смерти, его нельзя было запугать, его невозможно было заставить делать что-то, что шло бы вразрез с его желаниями или чувством долга. И лишь глубокое уважение и благодарность перед существом, спасшим его не слишком благоразумного друга, могли заставить Орию поступиться принципами и оказаться здесь.       – С Мураки на корабле было что-то похожее, – подал голос Хисока. Он сидел, забившись в угол у окна, отказываясь покидать комнату, хотя давно стало очевидно, что его целительские способности не помогают, как и не способна его эмпатия достучаться до сознания умирающего шинигами. Мальчик не ощущал ни боли, ни отчаяния, ничего – сплошная пустота. – Разве здесь это не означает, что организм восстанавливается?       Но Мибу покачал головой.       – Состояние действительно похоже, с той лишь разницей, что в отличие от Мураки, сознательно остановившего на время функции организма, чтобы восстановиться, жизненные силы Цузуки неуклонно покидают его тело. Я даже не чувствую отголосков его сознания!       – Как и я, – прошептал мальчик и затих в своём углу.       Он предполагал, что всё закончится плохо, но его не послушали! И теперь… похоже, теперь всё кончено. Они потеряли Цузуки, и он снова останется один.       «И доктор – тоже», – неожиданно для себя подумал юный шинигами, глядя на Мураки, внимательно изучавшего данные анализов, чей бледный болезненный вид мало чем отличался от лица Цузуки.       – Организм Асато не воспринимает этот яд как угрозу, – неверяще пробормотал Мураки. – Он разрушает его организм, но тот не сопротивляется…       «Или не хочет сопротивляться», – удручённо закончил Кадзутака мысленно.       Неизвестно, в каком психоэмоциональном состоянии был Цузуки, когда сражался с монстром. Но если судить по тому, как он отделал похитителей, едва не убив их, он плохо себя контролировал. Памятуя, что было с Асато в Киото, страшно представить, что он пережил здесь. Так что, вполне вероятно, у Цузуки не осталось не только физических, но и душевных сил к сопротивлению.       – У меня есть только одна идея, – произнёс Мураки мрачно, – но она вам не понравится. – Прозвучавшая в голосе доктора уверенность уже не вселяла оптимизма. – Мне нужен яд. Нужно заставить его организм сопротивляться. Можно попробовать и другие агрессивные среды, но думаю, начать стоит с ядов, с мескалина в том числе.       – Ты в своём уме? – негромко осведомился Ория.       – Один раз это сработало, быть может… если нам повезёт, сработает и сейчас, – слова давались с трудом. Говоря это Мураки ни на кого не смотрел, а взгляд его был отстранённый, обращённый внутрь себя. – Я убил профессора Сатоми, когда понял, что он ставил опыты над Асато, но, похоже, именно они помогли в тот раз. Мескалин весьма специфический наркотик, он основательно воздействует на сознание человека. Я могу изменить его таким образом, чтобы попытаться достучаться до сознания Асато. В противном случае… Я не знаю, что ещё можно сделать.       А дальше последовало то, чего от доктора не ожидал никто: сняв очки, он ладонью зажал глаза, чтобы сдержать поступающие слезы и не показывать другим чрезмерное проявление своих эмоций.       Мибу, шагнув ближе, прижал к себе друга, обнимая его обеими руками, а остальные внезапно осознали, что доктор Мураки, на которого они возлагали надежды, обычный человек, пусть и весьма неординарный, но вовсе не всесильный; обычный человек, переживающий эту беду не меньше, чем они все.       – Давайте попробуем, – сказал Ватари, до этого хранивший молчание. Он и Ория все эти дни дежурили у постели Асато, но потерпели поражение. Даже Мибу чувствовал себя побеждённым. Хотя Ютака всё же думал, что именно присутствие тут Ории причина того, что Цузуки ещё жив. Мибу своими способностями удерживает его у самого края бездны. – Всё остальное мы в любом случае уже перепробовали.       