Sora no Shinju – Жемчужина небес

      

Часть 6. Кобе-2

      

***

      Мураки сидел в кресле у окна, с усталым и каким-то обречённым видом рассматривая едва различимые в темноте силуэты зданий на территории ботанического сада, освещённого редкими фонарями, часть которого виднелась отсюда.       Встречать Орию на станцию секретарь отправил Цузуки и Ватари. Удивительно, что не побоялся: солнце село полчаса назад. Но так как станция была всего в двух шагах, Тацуми посчитал, что безопаснее быть рядом с доктором, которому по-прежнему не доверял. А ещё, он явно не хотел, чтобы Мураки и Ория оставались наедине, дабы не могли обсудить коварные планы.       Честно говоря, Кадзутака был уверен, что Ватари вернётся с Орией, но без Цузуки… или… Или вообще никто не вернётся…       Тревожное ощущение, что Асато пропадёт, не покидало его. Это было бы логично и вполне бы сочеталось со всеми событиями, что уже произошли здесь с ними. Справившись с нахлынувшей на него апатией, Мураки попытался заставить себя мыслить здраво.       Цузуки сейчас был на станции – Мураки чувствовал это, благодаря своему же заклятию, а вот если он вдруг начнёт двигаться совсем в ином направлении… Тогда доктору не останется ничего, кроме как исчезнуть отсюда и не важно, что при этом подумает секретарь. Для Мураки главное спасти Цузуки. Но что, если всё это заранее спланировано? Что если его специально завлекли в эту ловушку, чтобы подставить? Ведь он не просто так ожидает исчезновения Асато. Вот только…       Кадзутака не мог поверить, что Цузуки сам участвует в этом заговоре. Скорее всего, всё делается без его ведома. Так что же тогда остаётся делать доктору? Если он вдруг безо всякого предупреждения телепортируется отсюда, для богов смерти это будет выглядеть однозначным признанием своей вины. Должен ли он будет, прежде чем что-то предпринимать, сообщить Тацуми о том, что что-то странное происходит с Цузуки? Поверит ли ему секретарь? Станет ли слушать? И не может ли случиться так, что пока они будут в очередной раз ругаться, с Асато произойдёт что-то страшное?       С другой стороны, если Асато сегодня попадёт в лапы маньяка, у Мураки будет шанс его схватить и доказать свою невиновность, если, конечно, шинигами не задумали крупной и подлой подставы. А кстати, почему они всё-таки решили, что…       – Тацуми-сан, почему вы решили, что маньяк обязательно клюнет на Цузуки? – заговорил доктор, заставив Сэйичиро вздрогнуть. Тот был весь на нервах, потому что на самом деле беспокоился обо всех своих подчинённых: и о том, что лежал сейчас без чувств, и от тех, что ушли куда-то в ночь. – Ведь профайлер не смог точно установить, какой именно тип мужчин привлекает убийцу. Хотя… – Мураки перебил сам себя. – Вы решили так, исходя из того, что убийца – это я, – понимающе протянул он и вздохнул. Ситуация была скверной. Дурной и скверной.       – Вы правы, доктор, мы исходили из этого постулата. И пока у нас нет ни одного факта в вашу пользу, кроме ваших же слов, – холодно добавил Тацуми.       «Что если это всё ловушка? – в очередной раз задался вопросом Кадзутака. – Но и не согласиться на это путешествие я не мог». – Такой возможности для него не было.       Доктор запутался в мыслях и чувствах и опять с безразличным видом уставился в окно. Не согласился бы – подписал себе приговор, а согласившись – подписал его ещё вернее. Куда ни сунься, везде всё одно. Исход один.       Отрешённый, измотанный вид доктора озадачил секретаря.       «А как бы он должен был вести себя, будем маньяком? – вопрошал себя Тацуми. – Вероятность того, что это именно он – невероятно велика. Но…»       Но не походил доктор Мураки на маньяка-убийцу и всё тут!       Дверь неожиданно распахнулась, заставив обоих подпрыгнуть на месте.              Было около семи вечера, когда владелец Ко-Каку-Ро сходил с поезда в Кобе. Шинигами не сразу узнали его, да и то только по длинным волосам, собранным в хвост.       Мибу Ория был не в кимоно!       Черные брюки, не классические, а больше похожие на те, что носят какие-нибудь рок-певцы, только не столь вызывающе обтягивающие; белая рубашка, больше похожая на тунику из какого-то лёгкого материала с завязками у горла вместо пуговиц, красно-золотистая накидка без рукавов стилизованная под хаори с рисунками, как на кимоно. Мибу Ория выглядел настолько потрясающе, что оба шинигами уставились на него, забыв, зачем сюда пришли.       – С самого начала я знал, что без вас здесь не обошлось, – вместо приветствия начал самурай. – Где Мураки?       – С ним всё в порядке, – первым опомнился Цузуки, пока Ютака так и пялился на эту красоту. – Помощь нужна Хисоке. Мибу-сан, ты поможешь нам?       Ория смерил Цузуки нечитаемым взором. Он понимал, почему Мураки запал на этого бога смерти. Дело вовсе не в его смазливой мордашке или необыкновенных способностях и свойствах организма, а в какой-то внутренней чистоте, отражающейся сейчас в этих полных мольбы глазах, ярких, как два аметиста, и искренних, как ни у кого Ория ещё не видел.       – Разумеется. Я ведь приехал, – пожал плечами Мибу, не озвучивая, впрочем, что летел на вокзал Киото, сломя голову, боясь, снова боясь, что не застанет Мураки в живых. – В благодарность за то, что ты дал показания, я помогу вам.       Но Цузуки покачал головой:       – Я сделал это не для тебя, а для него. Я буду тебе должен за сегодня, – с поклоном известил шинигами.       Просто так говорить, что это вовсе необязательно, было бесполезно. Цузуки не согласился бы, настаивал бы на ответной услуге. И, в общем-то, было бы неплохо иметь в должниках бога смерти, но почему-то не хотелось. И хотя многие влиятельные и известные люди Киото были чем-то обязаны Мибу Ории, это был не тот случай.       – Я тоже делаю это не для тебя, – твёрдо проронил самурай, – и даже не для этого несчастного мальчика. А для Мураки, которого, как я полагаю, вы подозреваете во всём, что здесь происходит. Как видишь, что твоя, что моя жизнь неотрывно вращается вокруг него, как вокруг солнца. Вот только он не солнце, – отрезал Ория с каким-то лёгким раздражением. – Добрый вечер, Ватари-сан, – обратился Мибу ко второму шинигами, молчаливо замершему в сторонке. – Пойдёмте, посмотрим, что я могу сделать. – И схватив свою дорожную сумку, он уверенно зашагал вперёд них, словно это он их здесь встречал, а теперь провожает до нужного отеля.       «Он не солнце, – мысленно повторил Цузуки, – но он сверкает где-то несоизмеримо выше всех нас, ослепительно прекрасный, будто луна».       И действительно серебряные волосы доктора Мураки были очень похожи на цвет этого ночного светила, которое, возможно, не способно согреть, но вполне может озарить чей-то путь…              Мураки воззрился на вошедшего друга почти с таким же изумлением, как совсем недавно оба бога смерти.       – Ория? Ты ли это? – полушутливым тоном поинтересовался доктор, радуясь тому, что его подозрения оказались беспочвенными и, пожалуй, ловушку со стороны шинигами следовало исключить… Хотя бы на время.       – По-твоему, я должен был прибыть сюда в кимоно, поражая местную публику? – без улыбки начал Ория. – Может, ещё и представляться пора как оммёдзи, специализирующимся на врачевании богов смерти? Или нацепить один из дурацких костюмов, подобных твоему? – бросил Мибу с таким пренебрежением, что если бы Кадзутака ни был так сильно рад его видеть, наверняка бы обиделся.       Коротко кивнув секретарю в знак приветствия, Ория подошёл к кровати, на которой лежал мальчик, простёр над ним руки, но, впрочем, очень быстро их убрал.       – Что с ним? – тут же поинтересовался Асато.       – Просто сильный психоэмоциональный стресс, – пояснил Ория. – Он проспит до утра. Физически он абсолютно в порядке. Привезти его сюда не очень хорошая затея, – негромко произнёс самурай и поочерёдно посмотрел на трёх шинигами и одного человека. Не встретив понимания нигде, Мибу удивлённо вскинул брови. – Неужели никто из вас не чувствует?       – Чего именно? – сдержанно полюбопытствовал Тацуми.       – Ауру этого города, ауру демона, что засел здесь. Я ощутил его, когда поезд ещё даже не подъехал к Кобе. Неужели никто из вас?.. – Самурай выглядел немало удивлённым.       – Мы были простыми людьми, прежде чем стать шинигами, – сухо ответил секретарь. – И уж точно не были одарены так, как вы, Мибу-сан.       Ория высокомерно хмыкнул. Простых людей уж точно не сделали бы шинигами, но озвучивать свои мысли он не стал.       – Что именно вы ощущаете, Мибу-хан? – это уже Ватари.       – Негативную энергетику. Злобную. Она настолько сильна, что, так или иначе, должна влиять на всех, кто находится в этом городе. Выражаться это может в плохом самочувствии, ссорах, подозрительности, депрессиях.       Услышав это, Цузуки и Ватари со значением переглянулись. Секретарь же и доктор с почти одинаковыми ничего не выражающими лицами уставились в пространство. Многое из происходящего с ними с того самого момента, как они прибыли в Кобе, становилось объяснимо.       – Мибу-хан, а вы можете определить местонахождение этого демона? – с живым интересом спросил Ватари. Способности неприступного, загадочного самурая вызывали у учёного неподдельный восторг, как и сам он.       – Нет, – Ория покачал головой. – Нет, конечно. Чудовище хорошо спряталось от таких, как я. Он лишь принимает свою жертву. Те, кто служат ему, вероятно, что-то рассчитывают получить взамен. Они и похищают ради него.       – Они? – переспросил Тацуми, выражая этим общее замешательство.       – Ну да, они. А вы думали, за этими похищениями стоит один человек? – невозмутимо поинтересовался Ория. – И даже ты? – он повернулся к Мураки. После того как тот озадаченно и немного смущённо, но с пониманием, неожиданно промелькнувшем на его лице, кивнул, а остальные промолчали, изрёк категорично: – Идиоты. Все пятеро. – Он смерил их взглядом откуда-то с необозримых высот собственного самомнение, и секретарь подумал, что иногда этот доморощенный самурай задаётся больше, чем даже доктор.       Впрочем, здесь у него был весомый повод так себя вести – они ни разу не усомнились, что все убийства дело рук одного человека, возможно, имеющего сообщника. Однако эти инсинуации Тацуми проистекали из того постулата, что доктор умеет гипнотизировать людей, манипулировать ими, так что на деле версия с несколькими преступниками не рассматривалась вовсе.       – Это объясняет многое, – проговорил Асато.       – Хотя по-прежнему не даёт ответа на то, каким образом они похищают своих жертв, – сказал Мураки.       – Однако нескольким людям осуществить подобное, несомненно, проще, – понимающе кивнул Тацуми.       – Из-за чего мальчик оказался в таком состоянии? – спросил Мибу. – Он что-то увидел?       Шинигами неловко переглянулись.       – Мы привели его на место последнего убийства, – виновато произнёс Ватари. Он и в самом деле чувствовал свою ответственность за произошедшее – ведь это была его идея. – Простите меня, – с поклоном добавил он, – это моя вина!       – Я тоже хотел бы его посетить, – заявил тут Ория. – Так я лучше смогу разобраться в происходящем здесь. И, Ватари-сан, в произошедшем нет вашей вины, – сказал Мибу, чтобы подбодрить светловолосого шинигами, чьё чувство вины он ощущал, даже не обладая даром Куросаки. Если никто из них не чувствовал негативную ауру, то винить кого-то было бессмысленно, а напрасное самобичевание в текущей ситуации могло привести только к более тяжёлым последствиям.       А дальше самурай с невозмутимым видом понаблюдал за безобразной сценой, когда возникла необходимость решить, кто отправится вместе с Мибу, а кого следует оставить с мальчиком. Перебранка, бывшая, как понял владелец Ко-Каку-Ро, уже чем-то привычным, заняла некоторое время. А закончилась всё так же, как и последние две: Асато, не выдержав, просто рявкнул на спорщиков и сказал, что останется с Хисокой, а они пусть катятся, куда им угодно!       Против этого, разумеется, начал протестовать Тацуми, когда Ватари вдруг предложил:       – Я присмотрю за ним.       Он неожиданно осознал метания Цузуки между желанием позаботиться о мальчике и стремлением разобраться в случившемся, отомстить за произошедшее с ним. Ведь если тут действительно замешан доктор, в чём Ватари, честно говоря, сомневался, Асато должен был это знать.       Ютака и сам мечтал бы пойти с ними, горя праведным негодованием и снедаемый желанием увидеть самурая в действии. Однако должен же был хоть кто-то разрешить эти споры.       – Ты тоже одна из потенциальных жертв, – строго напомнил секретарь, но Ватари покачал головой:       – Я запру дверь и никуда не буду выходить, – заверил он.       А про себя подумал с какой-то безысходной грустью: «Даже, если что-то и случится, я не такая уж важная фигура, как Цузуки». Он ведь тоже понял смысл этой рокировки: поселить его в номере вместо Асато, пожертвовать ладьёй, но защитить короля. И даже уже не обижался на Тацуми, который, словно слепец не замечал никого вокруг себя, кроме Цузуки.       За этими мыслями, учёный не заметил, какой заинтересованный взгляд бросил на него Мибу, покидая номер. Самурай, похоже, только прибыв в город, мгновенно постиг не только присутствие демона, но и все запутанные взаимоотношения между шинигами…              Ужасную энергетику, исходящую от злополучного места, Мибу Ория почувствовал задолго до прибытия туда. В отличие от юного эмпата, чувств он не лишился, как никак он был более выносливее Хисоки, да и не такое повидал в своей жизни, но сильную дурноту всё же испытал.       – Ты в порядке? – обеспокоенно спросил Мураки, он и сам в очередной раз находился в подавленном состоянии.       – В обморок не свалюсь, – коротко ответил Ория.       Цузуки нёсся впереди всех, словно там, за углом, прячется демон собственной персоной, и надо успеть его застать и наказать за всё. Фиолетовоглазый шинигами чувствовал в себе решимость покончить с этим делом как можно скорее, его не смущало, что они пока не могут понять всех тонкостей, зацепиться хоть за что-то. С ними был Мураки, а теперь ещё и Мибу Ория. Асато признавал силу интеллекта первого, да и способности второго могли пригодиться. Цузуки не желал допустить больше ничьей смерти от лап этого чудовища!       Улочка, до которой они не дошли в прошлый раз, располагалась чуть в стороне от застроенных дешёвыми квартирами кварталов, и была вполне подходящей как для романтических прогулок с девушкой (домики за высокими затейливыми заборами, да и расположены с одной стороны на уровень выше дороги), так и для тёмных дел (по той же причине). Маловероятно, что кто-то из живущих здесь что-то видел или слышал в день убийства, однако Тацуми и Мураки, представившись как следователи, принялись искать возможных свидетелей. Они оба выглядели вполне презентабельно и внушающими доверие. Пугать жителей явлением целых четырёх якобы полицейских, шинигами не стали, кроме того неформальный вид Ории и полыхающие неестественным огнём глаза Асато, вряд ли бы расположили кого-либо к откровенности. Поэтому последние двое ждали неподалёку.       Очень неподалёку, в пределах видимости.       – Невероятно, что Тацуми не побоялся оставить меня с тобой, – не преминул подивиться этому факту Цузуки.       – Он уверен, что пока он здесь, то полностью контролирует обстановку, – пояснил Мибу. Он был бледнее обычного и явно горел желанием поскорее оказаться подальше отсюда.       – Ты как? – решил уточнить Цузуки. Он знал, что именно Ория заботился о нём в Киото, был благодарен за это и испытывал неловкость от того, что вынудил его приехать сюда.       – Терпимо, – ответствовал самурай, хмуро оглядывая окрестности. В это время здесь почти не было прохожих, – убийцы хорошо знают этот город и используют это знание, чтобы оставаться незамеченными и не пойманными.       – У нас была одна из версий, что похититель живёт в другом районе, а орудует здесь, но мы временно отвергли её, сосредоточившись только на Тюо, – признался Асато. – Что если мы ошиблись?       – Вряд ли, – ответил Мибу. – Похитители знают эти места очень хорошо, у них здесь везде друзья, знакомые, которые прикроют, если что, а в ответ на расспросы полиции всегда ответят, что «этот Мибу – отличный парень», – с самоиронией хмыкнул Ория. – Это я тебе как владелец полулегального бизнеса говорю. Они здесь свои, потому никто и не может их заподозрить, потому им всё так просто и удаётся, – он ненадолго прикрыл глаза, справляюсь с очередным приступом.       – Прости, – произнёс Асато искренне, – это я попросил Мураки позвонить тебе, но не думал, что… так получится…       Мибу Ория открыл глаза и посмотрел на бога смерти долгим, проницательным взглядом.       – Ты не мог поступить иначе, – ответил он, – а я не мог не приехать. И… – Ория изобразил слабую улыбку, – всё не так плохо. Это даже не дурнота, а как будто ужасное зловоние, от которого некуда деться. Я, к счастью, не эмпат, но подозреваю, что здесь остались эманации жертвы: воспоминания о пережитом, о боли и страданиях, – поэтому для мальчика подобное и оказалось невыносимым.       Взор Цузуки вспыхнул с новой силой.       – Я уничтожу этого демона! Я не позволю ему больше никого убить! – с жаром произнёс он, и самурай понял, что тот искренне верит в то, что говорит.       Одновременно с этим Мибу окончательно осознал подлинную суть этого необыкновенного существа. Раньше он только догадывался, но теперь становилось предельно ясно, что ещё при жизни Цузуки Асато кем-кем, а уж обычным человеком не был. У него, казалось, даже клыки заострились, и аура шинигами буквально клокотала. В таком состоянии, пожалуй, он был способен на что угодно. Теперь Ория осознавал причину почти что патологической ненависти Цузуки к себе: наверное, в его прошлом было немало грехов, о которых он теперь не может вспомнить без содрогания, ведь в отличие от того, другого демона, притаившегося где-то в городе, этот не приемлет насилия и ценит любую человеческую жизнь. И, пожалуй, человечнее большинства людей…       Вскоре к ним подошли секретарь и доктор. Правда, сообщить им было нечего. Разумеется, никто ничего не видел, не слышал. Ничего необычного не происходило.       – А мы знаем лишь одного человека, кто способен незаметно перемещаться на дальние расстояния, – многозначительно добавил Тацуми.       Мураки даже ничего на это не ответил, устав от постоянных препирательств и попыток что-то доказать. Да и расследование пока почти что не продвинулось. Они топчутся на месте, только и всего. Единственная возможность, как это не печально и кощунственно, использовать Асато в качестве наживки. Но если Цузуки прав, и убийца уже нашёл очередную жертву… Кадзутакой вновь овладела апатия.       Мибу тоже молчал, внимательно наблюдая за всеми участниками этой сцены.       И тут Цузуки неожиданно заявил:       – Я не думаю, что твои подозрения оправданы.       Тацуми раздражённо вздохнул. Примерно то же самое он видел в самом начале, когда они только получили задание. Сэйичиро тогда безуспешно пытался объяснить, почему не следует так безоговорочно верить всему тому, что доктор говорил в больнице. Хотя, пожалуй, больше всего его в тот момент смущал и огорчал сам факт того, что доктор выжил. Это было подозрительно, и секретарь полагал, что Мураки мог манипулировать Цузуки и вынудить того поделиться энергией. Хотя своих соображений Тацуми никому не озвучил – это могло навредить Асато. Вот и сейчас Сэйичиро подбирал слова, чтобы урезонить коллегу, но тут Цузуки поднял на секретаря глаза, и тот осёкся, забыв всё, что хотел сказать.       Цузуки выглядел иначе. И тут дело даже не в радужке нечеловеческого оттенка и пылающем справедливым гневом взоре, Цузуки как будто повзрослел за эти несколько бесконечно долгих и тяжёлых дней, стал серьёзнее. Ответственнее, быть может. То ли произошедшее с мальчиком так на него повлияло, то ли что-то, что они только что обсуждали с этим доморощенным самураем.       «А, может, это началось много раньше, – с сожалением думал Тацуми, – просто я не заметил…»       – Если окажется, что Мураки нас обманул и это его рук дело, – продолжал Цузуки твёрдым, даже жёстким тоном, какого никто никогда раньше от него не слышал, – я сам его убью! – И он перевёл взгляд на доктора.       Тот его встретил, не отводя глаз, лишь слегка улыбнулся. Да, теперь он понял – его жизнь в руках Асато, окончательно и бесповоротно, но был лишь рад этому.       А Мибу Ория догадался, что из рук этого шинигами его друг готов принять, что угодно, хоть яд, хоть смерть. Вообще это было ново. Ория давно полагал, что его друг сродни большому ребёнку: найдя что-то необычное, неизвестное, он должен это досконально исследовать, изучить, даже если ему придётся поставить под угрозу собственную жизнь. Но обычно Мураки быстро терял интерес к своим игрушкам. А здесь…       «А здесь всё гораздо глубже», – подумал самурай, испытывая при этом странную щемящую сердце грусть, тоже вроде бы не свойственную такому человеку, как он, а вслух сказал:       – Надеюсь, вы обратили внимание, что все убийства происходили в полнолуние?       – Разумеется! – раздражённо откликнулся Тацуми, которого слегка покоробил снисходительный тон владельца борделя. Он что же их совсем за дураков держит?!       – А то, что жертв было уже двенадцать? – продолжал тем не менее тот, никак не реагируя на вспышку секретаря.       – Разумеется! – повторил Сэйичиро. – Это всем… – Он резко замолчал, осознавая, как и все остальные.       – Чёртова дюжина, – пробормотал доктор, а Асато побледнел, но выражение его лица приняло ещё более решительный вид.       – Когда демон убьёт в следующий раз, он получит огромную силу, – неумолимо констатировал Мибу. – А после, – он пожал плечами, – будет ли он бесчинствовать здесь или сила ему нужна для выяснения каких-то отношений между демонами, в любом случае у вас, шинигами, будут проблемы, – подвёл итог Ория.              

