THE BEAST INSIDE: PART 2

      Снова окунулся в холодный омут, где жизнь застыла и затихла, где ему было хорошо и плохо одновременно. И небо опять темнело, обещая уже сто раз надоевший дождь. Да сколько можно? Хен ждал чуть в стороне от остановки, как будто только вышел из-за кустов и забыл, что сменил вид с волка на человека, и его лицо показалось странным. Чимин терялся в догадках, что за эмоции оно отражает, пока подходил ближе и пропускал мимо ушей вздохи Хоби о неудобных сидениях местных автобусов. Неясное чувство вины цепануло за руку, и шрам на ней заныл.       — Привет, — сказал он негромко и обнял Юнги, совершенно не уверенный, получит ли хоть что-то в ответ.       Но вынырнув из тяжелых, неприятных мыслей, тот улыбнулся и крепко прижал его к себе. Страх тут же отступил, и стало гораздо легче. Даже зверь сразу успокоился, почуяв родной запах.       — Как отдохнули? — спросил он, посмотрев на одного и на другого.       — Неплохо, — ответил Чимин, но обернувшись, поймал взгляд друга и побледнел.       — Ничего не случилось? — Юнги обращался именно к Хоби.       — Да нет, — нахмурился тот и пожал плечами, мол, о чем ты? — Ладно, я пойду, Джун уже ждет меня.       — Проводить не надо? — Юнги все еще не отводил от него пронзительного взгляда.       — Нет, спасибо, я уже запомнил дорогу наизусть, даже во сне дойду.       Хосок махнул им обоим с неуверенной улыбкой и ушел, лишь напоследок всего на мгновение бросив Чимину взгляд, который значил: какого черта? Хотелось бы знать.       Он сам не понимал и мог сказать наверняка только одно: от хена пахло лесом и мокрой псиной сильнее, чем раньше. Рука об руку они сошли с дороги на тропу, уходившую среди колючих кустов шиповника и голых стволов сосен в чащу, и направились к дому.       — Как прошла ночь? — спросил Юнги, его искреннее волнение выдавали обеспокоенные мимолетные взгляды.       Но Чимин подумал о другом и бросил нарочито небрежно:       — Нормально.       — Снова кошмары?       Тут он замялся, не смог ответить сразу, уходя мыслями совершенно не в ту сторону. На мгновение ему даже показалось, что они говорят на разных языках и оба он перестал понимать.       — Нет, не снились… Вообще не помню, чтобы что-то снилось, если честно, — и все же он не был честен на сто процентов, хоть и пытался.       — Ну, в нашей ситуации лучше уж так, — усмехнулся Юнги, чувствуя изменения в эмоциях своего истинного, но не доверяя собственным ощущениям. Как будто сердце могло ошибаться.       — Это только моя ситуация, — пробормотал Чимин, не успев подумать, стоит ли вообще ляпать такое.       — Мы с тобой связаны, ты забыл? Я чувствую все, что чувствуешь ты, поэтому это наша проблема, а не твоя, — сказал Юнги спокойно, но попытавшись взять его за руку, получил отказ.       Чимин одернул ее, будто обжегся, а в мыслях вдруг эхом отдались слова того чужака: «Или твой благоверный не хочет сделать тебя своим?»       — Что с рукой? — уже гораздо более настойчиво спросил Юнги, все-таки взял ее и закатал рукав, чтобы осмотреть.       — Ничего.       — Она болит, и я вижу, как ты ее потираешь, зачем обманывать?       Но она была в порядке, никаких новых ранений, только старый шрам от зубов его зверя, порозовевший от трения о ткань. Чимин не обманывал его, он обманывал себя.       — Убедился? — вздохнул недовольно и опустил рукав, пряча эту противную отметину. — Все нормально.       — И с костяшками тоже все отлично, да?       Возникло дикое желание развернуться и уйти, но Чимин знал, что его не отпустят, да и поступать так было бы некрасиво, ведь, несмотря на язвительный тон, хен волновался за него, причем настолько сильно, что и его сердце тоже болезненно сжалось.       — Я упал, — бросил Чимин и неловко улыбнулся, пряча руки в рукава куртки так, что остались видны только кончики пальцев.       