Родной незнакомец

      На улице апрельское утро 1916 года. Я просыпаюсь от того, что моя старшая сестра Рейко входит ко мне в комнату и начинает трясти меня и кричать. — Данте, вставай! Вставай соня!       Просыпаюсь я в холодном поту. По ушам бьёт резкий и глухой стук двери о стену, а после шлейфом лёгкая боль раздаётся в висках и ушах. Инстинктивно прикрываю уши руками пытаясь, хоть как-то облегчить столь неприятные ощущения. С моих глаз снимают повязку, что спасала меня от яркого лунного света.       От удивления я убираю от ушей руки и щурясь смотрю на Сайко-сан. Устало выдохнув, та наконец говорит со мной. — Одевайся, а то в школу не успеем. — После та отдает повязку в руки и выходит из комнаты. Она как всегда груба ко мне. Неудивительно, ведь из-за меня ей частенько прилетает от родителей. Постоянно вытаскивает меня из неприятностей и отчитывает после, фактически она мне как вторая мама. Думаю, она меня любит, но ей, как и всем нужен покой, которого ей не хватает.       Я сажусь, а потом встаю с футона на татами и потягиваюсь. Растягиваю каждую мышцу своего тела, разминаю шею и делаю лёгкую зарядку прежде, чем надеть форму ученика средней школы. Аккуратно застёгиваю все пуговицы на рубашке, гакуран, натягиваю брюки с мягкими носками и взяв сумку на плечо выходу из комнаты.       На кухне уже ждёт меня заботливо поставленный на стол онигири и обед, а рядом с выходом обувается Рейко. Я беру обед и закидываю в сумку, беру в руку онигири и иду к ней обуваться. Мы выходим из дома и идём на учёбу.       Мне скоро 14, и я только недавно перешёл в среднюю школу, хотя это уже не первый школьный день в ней. Мне уже знакомы многие учителя ведь я уже ходил в неё, когда был младше. У шкафчиков шум и гам. Школьники, от мала до велика, бегают вокруг и кричат. Я не понимаю, что происходит, и от этого меня сильно тянет в сон. Рейко-сан, подойдя ко мне трогает за плечо и говорит, что вечером мы пойдём в ремённую семьи Кимуры, а после уходит к себе в класс, оставляя меня одного.       Стоит, наверное, упомянуть, что город, в котором я живу не такой уж и большой. Школ немного и потому моя школа младшая и средняя одновременно. Ещё в моём городе крайне быстро распространяются всякие слухи, но обычно те быстро забываются, но есть один, что кажется преследует меня всю жизнь. Слухи о Габриэле Кимуре.       Чего я только не слышал… Когда мне было едва ли пять лет я слышал о том, что тот был очень улыбчивым мальчиком и очень приветливым. Однако по словам моей тёти тот был крайне дерзким и бестактным. Когда же я пришёл в школу то там услышал о том, как он оскорблял других учеников, постоянно дрался и был огромной занозой в заднице как у учителей, так и у учеников. Слышал о том как пугал прохожих залезая на деревья. А ещё меня постоянно сравнивают с ним, а как тут не сравнивать, когда меня посадили за его парту? В тот день я услышал крайне много колких замечаний о том, что странный высокий молчаливый парень сидит за партой, где сидел низкий болтливый странный парень. Что ж это действительно забавно, только неприятно. Понимал, что сравнение это не в мою пользу. Очень больно осознавать, что ты становишься такой же занозой даже не за поступки, а за то, что по факту родился. Эти слова отравляют душу, хочется крикнуть что я не он, но сказать об этом не получается.       Не подумайте, что я слишком уж стеснителен. Моя семья медиков располагает к тому, чтоб убрать вообще любую неловкость или намёк на стеснительность. Дело в другом — мне физически тяжело это делать. Я прекрасно понимаю эмоции вокруг себя, понимаю, что говорят мне и не только, но когда я сам пытаюсь говорить, то понимаю, что не могу построить слова, а из них предложения. Похоже это на то словно я ногтём вырезаю из книг слова или на то, как я рисую слова на доске скрипучим и плохо-пишущем мелом. А потому пока я скажу то что хотел уже рак на горе свистнет. А фраз что я выучил порой не хватает, да и их нужно вспоминать, так что общение обычно меня очень сильно угнетает и вгоняет в тоску. Однако возвращаясь к Габриэлю хочу подметить что меня каждый раз удивляет осознание того, что целый город припоминал его на протяжении уже 14 лет с момента его пропажи. Наверное, он уж точно умел подобрать правильные слова раз попал всем прямо в душу.       Хихикая с этой мысли на литературе, я привлекаю учителя что как раз хотел вызвать кого-нибудь к доске. — Мачи, не мог бы ты прочитать нам следующий абзац. — обращается ко мне Масуми-сенсей. Явно хочет меня подловить на том, что я, как он думает, не так внимательно слушаю его, но нет. Не выйдет. Я встаю и начинаю без особых проблем читать строки из повести о Генджи. Ни единой запинки, поняв, что меня подловить не выйдет он садит меня на место и передаёт эстафету другому. — Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. — Использовав фразу которой меня научил сенсей я смотрю на него ожидая увидеть на его лице неловкую улыбку или смешок, но вижу лишь намёк на радость, что прямо на глазах стремительно идёт на дно моря какой-то неизвестной мне скорби. «Что случилось с сенсеем? Я сказал что-то очень грубое?» — думал я про себя. После проносится мысль о том, что возможно с его семьёй что-то случилось. Однако я решил не лесть желая не причинять возможной боли.       