***

      Мибу сидел за барной стойкой.       Он специально купил билет на последний поезд, не смотря на то, что Синкансэны ходят через каждые десять-пятнадцать минут; он мог уже уехать, но остался; мог не ходить на место преступления, не делиться своими выводами, кроме того, они всё равно мало чем могли помочь расследованию. Но Мибу был рад, что увидел всё своим глазами. Увидел и прочувствовал.       Не уехал сразу, чтобы дать возможность обратиться за помощью; взял билет, чтобы не было соблазна остаться. Хотя причин для задержки не было. Он выполнил, о чём его просили, сообщил шинигами всё, что мог. А помощь… Мураки все свои проблемы решал сам, глупо было ожидать чего-то иного. Да и помочь здесь Ория вряд ли был способен…       Оставалось лишь ждать, как обычно ждать, позвонит или уже нет.       Словно бы давая последнюю возможность, самурай коротал время в этом баре. Тот выглядел вполне приятно и отторжения у поборника традиций не вызывал. Хотя обычно Мибу Ория пил только исконно японские алкогольные напитки, а потому мало разбирался в европейских видах алкоголя, а уж тем более в коктейлях.       Снова увидев богов смерти, Ория не мог не вспомнить прошлогодние события. Тогда они тоже едва не стоили его другу жизни. Его же самого, как он и предполагал, вызвали для дачи показаний в тот же день, когда он разговаривал с Асато в своём саду.       Следователя звали Симада, и он мало изменился с тех пор, как Мибу Ория разговаривал с ним в этом же участке: всё такой же коротко стриженный, круглолицый, склонный к полноте, разве что появились морщины и седина.       Ории казалось, что для Симады посадить кого-то из Мибу было главным делом всей его жизни. Он досаждал ещё отцу Ории, а когда тот отошёл от дел – принялся за него, приглашая сюда всякий раз, когда ошибочно полагал, что сможет из него что-то выудить. Всякий раз Мибу был лишь свидетелем и то зачастую сильно притянутым за уши свидетелем. Он так и видел, как Симада сообщает своему начальству: «это же Мибу Ория, криминальный авторитет, он же всё знает, может быть полезен, а повезёт, так и его прищучим!»       «Вам не повезёт, – всякий раз злорадно думал самурай, без труда сохраняя беззаботный вид, – вам меня не прижать».       А ведь от Симады так легко избавиться – лишь одно слово Ории там, где надо, и всё. Но зачем? Настоящих проблем он не доставляет. И не доставит – руки коротки, а Мибу умён и всё держит под контролем. Так даже интереснее. А убивать – Ория не видел в этом смысла. В конце концов, каждый делает, что должен.       Мибу пришёл, как обычно, ничтоже сумняшеся в одном из своих роскошных кимоно и разместился на неудобном стуле в комнате для допросов так, словно бы то было самое почётное место, безмятежно взирая вокруг себя.       Говорили про Мураки и всё, что с ним связано. Все ответы Ории были просты и обтекаемы. Да, его друг приехал сюда на симпозиум, он же врач. Нет, он не знает ничего про убийства. Нет, он не знаком с профессором Сатоми. Приводил ли Мураки девочек? Вот тут Мибу позволил себя рассмеяться. Вот как раз девочек он и не приводил! И какие могут быть девочки, в ресторане с гейшами?       Взгляд Симады, направленный на мило улыбающегося Орию, стал тяжёлым: все эти годы он догадывался, что гейши не просто гейши, но никакими доказательствами по-прежнему не обладал.       – Вы знаете, кто такой Цузуки Асато? – продолжал следователь.       – Видел его дважды вместе с Мураки.       Мибу без запинок назвал даты первого и второго визита Асато в ресторан. Рассказал про бар, в котором якобы были эти двое.       – Вы знаете, кто такой этот Цузуки? Откуда? Кем работает?       – В моём заведении не принято задавать подобных вопросов, – промурлыкал Мибу вкрадчиво. – Однако полагаю, что они с Мураки любовники.       – И вы так просто об этом говорите при том, что они оба мужчины? – неподдельно возмутился немолодой следователь.       – Меня не касается личная жизнь других.       Ория извлёк из рукава курительную трубку в футляре с резьбой изящной работы.       – Вы ведь помните, что здесь нельзя курить?       – Вы ведь помните, что я ещё в прошлый раз предлагал вам меня оштрафовать? У вас ещё какие-то ко мне вопросы?       Вопросы у Симады были и много. Хотя на деле он постоянно спрашивал одно и то же, заходя с разных сторон, по-разному формулируя одно и то же. Однако Мибу Орию не так и просто было поймать на словах. Их поединок длился больше часа, но ничего нового детектив не добился. Подозрений у него было множество, доказательств – ни одного. А имея дело с этим владельцем якобы приличного ресторана и вовсе можно было полагать, что все улики уже давно уничтожены, а необходимые свидетели куплены…              Ватари покинул номер и спустился в бар.       Вернувшиеся шинигами ввели его в курс дела. Говорил, впрочем, только Тацуми. Цузуки молчал, хмуро глядя перед собой. Потом, так же молча, занял место рядом с Хисокой. Мибу Ория сказал, что мальчик проспит до утра. После чего заявил, что ему пора возвращаться в Киото, пока не ушёл последний Синкансэн, и вышел.       Ютака окинул взглядом картину: сидящий у постели мальчика Асато, привычно уже переругивающиеся Мураки и Тацуми, как заправские супруги с многолетним стажем ссор, и почувствовал себя лишним.       С удивлением Ватари обнаружил у стойки бара Мибу Орию и запоздало сообразил, что тот так поспешно сбежал по той же причине, своей сверхтонкой способностью различать чужое настроение сразу поняв, что его дальнейшее присутствие будет нежелательным и в какой-то мере унизительным для доктора. Уж кто-кто, а Мураки точно не хотел бы, чтобы друг видел его в момент слабости.       Бар был оформлен в сочетании тёмно-коричневого и золотистого: светлое, солнечного оттенка, дерево и тёмные поверхности и сиденья; золотистый металл светильников и лёгкое, приглушённое освещение; чёрный, озарённый многочисленными огнями город за огромным панорамным окном.       Один шинигами с золотистой копной волос и один владелец борделя с тёмными волосами, собранными в самурайский хвост, отлично вписывались в этот антураж.       – До поезда ещё сорок минут, – сказал Ория, словно оправдывая своё пребывание здесь.       – Тут неплохой выбор коктейлей, – проронил Ватари, чтобы хоть как-то поддержать разговор. А поддержать его очень хотелось, хотелось узнать… Ватари и сам не знал, что именно. Полные подробности произошедшего сегодня на месте преступления? Или то, как это чувствует самурай? Или то, что он вообще чувствует и думает обо всём этом? Ватари не знал.       – Вот и бармен мне то же самое говорит, – немного сварливо проворчал Мибу. Упомянутый лишь натянуто улыбнулся. – Но я предпочитаю саке. А его тут не предлагают.       Несмотря на огромное число номеров, других посетителей в этот час здесь не было, хотя и было всего лишь без чего-то одиннадцать. Вполне приемлемое время, чтобы сходить пропустить стаканчик-другой, когда ты в отпуске. Но то ли всех напугал местный маньяк, то ли напитки тут были не так хороши, как утверждалось.       – А вот я, пожалуй, что-нибудь выберу. – Ютака присел рядом. Бармен тут же заинтересованно посмотрел на него. Ория тоже окинул бога смерти долгим взглядом и произнёс:       – Тогда и мне что-нибудь. Разговор, полагаю, будет долгим, успею скоротать время до поезда.       – Почему вы думаете, что я хочу что-то спросить?! – удивился Ватари, у которого на языке действительно вертелась куча вопросов, но Ория молчал, а взгляд его был чересчур проницательным. – Вы правы, – вздохнул Ютака.       Взяв заказанные напитки, они переместились за столик в глубине зала. Но прежде чем заговорить, Ютака ополовинил свой стакан, в то время как Ория с недоверием посматривал на коктейль подозрительного синего цвета.       – Скажите, Мибу-хан, – решился наконец Ватари, – что вы думаете о Мураки?       – Вы спрашиваете меня? – усмехнулся самурай. – Я ведь его друг, вы не забыли?       – Потому и спрашиваю. Это… как бы сказать…       – Не для протокола? – понимающе хмыкнул Ория.       – Что-то в этом роде, – Ватари виновато развёл руками. – Просто мне надо знать ваше мнение. Мураки мог совершить подобное преступление?       Мибу Ория замолчал ненадолго. Этот шинигами, как он и распознал с самого начала, был даже простодушнее Асато, но ведь он же, по словам Мураки, учёный или что-то в этом роде, так что ему это простительно. А потому Мибу был предельно честен, когда заговорил:       – Если бы вы это спросили у меня несколько лет назад, – начал владелец Ко-Каку-Ро, – я бы ответил, что возможно. Мураки, он… у него было не самое простое детство, – пояснил самурай, – и даже я всего не знаю.       – Но это же не оправдывает… – начал Ютака, но замолчал под взглядом Ории.       – Не оправдывает, но формирует определённую личность. У Мураки всегда была собственная мораль и, продолжая следовать ей, он рано или поздно мог бы перейти все границы, движимый какой-либо целью и не гнушаясь никаких средств. Потакая отголоскам того безумия, что он унаследовал от матери, он мог бы рано или поздно решить, что ему позволено всё.       – Мог бы? – осторожно уточнил учёный.       Мибу кивнул.       – В какой-то иной реальности, – загадочно обронил он. А потом, безразлично посмотрев на протирающего стаканы бармена, продолжил развивать свою мысль: – Если бы о подобных происшествиях мне бы рассказали несколько лет назад, я тоже предположил бы, что здесь, возможно, замешан Мураки. Но дело в том, что он встретил вашего друга. – Ория многозначительно замолчал и взглянул на собеседника, гадая, понимает ли тот, о чём он.       – Вы хотите сказать?.. – неверяще прошептал Ватари.       – Мураки влюбился, – просто ответил Мибу и, невесело усмехнувшись, добавил: – Раньше я такого за ним не замечал. А тут появился человек, точнее не совсем человек, который изменил все его представления о мире и о самом себе. – Ория покрутил стакан, потом отпил немного, всё-таки его нервы тоже были не на шутку расшатаны. – Гадость, – произнёс он, не утруждая себя в подборе выражения. – Я не знаю, что произошло между ними, но это очень сильно изменило Мураки. Ваш друг не терпит жестокости и насилия, а мой – мечтает его завоевать. Вот и ответьте сами на свой вопрос: стал бы Мураки затевать подобное?       – Тацуми уверен, что стал бы, – извиняющимся тоном пробормотал Ватари. Он опустил глаза. Взял в руки бокал, допивая свой коктейль, поэтому не видел, каким взглядом одарил его Мибу, услышавший скрытый за этими словами подтекст.       – Ваш Тацуми чересчур уверен в себе, – повторил он то же, что уже озвучил Цузуки. – Уверен, что держит ситуацию под контролем, пока держит под своим надзором Мураки. Вам же стоит сосредоточиться на других кандидатах в преступники. – Ория поднялся. – Мне пора на поезд.       Самурай подошёл к барной стойке, расплатился. Ватари последовал его примеру.       – Мне, наверное, тоже надо возвращаться в номер, пока Тацуми не начал сердиться. Правда, – Ютака неловко улыбнулся, – мне кажется, он даже не заметил моего отсутствия.       Мибу понимающе кивнул. Бросил последний взгляд на, казалось бы, удивлённого бармена. Тот выглядел сбитым с толку, но Мибу не стал заострять на этом внимание. Ну да, они только пришли, да и выпили по одному коктейлю. Да и то, свой Мибу даже не осилил. Наверное, это выглядит удивительным. Наверное.       Пока они поднимались в его номер, Ория сказал:       – В этом мы с вами похожи, – и пояснил в ответ на недоумение собеседника: – Мы оба – персонажи второго плана. Мы крайне необходимы в какие-то моменты, но потом должны отойти в сторону. – Он улыбнулся немного грустно, но в то же время совершенно очаровательно. Ютака даже не представлял, что этот сдержанный рассудительный самурай способен на такое, но тут, возможно, сыграли свою роль и алкоголь, и необходимость хоть кому-то открыться. – По крайней мере, мои отношения с Мураки всегда развивались примерно так.       Они выходили из лифта на нужном этаже, и Мибу проскользнул вперёд, поэтому Ватари не увидел выражения его лица, но по голосу самурая, которому изменила его выдержка, подумал, что тот имеет в виду нечто большее, чем просто дружба.       Ватари не знал, что ещё сказать. Ория, несомненно, вызывал интерес: хотелось расспросить его ещё много о чём, но время вышло. Мибу сейчас уйдёт, и вряд ли в будущем у них ещё будет возможность поговорить в столь непринуждённой обстановке и будучи в таком состоянии духа, что поневоле открываешь душу едва знакомому человеку. Даже если они встретятся в обозримом будущем, они будут лишь богом смерти и человеком с весьма неординарными способностями, и вряд ли они позволят себе разоткровенничаться впредь.       Однако случилось непредвиденное. На полпути до номера Ории стало плохо: он резко побледнел, пошатнулся, хватаясь за стену, тело его порошила небольшая судорога.       Оказавшийся в коридоре сотрудник отеля предложил свою помощь. Окинув того (откуда только взялся?) обеспокоенным взглядом, Ватари отказался, сказав, что сам позаботиться о своём знакомом. Служащий пожал плечами и прошёл мимо, но Ютака явственно ощущал его взгляд, буквально прожигающий спину. Быть может, то был вообще не служащий, а детектив в штатском, подумал Ватари.       Позволив Мибу опереться о себя, Ютака довёл того до нужного номера.       – Этот демон, похоже, сильнее, чем я думал вначале, – признался Ория, когда они оказались внутри. Он прислонился спиной к стене рядом с дверью, но не спешил отказываться от поддержки, напротив, сильнее повисая на Ватари.       А Ютака ощутил одновременно и неловкость, и какую-то неясную эйфорию. Сердце его бешено колотилось в груди. От волос самурая исходил тонкий аромат травяного шампуня, его горячее тело прижималось к нему, и… и… Хрен его знает, почему, но всё это резко ощущалось расшатанными нервами и почему-то кружило голову.       Доведя самурая до кровати, Ватари спросил, не надо ли ему чего и не вызвать ли «скорую», как и предлагал встреченный в коридоре работник отеля.       – Или, может, позвать Мураки? – спохватился тут Ютака, вспомнив, что неподалёку уже есть врач.       – Не стоит, – Ория невесело усмехнулся, – ему сейчас и без меня есть чем заняться.        Светловолосый шинигами не услышал здесь ревности, лишь участие.       – Вы не боитесь за него? – спросил Ватари.       – Боюсь я или нет, пытаюсь ли помешать очередному его безрассудству или нет, – всё едино. Мураки будет делать только то, что сам решит. Он ищет бессмертия и потому всё время играет со смертью.       – А вы?       – А я жажду покоя, – вздохнул самурай, удобнее устраиваясь на постели, но чувствуя себя по-прежнему гадко. Спустя несколько мгновений Ория произнёс: – Невозможно удержать на краю бездны того, кто жаждет преступить черту… – он помолчал и добавил, прикрыв рукой глаза, то ли из-за вновь накатившей дурноты, то ли из-за эмоций. – Только вашему другу, пожалуй, это под силу…       – Вы любите Мураки? – спросил всё же Ютака.       Он так и стоял рядом с кроватью, не решаясь уйти и бросить Мибу одного. С одной стороны это было хорошим предлогом, чтобы остаться (ведь тому действительно плохо), с другой – Ватари хотелось бежать прочь, чтобы не слышать ответов на свои вопросы, но и не слышать было невозможно.       – Конечно, люблю! – иронично усмехнулся Ория. – Я же говорил, он как солнце – притягивает всех и заставляет вращаться вокруг себя. Но даже солнце иногда перестаёт светить… – чуть тише произнёс самурай, и Ютака уловил в его словах боль. – А вы сами, Ватари-сан, – Мибу ненадолго убрал руку от глаз, чтобы видеть выражение лица собеседника, – какое солнце притягивает вас?       – Никакое, – поспешно ответил Ютака и, сам понимая, как неестественно это прозвучало, добавил: – Уже никакое.       – Полагаю, это ваш секретарь, – безапелляционно произнёс Мибу, шокируя своей прозорливостью, – но он не замечает никого, кроме Цузуки, не так ли? – Ватари неопределённо пожал плечами. Теперь он глядел в стену, пытаясь придать лицу отстранённое выражение, хотя внутри всё болело: самурай озвучивал всё то, что давно следовало озвучить самому себе. – Знаете, Ватари-сан…       Но что хотел сказать Ория, осталось неизвестно, так как его свело очередной судорогой. Тело Мибу выгнулось, и Ютака испугался, что это может быть эпилептический припадок, хотя сходство было отдалённое. Впрочем, тело самурая очень быстро расслабилось, а на лбу выступила холодная испарина.       – Мне кажется, вам всё-таки нужна помощь, – взволнованно произнёс Ватари. – Может, всё же позвать Мураки?       – Обойдётся! – категорично отрезал Ория. – Я бы почувствовал, если бы умирал, – добавил он примирительно.       – Вы не можете этого знать, – усомнился Ватари.       Самурай пожал плечами.       – В любом случае сейчас я не хочу никого видеть, тем более Мураки! – сказал он, добавив про себя, что аура демона, похоже, добралась и до него, если судить по внезапно нахлынувшей раздражительности и депрессии. – И вообще никого видеть!       Ватари следовало бы на это обидеться, но он, как ни странно, почувствовал лишь лёгкое раздражение тем, что гордость этого человека не позволяет ему принять чужую помощь.       «А может и не в гордости дело», – подумал он и решительно заявил:       – И всё-таки я не оставлю вас одного в таком состоянии! Я лишь предупрежу… Тацуми, – это имя неожиданно было тяжело произнести, – и вернусь. Запирать дверь от меня бесполезно, – улыбнулся шинигами, видя, как хмурится самурай. – Я всё равно пройду.       – Не сомневаюсь, – вздохнул Ория, и в его взгляде что-то изменилось, появилась какая-то обречённость, хотя тон был неожиданно мягок, пусть и не вязался со словами. – От богов смерти не скрыться.              Мибу Ория проснулся с первыми лучами солнца. Окно как раз выходило на восток, и сквозь щель в занавесках пробивался новый день.       Спазматические приступы вечером больше не повторялись, но чувствовал Ория себя странно, и потому шинигами наотрез отказался уходить. Так и коротал ночь с книгой, устроившись на противоположном краешке кровати, и сам не заметил, как уснул. Книга так и осталась лежать у него на груди. Мибу без особого интереса прочитал название и тут же выбросил из головы – что-то узкоспециализированное, научное, в чём он ничего не смыслил. Мураки тоже постоянно таскал с собой что-то подобное. Особенно в молодости, когда и покорил Орию своей целеустремлённостью, а потом стал пугать – ею же, и вынуждал тревожиться о себе постоянно.       Заставив себя не думать о докторе, Мибу просто рассматривал спящего. Сам шинигами, чьи золотистые волосы в беспорядке рассыпались по подушке, представлял гораздо больший интерес для самурая. Ория тяжело вздохнул. Было во всём этом, во всей этой ситуацией с поездкой сюда, во всём, что произошло следом, что-то неправильное, роковое, избежать чего Ория был не в силах, как, впрочем, и подозревал с самого начала, уже когда первый раз увидел бога смерти, приглашённого доктором в его дом.       Оба они, и он, и Мураки, вели специфическую жизнь в своём собственном мире, по своим собственным правилам. Про доктора это тоже было верно в некоторой степени, а, быть может, даже в большей, чем про самого Мибу. Однако смерть меняет всё. Неотвратимость её была прекрасно понятна и доктору, и самураю, и хорошо выучена ими обоими.       Вот только смерть, оказывается, может быть столь прелестной и притягательной, как и лежащий рядом с ним мужчина.       Ория склонился над шинигами, снимая с того очки и убирая вместе с книгой на тумбочку. Видимо, неосторожное движение разбудило Ватари. Открыв глаза, он увидел прямо перед собой лицо самурая и слегка опешил.       – Мибу-хан? Эм… – Он не знал, что говорить или делать. Самурай склонился над ним и цели его были вполне очевидны. Чужие губы находились в опасной близости от его собственных.       – Шшш… – Мибу лишь озорно улыбнулся. – Поправь меня, но, если я не ошибаюсь, ты хочешь этого не меньше меня. – И он наклонился ещё ниже, со вкусом целуя смущённого шинигами.       – Это неправильно, – прошептал Ватари, когда их губы ненадолго разомкнулись. Он старался держать себя в руках, хотя сердце его бешено колотилось, и более того он чувствовал, как учащённо бьётся сердце самурая, и это заводило ещё больше.       – Кто так сказал? – негромко осведомился Ория. – И кто об этом узнает?       