Глупо было надеяться, что такой бред прокатит, особенно учитывая ощущение, будто на самом деле хен был с ним в эту ночь и сам прекрасно все видел и слышал. Ну или в любом случае раскалывал его ложь, как гнилой орех, одним взглядом.       — Чимин, к чему это все? — Юнги вздохнул, взял его за руку, игнорируя все безмолвные протесты, и поцеловал тыльную сторону ладони с маленьким белым шрамиком от прошедшего насквозь клыка. — Если ты считаешь, что я сомневаюсь в твоей способности постоять за себя, ты ошибаешься. Но я не хочу теряться в догадках, а потом вдруг узнать, что ты встрял во что-то серьезное слишком поздно, чтобы помочь.       Помолчав и прокрутив эти слова несколько раз у себя в голове, Чимин нахмурился и отвернулся.       — Твоя искренность меня убивает.       — Что? Почему?       Но вместо того, чтобы объяснить, он вдруг остановил его и поцеловал. Потому что ответов у него не было, впрочем, как и всегда. Болтается в океане чувств и событий, бессильно гадая, к какому же берегу волны его прибьют.       — Хен, ты ведь был здесь этой ночью?       — Да, где же еще… Ты думаешь, я следил за тобой?       — Нет, наоборот.       Они пошли дальше, но Чимин спешил, его волновала эта необычайная уединенность лесной чащи, где стояла пугающая тишина и даже птицы не пели в высоких кронах. Все, что происходит, здесь и остается навсегда.       — Тогда, может, расскажешь, что произошло?       Юнги осторожно провел пальцами по костяшкам его пальцев, покрывшихся корочкой, под которой раны уже почти совсем затянулись, и Чимин снова одернул руку, в этот раз спрятав обе в карманы куртки.       — Ничего особенно, просто один придурок пристал к Хоби, вот я и объяснил ему, как себя вести, — с неохотой ответил он, мысленно убеждая себя, что недоговорить не значит соврать, даже если на душе остается точно такой же неприятный осадок.       — Да уж, это он зря, — усмехнулся Юнги, качая головой. — Я бы хотел на это посмотреть.       Удивившись таким словам, Чимин посмотрел на него и нервно рассмеялся.       — Серьезно?       — Ну я, конечно, против пустого насилия и конфликтов на ровном месте, но если за дело… И я горжусь тобой, — Юнги улыбнулся ему, и эта улыбка была чертовски теплой.       Непонимание и удивление все еще не оставляли лицо Чимина, но теперь в нахмуренных бровях к ним примешалось нечто, похожее на сожаление.       — Почему? — спросил он совершенно искренне.       — Потому что ты очень сильный и смелый, и то, как ты справляешься со всем, меня, честно говоря, восхищает. Взять хотя бы это…       Юнги провел линию на своем лице, очерчивая шрам Чимина и смотря ему в глаза, стараясь передать все свои чувства. Он их услышал и смущенно улыбнулся. Опровергать его слова не стал, решив, что это ни к чему, и оставил свое мнение при себе. Зачем спорить, если они все равно смотрят и всегда будут смотреть на это с совершенно разных сторон? «Ты не поймешь», — подумал Чимин, и эта горечь кольнула Юнги в самое сердце. И все-таки в одном одни были абсолютно одинаковы: в неосознанном желании скрыть правду, чтобы защитить.              Серый волк метался по лесу как обезумевший. Запах, что вел его, постоянно прерывался, но одна метка разожгла в его груди пламя, охватившее разум за мгновение. Он был готов к бою в любую секунду и реагировал даже на малейший шорох. Это были птицы, срывавшиеся с веток, мыши, белки и просто ветер, а бесплодные поиски раздражали все больше и больше. Волк фыркал и рычал себе под нос, поднимая голову, чтобы уловить что-нибудь по ветру, и снова опуская ее низко к мокрой земле.       Кто же он? Чужак, посмевший не только зайти на его территорию, но и пометить ее! Юнги хотел разорвать его на части, и если раньше, встретив кого-то, разве что припугнул бы и прогнал, то теперь никаких компромиссов для него не существовало. Ведь это больше не касалось только его и Донгона, особенно после ночи Хэллоуина. Ни Юнги, ни его зверь не могли забыть об этой ужасно очевидной провокации, и постоянно думали, кто и зачем мог это сделать.       