Мураки, справившись с минутной слабостью, отстранился от Ории. Глаза его были сухие, но подозрительно блестели, а голос слегка дрожал, когда он говорил:       – Мне понадобится помощь, с такой рукой один я не справлюсь.       Но дальнейшие указания он отдавал уже, полностью владея собой, работая с привычными для него энтузиазмом и рвением.              Настенные часы показывали полтретьего ночи. Мураки, сидя у постели Цузуки, сосредоточился на них, как на единственном движении в этой комнате. Секундная стрелка негромко отбивала такт, размеренно двигаясь по циферблату. В остальном же ничто не шевелилось, даже воздух, казалось бы, застыл в ожидании чего-то. За окном была глухая ночь – ни звука, ни проблеска света. В палате лишь один небольшой светильник разгонял гнетущий полумрак, да звук часов разбивал мёртвую тишину.       Однако чем больше Кадзутака наблюдал за движением секундной стрелки, тем больше ему казалось, что с каждым кругом её размеренный бег всё замедляется и замедляется. Стрелка как будто цепляется за цифры, они не дают ей двигаться…       А под конец цифры и вовсе с треском осыпались с циферблата…       Мураки уронил голову на грудь и проснулся. Доктор бодрствовал уже два или три дня. Он не помнил точно: они все слились в одну бесконечную мучительную череду разнообразных, но одинаково бесплодных попыток хоть как-то изменить состояние Цузуки. Асато не реагировал на лечение, если это можно было так назвать, но и не умирал, продолжая балансировать где-то на грани, и Кадзутака вцепился в эту возможность, как вцепился бы в руку оступившегося в пропасть, и не отпускал Цузуки, всё время видоизменяя одни препараты и выдумывая новые.       Ненавистные заметки и записи профессора Сатоми, которые тогда, в безумном порыве, доктор все уничтожил, стёр с компьютера, сжёг в огне, но которые навсегда отпечатались в его мозгу, – они легли в основу всего, что он сейчас делал, и на этот счёт Кадзутака испытывал двойственное чувство, словно бы всё пережитое ими в лаборатории было необходимой репетицией этого момента. Хотя, с другой стороны, не будь событий в Киото, не существовало бы и текущей ситуации.       «Ты не знаешь этого наверняка», – подсказал доктору его внутренний голос.       Мураки огляделся и неожиданно обнаружил в палате секретаря, стоящего с другой стороны постели Асато. Вероятно, скрипнувшая дверь, когда он вошёл, и разбудила Мураки.       Сэйичиро пришёл осведомиться о состоянии Асато, но, увидев задремавшего доктора, не хотел его будить, однако тот проснулся сам.       Мураки жил прямо тут, отказываясь покидать палату больше чем на полчаса. Чемодан из отеля был при нём, душ здесь тоже имелся. Спал он, если спал, короткими урывками, когда организм уже отключался сам по себе. Выглядел доктор при этом не многим лучше своего пациента: осунувшийся, измождённый, но глаза по-прежнему светились умом, а силы брались, казалось бы, из ниоткуда.       Кадзутака поднялся, прошёл в другой конец комнаты и пошире приоткрыл окно, ощущая приступ духоты. Дурнота время от времени на него накатывала, но это всего лишь от недосыпа, так он решил. Мельком глянул на часы. На циферблате значилось не полтретьего, как ему приснилось, а почти пять утра. Скоро должно было рассвести.       – Вам бы надо отдохнуть, Мураки-сан, – негромко произнёс Тацуми.       – Как я могу? – Мураки присел на подоконник, устало прислонившись к закрытой створке. – Из-за меня он в таком состоянии, из-за моей неосмотрительности…       – Я виноват не меньше вашего.       – Вы-то тут причём? – Кадзутака посмотрел на секретаря красными от бессонницы глазами (вернее покраснел один лишь, здоровый глаз, доктора, искусственному, ясное дело, ничего не сделалось). – Не вас же похитили.       – Нет уж, – возмутился Сэйичиро, – дайте же и мне хоть раз в жизни в полной мере ощутить ответственность за свои поступки! Я не должен был тогда вам ничего говорить. Сам не знаю, что на меня нашло, – признался Тацуми, присаживаясь на краешек соседней с Асато кровати. – Я ведь на самом деле не верю и никогда не верил, что Цузуки мог бы оказаться в чьей-либо постели по чьему-то приказу.       – Я тоже, – криво усмехаясь, сказал доктор, – но в тот момент я позволил себе усомниться. Вы были правы, Тацуми-сан, я не очень хорошо владею собой в полнолуние. Хотя это и не оправдание. Как и действие ауры демона.       – Не оправдание, – согласился секретарь, – аура лишь обнажила наши недостатки и страхи.       Подумав немного, Кадзутака кивнул. Слишком много ошибок наворотили они оба, соревнуясь за место в сердце Цузуки, а получили взамен…       Неожиданный шорох и тихий стон, заставили Мураки вздрогнуть. Тацуми раньше него оказался у постели Асато, доктор просто не в силах был быстро двигаться.       Цузуки беспокойно шевельнулся во сне, и это был первый признак жизни за многие дни.       – У него жар, – произнёс Тацуми, касаясь лба шинигами. Сэйичиро слегка сдвинул край одеяла, обнажая перебинтованное плечо Цузуки. У него было много ран, все они не заживали и время от времени снова начинали кровоточить. Осторожно размотав часть бинтов, Тацуми увидел, что след, оставшийся от когтя монстра, частично затянулся, и всё ещё не веря, всё ещё боясь предвосхитить события, добавил неуверенно: – Кажется… подействовало…       Мураки не ответил. Незагипсованной рукой он легонько гладил волосы Цузуки, немного влажные от пота, и молча вглядывался в лицо дорогому ему существа. Нездоровый румянец, появившийся на щеках Асато, был, однако, положительным знаком. Кадзутака слегка улыбался и, если бы у него были силы, то, наверное, разрыдался бы от счастья.       Рассматривая его сейчас, Сэйичиро почувствовал себя лишним, но от того лишь больше окрепла в нем уверенность сказать то, что надлежало сказать давно, но сначала он не позволил бы себе этого, а потом ситуация была не слишком подходящей:       – Знаете, Мураки-сан, Цузуки ведь спас вас в Киото. – Доктор поднял на говорившего утомлённый взор, в котором застыл вопрос. Нет, Кадзутака был согласен с секретарём, только трактовал это в более метафизическом смысле: в Киото он переосмыслил и себя, и свои поступки. А что вкладывал в слова Тацуми? – Вы умирали. Вы должны были умереть. Ваше имя появилось в кисэки. – Тацуми помедлил. – А потом оно оттуда исчезло. И я думаю дело не только в жажде жизни, которая к вам неожиданно вернулась, но и в чём-то ещё. Он ведь что-то сделал тогда?       Некоторое время доктор смотрел перед собой, напрягая память, а потом измученный мозг всё-таки подкинул ему нужную картинку: склонившийся к нему Асато, целующий осторожно, неумело, но волшебно сладко и нежно.       – Он передал мне энергию, которой мне не хватало для восстановления.       – Я так и думал, – кивнул секретарь, – но не стал докладывать руководству, так как это могло навредить Цузуки.       Сказав это, Тацуми решил оставить их наедине. Ему надо было собраться с мыслями и многое обдумать. А зайдя в комнату несколькими часами позже, он обнаружил доктора, спящим рядом Цузуки и осторожно обнимающим его здоровой рукой.              Когда Мураки вышел из душа, было что-то около двух пополудни. В виду улучшения состояния Асато, секретарю всё-таки удалось уговорить доктора отправиться хоть ненадолго домой, переодеться, взять с собой сменную одежду, побриться, наконец. И даже любезно доставил его до квартиры в Токио.       Несмотря на несколько часов сна, собственная физиономия, увиденная в зеркале, радовала мало.       Задерживаться тут Кадзутака не собирался. Позвонил Сакаки сообщить, что всё в порядке, отчитался перед главврачом, что жив-здоров, но скоро не ждите, так как гипс снимут лишь через пару недель.       Звонок в дверь его не удивил. Это вполне мог быть домовладелец, пришедший осведомиться о своём пропавшем так надолго квартиранте или тот же секретарь, который должен был заскочить за доктором ближе к вечеру, чтобы вместе вернуться в Мэйфу.       