А потом на Ватари обрушились его губы – умелые, бесстыдные; и руки – дерзкие и опытные. Ватари застонал, отдаваясь ласкам и не мешая себя раздевать, сам стаскивая одежду с мужчины. Отстранившись ненадолго, Ория вытащил из ящика тумбочки предусмотрительно припасённый тюбик любриканта.       – Ты знал? – ошеломлённо выдохнул Ютака.       – Догадывался, – слегка высокомерно ответил его неожиданный любовник, однако глаза Ории посмеивались, – ещё когда ты впервые появился во дворе моего ресторана.       – Это было весьма самонадеянно, – пробормотал Ватари, слегка смущённый подобным замечанием.       – Вовсе нет, – мягко возразил Мибу, осторожно подготавливая любовника. – Надеюсь, я не совращаю девственника? Хотелось бы оставить это прерогативу Мураки.        Ютака зарделся.       – У меня давно никого не было, – признался он. И помедлив под изучающим взглядом Ории, продолжил: – После смерти никого не было, я имею в виду.       – Как я посмотрю, загробное царство не самое весёлое место, – иронично проронил Ория, – раз такая красота пропадает даром, – произнёс он вдруг с нежностью, на которую Ватари даже не догадывался, что такой сдержанный человек способен, и овладел любовником, лишая того остатков скромности и здравого смысла.       Последний, впрочем, ещё трепыхался где-то на задворках сознания шинигами, когда тот подумал, что своего маньяка он нашёл. В хорошем смысле. Владелец борделя был весьма искушён в сексе, если не сказать развращён (особенно в понимании самого Ватари, действительно чувствовавшего себя подростком, которого лишают невинности), но при этом внимательным и ласковым. И мысль, посетившая всё же Ватари, о том, что они пытаются друг другом заменить кого-то иного, показалась крамольной. Это не было похоже на стремление забыться в чужих объятиях, скорее на искреннюю потребность излить скопившуюся неиспользованную нежность на того, кого хотелось защитить и избавить от одиночества, подобного своему собственному.              Ватари стоял перед раковиной и смотрел в своё отражение в зеркале. И чувствовал себя блядью. Вот так, без всяких эвфемизмов – просто блядью.       Не то чтобы он жалел о произошедшем, нет, ему понравилось, очень понравилось! Но всё закончилось и вряд ли повторится. Это неожиданное единение, которое Ютаке почудилось, когда он беззастенчиво отдавался самураю, не скрывая того удовольствия, которое тот ему доставлял, теперь казалось игрой собственного воображения на фоне хронического отсутствия личной жизни. Просто они оба имели неосторожность разоткровенничаться, рассказать про свои неудачи и разочарования – ничего удивительного в том, что в итоге они оказались в одной постели, стремясь разбить тоску. Но вряд ли им это удалось.       Темноволосая фигура, появившаяся в зеркале, заставила вздрогнуть и опустить взгляд. Смотреть на обнажённого самурая не было никаких сил. Беда состояла в том, что Ория Ютаке нравился. Понравился ещё тогда, в Ко-Каку-Ро, когда сражался с мальчиком. Ватари сперва очень волновался и переживал за юного эмпата, а потом вдруг понял то, чего не осознал сразу: Мибу, выглядевший неумолимым и непреклонным, с самого начала не намеревался причинять мальчику серьёзного вреда и все раны были не опасными даже для обычного человека, при своевременном оказании соответствующей помощи, что уж говорить про бога смерти, которого убить вообще непросто. И это при том, что Ория прекрасно понимал: кто перед ним. Если самурай и нанёс рану юному Куросаки, то только его гордости.       А уж когда Ватари узнал, что Мураки оставил Ории на попечении Асато… Бесценную вещь, за которой так долго гонялся, не доверяют на хранение абы кому. И слова, сказанные Орией, о том, много ли они знают о своём друге, тоже произвели на Ватари впечатление. Несмотря на свою отстранённость и эдакое превосходство над всеми, Мибу не был равнодушным. Он был способен оказать помощь даже тому, кем увлёкся его друг, не подозревающий об истинных чувствах самурая к себе.       – Пожалуй, надо собираться, если я хочу когда-нибудь покинуть этот город. – Мибу откровенно любовался золотистым водопадом волос, рассыпавшихся по спине шинигами и ниспадавшим чуть ниже поясницы. У самого Ории грива тоже была что надо, но столь изысканная роскошь не могла оставить его равнодушным. – Ты ведь за Киото отвечаешь? – Ватари вздрогнул, услышав голос Мибу над самым ухом, и вскинул глаза, чтобы увидеть самурая, заинтересованно разглядывавшего его в отражении. Ладони Мибу по-свойски легли на талию шинигами, уверено огладили живот и грудь, принялись ласкать соски. Сердце в груди Ватари подскочило… и неожиданно куда-то ухнуло.       – Не надо, – умоляюще прошептал он, когда одна рука самурая продолжила ласкать его грудь, а другая опустилась к паху бога смерти. Вместе с этим Ватари ощутил, как Ория прижимается к нему своим собственным возбуждением.       Ютака не хотел продолжения. И одновременно хотел этого больше всего.       – Когда будешь в очередной командировке в Киото, – услышал Ватари и понял, что закрыл глаза, непроизвольно поддаваясь назад и прижимаясь к самураю, чьи руки уже вовсю насиловали его (другое слово на ум не приходило, но и это не вызывало отвращения – слишком сладкими были эти действия), – навести меня. Ты всегда будешь желанным гостем в моем ресторане. О, – протянул Ория игриво, – ещё каким желанным!       Ватари удивлённо распахнул глаза, чтобы увидеть нежность и смешинки в глазах обычно такого невозмутимого самурая. Развернувшись к ласкавшему его любовнику, Ютака с каким-то безумным порывом подался вперёд, целуя Орию; бросился с головой в этот чувственный омут, утопая в потоках тепла и неги, и ощущая, как на душе становится спокойно, хотя его сердце так и готово было выпрыгнуть из груди от счастья.       Кажется, теперь он понимал, что имел в виду самурай, говоря о неизбежности произошедшего…              Проснувшись, Хисока увидел Цузуки, сидящего у его постели и внимательно изучавшего материалы этого расследования. Мальчик пошевелился, и Асато оторвался от чтения.       – Как ты себя чувствуешь? – участливо поинтересовался он.       – Вполне сносно, – ответил Куросаки, прислушиваясь к себе. Действительно, кроме неприятных воспоминаний, ничего не осталось: ни изнуряющей дурноты, ни головокружения, ею вызванного.       – Я даже заставил Мураки попросить Орию приехать сюда, – улыбнулся Цузуки.       Хисока огляделся, понял, что они одни, после чего произнёс хмуро:       – Тебе не следует здесь оставаться. Ты должен уехать отсюда! – улыбка исчезла с лица Асато, вместо неё появилось очень серьёзное и непреклонное выражение, которое мальчик до этого дня не видел. – Цузуки! – воскликнул Куросаки отчаянно. Он видел, прочувствовал тот ужас и ту боль, через которые прошла последняя жертва этого города. Подобное не должно случиться с его напарником! – Цузуки, послушай, ты должен уехать! Немедленно! Все мы…       Хисока внезапно оборвал сам себя. Асато больше не смотрел на мальчика, его взор был устремлён в окно. И хотя отсюда не был виден сам город, все помыслы фиолетовоглазого шинигами были заняты им, и Куросаки уже знал ответ, даже если Асато его ещё даже не сформулировал.       – Я не могу так поступить, – произнёс наконец Цузуки размеренно и спокойно. И очень уверенно. – С последней жертвой демон обретёт неимоверную мощь, и в результате смертей может быть ещё больше. И ты прав, ни с кем не должно происходить подобное! – Хисока даже вздрогнул. Его напарник перенял дар то ли Мибу Ории, то ли его самого, буквально прочитав мысли. – И потом, я не могу бросить Мураки. Подозрение в том, что это его рук дело, так и будет вечно висеть на нём. Не говоря уже о том, что его вполне могут убить за то, чего он не совершал.       – Ты и правда в этом уверен? – нерешительно спросил Куросаки.       Цузуки повернулся снова к нему и кивнул:       – Мураки не совершал этого, поверь мне, Хисока. Он согласился поехать сюда, чтобы уберечь меня от демона, а я хочу уберечь его от Тацуми и руководства нашего департамента.       – Это он тебе так сказал? – подозрительно поинтересовался мальчик.       Асато покачал головой:       – Нет, конечно. – Он ожидал возмущения или протестов со стороны напарника, но тот лишь понимающе кивнул. – Ты тоже думаешь, что он задурил мне голову? – неловко улыбнулся Асато.       – Нет, ты веришь в то, что говоришь. И в Мураки.       – А ты как считаешь?       Куросаки вздохнул, но всё же был вынужден признать:       – Не думаю, что это доктор. – Хисока размышлял о том, что Цузуки, несомненно, нужен доктору, ему лично, а не для демона. Каким бы Мураки ни был на самом деле, вряд ли бы он стал придумывать и реализовывать план, в котором он рискует лишиться желаемого из-за непомерных потребностей демона. А они были именно такими – Хисока как-то смог ощутить и это. Даже если предположить, что доктор заключил договор с демоном, согласно которому в итоге он заполучит Цузуки, риск слишком велик, так как велик соблазн, и потому такой вариант сомнителен. – Я боюсь за тебя, Цузуки, – произнёс Куросаки. – Этот демон… он… – мальчик поёжился, – совершенно немыслимое, невообразимое чудовище. – И вдруг добавил, приняв решение: – Я скажу Тацуми, что мне невозможно и дальше находиться здесь. А он не будет рисковать твоей безопасностью, и, по крайней мере, нас двоих отправят обратно в Мэйфу!       – Я не соглашусь и останусь, – на удивление спокойно возразил Асато, хотя мальчик ожидал от него всплеска эмоций.       – Цузуки! – снова воскликнул Хисока, но Асато тут присел на кровать и благодарно обнял напарника.       – Я всё понимаю, – сказал он. – И точно также не хочу, чтобы ты оставался здесь. Этот город причиняет тебе боль. Но сам я никуда не уеду, пока не покончу с демоном. Ведь я… я… – Цузуки, запнулся, дыхание его сбилось от нахлынувших эмоций, которые не укрылись от юного эмпата. Были тут и ненависть к себе, и удушающая горечь, и какая-то безысходность. – Ведь я – такое же чудовище!       – Не говори так, – попытался успокоить его Хисока, хотя и понимал, что не выйдет – корень таких чувств и такого отношения к самому себе крылся где-то в прошлом Цузуки, о котором мальчик ничего не знал.       – Мне Мураки рассказал… Но на самом деле я ничего не забывал, хоть и пытался сделать вид, что этого не было. Но я… – здесь горечи в интонации напарника появилось заметно больше, – Хисока, я не человек! – ошарашил он мальчика, похолодевшего от этих слов. – Моя мама встретила демона в облике прекрасного мужчины с фиолетовыми глазами. А потом родился я. И все окружающие это знали, подозревали, что я сын того человека, который, скорее всего, и не человек вовсе, потому… – голос Цузуки дрогнул, и он чуть сильнее сжал Хисоку, тщетно стараясь скрыть боль и чувство вины, – потому я и потерял и родителей, и сестру… всех… – кое-как совладав с собой, Цузуки посмотрел мальчику прямо в глаза и добавил то, что было и так уже очевидно: – Я не могу допустить, чтобы и Мураки погиб. Я вообще не хочу, чтобы кто-то погибал, особенно в лапах этого демона, такой страшной смертью! – А дальше он уже говорил со слезами в голосе. – Я не хочу больше никого терять! Я просто хочу, чтобы он жил, вот и всё!       Куросаки внезапно подумал, что, похоже, теперь он знает ответ на вопрос, что произошло с Цузуки в Киото. От тех эмоции, что сейчас раздирали его напарника, немудрено впасть в забытьё и прострацию, а ведь тогда он переживал всё это ещё острее. И всё по вине доктора, которого Асато тем не менее, тоже пытается спасти. И здесь Хисока вспомнил, как подслушал кусочек спора между Цузуки и Тацуми ещё в Мэйфу, до того как они заявились в дом к доктору. Асато говорил, что у Мураки тоже есть причина для его безумия. Тогда секретарь ответил, что это не повод ему всё прощать, и Цузуки отреагировал на это неожиданно странно: он вдруг смертельно побледнел, взгляд его потух и он упавшим голосом, в котором плескалась неясная боль, не понятая тогда ни секретарём, ни мальчиком, сказал:       – Не повод. Разумеется, нет. Ни для кого! Но он не делал того, в чём ты обвиняешь его сейчас!       Теперь всё встало на свои места. Как бы Цузуки не относился к Мураки, он помнил о его поступках, как, очевидно, и о своих собственных, невыразимо страдая от этого втайне от остальных.       – Я тоже никуда не уеду, – уверенно изрёк Хисока. – Потому что я тоже не хочу никого терять!              Как Хисока выяснил позже, остальные шинигами вместе с доктором ушли на медицинский форум, выискивать возможных похитителей.       Правда, предварительно Цузуки клятвенно заверил Тацуми, что никуда из номера не выйдет и дверь не откроет никому, а если случится что-то непредвиденное, чрезвычайное, вызовет Сорю – пусть тот разбирается в ситуации. Сэйичиро согласился, а Ватари подумал, как же прав был Мибу Ория, говорят, что секретарь слишком уверен в себе, полагая, что пока он приглядывает за доктором, – всё в порядке. Ведь даже Ютака мог придумать способ вытащить из номера Асато, что он и озвучил:       – А что, если в комнате появится Мураки, а мальчик ещё не придёт в себя и не сможет сказать, доктор это или его шикигами? – Ватари, впрочем, не подозревал доктора, но надо быть последовательным.       Ответ фиолетовоглазого шинигами поразил всех, включая доктора:       – Я и сам отличу одного от другого. С шики справиться не составит труда, а если явится сам Мураки, в нарушение договорённостей, тогда мне всё-таки придётся его убить, – твёрдо заявил Асато.       Тацуми, кажется, остался этим доволен, правда предусмотрительно ни на кого не глядел, а Мураки сохранял видимую невозмутимость, хотя и слегка побледнел. А от того, какими взглядами обменялись Цузуки и доктор, Ватари почувствовал себя странно. На лице Асато отражалась непоколебимая уверенность, но и боль, вид которой разрывал Ютаке сердце. Если предположить, что Цузуки влюбился в доктора (а мысль эта давно витала в воздухе, её просто все боялись озвучить), надо думать, что он почувствует, окажись Мураки столь низким лицемером и искусным актёром. И как тяжело будет Асато выполнить свой долг.       А Мураки просто легко улыбался, глядя на шинигами, и Ватари посетила та же мысль, что недавно Орию: из рук Цузуки доктор готов принять всё, даже смерть. И это было, наверное, самое жуткое во всей этой ситуации. Учёного аж озноб прошиб – ему вдруг подумалось, что Мураки полагает, что они могут его подставить и потому уже смирился и готов к смерти.       «А ведь осуществить это тоже несложно при желании!» – вдруг ужаснулся Ютака и приказал себе не спускать глаз с Тацуми.       Конечно, он никогда бы не заподозрил секретаря в вероломстве, но что, если тот совершит что-то ужасное в полной уверенности, что спасает Цузуки? Ведь Сэйичиро по-прежнему утверждает, что преступник именно доктор, и всё говорит в пользу этого факта. Что если Тацуми, не имея возможности поймать настоящего убийцу, опасаясь за жизнь Цузуки и будучи предвзято настроен против Мураки, подставит последнего, а Асато в полной уверенности, что его предали, убьёт доктора? Ватари поплохело. Он понял, что Мураки думает о том же, и поклялся не допустить произвола.       «Если Тацуми попробует совершить что-то непозволительное, я остановлю его!» – решил золотоволосый шинигами.       Провожая сегодня утром Орию, Ватари пообещал ему присмотреть за Мураки, в той мере, в которой за ним вообще возможно присмотреть. Оказалось, присматривать надо не только за ним.       Однако опасения Ватари были беспочвенными, и утро прошло без эксцессов.       Остальную часть дня Асато предложил провести, гуляя по городу, посмотреть достопримечательности. В конце концов, Кобе один из красивейших городов Японии – глупо сидеть в гостинице, а преступник может искать себе жертву в разных местах. В первую очередь, Цузуки хотел, конечно, уберечь мальчика от негативных эмоций и помочь забыть пережитый ужас.       Сперва они прошлись по улицам квартала Китано-тё, к которому, собственно, относилась и их гостиница. Они посетили и осмотрели дома в европейском архитектурном стиле, в которых когда-то, в конце девятнадцатого – начале двадцатого веков, проживали иностранцы. Построены они были, начиная с двадцатых годов эпохи Мэйдзи, и были весьма интересны для Цузуки.       Сам он в эти годы уже лежал в больнице деда Мураки, и не осознавал реальность, хотя даже будь он нормален, вряд ли бы ему выдалась возможность увидеть их при жизни.       Многие из них имели статус культурного достояния Японии и были превращены в музеи, где за умеренную плату можно было поглазеть на роскошные ковры, стулья с высокими резными спинками, изящные шкафы, настоящие камины, никогда невиданные японцами, за исключением, таких, конечно, как доктор Мураки. Где-то даже встретились рыцарские доспехи, используемые хозяевами в качестве украшения. И прочие элементы декора и непонятные для японцев предметы мебели, о назначение которых рассказывал Мураки.       Его особняк, построенный примерно в то же время, носил в себе следы всё той же викторианской моды и роскошества, поэтому Мураки чувствовал себя здесь, как дома, и гид из него вышел замечательный, даже секретарь заслушался, потом, видимо, поймав себя на этом, заявил, что всё то же самое они могут увидеть и в Замке Свечей, от чего Асато ощутимо передёрнуло, что не укрылось от Мураки. Пришлось Цузуки рассказать ему и про замок, и про его хозяина. Секретарь и тут не преминул ввернуть своё замечание, поведав, что Граф испытывает особое расположение к Цузуки, как бы намекая, что всяким там докторам следует умерить свои аппетиты и не тянуть руки, куда не следует. То, что грязные инсинуации Тацуми не остались для Мураки неясными, можно было понять по тому, как потемнели его глаза, приобретая стальной блеск. Секретарь из ревности готов был даже сосватать Асато за Графа, лишь бы не отдавать его доктору.       В итоге Асато решил не обращать внимания на выпады Тацуми и просто наслаждаться прогулкой.       Вернувшись обратно к гостинице, они поднялись к ботаническому саду Нунобики, где все постройки тоже были стилизованны в английском, но уже тюдоровском, стиле, демонстрируя интересные фахверки. Со смотровой площадки открывался великолепный вид на раскинувшиеся внизу деревья и реку, а в местном кафе был представлен огромный выбор травяных чаёв и пирожных, к вящему удовольствию Цузуки, для которого всё это неожиданно походило на свидание. Вот только помимо Мураки, не отходившего от него и всячески старающегося порадовать своего шинигами, прилагались ещё три няньки, один из которых здорово всем надоел своим занудством.       Хисока почти ничего не говорил за всю прогулку, ограничился лишь несколькими фразами, после чего от него быстро отстали, решив, что он не до конца отошёл от вчерашнего. На самом деле Куросаки наблюдал. Он чувствовал себя странно, словно обозревал и себя, и остальных, и всю картину со стороны: прекрасные места, в антураж которых Мураки прекрасно вписывался, в отличие от них всех; Асато, не сводящий с Мураки восхищённого взора, заворожено его слушающий, заваливая миллионами вопросов и восторгающийся, как ребёнок, всему увиденному. Правда, рыцарские доспехи и на мальчика произвели впечатление, хотя, по его мнению, всё это пустое расточительство, а Ватари даже решил уточнить, есть ли такие же в особняке Мураки, на что доктор ответил, что подобным металлоломом никто у них в семье, к счастью, не увлекался, чем изрядно порадовал слушателей (всех за исключением одного, конечно).       Не укрылся от Хисоки и мечтательно-задумчивый взгляд Ютаки, особенно, когда они закончили с архитектурными и дизайнерскими излишествами и принялись любоваться красотами природы. Мальчик видел, как рассеянно внимал учёный словам рассерженного секретаря о том, что треклятый доктор совсем вскружил голову наивному Цузуки. И внезапно, когда они шли к водопаду Нунобики, где в своё время ходил Тайра-но Киёмори со своими вассалами, Хисока вдруг всё понял, словно бы у него в довесок к эмпатии открылось ещё и сверхзрение, позволяющее заглядывать людям (и богам смерти) в сердца.       