Оставлять на волю случая такое было нельзя, опасно, но обойдя всю территорию, он так никого и не нашел. Запах уходил в сторону гор, наступило утро, и пора было идти домой, чтобы позаботиться о своем человеке, когда тот приедет. Юнги вернулся с неохотой, терзаемый сомнениями, и обратиться смог не сразу. Пришлось приложить усилия, потому что зверь сопротивлялся.              И теперь он подвывал глубоко внутри, пока они сидели за столом с остывающим чаем. Чимин смотрел в кружку на свое отражение, словно там были спрятаны все ответы, которых он так жаждал, а Юнги казалось, что его присутствие в собственном доме вдруг стало нежелательным. Это было неприятно. Чимин не хотел прикосновений и не хотел слышать все эти глупые бессмысленные слова о том, что все будет хорошо, да и любые другие тоже, и неважно, из каких добрых побуждений они будут сказаны. Поэтому Юнги терпеливо томился в этой тяжелой тишине и непроходящем желании крепко обнять и никогда больше не отпускать.       Между ними вдруг выросла стена, откуда она взялась и что с ней делать, он не знал, чувствовал себя беспомощным щенком, брошенным в чужом человеческом мире, где никто не хочет к нему подойти, никто не хочет приласкать и получить ласку в ответ, потому что всем этим миром медленно и незаметно стал один Чимин, теперь ушедший в свои мысли так глубоко, что не дотянешься. Поэтому пораздумав, Юнги молча ушел в свою комнату и сел за синтезатор наигрывать мелодию, пришедшую к нему в день, когда Чимин вернулся в деревню.       Неторопливая, осторожная. В большой и малой октаве, из-за чего в ней звучало тревожное напряжение, и он порой думал, что стоило бы поднять выше и добавить чувственности, но проигрывая ее раз за разом пустой комнате, убеждался, что нет. Он должен быть именно таким. Ноктюрн о той ночи, когда его сердце застыло, почуяв запах, который он не слышал так долго, по которому тосковал каждый день разлуки. А в конце трепетный шепот надежды, боявшейся погибнуть, так и не начав жить.       На последних нотах за спиной послышался робкий вздох, и Юнги замер, так и не нажав последнюю клавишу. Остановившись, его сердце тут же забилось очень быстро.       — Это красиво, — тихо произнес Чимин, застыв на пороге.       Он пришел сюда словно во сне, и туман нереальности все еще не рассеялся, когда Юнги подошел к нему. Полный тоски и сожаления взгляд в самую душу открыл запертую дверь, от которой им обоим было неприятно, и сквозь нее подул легкий ветерок, смешав запахи двух истинных в один. «Что-то идет не так, — думает Чимин, а Юнги обнимает его, нежно прижимаясь своей щекой к его. — Что-то совсем не так».       Конечно, пока они шли до дома, Чимин не мог не чуять чужую метку, оставленную кем-то в лесу, и не мог противостоять навязчивым мыслям о ней, но по крайней мере здесь ее почти не слышно, и сердце стало успокаиваться. Все пространство насквозь пропиталось родными оборотнями, хотя в последнее время запах Донгона заметно стал уступать сильному запаху Юнги. Чимин и так заметил, что отец появляется здесь все реже, а теперь уже сомнений почти не оставалось, что он задумал оставить эту территорию им. С одной стороны так, быть может, и лучше, но с другой… кто знает, ведь два волка все же сильнее, чем один, верно? И думая о том, что они остаются с Юнги один на один, Чимин содрогается от страха. Неизвестность с привкусом катастрофы.       — Хен, а что если завтра не настанет?       — Что ж, мне будет жаль, ведь я не смогу полюбить тебя еще сильнее, — ответил Юнги и улыбнулся, будто это было так просто.       От его дыхания у Чимина по всему телу прошлись мурашки. Голова, предательница, закружилась, сладко приятно, а ведь где-то там, в за краем леса, таится нечто, способное действительно сделать любой их день последним. Но он больше не может беспокоиться и думать об этом, потому что Юнги осторожно целует его в шею, и этого легкого прикосновения горячих губ хватает, чтобы послать к черту всю эту надоевшую осторожность. Он уже давно знает, что ходит по краю, так что какого хрена ему бы просто не спрыгнуть в пропасть самому, если это все равно неизбежно?       — Тогда полюби меня сильнее сегодня, — выдохнул Чимин ему в губы и поцеловал, отталкивая к стене.       Это было сродни критической дозе алкоголя в крови, позволило забыть обо всем. Прижимаясь всем телом, целуя и прикусывая шею своего энигмы, Чимин чувствовал, что все это уходит в никуда. Его страхи и желания, предчувствие и сожаление, его прошлое и будущее. Все, чем он когда-либо был, исчезло от одного томного вздоха. Хен потянул его за собой к кровати, не разрывая поцелуя. Осталась лишь связь истинных, позволившая им оказаться в этом моменте их жизней влюбленными, нежными и отчаянными в желании поверить, что все эти старые сказки о волках — не больше, чем ложь давно ушедших времен.       — Позволь мне любить тебя, — просит Юнги, снимая с него футболку и припадая губами к обнаженной груди.       Больше ему ничего не было нужно, только любить и забрать себе без остатка все ответные чувства, которые зверь мог вырвать силой, если бы ему это позволили. Но Юнги оставался настолько нежным, насколько вообще мог оборотень-энигма, хотя с истинной парой это было намного проще, чем с кем-либо другим. То, как он целовал его, держал в своих руках, как прикасался к его телу, заставляло Чимина содрогаться и стонать, теряя абсолютно всю силу, за которую он держался раньше. Ему казалось, он вовсе перестает быть альфой с Юнги.       Потому что энигма отнимает и подавляет каждого, Чимин ощущает это на себе уже не в первый раз и снова наслаждается этим. И позволяет брать себя как угодно, предпринимает слабую попытку возразить, кусается, но все равно сдается.       Когда Юнги не сдерживается и входит в него слишком жестко, Чимин вскрикивает и отвешивает ему звонкую пощечину, а потом сам двигается резко и быстро, цепляясь за его плечи и оставляя на них яркие красные царапины. Стонет на грани крика от удовольствия и боли, ловит смазанные спешные поцелуи и знает, что иначе никак. Ни для Юнги, ни для него самого.       Окна запотевают от их напрочь сбитого горячего дыхания, лес поливает сильным дождем, и темнота окутывает каждый его уголок, пока они придаются сумасшествию, теряя все ориентиры времени и реальности.       Все остальное просто перестало существовать для них, даже когда Юнги, приподняв с мокрой постели, остановил Чимина, чтобы взять перерыв, и прижал к себе, не выходя из него. Только громкие вздохи и бешено бьющиеся сердца. Они стали единым целом во многих смыслах этого слова, и он хотел продлить это чувство хотя бы на пару минут.       — Да ты издеваешься, — с трудом произнес Чимин и сглотнул, дрожа в его объятиях и впиваясь ногтями в кожу, будто вот-вот его оттолкнут и прогонят.       — Не торопись, Чимин-и, — прошептал Юнги, устало усмехнувшись, и приподнял его лицо, — посмотри на меня.       Взгляд темных, подернутой дымкой глаз пробрал его до дрожи. Чимин безмолвно умолял забрать у него все, что есть, забрать его целиком и полностью, и Юнги, увидев, настолько искреннее и бескорыстное это желание, вдруг побоялся согласиться.       Но поцеловал его, ласково направляя бедра, поглаживая и слегка сжимая, когда входил глубже. Медленные ритмичные движения, позволившие уловить каждое мгновение наслаждения. Он не отводил взгляда и увидел, как любимые глаза меняют цвет.       Дыхание перехватило и внутри все похолодело, потому что глубокие красные линии пошли по его лицу на шею и к груди. Юнги осторожно закрыл рукой Чимину глаза и ускорился, чтобы все это быстрее исчезло. Свет ослеплял в терпкой полутьме. Пришлось отпустить его, чтобы помочь рукой, и Юнги впивался в его обжигающую шею, словно вампир, пока Чимин не кончил, содрогнувшись с тяжелым вздохом и вцепившись в него мертвой хваткой.       