Однако на пороге оказались давешние детективы. Решительные выражения их лиц Мураки как-то сразу не понравились.       – Опять вы? – сухо осведомился он, пропуская их внутрь. – Вы всё-таки придумали более весомые доказательства, чем досужие домыслы?       – Мураки-сан, нет смысла дерзить, – сказал Симада. – Это не в ваших интересах.       – Можно подумать, есть хоть что-то, что в моих интересах, – проворчал Кадзутака.       – Мураки-сан, где вы были последние три дня? – спросил с порога Яманака.       Кадзутака присел на подлокотник кресла, незваным гостям он даже и не думал предложить расположиться поудобнее, обойдутся, и сказал, высокомерно задрав подбородок, испытывая некое дежавю – он уже вёл здесь тяжёлый разговор с другими существами, подозревающими его во всех ста восьми буддийских грехах:       – Это имеет какое-то значение?       – Мы следили за вами, как только вы покинули больницу, – заявил старший. – Мы знаем, что вы вступили в контакт с одним из тех людей, с кем вас видели в отеле, не говоря о том, что он тоже был в Киото в то время, когда там совершались убийства. А после того, как вы вступили с ним в контакт, мы потеряли вас из вида на несколько дней.       – Плохо работаете, – пожал плечами Мураки.       Его спокойствие было наигранно. Но следовало держать себя в руках. Возможно, они блефуют и ничего нового не нашли. А его исчезновение – он мог быть, где угодно. Они хотят его спровоцировать и заставить проговориться.       – Мураки-сан, – вкрадчиво начал Симада, – нам известно, что у вас нет алиби на момент убийства профессора Сатоми. Мы основательно прижали владельца бара, в котором вы якобы были в тот момент, и он признался, что его вынудили дать подобные показания. На деле ни вас, ни вашего любовника там не было. А теперь потрудитесь дать ответ, где вы были на самом деле, и кто приходил к вам три дня назад в Кобе, а также, где вы были всё это время, и где сейчас ваши сомнительные друзья?       «Вот, что бывает, когда Ория долго отсутствует в Киото, – вяло подумалось доктору. Ситуация, очевидно, вышла из-под контроля. А он сейчас даже не в силах применить магию, да и не стоит этого, пожалуй, делать. – Что ж, – Мураки криво усмехнулся, – молодцы, они недаром свой хлеб едят».       То немногое из обширного списка обвинений, что он действительно совершил – за это его и казнят. Конечно, навесят при этом и всё остальное, но за свои ошибки и свою глупость Мураки расплатиться сполна. И шинигами ничего не будут знать. Какая ирония!       – И где сейчас ваш друг Мибу Ория? У нас к нему тоже немало вопросов.       – Уж Орию сюда не приплетайте! – вскричал Кадзутака, теряя выдержку.       – Мураки-сан, кто к вам приходил? – повторил следователь свой вопрос.       – Бог смерти, – ответил Мураки и неожиданно для детективов расхохотался. Нет, в этом всём была хорошая такая доля иронии! – Вы знаете, – сказал он, полубезумно сверкая глазами, – встреча с богом смерти определённо сулит несчастье!       Детективы переглянулись.       – Доктор Мураки, вы арестованы по подозрению в убийстве профессора Сатоми и причастности к серийным убийствам в Нагасаки, Киото, Кобе и на борту «Королевы Камелии». Вы также подозреваетесь в убийстве вашей матери, – официальным тоном провозгласил Симада, доставая наручники.       – Делаете, что хотите, – снова рассмеялся доктор и, спрыгнув с подлокотника, протянул руки, хотя было понятно, что гипс не позволит защёлкнуть кольцо наручников.       Он не будет сопротивляться. Какой в этом толк? Смерть ведь не обманешь, не так ли? Он спас Асато, и хватит. Он слишком заигрался, мня себя всемогущим и неуязвимым, – и вот результат. Он действительно убил свою мать, и при желании это можно доказать. А уж эти-то точно докажут!       