То, что на корабле было всего лишь увлечением, переросло для Цузуки в глубокое чувство: глубокое, светлое, но болезненное, потому что он стыдился его, а заодно и себя. Что касается Мураки, то, бесспорно, он не завлекал сюда аметистовоглазого шинигами, чтобы использовать в своих целях и заставить страдать, напротив, он приехал, чтобы искупить свою вину перед ним, пусть даже ценой собственной жизни, и это было, по мнению Куросаки, настолько очевидно, что удивительно даже, как другие этого ещё не поняли. Как сам он понял это только что?! Не укрылись от него ни ревность Тацуми, ни восторженная эйфория Ватари, и мальчик, неожиданно поняв, чем она вызвана, зарделся.       Хисока осознавал, что дело не только в том, что он пребывал в некоем медитативном трансе, наблюдая за происходящим, анализируя ситуацию, но и в том, что это место, вдали от города с его ужасным чудовищем, обладало, видимо, уникальной энергетикой, которая срезонировала с его собственной эмпатией, позволяя ему на расстоянии проникать в чувства и мысли даже тех, кто всегда был закрыт для его дара.       Цузуки и Мураки любили друг друга, но сомневались в ответном чувстве другого, терзая себя беспочвенными опасениями. Даже доктор растерял всю свою самоуверенность после Киото и теперь не знал, что сделать, чтобы вернуть расположение Асато, хотя тот был полностью и беспрекословно очарован доктором. Опасения Ватари, которые тоже открылись мальчику, о том, что секретарь может каким-либо образом подставить Мураки, чтобы устранить его, к счастью, были беспочвенными: Сэйичиро был достаточно благороден, чтобы не использовать подобные методы. Да, он был раздражён и зол на доктора; да, он по-прежнему его подозревал; да, он постоянно искал доказательства неискренности Мураки и… не находил их, сам иной раз забываясь и попадая под очарование этого человека, а потом злясь на самого себя. Однако Тацуми искренне стремился оберегать Асато от всех напастей… и так же искренне его любил уже много лет, не замечая чувств другого их коллеги по отношению к себе.       Разглядывая низвергающийся водопад, Хисока размышлял, а узрел бы он всё это, даже в этом месте, даже со своим даром, если бы всё так же был отягощён предубеждениями и жаждой мести? Произошедшее вчера что-то изменило в нём, заставив на время забыть собственные обиды, боль, разочарования и посмотреть вокруг на других людей, на их переживания. И он понимал желание Асато покончить с этим демоном, понимал и, хотя очень за него переживал, не мог не уважать – Цузуки безо всякой эмпатии умел видеть боль других, потому и ненавидел причинять её кому-либо.               Остаток дня прошёл по заранее спланированному сценарию: поужинав в небольшом уютном кафе, шинигами и доктор начали очередное путешествие по барам. Тацуми, Ватари и Хисока, невидимые ни для кого, следовали за Цузуки с доктором, надеясь, что таинственные похитители не обладают способностями Мураки и не узрят их.       На этот раз Цузуки не напивался, хотя и позволил себе несколько коктейлей, заставивших его заметно расслабиться и почувствовать себя непринуждённо. И вот уже он о чём-то рассказывает Кадзутаке, сидящему рядом за барной стойкой, и, смеясь, утыкается ему в плечо.       И в тот момент Хисоке не требовался ни дар, ни особая аура места, чтобы понимать, доктору от подобного поведения Асато и хорошо, и плохо. Безусловно, он мечтал о более тесных отношениях со своим прекрасным шинигами, но не в данный момент, когда даже не мог позволить себе к нему лишний раз прикоснуться.       Доктор Мураки, действительно, растерял изрядную толику уверенности. На корабле, как хорошо помнил мальчик, Мураки не стеснялся при всех обнимать, и лапать, и заигрывать с Цузуки. А иногда, оставшись с ним вдвоём, даже целовать его – это Куросаки остро почувствовал на водопаде, когда поток воспоминаний о растерявшемся, незнающим, что делать Асато, прижатом доктором к стене, который с ним бессовестно играл, захватил этого самого доктора. Тогда всё было иначе, он играл свою роль, продуманную и отрепетированную загодя. Но как бы он хотел поступать в тот раз по-другому, сожалея, что всё зашло так далеко, и он, возможно, своими руками испортил всё то, к чему он сейчас так стремился…              Мураки глаз не мог отвести от слегка раскрасневшегося от алкоголя, смеющегося шинигами. Он редко видел его таким, и тем ценнее были эти мгновения. Час был поздний и в кафе, никого, кроме них, ещё одного посетителя и бармена, негромко с кем-то разговаривавшего по телефону, вальяжно облокотившись о стойку, не было. А сам бар выходил окнами на небольшую тихую улочку, что создавало уют. В такое время людей на улице видно не было, да и из машин мимо проехала только карета «скорой помощи».       Подобная атмосфера прямо таки располагала к неторопливой интимной беседе, будь они действительно на свидании, а не на задании по поимке маньяка. Хотелось, чтобы это продолжалось подольше, но, во-первых, было уже поздно, а во-вторых, это был третий день их пребывания в Кобе, и он подходил к концу, а до полнолуния оставалось всего два дня.       «Тогда всё и решится, – думал доктор, – всё решится…»       Они сидели в небольшом баре-кафе, который им порекомендовали в первый день, тот самый, где можно было попробовать разные кухни мира, это не считая различных напитков, включая самые экзотические. Но Мураки в тот день казалось, что у всего горький привкус.       «Это горечь собственных ошибок, – мысленно усмехнулся он. – Ничего не поделаешь».       Так как в баре, помимо них, был ещё один посетитель, изредка заинтересованно на них поглядывавший, доктор, согласно договорённости, ушёл вперёд Асато, оставляя того на попечение невидимых Ватари и Хисоки, а сам оказался в не слишком дружелюбной компании секретаря.       Они шли на безопасном расстоянии и от Цузуки, и от следовавших за ним шинигами и молчали. Мураки при этом старался не замечать взгляда, которым его сверлил Тацуми, прекрасно осознавая его природу.       – Что если похититель не клюнет на Цузуки? – впервые за всё время, проведённое здесь, усомнился Сэйичиро, нарушая неуютное молчание.       – Если вам интересно моё мнение, – сухо отозвался доктор, – то он уже клюнул и теперь планирует как бы половчее его выкрасть. – У Кадзутаки действительно было очень плохое ощущение того, что вокруг них что-то незримо изменилось.       «Хотя, возможно, это всего лишь усталость и влияние ауры демона», – осадил он сам себя. Действовать следовало осторожно и избегать поспешных решений и поступков.       Однако в тот раз обошлось без происшествий. Как и на следующий день, прошедший ровно также. А это были уже четвёртые сутки и следовало начинать беспокоиться. А вдруг преступник и правда уже заполучил свою жертву и теперь просто ждёт полнолуния? А ещё, возможно, наблюдает за ними и посмеивается над их жалкими потугами. Именно об этом размышлял Кадзутака, входя тем вечером в отель, и потому, разумеется, не слышал, как Тацуми, уведя Цузуки в сторону, сказал ему, пользуясь тем что Хисока и Ватари ушли вперёд, а Мураки поотстал:       – Доктор весьма расположен к тебе, если хочешь, можешь это использовать.       – Что? – не понял Асато, уставившись на секретаря.       Сэйичиро тоже беспокоился. Что-то шло не так, а что ещё сделать, он не знал. Если здесь замешан Мураки, оставался лишь один, самый последний, способ это выяснить. И секретарь озвучил этот способ:       – Если ты подыграешь ему – мы быстрее узнаем правду.       – Подыграть? – Цузуки непонимающе нахмурил лоб.       – Ответь на его ухаживания, – пояснил секретарь. – Сделай вид, что заинтересован в нём.       До Цузуки тут дошло, о чём говорит коллега. Фиолетовоглазого шинигами аж передёрнуло от отвращения. Вот уже второй вечер он был опьянён событиями, их прогулками, беседами с доктором, его взглядами, жестами. Второй день он ловил маньяка, но при этом витал в облаках, в романтических чувствах, и ему казалось, так будет всегда. Да, маньяки и задания будут другими, но всё остальное останется по-прежнему, и доктор будет рядом. А как же иначе?       И вот его жестоко спустили с небес на землю.       – И как далеко я могу зайти в подыгрывании? – зло спросил он.       Тацуми помедлил немного с ответом, глядя Асато куда-то за спину, а потом спросил напрямик:       – А как далеко бы ты хотел? – Но Цузуки от негодования не знал, что ответить, и секретарь неожиданно продолжил: – Можешь зайти так далеко, как пожелаешь.       – О чём речь?       Асато даже не сразу понял, что вопрос задал доктор, так велико было его негодование грязными инсинуации Тацуми, который завуалированно предложил коллеге переспать с Мураки. Одарив доктора горящим взором (Цузуки просто не успел смягчить его, как и подобрать подходящих случаю слов), он убежал к лифту. Тацуми, разумеется, тоже оставил вопрос доктора без ответа, приводя Кадзутаку в замешательство.       В лифте, пока они поднимались, стояла гнетущая тишина. Эмоции Цузуки били через край, в то время как секретарь хранил загадочный вид.       Мураки вышел раньше, он жил ниже, на этаже для курящих.       Некоторое время, пока в лифт садилась супружеская пара, нажавшая кнопку одного из последних этажей, Асато наблюдал напряжённую спину удаляющегося по коридору доктора, запоздало соображая, что тот мог принять его негодование на свой счёт. В самый последний момент Цузуки нажал кнопку открытия дверей и умчался вслед за уже скрывшимся в своём номере доктором.       Цузуки надо было многое сказать Мураки. Слова Тацуми оскорбили и одновременно напугали шинигами. Впервые и он сам пришёл к мысли, что из неприязни к Мураки секретарь может устроить… Нет, не подлость, помыслить так о своём коллеге Асато не мог, но, как минимум, какую-либо неприятную вещь. Мураки уже подозревал богов смерти в том, что они готовят для него подставу. Он с самого начала мыслил в этом ключе, и теперь Асато понимал, чем это вызвано. Он должен был сказать доктору, что всё будет в порядке: он никому не позволит его подставить, ни причинить вред. Он хотел, чтобы Мураки знал это и верил ему.       Доктор открыл по первому стуку, словно переступив порог, так и стоял у двери. И, увидев его, Цузуки забыл все слова, встретившись с ним глазами. И остальные шинигами, видевшие застывшего посреди коридора Асато со взором, устремлённым на доктора, были достаточно прозорливы, чтобы догадаться, чем всё это закончится.       Звук закрывшихся дверей лифта, заставил Цузуки вспомнить, что здесь они могут быть не одни, и шагнуть в комнату, вынуждая слегка изумлённого Кадзутаку попятиться. Цузуки прикрыл за собой дверь. Повисла тишина. Где-то раздавались звуки, голоса, шум проезжающих в отдалении машин, но здесь сейчас было тихо, и, кажется, можно было услышать биение их сердец.       Асато всё никак не мог оторвать глаз от доктора. Похоже, он застал его в минуту душевной слабости: доктор выглядел уставшим, сбитым с толку, уязвимым, сбросив маску невозмутимости, не притворяясь более всесильным, и ненадолго забыв про гордость, но оттого лишь более прекрасным. И Асато опять с щемящей тоской вспомнил, что Мураки всего лишь человек, он ни один из них, и его жизнь висит на волоске лишь от того, что они притащили его в это место; что он может умереть в любой момент – сколько раз Цузуки уже сталкивался с этим? – и что слова, которые шинигами всё бережёт для подходящего случая, так и останутся невысказанными. Только, что он хотел сказать, Цузуки по-прежнему не помнил. Вместо этого он протянул руку, убирая от лица доктора прядь, падавшую на здоровый глаз. Волосы доктора, обычно аккуратно уложенные, сейчас находились в беспорядке, словно он в отчаянии взлохматил их.       Кадзутака непроизвольно вздрогнул. Видя жест Цузуки, он ждал этого касания и не верил в него. Был уверен, шинигами уберёт руку в последний момент, извинится и уйдёт. Но Цузуки остался. Более того, он неожиданно обнял его за шею, прижимаясь к доктору, от чего у Мураки пошла кругом голова. Это не могло быть реальностью. Близится полнолуние, вот он, видимо, и бредит. Но шинигами был реален, его тело – горячее, а в груди бешено трепыхалось сердце.       – Цузуки, – выдавил Кадзутака, чувствуя нахлынувшее возбуждение, – если ты не прекратишь меня искушать, я не смогу удержать себя в руках.       Асато поднял голову, заглядывая доктору в глаза, и произнёс, неожиданно для самого себя, но при этом совершенно искренне:       – Я не хочу, чтобы ты держал себя в руках.       Эта фраза стала спусковым крючком тому напряжению последних дней и недосказанности, что копились между ними. Кадзутака толкнул Асато к стене, прижимаясь к нему всем телом и впиваясь в губы голодным поцелуем. Цузуки застонал ему в рот, плотнее прижимаясь к доктору и только сейчас осознавая, что шёл сюда именно за этим…       Несмотря на необъятных размеров номер, им в нём было тесно. Иначе чем объяснить то, что прежде чем добраться до постели, они пересчитали все углы и выступы? Пиджак Цузуки остался на длинном столике, том самом, где ещё недавно Мураки раскладывал карту города. Пиджак самого доктора упал рядом, а галстук повис на вернувшемся на место телевизоре. Рубашка что одного, что другого тоже валялись, где ни попадя.       – Цузуки, – тяжело дыша, прошептал Кадзутака, прижимаясь обнажённой кожей к груди Асато, тоже обнажённой, – у меня нет смазки… я не думал…       – Плевать!       – Тебе будет больно.       – Плевать! – И всё это не прерывая лобзаний.       Не расцепляя объятий, Кадзутака подвёл Цузуки к прикроватной тумбочке.       – Подожди, – хрипло произнёс он, вынимая из ящика аптечку и копаясь в ней. Цузуки тем временем не прекращал покрывать поцелуями шею и плечи доктора.       – Ты с ума меня сводишь! – выдохнул Мураки, готовый забыть обо всём и взять шинигами прямо так и прямо тут. В штанах давно уже было жарко и тесно.       – Не могу ждать, – посетовал Асато. – Не знаю, что со мной.       Даже на корабле, разморённый ласками доктора, Цузуки не чувствовал такого безумного, неконтролируемого желания. Судя по ответной реакции, с доктором было то же самое – оторваться не было никаких сил, им всё было мало, они не могли насытиться друг другом, не могли остановиться даже на миг, будто бы это их последний день вместе.       Наощупь вытащив из аптечки мазь от шрамов (Кадзутака пользовался ею в надежде избавиться от следов своего неудачного приключения в Киото), Мураки сдёрнул с кровати покрывало, швыряя его на пол вместе с россыпью подушек. Он кинул мазь на кровать, а затем толкнул туда же Асато, нависая сверху. Сложнее оказалось справиться со штанами: застёжки не поддавались, пальцы не слушались, да и любовники в спешке мешали друг другу.       Несмотря на крайнюю степень возбуждения, Кадзутака старался сдерживать себя, и когда осторожно готовил Асато, и когда наконец лишил шинигами девственности. Цузуки стонал в голос и нетерпеливо подавался вперёд, плотнее насаживаясь сперва на пальцы, потом на член любовника. И пофиг, что больно, удовольствие, что доставлял ему доктор, было несоизмеримо выше, и хотелось больше и дольше. Цузуки выгибался под доктором, с пылким неистовством отвечал на поцелуи и ласки, подавался на встречу, двигаясь в унисон с любовником, и даже в порыве чувств расцарапал доктору спину. От такого умопомрачительно сладкого безумия, Кадзутака готов был кончить в любой момент, но всё же сперва довёл до пика Цузуки, лишь потом отпуская себя и забываясь в ослепительной пучине оргазма.       – Асато, – простонал доктор имя любимого. До этого он называл его так только мысленно, да пару раз в лаборатории. Но теперь Мураки имел на это право, теперь Цузуки принадлежал целиком и полностью ему.       Опалённые страстью, обессиленные они ещё долго лежали, обнявшись, и Мураки осыпал любовника невесомыми поцелуями, пока тот не уснул в его объятиях, и впервые в жизни чувствовал себя счастливейшим из смертных. Они оба.              Асато проснулся от того, что солнце нестерпимо светило в лицо. Занавески не были задёрнуты, и теперь в комнате хозяйничал новый день.       От воспоминания о произошедшем у Цузуки сердце стремительно ухнуло вниз, а потом также взмыло до небес. Подумать только, он и доктор!       Несмотря на своё явное влечение к доктору, Асато не мог и помыслить о подобном развитие сюжета, – всё-таки слишком многое между ними стояло, и в первую очередь недопонимание и взаимные обиды, недоверие, которые лишь усилились в этом городе.       Цузуки повернул голову. Мураки лежал рядом – безмятежный, прекрасный. К нему хотелось прикоснуться и одновременно не хотелось тревожить его покой. Однако тот проснулся сам, почувствовав движение рядом.       – Мы проспали, – сказал он, видя, как вставшее солнце заливает окно, – тебя скоро будут искать.       – Меня незачем искать, они и так знают, где я.       «И то, чем мы занимались», – добавил он про себя, при этом невольно краснея и выдавая свои мысли.       Кадзутака понимающе усмехнулся.       – Не жалеешь?       Вместо ответа Цузуки потянулся к его губам, а потом стянул лёгкое одеяло и, обнажив доктора, принялся целовать его тело. Мураки не мешал ему в этом, предпочитая наслаждаться смелыми действиями любовника. С утра Кадзутака был возбуждён не меньше, чем вчера, но избегал проявлять активность. Он боялся, что мог что-нибудь повредить Цузуки – всё-таки неистовство их действа чересчур для неопытного Асато. Тот, впрочем, никак не выказывал дискомфорта и сам полез на любовника. Мураки ему позволил всё и был готов позволить много больше. Честно говоря, он был уверен, что Асато сейчас захочет сам взять его, и был вовсе не против (Цузуки он мог позволить то, что никогда не позволил бы даже Ории), но Асато ограничился лишь тем, что нашёл в кровати тюбик мази, используемой ими в качестве смазки, и, подготовив себя и обильно смазав доктора, сам опустился на его член.       Кадзутака застонал от ощущений и не преминул спросить с лукавой улыбкой:       – И откуда же это мы знаем такие позы?       – Ну, я же смотрю фильмы, – слегка смутился Асато, осторожно опускаясь и прислушиваясь к себе.       – И какие же это фильмы ты смотришь? – неподдельно восхитился Кадзутака ответом.       – Не те, про которые ты думаешь! – рассмеялся Цузуки. – Во всяких любовных дорамах и иностранных фильмах тоже, знаешь ли, многое показывают! – Цузуки закусил губу, неуклюже замирая. Похоже, он всё-таки погорячился.       – Мне начинает казаться, что ты меня водишь за нос и вовсе не так невинен, как хотел казаться.       – Я не…       – Я знаю, – тепло произнёс доктор, притянув шинигами к себе за шею, – ты не умеешь притворяться. – Сказав это Мураки перевернулся, подминая бога смерти под себя и накрывая его своим телом, плотно прижимаясь кожа к коже и ощущая ответный отклик в частом дыхании партнёра. – Не жадничай. Мы ещё всё успеем. – Цузуки явно поспешил со сложной постельной акробатикой или просто недостаточно себя подготовил, да и с нормальной смазкой у них по-прежнему была проблема. – Я теперь так просто от тебя не отстану, Асато, – заверил его Кадзутака. Соприкоснувшись лбами, вжимаясь до боли, он пообещал: – Никому тебя не отдам!        Сегодня не было необходимости в опьяняющей страсти, они уже утолили любовный голод, что снедал их так долго, и Кадзутака собирался показать Асато, вряд ли получившему ночью полноценное удовольствие, настоящие нежность и наслаждение.              Тацуми мрачно постучался в дверь номера доктора Мураки. Тот открыл довольно быстро и находился, по мнению секретаря, в безобразно хорошем настроении, одарив незваного гостя благосклонным взглядом, которым он до этого никогда не одаривал ни одного шинигами. Хотя нет, пожалуй, одного всё-таки это касалось, и насчёт него Сэйичиро и пришёл сюда с утра пораньше.       – Цузуки случайно не у вас? – сухо осведомился он.       – Цузуки не случайно у меня, – радостно выдал Кадзутака, и во взгляде секретаря проскользнуло что-то вроде ненависти.       Доктор был в халате со слегка влажными волосами, а из душа доносился звук включённой воды, что давало полную картину происходящего здесь. Хотя Тацуми и так знал, чем, очевидно, должен был закончиться вечерний порыв его аметистовоглазого коллеги.       – Мы ждём вас за завтраком, – продолжил он. – Есть серьёзный разговор.       Спускаясь в один из ресторанов отеля, Асато внезапно ощутил смущение: он вдруг ясно осознал, что остальные наверняка догадываются, где и как (и, главное, с кем!) он провёл эту ночь. Хотя вопрос «как» тут основополагающий – всем понятно, что он не чай с доктором пил всю ночь напролёт и не вёл задушевных бесед. А потому Цузуки боялся поднять глаза, чтобы не встретить осуждение в чьём-либо взгляде. Он был в прекрасном расположении духа и не хотел, чтобы кто-то это испортил, хотя, однозначно, всё портила сама ситуация, в которой они находились.       