Казалось, он вот-вот ему что-нибудь сломает, но свет постепенно погас, исчезая без следа, и Чимин начал падать на спину без сил. Юнги аккуратно вышел из него и заботливо уложил на подушку, покрыв бессильное тело сотней невесомых поцелуев.       «И что нам делать с этим?» — спрашивал он пустоту, вытирая его живот краем одеяла. Со временем их связь все больше начинала казаться ему просто крайне жестокой шуткой вселенной, ведь ее быть не должно, но она все равно возникла, сильная и беспощадная. Одно Юнги знал наверняка: Чимину пока лучше не знать, не видеть этого.       — Кто это? …       — Не смотри, не надо…       Чимин вдруг тихо рассмеялся и наощупь нашел руку хена в складках сбитого напрочь одеяла.       — Думаю, на такой последний день своей жизни я согласен, — сказал он и попытался подняться, но не получилось. Хен действительно буквально забрал все его силы. — Наверное, надо в душ, но у меня отнялись ноги.       — Тебя отнести? — усмехнулся Юнги и поцеловал его руку.       — Ну уж нет, сам справлюсь.       Чимин хотел погладить его по голове, но промахнулся и провел по лицу, и хен поймал ртом его пальцы, чуть прикусив. Зверь в нем довольно заскулил и завертел хвостом.       — Волчья натура, — цокнул Чимин языком. — Хен, ты ведь обращался сегодня?       Секундная заминка была красноречива.       — Ты говорил, что не будешь делать этого без веской причины, что-то случилось? — он посмотрел на него, надеясь распознать ложь, если она прозвучит, но в полутьме дождливого вечера глаза хена становились тьмой, в которой не было ничего живого.       — И как ты узнал?       — От тебя воняло псиной больше, чем обычно.       — Вот как, — усмехнулся Юнги и совершенно по-волчьи подставил голову под его руку в немой просьбе ласки. — Ты удивительный, Чимин-и.       — А ты удивительно ловко уходишь от ответа, — улыбнулся он, поглаживая его и умиляясь, как хен тает от таких прикосновений. Даром что хвоста нет, завилял бы.       — Я проверял лес.       — Зачем?       — Мне было тревожно без тебя, просто решил проверить, вот и все.       Но присмотревшись, Чимин не увидел ничего, похожего на ложь, хотя неуверенность все равно склубилась глубоко внутри.       — Ты боишься за меня, потому что мне что-то может угрожать? — спросил он тихо и сглотнул. Страшно было услышать ответ «да».       — Однажды я уже потерял тебя и боюсь хотя бы малейшей возможности, что это случится снова.       Рука Чимина застыла, запутавшись в непослушных волосах. Они оба чувствовали, что это возможно, что вероятность не только не равна нулю, но стремительно растет с каждым днем.       — Я хочу быть твоим навсегда, — признался Чимин, и это далось ему нелегко настолько, что голос дрогнул. — Поставь мне метку, хен, и тогда…       — Нет, — холодно и резко оборвал Юнги, не задумавшись даже на секунду, и сел на кровати.       — Что? Почему нет? — Чимин приподнялся на локтях, почувствовав, что стена возвращается, снова медленно вырастает из-под земли.       — Потому что нет, не обсуждается.       — Нет уж, объясни мне! Мы же истинные, так? И в чем проблема?       Юнги обернулся и взглянул на него с таким горьким сожалением, что весь пыл Чимина тут же остыл, и он прикусил язык.       — Я не могу этого сделать…       — Опять какие-то волчьи штучки? — Чимин недовольно нахмурился и уже собрался упасть обратно на подушку и зарыться в одеяло, но Юнги вдруг потянул его на себя и крепко обнял.       — Я люблю тебя, Чимин-и, ты знаешь?       — Я знаю, — он прижался щекой к его плечу, и в груди все болезненно сжалось. — Но почему-то сейчас эти слова меня пугают.       — Я люблю тебя и поэтому не могу сделать этого с тобой, — шептал Юнги, и дрожь брала все его тело. — Просто поверь мне, ладно? Я всегда буду рядом и не уйду, если только ты сам не прогонишь меня.       — Прогнать тебя? — усмехнулся Чимин. — Как будто я могу.       