Детективы немного замялись, решая, как лучше поступить с наручниками, а у Мураки неожиданно случился приступ. Его пробила испарина, и он почувствовал слабость. Кровь шумела в ушах, а сердце прыгало в груди и словно бы переворачивалось вокруг своей оси. Следователи заметили его внезапную бледность и заподозрить в симуляции при всём желании не могли. Доктор тяжело опустился в кресло. Воздуха не хватало, голова стала странно тяжёлой.       «Это просто стресс», – сказал Мураки сам себе и нащупал пульс.       Насчитанные сто пятьдесят ударов в минуту не слишком его обрадовали. О возможных цифрах давления даже думать не хотелось.       – Вызвать «скорую»? – осведомился Яманака, а когда доктор не ответил, принялся набирать нужный номер.       Кадзутака не боялся, что умрёт или потеряет сознание. Симптомы были ему известны, и рано или поздно с его образом жизни он должен был к этому прийти. События последних недель и перенапряжение последних дней сыграли роль спускового механизма. Не зря ему всё-таки доктор Сакамото колол успокоительное, сразу заподозрив неладное.       Если до этого у Мураки ещё был шанс сбежать, то сейчас уже точно нет. В голове гудело, и ни телепортироваться, ни составить какого-либо заклинания он теперь не сможет. Но он ведь и так не собирался. Или всё же планировал?       Помощь пришла внезапно и откуда не ждали. Впрочем, будь доктор в тот момент способен мыслить трезво, он бы понял, что ничего неожиданного здесь не было.       Выхватив краем глаза подозрительное движение, Мураки обернулся и увидел детективов, стоящих посреди комнаты с остекленевшим взором, и бога смерти рядом с ними. Какое-то заклинание или фуда временно выключили детективов из реальности.       – Похоже, у вас проблемы, Мураки-сан? – осведомился Тацуми с лёгкой иронией.       – С тех пор как я повстречал шинигами – они меня не покидают, – пробормотал Мураки и вымученно улыбнулся. – И учтите: вас подозревают как моих соучастников!       – Они оказались слишком шустрыми, – секретарь вздохнул. – Давно надо было решить эту проблему.       Мураки не очень понял, что произошло дальше, на мгновение ярко вспыхнул свет, а потом детективы уже приносили извинения за причинённые неудобства и неуместные подозрения. После чего наконец покинули квартиру, а Кадзутака позавидовал умению шинигами изменять воспоминания.       – Ловко у вас это вышло, – произнёс Мураки, – но вы, кажется, погорячились: кое в чём они меня всё-таки обвинили справедливо, и ваша мечта упечь меня далеко и надолго едва не осуществилась.       – Мои планы на вас, Мураки-сан, изменились. Но прежде чем их озвучивать, похоже, следует перевести вас в состояние подходящее для их восприятия.              Спустя минут сорок «скорая» уехала. Врачи сделали Мураки ЭКГ, вкололи лекарство, купирующее тахикардию, и снова сделали ЭКГ, чтобы удостовериться, что укол подействовал. От госпитализации Кадзутака отказался.       – Знаете, доктор, для врача вашего уровня у вас поразительно пустая аптечка, – с усмешкой произнёс Тацуми, разглядывая оную, внутри которой обнаружились лишь обезболивающие, мазь от шрамов и что-то ещё такое же малополезное.       – Я же бессмертный! – хохотнул Кадзутака.       Он лежал на кровати и чувствовал себя в целом неплохо, если не считать, что после пережитого стресса, а также из-за действия лекарств ощущалась пустота и такая слабость, что казалось невозможным даже поднять руку.       Секретарь внезапно сделался серьёзным.       – Мураки-сан, Цузуки пришёл в себя, но он не поверит, что вы живы, пока я не предоставлю вас ему собственной персоной, живого и… – секретарь окинул доктора скептическим взглядом, – относительно невредимого. Но сперва у меня к вам деловой разговор.       – В таком случае, – сказал Кадзутака, с трудом поднимаясь, – мне надо выпить. В голове – полная каша, – признался он.       