Как только звонит звонок я вскакиваю, закидываю в сумку вещи и иду на обед, но не в столовую или на крышу, а в библиотеку. Масуми-Сенсей разрешил мне там сидеть, видя, как мне тяжело от шума. Чувствую себя особенным, хотя и не понимаю, почему сенсей в принципе так внимателен ко мне. Моя сестра и семья бы затащила на застолье, а после бы наблюдала и смеялась с того, как я, закрывая уши начинаю ронять слёзы.       Поев и убрав в сумку пустую коробку, я мою руки в туалете и иду взять что-нибудь почитать. На этот раз я вытаскиваю из книжной полки книжку о философии Канта, как на пол падает какая-то бумажка. Любопытство огромно, и я подымаю её с пола.       Это был стих посвящённый огромной любви ученика к Масуми-сенсею. Я знал, что симпатичный сенсей влюблял в себя старшеклассниц, ведь выглядел вполне молодо для своих средний лет, так что не было ничего удивительного, ну кроме того, что по какой-то причине то было написано в мужском роде. Словно автор парень, что описывал любовь к парню. Очень странно, но стих был написан так хорошо и внезапно знакомо, что мне захотелось узнать имя этой необычной персоны. Может-таки найду общий язык и не будет одиночкой? Мои глаза опустились ниже.       Увидя автора в углу мои глаза округлились от удивления. Я несколько раз всматривался в неё, не понимая реально то, что я вижу перед собой или передо мной мираж с галлюцинацией. Поворачивал бумажку, выходил на свет, но видел одно и тоже имя — Габриэль.       В книжке посвящённой философии Канта лежал офигительного уровня стих, посвящённый любви парня к парню и тот был написан таким неотёсанным говнюком как Габриэль? В голове ничего не клеится! Совершенно ничего не клеится! Ощущение словно даже порвав и склеив заново ты читаешь не истину, а бред! Неужели он, будучи… ТАКИМ интересовался философией? Человек, для которого драки как смысл жизни? Несуразится! Я даже не слышал звонка, который звал на следующий урок, но я всё равно взял сумку с запиской и побежал в учительскую.       Голова была не на месте и ноги тоже, я упал, как только попытался с разбега открыть дверь в учительскую. Услышав грохот моего неуклюжего тела дверь, всё же открылась. На пороге была Аями-сенсей. Она ведёт у нас математику. Увидев, как я встаю она начала меня отчитывать меня за то, что я не на уроке, только она хотела меня отвести, взяв за ухо словно она моя сестра Рейко, как к ней обратился знакомый мне голос. — Аями-сан, не сердитесь на него, он не тот мальчик, что прогуливает уроки, как некоторые, а раз он тут, то значит это что-то важное. — Он тепло и тоскливо улыбался мне попивая чай. — Не могли бы вы оставить его и позволить поговорить на едине?       Аями-сенсей всё же отпускает моё ухо и выходит из учительской куда-то. Я и Масуми-сенсей остаёмся наедине друг с другом. Смотрим друг на друга. Я, очевидно, растерянно, потому Масуми открывает рот, чтобы меня спросить о самочувствии, как я перебиваю его. — Возьмите! -приказываю я. В голове до сих пор каша и я очень хочу получить хоть что-то что могло бы помочь избавится от неё.       Масуми-сенсей встаёт из-за стола и подходит ко мне так же улыбаясь и смеясь с моего растрёпанного вида, но не злобно, а по-дружески. — Что там такое, Данте-кун? Это извинения нашей поварихи для меня? Или ты получил любовную — учитель берёт в записку и проходится взглядом. Его улыбка быстро сходит с лица. -записку?.. — Учитель читает и выглядит напряженно. Тоска что я заметил ранее вновь накрывает его, но теперь с головой, настолько что я вижу еле заметные слёзы, кажется, я и вправду чего-то не знаю о нём. — Кем он был? — Я обращаюсь к нему вырисовывая в разуме и на губах каждое слово. Мне наконец получилось собрать вопрос что крутился в голове, ответ на который расставил бы много на места.       Сенсей вздохнул и усадил на учительское кресло, сам он сел рядом. Видно, что тот действительно волновался и с тяжестью на душе вспоминал, однако я любопытно смотрел ему в глаза жажда ответом. Меня похлопали по плечу. — Ты ведь явно слышал о нём многое, я прав? — я кивнул — Больше половины того, что ты бы мог о нём знать гнусная клевета. — Я был в ступоре. Как такое вообще возможно? Как возможно, чтоб целый город клеветал на одного человека? Сенсей продолжил. — Давай я расскажу тебе о том, кем Габриэль Кимура был на самом деле.