Сказал он, и небо рухнуло ему на голову, потому что на самом деле… он мог это сделать и знал это. Но, конечно, оставил при себе, затолкал так глубоко, чтобы, даст бог, даже самому никогда не найти снова.       И так странно было видеть энигму напуганным до дрожи, ведь кажется, что уж им не знакомо, так это страх. По крайней мере, ему так казалось раньше. Самые сильные, самые смелые, способные подчинить себе любого, а если еще и оборотень — бояться должны все вокруг. Непобедимый, рожденный особенным настолько, насколько это вообще возможно в человеческом мире, и вот он, до смерти напуган, лишь потому что влюбился.       — Ты так боишься, хен?       Чимин отстранился, чтобы убедиться. Потому что, может быть, это все неправда и он просто замерз?       — Ты даже не представляешь, насколько сильно, — усмехнулся Юнги, погладив его по раненной щеке.       — Я думал, энигмы не такие трусы, — бросил Чимин, и хен рассмеялся.       — Даже самый опасный зверь боится смерти.       А ведь на самом деле он был обычным, может быть, и правда немного трусливым в глубине души, но Чимин просто не мог этого увидеть, потому что слишком многого не знал. Альфы, гаммы, энигмы, оборотни. Даже не знал, кто на самом деле он сам.       — Так что, может, все-таки отнести? — хитро улыбнулся Юнги.       Но Чимин засмеялся и оттолкнул его, роняя на кровать.       — Спасибо, я сам, ты же все равно отдаешь мне обратно все, что забираешь, — сказал он, вставая и с удовольствием отмечая, что силы в теле стало даже больше, чем раньше.       — Я думал, не заметишь, — пробормотал Юнги, с улыбкой наблюдая, как Чимин уходит.       — Ты все еще надеешься скрыть что-то от меня?       Усмехнувшись, он исчез за дверью ванной и не увидел, как неуверенно дрогнули губы Юнги. Все-таки кое-что он до сих пор надеялся скрывать как можно дольше. «Для его же блага», — говорил он себе, прекрасно понимая, что это лишь пустое оправдание, а пока Чимина не было, сменил постельное и открыл окно, чтобы проветрить и кое-что проверить.       Никогда еще Юнги не любил дождь так сильно. Он прибил к земле все чужеродные запахи, растер их по ней, смыл большую часть меток, и хвала Господу, оставил лишь себя и вымокший до корней лес. Хотя Чимин все еще мог что-то учуять, поэтому Юнги закрыл наглухо окно через несколько минут, понадеявшись, что в дом ничего не успело пробраться, и взял телефон, пока оставалось время.        «Привет, можешь найти мне пару книг?» — написал он Донгону и только лег на кровать, как получил ответ. Подозрительно быстро, потому что обычно отец не сидит на телефоне под конец рабочего дня.       «Попробую, но результат зависит от редкости и специфики».       «Путевые заметки, Джейкоб Рид. Сказки и легенды племен Аляски, Джош Комб. Если будет в электронном, даже лучше».       «Ок, проверю».       Донгон написал это на автомате, даже не вчитавшись в названия, но когда подошел к компьютеру, в тишине и темноте закрытого магазина до него дошло, в чем дело.       «Ты до сих пытаешься найти еще что-то насчет него?» — спросил он с сомнением, но все же начал вбивать названия в поиске.       «Буду искать, пока не найду», — написал Юнги, и, впрочем, этому ответу Донгон ни капли не удивился.       «Комб есть в Сеуле, только печатный вариант, доставят через два дня, — пришел ответ через несколько минут. — А насчет Рида, все зарегистрированные экземпляры хранятся в частных библиотеках коллекционеров с пометкой «недоступно». Я могу поискать еще по коллегам, это займет время, гарантий не даю, либо…»       «Что? Донгон, не издевайся, меня уже задолбала неизвестность», — и он не врал, она изводила его до трясущейся ноги и бесконтрольного откусывая кожи на губах. И если Чимина подобное просто раздражало, принося чувство, будто он идиот, для Юнги в первую очередь это была потенциальная угроза, и она заставляла спешить.       «Один экземпляр хранится у пастора Чон Минхо в церкви святой Марии, в пригороде Тэгу, можешь съездить к нему, он из наших, но… я бы не рекомендовал».       