Впрочем, будь он посмелее, заметил бы, что Ватари мечтательно смотрит куда-то перед собой, мало замечая настроение окружающих, Хисока был погружен в свои мысли, а Сэйичиро сверлил любовников, впервые сидевших за общим столом рядом друг с другом, нечитаемым взглядом, и по его лицу нельзя было понять эмоций. Кадзутака же взирал на всех со спокойной благосклонностью, которая, впрочем, быстро рассеялась, стоило секретарю начать разговор:       – У нас проблема: время, отведённое на расследование, заканчивается, а у нас никаких подвижек.       – Как я уже говорил, мне всё это не понравилось с самого начала, – негромко обронил Хисока.       Мураки тоже нахмурился, вмиг становясь серьёзнее, но промолчал, остро ощущая, что сейчас всё сказанное им точно будет использовано против него.       – У нас осталось не так много времени, – продолжал Тацуми, – чтобы… чтобы изобличить преступника. – Невысказанная им фраза «чтобы использовать Цузуки как живца» осталась невысказанной, но понятой всеми присутствующими. Вместо этого он добавил: – И вполне вероятно, что похитители не клюнули на нашу уловку и выберут (а может уже и выбрали) другую жертву. И тогда… – он неловко оборвал фразу. Что будет в этом случае, Сэйичиро не знал.       – И тогда, как сказал Мибу-хан, у нас будут большие проблемы, – произнёс Ютака.       Услышав в голосе или интонации учёного, когда тот произносил имя Ории, что-то необычное, Мураки с интересом посмотрел на него, но подумал, что ему почудилось. Полнолуние приближалось, и его восприятие действительности менялось. Пик приходился на шесть утра следующего дня, но его влияние Мураки ощущал уже сейчас.       – Как бы ужасно это не прозвучит, – вдруг заговорил Хисока, – но я бы предпочёл столкнуться с демоном, чем рисковать Цузуки.       Асато молчал, упрямо сжав губы и уставившись в тарелку. И лишь глаза его пылали. Мураки незаметно коснулся под столом его колена, призывая Асато успокоиться. Цузуки поднял взгляд на секретаря и заговорил уверенно и категорично:       – Я не собираюсь отказываться от начатого. Наше преимущество в том, что мы можем быть невидимыми. Так давайте светлое время суток потратим на то, чтобы обыскать все подозрительные дома в северной части города.       – Это всё равно, что искать иголку в стоге сена, – попытался возразить Сэйичиро.       – Значит, будем искать! – запальчиво выдохнул Цузуки. – Я не понимаю, почему мы раньше не стали её искать?!       – Асато! – предупредительно произнёс доктор, призывая шинигами говорить тише. Забывшись, он назвал его по имени, хотя и обещал себе пока избегать этого в присутствии коллег Цузуки.       – А вечером, – продолжил Цузуки, снизив тон, – я опять пойду гулять по барам. – Он помедлил, окинув взором всех присутствующих по очереди, и добавил твёрдо: – Один!       – Цузуки! – воскликнул секретарь, но тот отрезал категорично:       – Не спорь. Я пойду один. Ватари и Хисока будут незаметно приглядывать за мной, а Тацуми и Мураки – держаться в стороне, как и договаривались в самом начале.       – А если доктор выкинет какой-нибудь номер? – не унимался Тацуми. – Исчезнет, например, у меня из-под носа? И телепортируется к тебе?       – Хисока почувствует это.       – А если с ним опять что-то случится?       Говоря это, Сэйичиро даже не подумал, как болезненно на это отреагирует мальчик: звучало так, будто от него было больше проблем, чем пользы. Цузуки тоже это не понравилось. Он ободряюще глянул на мальчика, а потом повернулся к Мураки, и взгляд его посуровел. Асато помнил прошедшую ночь и нежность, которую дарил ему доктор, и не верил в его виновность, но он всегда слыл наивным идиотом, которого легко одурачить. Он слышал это неоднократно в прямой или завуалированной форме, а потому всегда во всём сомневался. Впрочем, Цузуки был не настолько наивен: он не понаслышке знал о вероломствах и предательствах, так как слишком давно жил. Он многое видел и допускал вероятность любого развития событий, а потому сейчас то, что он собирался сказать, он предварительно обдумал и взвесил:       – Если случится что-то неординарное, если Хисока потеряет сознание, а доктор появится внезапно, нарушая договорённости, я убью его. Мураки, если ты предашь меня, я убью тебя! – Несмотря на испытываемую им боль, голос Цузуки не дрогнул. Он словно выносил вердикт, причём самому себе… Он всё для себя решил: если он всё же обманулся в этом человеке, если позволил ему жить дальше, вместо того, чтобы оборвать его существование ещё в Киото, если он позволил ему снова убивать, да ещё и таким немыслимым, чудовищным способом, он убьёт доктора… А вместе с ним и себя…       Кадзутака лишь кивнул в ответ на слова фиолетовоглазого шинигами. Он по-прежнему опасался провокации со стороны секретаря, но почему-то теперь был уверен, что не попадётся на неё. Доктор ощущал эйфорию и абсолютное всесилие – так на него повлияло приближающееся полнолуние, но сейчас он этого не понимал, и был уверен, что справится со всем: и Цузуки защитит, и демона приструнит, и обыграет ревнивца-секретаря!       И, наверное, лишь Хисока с пугающей ясностью осознавал происходящее. Он не пользовался сейчас своим даром, но всё равно понимал. Его напарник не просто так настаивал на том, чтобы Тацуми сопровождал доктора. Дело было вовсе не в недоверии. Секретарь был в их компании второй по силе, после самого Цузуки. А потому был способен не только справиться с доктором, окажись тот лицемером и злодеем, но и защитить его от настоящего преступника. Вероятность, что Сэйичиро убьёт Мураки из ревности, Асато, в виду собственного благородства, не рассматривал. А может, точно знал, что Тацуми так не поступит, всё же они были когда-то напарниками. И вот теперь Цузуки доверял ему самое ценное, что у него было – жизнь доктора. Точно так же, как сам Хисока всеми силами хотел отговорить Цузуки от безумной затеи, дабы тот не рисковал, точно также Асато стремился вывести из-под удара доктора. Человека. Смертного.       Понимал Хисока и то, почему Асато настаивает на том, чтобы изображать жертву – если его похитят, его тяжело будет убить. И за то время, что существо будет утолять с ним свою кровожадность, его успеют найти и, как, видимо, планируется, покончить с демоном. Хисоку передёрнуло от ужаса. Если преступнику удастся оглушить, обездвижить Цузуки, и они будут долго его искать… Что с ним будет? Даже если он не погибнет, что с ним успеет сотворить этот монстр, что притаился где-то в столь красивом городе и ждёт своего часа? И сможет ли потом доктор излечить раны, не физически, но душевные своего любимого?       Мальчик, хмурясь, посмотрел на Мураки, подумав, что того, наверное, занимают те же мысли. Однако на лице доктора читалась явная готовность бросить вызов всему миру и всем демонам Ада. Вид секретаря был не менее воинственный, да и Ватари, внезапно забыв про свою мечтательную отстранённость, не отставал. И мальчик ощутил какую-то тоску и щемящее чувство страха, что они все, и он сам в том числе, могут наломать дров и натворить ошибок…              Было глубоко за полночь, когда Цузуки сидел в небольшом баре-ресторане. Они уже в нём как-то были, один раз, кажется. Асато точно не помнил. За эти дни они облазили такое количество питейных заведений, словно задались целью перепробовать все алкогольные напитки в них, что уже в глазах рябило от ярких неоновых вывесок и разноцветных коктейлей. Бармен тем временем увлечённо рассказывал ему как раз об экзотических напитках и блюдах, которые они здесь предлагают.       – Самое лучшее карри можно попробовать только у нас! – похвалялся он. – Мой друг занимается поставками, он привозит из Индии самые лучшие специи.       – А мексиканская кухня у вас тоже есть? – спросил Асато.       Он не знал, почему вспомнил именно о Мексике, да и слушал последовавший рассказ о гастрономических изысках этой страны в пол уха. Он очень устал за этот, как казалось, бесконечный день. Конечно, он не планировал напиваться во всех до этого посещённых местах, но должен был отведать хотя бы один напиток, и теперь Асато клонило в сон. Он не ощущал себя слишком пьяным, но осознавал, что даже в таком состоянии представляет лёгкую добычу для похитителей, кем бы они ни оказались. Если, конечно, он их встретит.       «Скорее бы встретить, – с тоской подумалось Цузуки. – Быстрее бы это всё закончилось!»       – Вам налить ещё? – любезно осведомился бармен, видя опустевший бокал его клиента.       Цузуки тоже уставился на оный и зачем-то кивнул. Ярко-малиновое пойло, что сейчас смешивал для него бармен, Асато не понравилось, но уходить вроде рано, да и нет сил.       Они сегодня обыскали не полрайона, и даже не четверть, но совершенно вымотались. И всё безрезультатно: никаких намёков ни на присутствие затаившихся демонов, ни на распоясавшихся маньяков. Видимая тишь да гладь.       Прогресса не предвиделось и вечером: Цузуки посетил все подобные заведения в том районе, откуда пропали все жертвы, и никто им не заинтересовался. Это был последний бар, а похищать бога смерти никто опять-таки не спешил. Асато пытался придумать, что можно ещё сделать, но, измученный за день мозг, к тому же залитый алкоголем, отказывался ему в этом помогать.       Кроме него, тут был ещё один посетитель, неспешно подтягивавший свой напиток в дальнем углу, да Ватари с Хисокой, невидимые, дежурили у дверей. Секретаря и доктора нигде видно не было. Но так и задумывалось.       Вздохнув, Асато расплатился и поднялся. Был второй час ночи, когда он выходил, улицы опустели, и, как ни прискорбно это признавать, маньяк, похоже, наметил себе и, возможно, даже уже похитил другую жертву.       И тут сердце Асато ёкнуло: второй посетитель бара вышел следом за ним и направился в ту же сторону. Упустить этот шанс было нельзя.       – Я знаю его, – прошептал Ютака мальчику, видя, как мужчина, подходит к Асато и что-то ему говорит, – он работает в баре нашей гостиницы. Я видел его, когда мы… м-м… когда зашёл туда как-то вечером, – быстро поправил себя учёный, едва не проболтавшись про их посиделки с Орией.       Всё сходилось: сотрудник отеля, который за всеми наблюдает, со всеми общается, подспудно выуживая необходимую ему информацию, и которого тяжело в чём-то заподозрить, потому что кто-то обеспечивает ему алиби. И даже те странные взгляды, что он бросал на них с Мибу, теперь, как будто, были ясны.       «Мы были вдвоём, – думал Ватари, – потому он ничего и не предпринял».       И он, и мальчик, вооружённый пистолетом, были наготове.               В это время Мураки коротал вечер в обществе секретаря, что само по себе было пыткой, а доктору к тому же приходилось внимательно всматриваться в происходящее вокруг и вслушиваться в себя, определяя местонахождение Цузуки. Однако всё было спокойно. Они следовали на таком расстоянии, что ни Асато, ни вероятный похититель их бы не заметили, даже учёный с мальчиком были слишком далеко. Ватари, кстати, несколько раз присылал секретарю смс-сообщения, где рассказывал о происходящих событиях, а точнее об их отсутствии. И с каждым разом, как Асато покидал очередной бар, а сообщение «караул! убивают!» не приходило, доктор вздыхал с облегчением. Как бы жестоко это ни звучало, Мураки готов был пожертвовать незнакомцем и встретиться лицом к лицу с исчадием ада, вместо того чтобы рисковать Асато.       «Будь последователен, – осадил, впрочем, Кадзутака сам себя. – Против демона выйдешь не ты один, Асато тоже кинется в бой и снова будет в опасности! Но я смогу его защитить», – убеждённо кивнул доктор своим мыслям.       – Мне кажется, вы слишком расслабились, доктор, – услышал он неожиданно голос секретаря. За весь этот вечер они едва ли обменялись парой слов, что Мураки вполне устраивало.       – А вы слишком самоуверенны, – не остался доктор в долгу.       – Что вы имеете в виду? – потребовал объяснений Сэйичиро.       – Всю вашу затею, – просто ответил Кадзутака. – Вот только что я сказал, что Цузуки покинул бар, и теперь вы идёте за мной. Вы не думаете, что я могу вас обмануть. Что если я заведу вас куда-нибудь и…       – Попытайтесь воспользоваться мной? – осведомился Сэйичиро. – Вы уже дали понять, что ваше чувство прекрасного не распространяется на меня. – Доктор хмыкнул. – К тому же вам меня не провести, я внимательно за вами наблюдаю!       – Я за вами – тоже, – заверил Мураки собеседника.       Они обменялись недоверчивыми взглядами и продолжили путь.       А потом от Ватари пришло сообщение, заставившее брови секретаря полезть на лоб.       – Что, – ехидно осведомился доктор, – Цузуки уже насилуют, а вы удивлены, что это не я? – Разумеется, Мураки не думал ничего подобного. Он знал, что Асато всё также движется в сторону отеля, а потому не волновался.       – Ватари говорит, бармен из нашего отеля догнал Цузуки.       Мураки мгновенно напрягся:       – И?       – И ничего… – Голос секретаря впервые за эти дни звучал растерянно. – Идут, болтают.       – И похищать его никто не собирается? – на всякий случай уточнил Кадзутака.       – Похоже, что нет. Пока что нет…       Дальнейший путь они проделали в тревожном ожидании, но, по мере того, как похожий на океанический лайнер отель приближался к ним, беспокойство отпускало доктора: ни похитителей, ни ожидаемой подставы от секретаря так и не последовало.       В лобби они встретились с остальными шинигами, и Асато поведал, что да, стоило ему выйти на улицу, как его нагнал молодой человек, да, оказалось, что он работает здесь барменом, что он узнал в Цузуки одного из постояльцев отеля и просто захотел узнать, как ему понравился их город, заодно рассказал, что ему позвонил друг и неожиданно попросил срочно его подменить.       Когда Цузуки закончил рассказ, все некоторое время молчали, а потом Сэйичиро подвёл неумолимый итог:       – Итак, эту партию мы проиграли. – И, помедлив, добавил: – Идите спать, неизвестно, что нас ожидает утром.       Асато и Мураки обменялись взглядами, и Тацуми без лишних слов догадался, что один доктор и один шинигами будут коротать эту ночь не в одиночестве, и неожиданно сам для себя произнёс:       – Доктор, можно вас на минутку?       Бесстрастный взгляд секретаря ничего не выражал, и Цузуки решил, что опасаться нечего. Вполне возможно, Тацуми хочет извиниться за свою подозрительность, но стесняется делать это при свидетелях. С этими мыслями Асато шагнул в кабину лифта вместе с Ватари и Хисокой, намереваясь подождать Мураки на его этаже. Он не думал, что у него сегодня будет желание и силы заниматься любовью, но провести эту ночь он хотел с Мураки. Тацуми прав, никто не знает, что будет утром…       Когда двери лифта закрылись, Мураки вопросительно посмотрел на секретаря. Выглядел, впрочем, доктор вполне благосклонно. Это дело подходило к концу, а его пока не подставили и не убили. Разумеется, всё ещё может быть впереди, но, кажется, подозрения с него сняты. А демон… что ж придётся разбираться с ним. Всё это расследование, да и вся эта затея с самого начала была несуразной, несусветной глупостью, и наивно было ожидать, что она увенчается успехом. Удача уже в том, что они все живы-здоровы, и обошлись лишь нервами, да лишними седыми волосами. Боги смерти, правда, не стареют, а в шевелюре самого Мураки редкая седина не была заметна.       «Спасибо матери за столь экзотический цвет волос», – усмехнулся мысленно доктор.       – Мураки-сан, – начал Тацуми, убедившись, что их никто не слышит. Час, впрочем, был очень поздний, и внизу сейчас никого не было, кроме них, – вы действительно думаете, что Цузуки пришёл к вам вчера по своему почину?       – Что? – не понял Кадзутака.       Сэйичиро и сам не верил, что говорит это, что вообще способен на подобное, но ревность неожиданно затмила его разум. Он не мог представить Цузуки в объятиях этого человека. Пусть доктор и не замешан в происходящем здесь, но это не отменяет того факта, что он опасная личность, и лучше бы Асато быть подальше от него, – так объяснял себе секретарь свой поступок. Разумеется, он делает это во благо Асато, чтобы защитить его от бед и разочарования.       – Вчера вечером я предложил Цузуки ответить на ваши ухаживания, чтобы скорее выяснить ваши подлинные намерения. На его вопрос, как далеко он может зайти, я ответил…       – …«можешь зайти так далеко, как пожелаешь», – прошептал Мураки, меняясь в лице, и даже не в силах скрыть своих эмоций.       В первую секунду, как секретарь заговорил, Кадзутака хотел закричать «это неправда», но он сам слышал последнюю фразу, и никто не ответил на его вопрос, о чём речь, а взгляд Асато в тот момент был… странным, если не сказать нелюбезным.       Тацуми испытал определённое удовлетворение, видя, как доктор спал с лица. Не говоря больше ни слова, тот развернулся и пошёл к лифту. Сэйичиро не стал следовать за ним, решив предоставить поверженного соперника самому себе.              Цузуки обнаружился на площадке его этажа. По взгляду доктора, Асато сразу понял, что разговор между ним и секретарём был не из приятных.       – Это правда, – без прелюдий начал Мураки, голос его был неожиданно злым, и у Цузуки ёкнуло сердце – что же такое могло приключиться? – что Тацуми-сан предложил тебе меня соблазнить?       Глаза шинигами сперва непонимающе округлились, он ошарашенно замотал головой, но вдруг оцепенел, осознавая. Он совсем забыл о тех словах Тацуми!       Мураки было достаточно понаблюдать за тем, как эмоции сменяют друг друга на лице Асато, чтобы сделать для себя все выводы. Он прошёл мимо замершего на месте бога смерти, а вскоре Асато услышал звук яростно захлопываемой двери.       Не зажигая свет, Кадзутака так и стоял на пороге, безучастно глядя в окно на огни города, продолжавшего бодрствовать, несмотря на глубокую ночь. Он не хотел ни о чём думать, он не желал ничего вспоминать. Всё кончено. Рано утром он уедет отсюда. И пусть этот город провалится хоть прямиком в Ад! Плевать! Ничто его больше здесь не удержит. Пусть говорят, что хотят, пусть угрожают смертью, пусть убивают, – Мураки было всё равно. Гори оно всё синим пламенем!       Он чувствовал себя безмерно уставшим, разбитым и опустошённым. Словно кто-то уже забрал всю его жизненную энергию, только то был не демон.       «Ан, нет, – поправил сам себя Кадзутака, криво усмехаясь, – как раз таки демон!»       И он забрал у него всё, включая жажду жить.       На стук в дверь Мураки открыл машинально, не сразу соображая, что это может быть лишь одно-единственное существо.       – Мураки, нам надо поговорить!       – Я не желаю с тобой говорить, Цузуки-сан! – выпалил доктор, захлопывая дверь перед самым носом нежеланного гостя.       Включил свет, следовало собрать вещи, если он хочет поскорее убраться отсюда.       – Мураки! – нетерпеливо обернувшись, Кадзутака пронаблюдал, как шинигами просачивается сквозь стену.       – Хорошо, – раздражённо выпалил Мураки, – тогда уйду я!       И вылетел прочь, даже не закрыв дверь. Он не желал ни с кем сейчас говорить. Почему они все не могут просто оставить его в покое?!       Не отдавая себе отчёта в том, что делает, доктор спустился в бар. Он уже не помнил о своём намерении уехать как можно быстрее. Теперь он хотел одного: напиться и всё забыть. Забыть эту неделю, как страшный сон, выбросить из своей памяти, из своего сердца.       – Что будете пить? – участливо осведомился бармен – молодой черноволосый парень лет двадцати пяти-двадцати семи. Вполне симпатичный. Мураки даже подумал, что тот должен быть вполне во вкусе местного маньяка, потом вспомнил, что его это больше не касается, потом вспомнил почему, ощущая нестерпимую боль в груди, и выдал:       – Что-нибудь покрепче.        Парень что-то говорил, объяснял, но Кадзутака его почти не слушал, согласившись на первое предложенное пойло, которое бармен принялся энергично смешивать в шейкере, не переставая при этом что-то тараторить. Но Мураки не чувствовал даже возникшего в другое бы время раздражения. Ему было всё равно. Последний раз такая апатия посещала его в Киото, когда он покидал горящую лабораторию. При воспоминаниях об этом стало ещё хуже. Первый бокал он осушил залпом, почти не чувствуя вкуса и заказал ещё. Градусов здесь было достаточно, несмотря на качество напитка, к которому в другое время Мураки даже не притронулся бы. Но сейчас, впервые в жизни, он мечтал напиться до отключки.       – Ты прав, я виноват перед тобой! Я очень сильно виноват! – раздался над ухом голос.        «Вот откуда он здесь оказался?» – промелькнула у доктора мысль. Вроде бы это он должен всегда знать местонахождение Цузуки, а не наоборот.       – Позволь мне тебе всё объяснить. А потом можешь сердиться, ругаться, можешь даже ударить меня, только не… Не могу видеть тебя таким!       – А каким ты хочешь меня видеть?! – оборачиваясь, гневно накинулся Мураки на последовавшего за ним бога смерти.       Таившиеся где-то в глубине обида и раздражение внезапно прорвались наружу, находя отражение и на лице доктора, и в его резких движениях. Асато даже инстинктивно отстранился. Мураки застыл напротив него. Грудь доктор гневно вздымалась, ноздри раздувались, но он не знал, что ещё сказать или сделать, хотя хотелось… Он даже не знал точно, чего именно ему хотелось, то ли избить шинигами, то ли телепортироваться отсюда к херам собачьим. Хотя краем сознания Кадзутака всё же сознавал, что в таком состоянии это не самая лучшая идея. Останавливало Кадзутаку от необдуманных действий и выражение лица Асато. Эти его грёбаные эмоции, которые всегда кажутся столь искренними и честными. Неужели он купился на эту видимую чистоту? Неужели обманулся, и всё было ложью? Мураки уже не знал, во что верить, и был не способен сейчас адекватно воспринимать действительность.       – Пожалуйста, давай поговорим? – взмолился Цузуки, едва не плача.       Мураки резко выдохнул. Устраивать сцены на людях, однозначно, не стоило.       – Пойдём туда, – доктор кивнул в сторону дальнего угла.       – Что-нибудь будете пить? – невозмутимо поинтересовался бармен, словно бы ничего не происходило. Это был тот самый парень, с которым Асато познакомился сегодня, возвращаясь в гостиницу. Кажется, его звали Хироши. Посмотрев на неоново-зелёный оттенок коктейля доктора, Асато решил, что это то, что надо:       – Мне то же самое.       Заняв место в центре зала, достаточно далеко от бармена, Мураки откинулся на спинку стула и уставился на шинигами тяжёлым взглядом. Во всей его фигуре чувствовалось напряжение. Пальцы Мураки нетерпеливо барабанили по столешнице. Шинигами же выглядел, как побитая собака. Гнетущий взгляд доктора он ощущал, даже не поднимая глаз, но всё же нашёл в себе силы посмотреть на собеседника.       – Я понимаю, почему ты так сердит. Я очень виноват перед тобой. Такой разговор действительно имел место между Тацуми и мной. Ты можешь не верить мне… Ты вообще, по-хорошему, не должен был нам верить в самого начала, – сбивчиво принялся говорить Цузуки, но с каждой новой фразой голос его звучал увереннее, даже если он где и запинался. – Я только вчера понял это. Раньше я никогда не думал, что Тацуми способен на какую-либо подлость, и до сих пор в это верить не хочу, но вчера… Вчера я действительно испугался, что он может что-то сделать, чтобы выставить тебя виновным. Когда он советовал мне поддержать игру, ответить на твои ухаживания, я ведь сразу понял, что он имеет в виду переспать с тобой. Я был возмущён и рассержен. И испуган. Я шёл к тебе предупредить, я собирался… и всё ещё собираюсь защитить тебя и от Тацуми, – горячо воскликнул Асато, – и от кого бы то ни было!       – Но в итоге ты всё равно переспал со мной, – негромко произнёс доктор. Гнев его слегка поулёгся, возможно, тому способствовал алкоголь (хотя вкус у этой дряни был тот ещё), а может вид Асато, от которого болело в груди.       – Я… – Цузуки прикрыл на секунду глаза, покачал головой, и снова направил на доктора свой взор, – я не знаю, что на меня нашло. Когда… когда я увидел тебя, я… Я потерял голову. – Аметистовые глаза, направленные сейчас на Мураки словно бы светились. В них было столько тепла, и нежности и, наверное, любви, что Кадзутака уже не понимал, чему верить.       «Это расплата за то, как я обращался с Асато раньше, – думал доктор. – А теперь я сам сбит с толку и не знаю, насколько правдоподобен образ того бога смерти, что я себе нарисовал».       Мураки давно разучился верить людям. Он и сам был мастером манипуляций и видел слишком много обмана и лицемерия вокруг себя. А потом появился Асато. Этот чистый, невинный ангел, полный сострадания ко всем и вся, заставивший Кадзутаку вновь в кого-то поверить…       – Я не думал тогда о словах Тацуми, я просто… я просто хотел быть с тобой… И тебя… – добавил Цузуки тише и опустил глаза. Осушил свой бокал и замер, словно в ожидании приговора.       Они были здесь совсем одни, если не считать бармена, с кем-то разговаривавшего по телефону, Мураки краем сознания подивился, кому это тот названивает в такой час, но не стал развивать мысль. Спокойная обстановка и приглушенный свет заставили угомониться бурю его эмоций, кипевших только что. Мысли будто бы песчинки, поднятые бурей, теперь медленно оседали на место. Разладившиеся чувства снова приходили к согласию, устраивались в привычное русло, как детали паззла умещаются на свои места. Вот только поднятый ветром песок уже никогда не вернётся в исходное место. Так и в душе Кадзутаки: всё пришло в норму, но при этом неумолимо изменилось, и эти изменения означали, что надо всё начинать сначала.       Мураки допил свой коктейль, мрачно повертел бокал в руке и спросил:       – Твой такой же странный на вкус или эту горечь чувствую только я?       – Я не знаю, – жалобно выдавил Асато. – Я не понял. – Его пальцы судорожно переплелись вокруг своего стакана, их владелец поднял на доктора несчастный взор. – Мураки, что мне сделать, чтобы ты мне поверил? – Он перевёл взгляд, уставившись в силуэт города за окном. – Ты вообще не должен нам верить, – повторил он сказанное недавно. – Когда ты в Токио говорил, что мы привезём тебя на место преступления и подставим, я возмутился таким подозрениям, но теперь понимаю, что с твоей точки зрения всё так и должно было выглядеть. Я понимаю теперь, почему ты не попросил помощи на «Королеве Камелии». Я… – Он осёкся, поёжился, как от холода. – Я только недавно по-настоящему осознал, какому риску я тебя подверг, согласившись на эту авантюру. И теперь мне страшно. – Цузуки замолчал, ещё сильнее сжимая бокал, и добавил немного погодя: – Хотя выбора особо и не было – тебя записали в убийцы чуть ли не сразу.       Доктор какое-то время молча разглядывал собеседника, потом признался:       – Я вообще не склонен кому-либо доверять. Есть лишь несколько исключений. Я с детства привык решать свои проблемы сам – мне не у кого было просить помощи, – Мураки невесело улыбнулся. Теперь Асато смотрел на него, внимая словам. – И я не научился доверять и принимать чью-либо помощь. Так уж сложилось. И тебе вовсе не следует переживать за меня – преступников я не заинтересую. – И, видя недоумение на лице шинигами, пояснил: – Из-за этого. – Доктор откинул чёлку, открывая изуродованную половину лица. – Я ведь прекрасно осознаю, как выгляжу!       – Но для меня это не имеет значения, – горячо попытался возразить Асато, но Кадзутака его остановил странным тоном со смесью злости и отчаяния:       – А для других? Скажи, Цузуки, ты бы захотел оперироваться у такого врача? У эдакого терминатора? Мне приходится до последнего скрывать свой дефект, пока пациент не уснёт. И лишь потом убирать мешающуюся чёлку. Большинство коллег косо смотрят на меня из-за этого – они не верят, что я полноценно вижу. Я работаю там, где работаю лишь потому, что главврач был хорошим другом моего отца, которого я презираю, и кроме того, он знает, что я прекрасный врач. Иметь эту должность из жалости – было бы невыносимо, и так вся эта ситуация унизительна для меня!       Мураки замолчал, теперь он не смотрел на сидящего напротив. А Цузуки в это время шокировано осмыслял услышанное. Оказывается доктор, этот уверенный в себе, успешный доктор, комплексует из-за внешности!       Кадзутака зря всё это говорил, зря, но ничего поделать с собой не мог. Он знал, что надлежало бы говорить и делать, чтобы выяснить все недоразумения и наладить отношения, но ничего не мог поделать. Безумный поток захватил его, увлекая за собой – слишком долго в груди у доктора копилось разочарование и этим миром, и где-то самим собой.       – Ещё чего-нибудь? – услышав голос незаметно подошедшего бармена, Кадзутака даже вздрогнул. Он совершенно забыл о присутствие кого-то третьего. Парень смотрел на них со сдержанным любопытством (ну да, двое мужиков выясняют отношения – как забавно!), и Мураки порадовался, что вернул чёлку на место – он не намеревался сегодня пугать кого-то своим видом, как и развлекать.       – Того же самого, – попросил доктор. – И ему – тоже, – решил он сразу и за Цузуки, в тайне надеясь, что древняя мудрость «истина в вине» сработает и сейчас.       Хотя для такого искушённого ценителя дорогих выдержанных вин, как Мураки, все эти современные новомодные коктейли казались жутким моветоном и отсутствием хорошего вкуса, независимо от их цены и того, где они поддавались. В подобном отеле наверняка можно было заказать и что подороже, но ситуация не подходила под это самое «подороже». А вот непонятное пойло мерзкого цвета годилось в самый раз. И горечь в нём была вполне уместна.       – Ты знаешь, почему я ношу эти серьги? – невпопад спросил Мураки, когда бармен принёс их заказ и удалился к стойке.       – Нет. Конечно, нет, – негромко ответил Асато. – Я бы подумал, что это дань моде, но… – Асато замялся, покачал головой в ответ на свои мысли и сказал, поражая доктора глубиной своего суждения о нём: – Но ты не похож на человека, который стал бы отдавать дань подобной моде. Это совсем непохоже на тебя, а значит причина в чём-то ещё.       Мураки кивнул. Отпил несколько глотков, заглушая боль воспоминаний.       – Это было прихотью матери, – проронил он. Кадзутака не смог сдержать ровный тон, позволяя проскользнуть эмоциям, обнажающим глубокую печаль и боль одиночества. А ещё Цузуки почудились обида и непонимание человека, которого предали. – Она хотела девочку, – пояснил доктор, усмехаясь. – У неё долго не было детей, но было много выкидышей, и, по словам врачей, это повлияло на её рассудок. А ещё у неё была обширная коллекция кукол, о которых она любовно заботилась, причёсывала, завязывала бантики, шила красивые платьица. И я должен был стать жемчужной её коллекции, но я… – голос доктора дрогнул, – родился мальчиком… – Кадзутака неровно выдохнул, пригубил термоядерно-зелёный напиток, покрутил бокал в руках. – Первые несколько лет она меня даже одевала, как девочку. Хотя ты знаешь, – доктор почти весело глянул на собеседника, только это было злое веселье, как осознал Асато, – раньше в Европе в каком-то веке аристократы тоже до определённого возраста всех мальчиков рядили девочками… – Мураки болезненно скривился. Было ясно, что дело не только в ношении девчачьих шмоток, о чём доктор вряд ли помнил, будучи совсем маленьким, а в чём-то ещё, в чём-то гораздо более страшном. – А потом я подрос, и она больше не смогла.       «А что она смогла взамен?» – внутреннее содрогаясь, подумал Цузуки.       Он знал, что не спросит доктора об этом. Если когда-нибудь тот сам захочет рассказать – другое дело, но спрашивать напрямую… Нет, Цузуки не станет этого делать.       – И всё равно я оставался её любимой куклой, – произнёс Кадзутака тоном, от которого у Асато мурашки побежали по спине. – Не знаю, какой она была раньше, но в то время она была совсем безумной. Отцу же не было до меня дела – у него рос другой сын на стороне, на полгода старше меня. А возможно… а возможно и вообще единственный сын.       – Что ты имеешь?.. – Асато оборвал сам себя.       – Вполне вероятно, моим отцом был профессор Сатоми, – огорошил доктор бога смерти и рассмеялся.       «Ему хватит пить», – подумал Цузуки. Видеть доктора таким было и больно, и жутко.       – Мне неоткуда было ждать помощи, и я убил её, а теперь и своего вероятного отца. – То, что Мураки говорил, было само по себе страшно, но страшнее всего был его тон, в котором звучала какая-то роковая неотвратимость. – Мать я убил, отец умер вскоре, брата застрелил дворецкий. И остались мы с ним вдвоём, да дед ещё, который тоже ненамного пережил моих родителей. А серьги и кукол я оставил как напоминание о том, что сам смогу справиться с чем угодно. – Мураки отхлебнул напитка. Во рту у него пересохло, да и чувствовал он себя странно, но тем не менее продолжил: – В институте я мог рассчитывать на протекцию Сатоми, который к тому же был моим любовником, – в очередной раз шокировал доктор слушателя, – но мне претило это. Мой дед был, несомненно, светилом науки, моего отца помнили как великолепного специалиста, а я был недоразумением с девчачьей внешностью и безумной матерью, чьё безумие будет довлеть надо мной всегда. Мне постоянно всем и каждому надо было доказывать, что я достоин уважения сам по себе, а не как чей-то внук или сын. Везде и всегда быть первым, всего добиваться самому, не рассчитывая ни на кого и не принимая чьей-либо помощи, чтобы никто не усомнился в моих собственных способностях. – Доктор выдохся и замолчал. Он даже не курил, как бывало с ним в такие моменты. Хотя руки его и так были заняты коктейлем: пальцы сжимали стакан, иногда слегка трясли его, взбалтывая содержимое, словом ни секунды не находились в покое. Всё это говорило о сильном душевном смятении. – А потом я потерял глаз, – горько проронил Кадзутака, – а с ним и какую-либо надежду продолжить карьеру.       – И ты обратился к профессору, – произнёс Асато. Все те маленькие кусочки, которые оставались тайной, теперь встали на свои места. Вкупе с рассказанным Мураки в больнице, они создавали полную картину, объясняли большинство поступков и мотиваций доктора.       – Да, – кивнул Кадзутака, – он спас мне жизнь, но обезобразил внешность. Даже перестал меня трахать, ведь я был уже не так красив, как моя мать!       То, что доктор больше не утруждал себя выбором выражений, говорило о многом. Цузуки так и не притронулся к своему второму бокалу, а Мураки уже почти прикончил свой. Но дело было даже не в алкоголе, как внезапно осознал Асато.        «Безумие матери, что будет довлеть всегда», – повторил в уме Цузуки слова доктора.       Тацуми тоже говорил что-то о странном поведение Мураки в полнолуние. Стрессовая ситуация, приближение роковой фазы луны, – и вот результат. В таком состоянии Мураки, и правда, был способен на многое. И, возможно, когда-нибудь докатился бы и до убийств. Но не тех, что он совершил в Киото, и не того единственного, убийства Хисоки, за которое его до сих пор винил Асато, а до циничных, жестоких, дающих притягательное чувство власти над всем миром.       Но Цузуки собирался не допустить того, чтобы доктор окончательно лишился рассудка и превратился в маньяка, потратил бы свой такой многогранный ум на безумства. Цузуки сделает всё, чтобы вытащить его из этого омута.       – Мураки, – негромко, но мягко сказал Асато, – пойдём к тебе. Скоро утро. Какой смысл терзаться о прошлом, когда впереди будущее? И я не позволю ни тебе самому, ни кому-либо ещё лишить тебя его. Я смогу защитить тебя от всего, обещаю! И плевать, веришь ты мне или нет! – Теперь слова Асато звучали горячо и пылко. – Ты говорил, что теперь у нас всё впереди, что не отстанешь от меня. Это я от тебя теперь не отстану и не оставлю тебя одного! А что касается этого, – Цузуки перегнулся через стол и, убрав косую чёлку, некоторое время вглядывался в черты доктора, а тот чувствовал, как в груди то замирает, то с бешеной силой бьётся сердце от того, каким взором его одаривает бог смерти. – Ты прекрасен, Мураки, что бы сам ты об этом не думал. Пойдём наверх, – просительно добавил Цузуки, отстраняясь.       Кадзутака вздохнул и наконец позволил себе улыбнуться. Разве можно не верить этому существу?       – Иди, – сказал доктор, – я дам тебе ключ, а сам приду потом. Мне надо немного побыть одному.       – Мне не нужен ключ, – улыбнулся в ответ Асато. – Я и через стену пройду.       – Верно, – усмехнулся Мураки. – Вы, боги смерти, где угодно достанете. Иди, – повторил он, – я сейчас поднимусь. Правда, не обещаю тебе ночь любви, – виновато добавил он. – Я с ног валюсь от усталости, но спать ты будешь, я надеюсь, в моих объятиях.       Цузуки нехотя, но подчинился. Вид у доктора был бледный, а глаза нездорово пылали, но тому было объяснение. Как и причине, по которой он отослал Асато. Мураки не мог признать своей слабости.       Поднимаясь на лифте, Цузуки улыбнулся, качая головой. Он отчётливо представлял себе, как Мураки вернётся в номер, как ни в чём ни бывало, снова уверенный в себе и абсолютно невозможно заносчивый и невыносимый тип – такой, каким Асато его и полюбил.       «Ну что, Мураки Кадзутака, – сказал доктор сам себе, – зря ты распсиховался. Надо было иначе выяснять отношения – хватать Асато и в постель. Вместо того чтобы мучить и его, и себя, провели бы время с толком!»       Однако и эта их ссора, и последовавшие за ней откровения со стороны Мураки, сблизили их ещё больше, позволив не только богу смерти лучше узнать любовника, но и Мураки – бога смерти, ощутить необыкновенное единение и взаимопонимание.       Что ж, теперь, когда он лучше владеет собой, надо, пожалуй, подняться к себе. Нехорошо заставлять любимого ждать.       Кадзутака достал зажигалку и полез за сигаретами. Он давно не курил. Здесь курить было запрещено, но сейчас никого не было, а бармен вряд ли будет возражать. Однако тут Мураки ощутил внезапную слабость. Его тело не желало ему подчиняться. Это было на что-то похоже, но утомлённый мозг доктора отказывался соображать.       – Вам нехорошо? – осведомился бармен, вдруг оказавшийся рядом.        Но Мураки не ответил, он почувствовал, как куда-то падает, а мир вокруг гаснет.              Цузуки прождал в номере недолго. Беспокойство, ни с того ни с сего овладевшее им, гнало его вниз, к доктору. Вот только Мураки там уже не было. Однако Асато сомневался, что они разминулись. Он видел, как бармен поднимает с пола опрокинутый стул, тот самый, на котором только что сидел Мураки, а зажигалка доктора валялась чуть поодаль.       – Где он? – прорычал Цузуки, подскакивая к бармену.       Тот вздрогнул от неожиданности и обернулся, выглядя ошеломлённым.       – Вашему другу… стало плохо, – пояснил он, чуть запинаясь, потому как глаза Асато горели неземным огнём.       – Ты не понял, – Цузуки схватил парня за горло, а голос его принял совершенно устрашающие нотки. – ГДЕ ОН?!        Бармен рассказал всё…              Сэйичиро сидел в номере у окна. Сон не шёл. Цузуки так и не вернулся. И Тацуми знал, с кем он сейчас.       Охваченный тревогой, он всё же отправился на поиски, по наитию придя туда, куда было нужно и именно в тот самый момент, чтобы увидеть, как Цузуки касается лица доктора. То, как оба при этом смотрели друг на друга, говорило обо всём. И секретарь устыдился своего необдуманного, вызванного ревностью, порыва, своих слов. Это, как минимум, было подло. Что бы он ни говорил, это не изменит того факта, что сердце Асато однозначно принадлежит доктору, но Сэйичиро это и так знал, причём давно. Тацуми нечего было там делать, а потому он, незамеченный никем, выскользнул прочь и вернулся к себе.       Он не смог завоевать Асато, но, скорее всего, это была лишь его вина и ничья ещё. Как доктору удалось покорить Цузуки, Тацуми, правда, не понимал, но он много чего не понимал.       Ворвавшиеся в номер Хисока и Ватари отвлекли его от размышлений. Вид их был крайне обеспокоенный, и секретарь сразу понял: что-то произошло.       – Доктора нет в отеле, – дрожащим голосом заявил мальчик с порога.       Сэйичиро вскочил, охваченный холодным ужасом. Неужели он всё же был прав изначально.       – И мы не можем найти Цузуки, – добавил Ватари.       – Неужели Мураки…        Но мальчик покачал головой:       – Это не он. Он не мог, – в отчаянии шептал мальчик. – Я прочитал его чувства, он любит Цузуки. И он… он не сам ушёл. Что-то случилось. Я… я не чувствую Мураки… Словно бы он умер…       – Тацуми, где Цузуки? – спросил Ютака, напряжённно глядя на секретаря.       – Он был с доктором, – выдавил тот. А потом рухнул обратно в кресло. – Мы проиграли. Мы потеряли их обоих…       Ватари, прижимая к груди рыдающего мальчика, думал, что всё должно было закончиться плохо. А как иначе, если вместо дела они изначально были заняты выяснением отношений и личных проблем, ослеплённые ревностью и предубеждением? Они слишком расслабились, одна роковая ошибка – и трагедия неизбежна.       «И как теперь смотреть в глаза коллегам в Мэйфу? – думал Ватари. – И что я скажу Ории, которому обещал защитить доктора?»       Они определённо проиграли: найти доктора и Цузуки за пару часов, оставшихся до полнолуния, невозможно.              Первым к Мураки вернулся слух.       Доктор не знал, где он, и с трудом воспринимал происходящее, а так же своё состояние. Последнее, кстати, что-то напоминало. Да, точно, на корабле он с таким же трудом возвращался к жизни.       «Стрихнин», – понял доктор.       Говоривших было трое:       – Ну, и кого ты притащил? – спрашивал грубый, чуть подхрипловатый голос первого.       – Это не я, это Хироши. Я лишь водитель «скорой», – беспечно отвечал второй.       – Нашей вины тут нет, – заговорил третий голос. – Эти типы вообще странные. Этого, чтобы свалить, пришлось таким огромным количеством яда накормить – полгорода можно было бы отравить!       – Не преувеличивай, – отрезал первый.       – Я серьёзно, – продолжал третий, которого Мураки идентифицировал как сотрудника бара, который сегодня Цузуки посетил последним и откуда уходил в компании, надо полагать, этого самого Хироши, что теперь и опоил доктора. – Я вчера всыпал тому красавцу с фиолетовыми глазами, на которого вы указали, кучу яда, а ему хоть бы что! Совсем не поплохело! И те двое, в гостинице, в баре у Хироши: блондин проглотил яд и даже не поморщился.       – А второй? – снова послышался голос того, кто, видимо, был здесь главным. – Кто-то из вас мне говорил, что там был ещё один, с длинными черными волосами?       – Этот тоже вроде пил коктейли, но, кажется, этого было мало, чтобы свалить его. А может у вас яд просрочен?       – Не говори ерунды!       «Так вот в чём дело, – думал тем временем Кадзутака. Похитителей действительно было больше, чем один или даже двое. Всё было ясно как дважды два: эта компания работала вместе. Как Ория и говорил. Их жертвой должен был стать Асато, но вот незадача – на богов смерти не действует яд, а чтобы отравить его самого, его надо было много, и организм доктора привычно впал в состояние, похожее на летаргический сон. – А ведь я подверг опасности и Орию!» – сокрушённо подумал Кадзутака.       А тот бармен! Каким же надо быть идиотом, чтобы не распознать стрихнин в том пойле?! Да на корабле он сразу понял, чем и спас, возможно, себе жизнь. А тут… Вместо того чтобы устраивать сцены и психовать, надо было сохранять бдительность. Какая разница, почему Асато переспал с ним, когда они всё ещё в этом городе и всё ещё в опасности?!       Пытаясь заставить двигаться непослушное тело, Кадзутака с горечью подумал, что это не первая его ошибка, но, пожалуй, последняя. Он прекрасно изучил подробности этого дела, чтобы понимать, что его ожидает. Даже если его убьют не сразу (а его убьют не сразу, сперва чудовище вдоволь с ним наиграется), даже если шинигами успеют его спасти, он, скорее всего, получит тяжёлые увечья и останется инвалидом.       Доктор невесело усмехнулся своим мыслям. Это если шинигами вообще будут его спасать. Одни не захотят, другие не смогут. Он был не просто без сознания, а в состоянии близком к клинической смерти. Хисока (при условии, что он проявил бы желание его разыскать), всё равно бы не смог определить его местонахождение. Возможно, его и не ищут уже. Возможно, записали в жертвы, а может, и в преступники, раз он исчез так внезапно. А это означает, что ему не на кого рассчитывать, придётся выкручиваться самому. Хотя что-то подсказывало Мураки, что на этот раз выкрутиться ему не удастся.       Это не первая его ошибка – всё верно. Что ему стоило всё рассказать Цузуки? Не в Киото, а ещё на корабле. Почему он не сделал этого тогда? Зачем надо было устраивать все эти шекспировские страсти? Они – боги смерти. Их послали расследовать дело о пропавших душах. Вот пусть бы и расследовали! А он бы соблазнил Асато.       Господи, да они уже год могли бы быть вместе! И не было бы между ними сомнений и недоверия, и не было бы той ситуации, которую Мураки сам и спровоцировал.       А Тацуми? Нет, ну что ему стоило на провокационное заявление секретаря, просто дать ему в морду? А допрос с пристрастием устроить Асато в номере. Ещё лучше в постели, оттрахав так, чтобы уже никуда не делся и пофиг, что его толкнуло до этого переспать с доктором! Но нет, задетое самолюбие и грёбаная гордость!       А ведь Ория не раз говорил ему, что гордыня его погубит! И теперь вместо того, чтобы кувыркаться с Асато, оттрахают его самого… до смерти. И никто ему не поможет, потому что глупость наказуема!       Следующая его мысль была посвящена тому, что сейчас его прибьют к полу, калеча руки и навсегда лишая возможности оперировать, даже если ему и посчастливится выжить, а невозможность практиковать была для него сродни смерти.       – А что если он Ему не понравится? – опять заговорил первый.       – Понравится, не понравится, – негромко бросил второй, – пусть… использует, что есть. Времени, искать замену, всё равно нет. Вот если бы Хироши схватил обоих…       – Скорее всего, ему тоже не удалось опоить фиолетовоглазого, – это уже бармен. – Как бы там ни было, мы свою часть договора выполнили, – пусть выполняет свою. До смерти надоело прозябать в этом баре!       «А вот и разгадка столь экзотического наркотика, – подумал доктор, с трудом разлепив глаза. – Этот бармен сам говорил, что ему друг поставляет ингредиенты со всех уголков мира».       Мураки лежал на кушетке в небольшой комнате. Трое разговаривавших типов стояли в другой стороне у стола с ампулами, шприцами и чем-то ещё, что Кадзутака не мог разглядеть со своего места. Из одежды на нём, судя по ощущениям, было лишь бельё и рубашка. Похоже, его не успели раздеть донага, либо остальное оставили на потом. Кто его там знает, может, демон не любит, когда фрукты к его столу подают целиком очищенными?       «Нужно взять себя в руки и прикончить их, – подумал доктор. – Они же не ожидают, что я приду в чувства так скоро».       В этот момент один из типов обернулся на него, и Мураки зажмурился.       – Эй, а он часом не сдох? – спросил хриплый голос.       – Да он давно должен был сдохнуть! – воскликнул водитель «скорой» и подошёл ближе, а доктор почувствовал его пальцы у себя на пульсе в районе горла. – Жив вопреки всему, чему меня когда-то учили.       – Тебя и про существование демонов не учили, – насмешливо произнёс бармен.       – Ладно, давайте его готовить, – скомандовал старший, – наш клиент уже заждался. – И все трое захихикали над шуткой.       Но стоило двоим из похитителей поднять доктора, как тот со всей дури заехал одному по лицу.       Ну уж нет, без боя он не сдастся, не на того напали!       Однако силы оказались неравны: Мураки ещё не полностью оправился от убойной дозы стрихнина, а потому с трудом контролировал тело. После непродолжительной схватки, доктора прижали лицом к стене, скрутили руки, закатали рукав. Двое крепко его держали, и вырваться у Мураки не было возможности.       – Готовь наркотик, – приказал старший, – наш клиент не любит, когда они сопротивляются. – Спустя мгновение доктор почувствовал укол.       «А вот это плохо», – подумал он.       – Сейчас он успокоится, – услышал у самого уха Кадзутака голос того, что работал на «скорой».       Хватка похитителей ослабла, они больше не ждали от Мураки никаких подвохов. A доктор всё же попытался вызвать шики, но попытка провалилась. Его сознание куда-то уплыло, и он почувствовал себя падающим на пол.       – Ты сколько ему вколол?! – послышался голос, звучащий, будто сквозь толщу воды.       – А сколько надо было?! Яд же на него не действует, вот я и подумал…       Что бы там кто ни подумал, Мураки уже не слышал. Его тело забилось в конвульсиях. Угасающим сознанием Кадзутака понимал, что доза эта смертельна…              

***

      Наутро все телевизионные и печатные СМИ освещали сюжет о поимке группы опасных маньяков-сектантов, жестоко издевавшихся над своими пленниками, а потом приносивших их в жертву какому-то неизвестному демону, самодельный алтарь которого обнаружился в подвале частного дома на северной окраине центрального района Кобе.       Все четверо вместе учились, но так и не смогли закончить институт. Двое работали барменами: один в ресторане, другой в отеле. Третий был водителем «скорой помощи», а последний занимался закупкой и поставкой специй и пряностей в различные кафе и рестораны.       Помимо основного, велось детальное расследование того, каким образом один из них мог использовать машину «скорой помощи» в своих личных нуждах.       Кроме того, их психическое состояние было весьма сомнительно, да и физическое оставляло желать лучшего. Все они, за исключением одного, отделавшегося лёгким испугом, были доставлены в больницу с многочисленными травмами и переломами. На вопрос, кто их так отделал, все, как один, несли что-то невразумительное про бога смерти…              Был ранний вечер, когда Ватари переступил порог Ко-Каку-Ро. Жара спала, а солнце томно скатывалось за горизонт, окрашивая небо во множество оттенков розового, при виде чего Ютака внезапно вспомнил про сакуру и машинально принялся её искать в саду, куда его проводила невысокая женщина, работавшая в ресторане. Не найдя нежно розовых лепестков, неспешно опадающих на землю, Ватари не удивился. Он знал причину – сакура цвела тут для Мураки, и сейчас была бы неуместна.       Мибу Ория обнаружился посреди сада на одном из обзорных камней в небрежно накинутой на плечи хаори. Руки он привычно спрятал в рукава кимоно. Он стоял спиной к вошедшему, но прекрасно знал о его присутствии, как и о цели его визита. Ютака не стал сваливаться самураю как снег на голову – он позвонил заранее, сообщив, что придёт.       Сопроводив Ватари, женщина неслышно растворилась в доме. Ория полуобернулся, наблюдая за гостем краем глаза. Казалось, что его внимание больше поглощено созерцанию сада. Однако самурая занимали невесёлые мысли.       – Прости, – не выдержав напряжения, начал Ватари, – я не выполнил обещания.       Ория вздохнул, раздражённо повёл плечами.       – Если и искать виноватых, – произнёс он своим глубоким голосом, – то ты будешь последним в списке.       – Но я обещал присмотреть за Мураки.       Самурай скептически хмыкнул и произнёс, не скрывая негодования:       – Присмотреть за Мураки?! Невозможная задача! Он всегда был способен найти неприятности на ровном месте. – Ория замолчал и, совладав с эмоциями, произнёс более спокойно: – К тому же вы тоже пострадавшие.       Самурай развернулся, глядя шинигами прямо в глаза, тот, молча, покачал головой. Ватари не мог ни слова произнести, так как в горле встал ком.       – Я не знаю, что на это ответить, – в глухом отчаянье выдавил всё-таки Ютака.       – Я могу его увидеть?       – Я за тем и пришёл, – жалобно ответил учёный.       Принимая приглашение самурая навестить его в Киото, он вовсе не ожидал, что придётся это делать при таких скорбных обстоятельствах…              Он открыл глаза. И первое время не мог понять, где он и что случилось. Слишком яркий свет бил прямо в лицо, от чего болела голова, а мысли разбегались. Состояние было такое, словно его вывернули наизнанку и хорошенько встряхнули. Мутило. Взгляд, как и мысли, не могли ни на чём зафиксироваться, в голове гудело хуже, чем после пьянки.       Он попытался пошевелиться, и сознание тут же зафиксировалось на невозможности сжать правую руку в кулак. Подняв её к глазам, он увидел гипс. Вроде бы гипс – зрение периодически немного расфокусировалось, и процесс рассматривания занял продолжительное время.       И тут он вдруг всё вспомнил. Всё верно – его же принесли в жертву демону! И он навсегда лишился и руки, и возможности продолжить карьеру.       – …ун, Мураки-кун.       Сосредоточенный на страшном открытии, Кадзутака не сразу расслышал, что его зовут. Убрав руку от лица, он посмотрел на сидящего рядом врача. Тот был ему знаком. Доктор Сакамото – главврач университетской больницы в Кобе и друг их семьи.       Высокий, ровесник отца Мураки, но пока ни одного седого волоса в чёрной шевелюре, выглядит солидно и серьёзно. И смотрит на него с тревогой и сочувствием.       – Мураки-кун, ты меня слышишь? – после того как Кадзутака кивнул, тот продолжил: – Ты помнишь, что произошло?       – Что с моей рукой? – вместо ответа спросил Мураки. – Я смогу оперировать? Скажите, что они со мной сделали?       Сакамото сокрушённо вздохнул, слегка улыбаясь уголками губ. Кадзутака совершенно не изменился с тех пор, как тот видел его в последний раз.       – Тебе бы следовало больше переживать не об этом…       – Вы не понимаете!.. – возбуждённо начал Мураки, и сам, услышав в своём голосе истеричные нотки, замолчал, пытаясь совладать с берущим за горло отчаянием.       Он не сможет опять начинать всё сначала, добиваться всего! Если он лишился не только глаза, но и руки… Кадзутака не представлял, как сможет пережить это. Снова ощутить себя инвалидом, снова адаптироваться к этому миру с учётом своего увечья, снова искать способы вернуться туда, где ему самое место, – ему казалось, это выше его сил. Но и навсегда отказаться от того, к чему стремился, чем жил, – разве он мог?       – Успокойся, – мягко проронил врач. – Это всего лишь сильный ушиб с подвывихом.       Ответ этот Мураки посчитал странным и не преминул осведомиться:       – Разве меня не прибили к полу?       Врач покачал головой:       – До этого, к счастью, не дошло. Но тебе вообще очень сильно повезло, что ты выжил: содержание в твоей крови яда и наркотика было критическое. Спасло лишь то, что тебя вовремя сюда доставили.       – Доставили? – непонимающе произнёс Мураки, запоздало осознавая, что какие-то события выпали из его памяти или вообще прошли мимо него.       – Молодой человек с каштановыми волосами и горящим взором. Это он принёс тебя. Переполошил всё отделение, орал так, что мёртвого бы поднял на ноги, настаивая, чтобы тебе немедленно помогли. И… в общем-то этим он и спас твою жизнь. Ты вовремя попал в реанимацию. Не знаю, как твой организм оказался способен пережить такое количество стрихнина, но мескалин, который тебе ввели, усугубил ситуацию. Ещё немного и отказали бы почки, печень… и сердце.       Мураки округлил глаза.       – Асато, – прошептал он одними губами. Точно! Он совсем забыл.       Один за другим к доктору Мураки возвращались воспоминания об их пребывании в Кобе. Он просматривал их, как кадры киноленты, восстанавливая порядок в голове.       – А где теперь этот молодой человек?       Доктор Сакамото пожал плечами:       – Он больше не приходил.       Сердце, только что радостно подскочившее, стремительно рухнуло вниз.       – Вот как, – выдавил Мураки и решил всё же уточнить: – Как долго я здесь?       – Ты был без сознания пять дней.       – И никто за это время не приходил?       – Никто.       – А преступники?       – Задержаны.       Кадзутака понимающе и печально улыбнулся и закрыл глаза.       – Знаете, – произнёс он тихо, – я немного устал.       Сакамото внимательно посмотрел на него и, кивнув, сказал:       – Конечно. – Поднявшись, он отошёл к процедурному столику, где некоторое время чем-то звенел, потом снова приблизился к постели Кадзутаки. – Но сперва я сделаю тебе укол, – произнёс он профессиональным тоном, не терпящим возражений.       – Обезболивающее? – уточнил Мураки.       У него действительно внутри всё болело, но он сильно сомневался, что лекарства здесь способны ему помочь.       – Что-то в этом роде, – сказал врач, протирая спиртом кожу и ловко ставя укол, – успокоительное.               Следующие несколько дней в больнице Кадзутаке радости не принесли. Ну то есть, да, он был жив и относительно цел, но предпочёл бы… Мураки отогнал подобные мысли. Он слишком часто об этом думал. Как бы хреново ему ни было, суицидальными наклонностями он не страдал. Это, если не считать, конечно, его способности находить себе опасные для жизни приключения. Но если он выжил, значит, выжил. Бросаться в окно или под поезд Мураки не собирался. Однако его терзали не самые приятные чувства и переживания.       Цузуки спас ему жизнь – это не вызывало сомнений, но с тех пор больше не объявлялся, и это выглядело…       Неоптимистично это выглядело с точки зрения Мураки. Он выполнил свою задачу и к тому же в полной мере доказал свою непричастность к происходящему здесь. О, да, ещё как доказал! Чуть сам не пошёл на корм демону! И теперь про него забыли.       Впрочем, кое-кто всё же интересовался доктором Мураки.       Кадзутака с деланным безразличием посмотрел на двух детективов, сидящих у его постели. Ну да, появились, как только всё закончилось!       Одного из них Кадзутака знал: его звали Симада, и он приходил к нему в больницу в Киото, когда расследовал смерть профессора Сатоми. Тогда он почти ничего не спрашивал, уточнил лишь про алиби – доктор якобы был в «Водка бар». Мураки поморщился от воспоминаний. Кажется, ещё долго у него будет отвращение к любым барам.       На этот раз разговор был более долгим и обстоятельным. Сначала Симада расспрашивал о том, что произошло с доктором. Мураки на это честно поведал: пошёл в бар, выпил, очнулся в реанимации.       – Вы знаете, что похитивших вас преступников доставили в больницу едва живыми с многочисленными травмами?       – Слышал что-то такое, – мрачно подтвердил доктор.       – Что вы можете нам рассказать об этом?       – А что я должен? – раздражённо отозвался Кадзутака. Смертельно хотелось курить, но здесь это было запрещено. Он с ненавистью посмотрел на датчик задымления. Стоит ему прикурить и начнётся…       – Что вы можете нам рассказать о том, кто это с ними сделал? – терпеливо продолжал допытываться Симада. – Вас ведь кто-то доставил сюда. Мы подозреваем, что именно тот, кто и учинил расправу над преступниками.       – Я был при смерти, – буркнул Мураки, – так, может, это был бог смерти? – Он криво улыбнулся и ведь главное – ни слова лжи!       Судя по раздражению, возникшему на лице молодого коллеги Симады, это слово уже в печёнках у него сидело.       – Откуда вы знаете об этом? – спокойно продолжал старший. – О том, что преступники твердят про шинигами, упоминали лишь в самом начале, потом эту информацию велено было прекратить распространять. А вы лежали без сознания и не могли знать.       «Так вот оно что, – подумал Мураки. – Они и меня хотят в преступники записать. Банально. И… ничего нового».       – Слышал, как об этом здесь говорили, – сухо обронил он, гипнотизируя взглядом датчик дыма.       А что если так? Здоровой рукой он зашвырнул в датчик зажигалку (и она, и сигареты лежали у него на тумбочке и были одолжены у сердобольных соседей). Отскочив, зажигалка вернулась на постель. Детективы озадаченно пронаблюдали за действиями доктора. На самом деле он заглушил датчик заклинанием. После чего с удовольствием наконец закурил.       – Вы были в Киото как раз в то время, когда там орудовал маньяк, – мягко напомнил детектив, только мягкость эта таила в себе опасность, – и тоже едва не стали его жертвой.       – И? – выдержано протянул Мураки.       – Вам не кажется, что это немного странно?       – Всякое бывает, – проронил доктор сквозь зубы.       Ему изначально было ясно, куда они клонят: настоящий маньяк – это он, остальных просто подставил, да ещё и прикинулся одной из жертв.       – Зачем вы приехали в Кобе? – этот вопрос задал второй детектив, помоложе, по фамилии Яманака. И вот он, в отличие от Симады, был из Нагасаки.       – На медицинский форум.       – Как и в Киото. Удобно, не правда ли?       Мураки смерил говорившего твёрдым взглядом.       – Это часть моей работы.       – Вы приехали один?       – Да.       – Вас видели в компании молодых людей, один из которых точно был в Киото. Это случайно не тот, кто принёс вас в больницу?       – Я не знаю, кто меня принёс.       – И всё же, – не отставал Яманака, – некий Цузуки Асато был здесь с вами?       – Хорошо, – Кадзутака нервно сжал сигарету между пальцами, – я приехал сюда, чтобы встретиться с ним. – Он прикрыл глаза и выдал: – И соблазнить его. Мне это не удалось, и теперь я не знаю, где он. Довольны?       