В гостиной в баре у доктора обнаружилась неплохая коллекция дорогих изысканных вин, но Тацуми и не ожидал иного от владельца особняка в викторианском стиле. Сам Сэйичиро от предложения составить компанию, отказался, разумно предположил, что из них двоих хоть один должен находиться в трезвом уме.       – Мне кажется, алкоголь не очень вяжется с лекарствами, – заметил секретарь.       – Можно подумать, я когда-то соблюдал правила, – отмахнулся доктор, а Тацуми впервые подумал, что Мураки и Цузуки во многом схожи: последний тоже вечно нарушает правила, влипает в истории, а замечания делать бесполезно. – Так о чём вы хотели поговорить? – спросил Кадзутака.        Он налил в бокал темно-бордовой жидкости. Немного, на донышке. Напиваться он не собирался, лишь прочистить мозги.       Тацуми ещё когда собирался сюда, не знал, как начать, не удалось придумать и потом, поэтому он спросил по наитию, импровизируя:       – Мураки-сан, что вы готовы сделать и чем вы готовы пожертвовать ради Цузуки?       – А чем надо? – полушутливо ответил вопросом на вопрос доктор, но взгляд его был серьёзен. Кадзутака посмотрел на бокал, в котором плескалось ещё немного вина, потом на свою руку в гипсе, с которой неизвестно, что будет, когда его снимут, и сказал: – Вы можете забрать у меня всё, включая жизнь. – Он поднял глаза на секретаря. – Подойдёт такой ответ? Или вам нужно что-то конкретное?       Но Тацуми покачал головой:       – Я собираюсь сделать на счёт вас предложение одной сущности и пока не знаю, что она потребует взамен. Быть может, – секретарь запнулся на секунду, – быть может, вам всё же придётся умереть, чтобы быть с Цузуки.       Мураки мрачно кивнул. Всё верно. Всё-таки он, как ни крути, человек.       – И я полагаю, с моей практикой в этом случае будет покончено?       – Вам наверняка найдут не менее достойное применение.       – О, не сомневаюсь даже, – хохотнул Кадзутака.       Он допил вино. Отставил бокал. Закурил.       Всё-таки воистину встреча с шинигами не к добру. После всех перипетий, после хождения по краю гибели, они снова возвращаются к вопросу смерти.       – Я согласен, – сказал Мураки. – Я понимаю, что вы имеете в виду. Но вы уверены, что меня захотят видеть… там?       – Эта сущность весьма заинтересована в благополучии Цузуки. Нужно лишь убедить её, что оно напрямую связано с вами.       Мураки отошёл к распахнутому окну. Внизу всё также суетился город. Сможет ли он отказаться от всего этого? От привычного образа жизни, от любимой работы? Но ведь он и так должен был все это потерять. Вместе с жизнью… А жизнью он обязан Цузуки, который и есть его жизнь.       – Я согласен, – повторил доктор.              На этот раз в палате было оживлённо и шумно. Сюда набилась куча шинигами, половину из которых Мураки не знал. Все радовались тому, что Цузуки явно пошёл на поправку. Слышались смех и добродушные шутки.       Кадзутака остановился в дверях и, прислонившись к косяку, наблюдал за возлюбленным в естественной, так сказать, для него среде обитания. Асато мило всем улыбался, смеялся шуткам, не всерьёз с кем-то переругивался и сверкал аметистовыми глазами, вызывая у Мураки одно-единственное желание – выгнать всех лишних и затискать.       А потом в какой-то момент Асато обернулся к двери, и его лицо расцвело, отражая эмоции, которые невозможно описать словами. Они ничего не говорили друг другу, лишь смотрели, но в комнате внезапно стало тихо. А ещё спустя пару мгновений палата опустела. Хотя для этих двоих и так никого сейчас не существовало, и весь мир принадлежал лишь им.       Мураки подошёл к постели любимого.       – Тадайма, – произнёс он, легко касаясь волос шинигами.       – О-каэри-насай, – послышался сдавленный ответ, с тем, чтобы на доктора тут же обрушились объятия, и поцелуи, и слёзы счастья.       

~ * ~

      Примечание:       «Тадайма» – традиционная японская фраза, произносимая, когда человек возвращается домой, типа «я вернулся», «а вот и я»;       «О-каэри-насай» – ответ на эту фразу, что-то вроде «с возвращением».