Последние слова для Юнги ничего не значили, и он сразу полез в интернет искать способы добраться до туда в ближайшие дни и режим работы церкви. Просидев в гнетущей тишине и отзвуках десятка чужих запахов, сохранившихся в магазине, Донгон не дождался никакого ответа и, прекрасно понимая, что сейчас происходит в голове у Юнги, написал сам. Препятствовать он мог, но это не имело бы смысла с этим упертым парнем, так что оставалось только помочь и понадеяться, что ничего плохого из его затеи не выйдет.       «Я понял, что ты поедешь, можешь взять мою машину, если хочешь, но я должен тебя предупредить, что этот Минхо уже в таком возрасте, что религия в его голове перемешивается со сказками, так что… сохраняй критику, ладно?»       «Ок, я тебя понял».       Почему-то Донгон мог поклясться, что не понял.       Последние слова закономерно записались в раздел «обдумать позже», и Юнги уже писал Намджуну, рассказывая о своих планах, пока с обеих сторон до слуха доносился мерный шум воды — дождя и душа, становившийся не более, чем фоном к бесконечным мысленным цепочкам в голове, забитой фактами и тревожными предположениями. В конце лаконичного сухого сообщения Юнги поставил точку, но не отправил. Перечитал два раза заново и добавил, позволив эмоциям коснуться слов: «Присмотри за ним, пока меня не будет. Он не должен ходить в лес». Друг понимающе со всем согласился и не задал ни одного вопроса.       Отложив телефон, Юнги уставился на пустую стену, и зверь наконец достучался до его забитого разума. «Почему он так долго не выходит?». На самом деле уже завывал, почуяв неладное, а фантазии хватило и маленького толчка в спину, чтобы предоставить целых пять ярко окрашенных вариантов случившегося. Прошло уже сорок минут, не то чтобы критично, может, Чимин захотел погреться и порефлексировать или подрочить, но Юнги все равно решил проверить, не питая свои страхи ни единой минутой больше.       Никаких других звуков, кроме мерно шумящей воды, не раздавалось, и он прервал эту сонату стуком.       — Все окей, Чимин-и?       Но ответа не последовало, и Юнги вошел, выпуская облако пара в комнату. Дышать в ванной было тяжело, зеркало и стекла душевой сильно запотели, и силуэт Чимина едва угадывался темным пятном. Он стоял неподвижно под горячим дождем, падавшим ему на голову, обжигавшим затылок и плечи. Подойдя ближе, Юнги открыл дверь и осторожно развернул его к себе лицом. На этот раз слепые с синевой глаза вызвали у него не дрожь, а лишь усталый вздох.       — Я знаю твой запах, — прошептал Чимин, смотря в мир, невидимый всем остальным.       — А я знаю твой, — как во сне ответил Юнги и не сразу протянул руку, чтобы выключить душ и вернуть парня в реальность и мягкую постель. — Пойдем, Чимин-и, скоро ужин.       Тот не стал сопротивляться, но глаза оставались слепы все то время, пока хен заботливо вытирал его полотенцем и помогал одеться в свою домашнюю одежду, которую они уже привыкли делить. А Юнги все думал о том, что это начинает происходить слишком часто, опасно часто, и еще эти слова. Он не знал, что они значат, и тем более не знал, почему ответил именно так. Может быть, это сделал его зверь? Хотя даже если так, вопрос это не проясняет ни на йоту, и ему пришлось заставить себя оставить его на завтра. Как минимум на завтра, потому что сегодня их вечер вместе, и он хочет отдаться ему безраздельно, как в первый раз, как и всегда. Быть с ним так, будто ничего и никого другого в мире не было и нет. Только они двое, тихая музыка, вкусный горячий ужин и, прости господи, соджу. Но он надеялся, что вскоре они смогут избавиться от последнего, когда Чимину станет лучше и он будет готов.       В некоторых вещах порой и правда остается только понадеяться на что-то. С сожалением, что не можешь заглянуть в будущее, хотя если бы Юнги мог, оно бы ему не понравилось.