Детективы никак не отреагировали на вспышку доктора. Снова заговорил старший:       – Вы не знаете его адрес?       – Понятия не имею!       – Как же так? – усмехнулся детектив. – Он же ваш любовник.       – Он не любовник мне! – выпалил Кадзутака, яростно сминая сигарету в руке.       – Однако надо ли понимать, что сфера ваших интересов лежит в иной плоскости, нежели у большинства мужчин? – чуть насмешливо уточнил младший, и удостоился ледяного взгляда доктора Мураки.       – В какой бы плоскости не лежали мои интересы, в современной Японии законом это не запрещено! – отрезал он.       – Но не жестокие изнасилования с последующим убийством двенадцати человек, – мягко заметил старший.       – Я не насиловал и не убивал их, – терпеливо произнёс Кадзутака, понимая, что в его интересах сейчас держать эмоции в узде. Они стараются вывести его из себя – это ясно как день. – Я и сам получил порцию яда.       – Наши криминалисты пришли к выводу, что у вас высокая толерантность к ядам типа стрихнина или мышьяка, возможно, и к наркотикам, – сказал Яманака. – Вы сами могли ввести себе мескалин, но, как известно, толерантность любого наркотика когда-нибудь заканчивается, и привычная доза становится фатальной. – И он пристально посмотрел на Мураки.       Доктор встретил его взгляд с невозмутимым лицом. Ему только теперь пришло в голову, что всё шло к тому, что секретарь Мэйфу избавился не только от демона, но вскоре избавится и от мнимого соперника. Но потом постарался собраться и заставить себя мыслить трезво. Они блефуют, надеясь запугать его и подозревая, что он знает, но покрывает истинного преступника. Разумеется, никто из четырёх задержанных не насиловал жертв, а значит должен быть кто-то ещё.       – Меня не было в Кобе, когда началась эта серия преступлений.       – Но, возможно, был ваш друг, – всё также мягко и вкрадчиво произнёс Симада. – В Киото он свидетельствовал в вашу пользу, вполне вероятно, что и здесь он оказался полезен.       – Вот только не надо вмешивать в это Мибу Орию! – возмутился Кадзутака, неправильно понимая детектива.       – Мы имеем в виду Цузуки Асато, – пояснил младший.       «Ах, вот оно, что, – смекнул доктор. – Ну да, тяжело найти и допросить в загробном мире бога смерти».       – Где он может сейчас быть? Вы действительно не знаете, где он живёт?       – Нет, – абсолютно честно ответил Мураки. – И вряд ли это узнаю, потому как вряд ли встречу его ещё раз.       Ответ его совершенно определённо не удовлетворил следователей. Пока младший делал заметки в своём блокноте, старшей встал, прошёлся по палате. В это время Кадзутака вспомнил про сломанную сигарету, всё так же зажатую в ладони, и ссыпал её жалкие останки на тумбочку. Вытащил новую, закурил, что было не слишком удобно в виду одной функционирующей руки. Да и то левой. Это Асато было бы привычно, он же левша. Мураки слегка поморщился. Мысли о фиалковоглазом шинигами отказывались покидать его, хотя он пообещал себе больше о нём не думать. Никогда!       – Был ли Цузуки Асато с вами на «Королеве Камелии»? – задал старший неожиданный вопрос.       Неожиданный с его точки зрения. Мураки, несмотря на клятву не думать, успел, впрочем, передумать многое, что касалось его и Цузуки.       – Нет, – сказал он, и ответ прозвучал вполне естественно.       Он знал, к чему они приплели корабль. Эти детективы (или, по крайней мере, один из них) были не так и глупы. Однако шинигами стёрли память о себе всем выжившим пассажирам. На корабле Цузуки действовал под чужим именем, а потому признавать присутствие Асато на борту, было сродни признанию существования преступного заговора, ведь на корабле все жертвы также были отравлены стрихнином, а сам Мураки чудесным образом пережил отравление.       – Где вы с ним познакомились? – продолжал домогаться Симада.       – В Нагасаки.       – Случайно ли не в то время, когда там происходили странные убийства? – как бы между делом полюбопытствовал Симада.       Мураки ждал этого вопроса, он не стал юлить: если они об этом спрашивают, значит, наверняка знают, что они оба там были. В Нагасаки боги смерти не стирали воспоминания всем, с кем общались, и их могли опознать. Но и сразу подтверждать подозрения детективов было неумно.       – Примерно в то время, – кивнул Кадзутака. – Но я не помню точную дату.       – А вы не связывали все эти происшествия с вашим другом?       – Вы имеете в виду, что он мог их совершить? – улыбнулся Мураки. Он связывал их с прекрасным шинигами, но в другом аспекте. – Нет. Он никого не убивал.       – Откуда такая уверенность?       – Потому что Цузуки ценит любую человеческую жизнь, – просто ответил доктор, и на его лице было написано болезненное выражение.       Боль была и в голосе, и он не смог её скрыть. Возможно, и Цузуки, и его коллеги (а точнее будет сказать и его коллеги, и сам Цузуки под их влиянием), думают так же, как и полиция. Мураки ведь внезапно пропал? Пропал. Манипулировал он Цубаки-химе? Манипулировал. Что ему стоило проделать это и здесь?       Цузуки его спас? Ну так в тот момент он ещё об этом не думал, а действовал, как ему подсказывало его сердце. Он обещал защитить Мураки. Вот и делал всё, чтобы спасти его. Но и это же означает, что Мураки ошибся, предположив, что они больше не встретятся.       Слабая улыбка озарила губы доктора, она не была весёлой, а скорее обречённой. Они встретятся. Обязательно встретятся! Цузуки пообещал ему и кое-что ещё: убить доктора, если тот окажется преступником. А если шинигами в этом уверены, то и Цузуки вскоре объявится.       У Мураки потеплело в груди от этой мысли. Да, следующий визит бога смерти, будет означать его смерть, но… Мураки не знал, что «но». Чувства, испытываемые им, были глупы и нелогичны, он бы и сам посмеялся над ними год назад, но сейчас всё поменялось, а он даже не был способен объяснить, что и как. Он не знал, будет ли он на этот раз что-то объяснять шинигами (он ведь и в тот раз не пытался вырвать отсрочку от смерти, он просто хотел, чтобы Асато знал правду), или сразу позволит богу смерти себя убить, чтобы наконец покончить с этой пыткой.       Он сам был виноват во всём. Слишком заигрался. Слишком был самоуверен. Слишком много боли он причинил Цузуки и другим. Он сам завёл себя в эту ситуацию, и теперь либо представители мира людей, либо жители потустороннего мира его прикончат, обвинив в преступлениях, которые он не совершал. Но он совершал другие, потому и навлёк на себя гнев богов. Он осквернил святилище Инари своей магией, телами убитых девочек. Вот богиня его и наказала. Мураки не удивится, если она послала по его следу своих лисиц.       Но людям он не позволит! Он выкрутится от любых обвинений, сбежит, если надо, он будет ждать свою персональную смерть. Её одну и никого более. Он будет ждать Цузуки!       Калейдоскоп эмоций на лице доктора слегка озадачил следователей, и они решили сменить тему. Правда, она была не менее смущающей.       – Вернёмся к убийствам в Киото, – сказал Симада. – Нам известно, что незадолго до своей смерти профессор Сатоми имел с кем-то интимную близость. Вы не знаете, кто бы это мог быть? – вкрадчиво поинтересовался следователь, а Мураки снова с силой сжал сигарету между пальцами.       – Со мной, – ответил он, прежде чем они заставят его пройти какие-нибудь унизительные тесты. – Я был у него перед тем, как отправиться на конференцию. – В конце концов, выяснить, когда точно между ними был секс, они не способны, а на момент убийства профессора у него есть алиби.       – Вы были любовниками?       Тут Кадзутака замялся. Ему не хотелось вспоминать ни Сатоми, ни обо всём, что с ним связывало.       – Мы иногда спали вместе.       Хотя, конечно, слово «спали» не слишком подходило. Спали они порознь, и лишь иногда трахались.       Следователи переглянулись. Возможно, они не думали, что Мураки так легко подтвердит факт отношений с профессором.       – Мы установили, что профессор Сатоми, используя своё положение, склонял к близости как студенток, так и студентов. Основная версия базируется на том, что кто-то из них решил отомстить, или, – старший следователь замолчал на мгновение, со значением поглядев на доктора, – или кто-то, кто был его постоянным любовником, решил ему отомстить из ревности.       Неожиданно Мураки расхохотался, отрывисто и зло, заставив детективов вздрогнуть. Младший, оторвавшись от своего блокнота, уставился на него огромными глазами. Старший недовольно хмурился.       – Я не был его любовником! – бросил Кадзутака. – Мы просто трахались время от времени, – озвучил он с отвращением. – И я ничего не знаю о его каких-либо иных связях.       Судя по тому, как звенел голос доктора, детективам всё-таки удалось вывести его из себя. Кадзутака раздражённо швырнул окурок на столешницу и закурил снова.       И тут же запищал датчик противопожарной сигнализации, вынудив детективов подскочить от неожиданности, а самого Мураки выругаться, уже не заботясь о приличиях.               Когда сигнализацию отключили, а самого Мураки пожурили за курение в помещении, следователи продолжили свои расспросы.       – Доктор Мураки, – без увёрток начал Симада, – мы полагаем, что именно вы убили профессора Сатоми или поспособствовали его убийству.       – И зачем бы мне это делать? – усмехнулся доктор. Он, конечно, убил профессора, но пусть они ему объяснят мотив. Детективы замялись, из чего Мураки сделал вывод, что с мотивом у них проблема. – Я обязан профессору жизнью, – Кадзутака откинул чёлку, демонстрируя ненавистный глаз, без которого, однако, его карьере пришёл бы конец. – И придумайте что-нибудь посущественнее ревности! – выплюнул он презрительно.       – Возможно, ревность и не самая удачная идея, – обманчиво легко согласился старший следователь.       – А скажите, как давно вы были знакомы с профессором? – спросил уже молодой.       – Всю жизнь, – просто ответил Кадзутака и добавил то, что, возможно, и не следовало говорить, но одно воспоминание о Сатоми разожгло в его душе такую бурю чувств, что так просто успокоиться она не могла: – Он был близким другом нашей семьи. Настолько близким, что вполне может оказаться моим отцом!       Он пожалел о сказанном сразу, как услышал вопрос:       – И зная это, вы с ним спали? – поинтересовался Симада, а взгляд у него был слишком хитрый.       Мураки мысленно проклял свой язык, свою нервозность и потянулся за сигаретами. Зажигалка во второй раз полетела в датчик (а с ней и заклинание). Однако Мураки не рассчитал (кидать-то приходилось с левой руки) и промахнулся. Зажигалка грохнулась в другом конце палаты. Заклятие, к счастью, никаких видимых эффектов не произвело. Детективы мрачно проследили за этим фиаско. Кадзутака мысленно выругался и полез за ещё одной зажигалкой в ящик тумбочки. Надо же было как-то обосновать, почему сигнализация молчит. Пусть думают, что там что-то сбивается в электронной начинке от удара.       – Мураки-сэнсэй, вы могли бы не курить? – раздражённо осведомился Симада, некстати вспоминая, что и Мибу Ория, которого он допрашивал в Киото по тому же делу, чхал на подобные запреты. – Здесь это, вообще-то, запрещено.       – Не могу, – отрезал Мураки.       На второй раз манипуляция удалась, и он, зажав сигарету в зубах, раскурил её.       – Мы ведь можем вас оштрафовать за нарушение общественного порядка, – предупредил второй, – или арестовать на пару суток за неуважение к представителям власти.       – Делайте, что хотите, – бросил Мураки и одарил их тяжёлым, странным взглядом. Он был словно у не слишком трезвого человека, что заставило следователей задуматься о вменяемости доктора. Впрочем, причиной тому могли быть и сильные душевные переживания. – А по поводу вашего вопроса – я задумался об этом лишь недавно.       – Но вы не знаете точно? – это снова Симада.       – Не знаю. И знать не хочу! – чересчур эмоционально выдал Мураки, не в силах справиться с нервами. Ему только что пришла мысль, что эта парочка уже может иметь ответ на этот вопрос. У их криминалистов есть ДНК профессора и, очевидно, его собственная. – Я не желаю этого знать, слышите?! – почти выкрикнул он, сверкая возбуждённым взглядом, его рука, сжимающая сигарету, слегка подрагивала. – Я не желаю этого знать, – повторил Мураки так, словно не говорил этого только что, а может, действительно не помнил, уйдя в свои мысли и воспоминания.       Старший поднялся, подошёл ближе.       – Мураки-сан, давайте напрямую, – нарочитая мягкость исчезла из его голоса, а взгляд стал твёрдым, хищным. Этот человек за свою карьеру кого только не выводил на чистую воду, лишь об одного он пока обломал зубы. Но если удастся прищучить Мураки, глядишь, и Мибу попадётся в сети. – Мы подозреваем, что за убийствами в Нагасаки, на «Королеве Камелии», в Киото и Кобе стоите вы, и вас кто-то покрывает. В крови убитой Какёйн Цубаки, как и в крови жертв в Кобе, обнаружен видоизменённый мескалин. Вы же на корабле изобразили чудом выжившую жертву, как и здесь.       – Как же, по-вашему, я убивал, когда лежал без чувств в своей каюте? – уточнил доктор. «Ай молодцы, до всего докопались, всё сопоставили!» Оставалось только понять, сами они это всё проделали или по чьей-то подсказке? – И как же я убил профессора, если в это время меня видели в баре? – Нет, вот даже интересно, что они скажут по этому поводу. – А до этого на конференции.       – Мы считаем, что там видели не вас, – неожиданно ответил Яманака.       – А кого? – с усмешкой вопросил доктор.       Нет, детективы попались не промах. Вот только, что они смогут доказать?       – Полагаю, вы способны искусно манипулировать людьми, – снова заговорил старший, – ваш дед был психиатром и одним из выдающихся. Кроме того, нам известно, что ваша мать умерла от яда, которым до того якобы травила вас. Вот видите, – в голосе следователя снова появилась опасная мягкость, которая скорее означала ликование хищника, загнавшего в ловушку свою добычу, – тогда вы впервые и выставили себя жертвой, чтобы убить.       – Докажите! – зло прошипел Мураки.       – Ваша мать была психически нездорова, и вы, вероятно, унаследовали её болезнь.       Глаза Мураки опасно вспыхнули.       – Не желаю ничего слышать про свою мать! – вскричал он, теряя самообладание, но, даже понимая, что играет детективам на руку, не мог ничего с собой поделать. – Она умерла, и это – лучшее, что случалось в моей жизни!        Симада недобро прищурился и сообщил:       – Мы учтём это. Если бы не ваше появление здесь, в Кобе, у нас ещё остались бы сомнения, но… – Он не договорил, многозначительно оборвав фразу.       Мураки курил и сверлил следователей пылающим, крайне нелюбезный взором, в котором отражались и ярость, и боль, и некая обречённая безысходность. Доктор подумал, что, возможно, это не секретарь передавал информацию полиции, а сам воспользовался наработками этой парочки. И сознательно, а может и неосознанно, притащил его в этот город, чтобы наверняка избавиться от соперника, независимо от степени его вины.       Кадзутака заставил себя немного успокоиться, понимая, что его специально вывели из себя, надавив на болевые точки. Он затянулся несколько раз и, затушив сигарету о столешницу, сказал:       – Вы полагаете, что убитые здесь предварительно были изнасилованы.       – Откуда вы знаете? – быстро встрял младший. – В СМИ об этом не сообщалось.       Мураки ухмыльнулся. Поймать его на этом им не удастся.       – Вы сами сказали мне об этом полчаса назад. Вы можете это доказать? Насколько я понимаю, у вас есть образцы моего биоматериала из Киото, так в чём проблема? – Он яростно посмотрел на следователей. – Если бы я их изнасиловал перед тем, как убить, вы бы это уже знали, не так ли?       – У вас всё очень складно выходит, – согласился старший, – но вероятность того, что это вы больше восьмидесяти процентов. Мураки-сан, за вами тянется огромный кровавый след, и мы намерены вас остановить!       – Делайте, что считаете нужным, – с гонором ответил Кадзутака.       Кто-то из них был достаточно умён, чтобы связать корабль не только с Киото, но и с Нагасаки, где Мураки почти и не засветился-то. Он был там, но прилетел много позже, чем начались убийства и полиции об этом, несомненно, известно. Да, в Нагасаки у жертв высосали всю кровь, но это было ещё до Кобе, а связали эти убийства воедино, очевидно, раньше происшествий в Кобе.       «А всё из-за корабля, – удручённо подумал Кадзутака. – Там были раны на шее у каждого убитого, оставленные Цубаки с моей подачи. Но я оставлял эти послания для шинигами, а ни для полиции. А в итоге сам загнал себя в ловушку. Вопрос лишь в том, что они смогут доказать, а что нет? И как много им требуются доказательств, чтобы повесить на меня абсолютно всё, а потом повесить меня самого?»       Он невесело усмехнулся собственным мыслям. Воистину правда, что встреча с богами смерти – роковая и привести может лишь к одному-единственному исходу.       Кадзутака понимающе и грустно улыбнулся, и улыбка эта смутила и напугала следователей больше его гневных взглядов.       – Делайте то, что считаете нужным, – негромко повторил он, чувствуя смертельную усталость.       Что ещё хотели сказать детективы, осталось неизвестным, так как в палату стремительно и властно ворвался доктор Сакамото.       – Что здесь происходит? – потребовал он ответ. – Мой пациент ещё недостаточно хорошо себя чувствует для допросов. Могу я попросить вас покинуть помещение?       – Мы расследуем серию этих резонансных преступлений, – попытался возразить Симада, – и доктор Мураки наш основной подозреваемый.       Но Сакамото не стал ничего слушать и выпроводил детективов в коридор к их вящему недовольству.       – Доктор, – решил всё же поинтересоваться старший следователь, – какова вероятность, что Мураки-сэнсэй сам себя отравил?       – Исключено, – категорично отрезал врач. – Мы его еле откачали! Попади он к нам минутой позже, и всё было бы кончено.       – Он мог не рассчитать дозу, – мягко пояснил Симада.       – Вы не понимаете, – нетерпеливо и раздражённо проговорил Сакамото. – Это не просто неправильный расчёт дозы! Его травили несколько дней подряд. И то, что он выкарабкался сейчас, ни о чём не говорит. Я не сужусь предсказать, что будет через год, через два или даже через полгода. Печень, почки, сердце Мураки-кун повреждены слишком сильно. Я понимаю, к чему вы клоните, но он и сам врач, он не стал бы так рисковать!       – Скажите, вы были знакомы с семьёй Мураки-сан? – спросил Яманака, сделав вывод о такой возможности из того, как Сакамото говорил о своём пациенте.       – Да, конечно! Я учился вместе с отцом Мураки-кун.       – А профессор Сатоми? Он тоже был их другом?       – О, самым близким, я полагаю. Как по мне, то впоследствии он заменил Мураки отца. Он так восхищался всегда красотой его матери. Ах, бедная женщина! – эмоционально воскликнул врач, а двое детективов обменялись понимающими взглядами, но промолчали. Доктор Сакамото хотел сказать что-то ещё, но ему помешал звук пожарной сигнализации. – Мураки-кун, – заорал он, резво влетая в палату, – когда ты наконец прекратишь курить в моей больнице?!       – Может, он и врач, – со значением начал Яманака, наблюдая, как Мураки, наплевав на увещевания доктора Сакамото, продолжает курить, только руки у него дрожат и взгляд больной и безжизненный, – но явно не в своём уме! – Они направились по коридору в сторону лифта, а сзади доносился голос Сакамото, вызывающего медсестру, чтобы сделать Мураки укол успокоительного. – Однако он прав, у нас нет прямых доказательств. И те люди, что были с ним, бесследно исчезли.       – Мураки, Мибу и этот Цузуки Асато – мы обязаны их разоблачить! – с нажимом проговорил Симада.       Младший следователь кивнул. Он уже понял, что его коллега из Киото в своём роде помешался на попытках засадить некого псевдо-самурая – владельца ресторана с проститутками, но если бы не Симада, собравший и сопоставивший огромный пласт информации, они бы и не подумали искать в Кансае отголоски преступлений, произошедших на Кюсю.       Они покинули здание больницы, оставляя доктора Мураки наедине с болезненными воспоминаниями и душевными терзаниями.       Полнолуние закончилось. Луна, видимая Кадзутаке из окна палаты, была по-прежнему огромной, но свет её померк, и теперь она казалась лишь блеклым подобием себя самой…       

~ * ~