Aut Caesar, aut nihil

— Caedite eos. Novit enim Dominus qui sunt eius. Убивайте всех. Господь опознает своих.

Тот, кто нашёл колючую проволоку и притащил её в форт, был наверняка одним из самых гениальных людей в истории Легиона. Использовать ремни для казни было слишком большой честью, а марать их в грязной крови развратников и плутократов вообще звучало, как сущее надругательство над кожевенным ремеслом. На гвоздях ни одно тело, увы, не держалось, веревки же в этом деле были инструментом скучным и довольно банальным. Никакого разнообразия. Другое дело — проволока. Очень прочная, и, к тому же, сильно упрощает жизнь рекрутам и смерть нечестивцам. Не то чтобы здесь кто-то думал о комфорте последних, однако factum est factum — смерть от кровопотери всё же быстрее, чем от жажды. Эти отбросы должны быть благодарны. Жилистые, загрубевшие от постоянных тренировок и казней пальцы крепко вцепились в запястье изувеченной жертвы, прижимая её к иссушенной древесине. Третий раз за утро. Кажись, начальство сегодня не в духе. Проволока делала первый оборот, впиваясь в тонкую полупрозрачную кожу, входя в вены и превращая руку в кровавое месиво. Поникшая голова очередного отброса беспомощно вздрогнула. Никто не придавал значения тому, как его зовут и откуда он родом. К тому же, продавал он наркотики или же помогал НКР — абсолютно не важно. С подобным ничтожеством здесь обычно не церемонятся. Сказать по правде, даже Цезарь не знает о каждой проведённой казни. Не станет же он так бездарно тратить свое время на разбирательства со всякими торчками, предателями и опущенцами. Распятый урод неслабо избит и вывален в грязи. Он инстинктивно дёрнул рукой, стремясь прижать её к израненному телу. Бесполезно. Кровь хлынула ещё сильнее. Рекрут без промедления вернул кисть в прежнее положение, до хруста в суставе, и с усердием сделал ещё несколько оборотов. Вторую руку с другой стороны импровизированного креста синхронно продолжал фиксировать ещё один легионер. По его лицу, наполовину скрытому под шлемом и тёмными очками, было заметно, что он получал от этого процесса своеобразное удовольствие. — Будешь орать, обмотаю ещё и шею, — сухо произнёс один из рекрутов, спускаясь по приставной лестнице, — кто у нас дальше? — Больше никого. Этот последний, — раздалось в ответ. Опрокинув лестницу одним ловким ударом ноги, первый легионер окинул взглядом свежую жертву и, переведя взгляд на испачканные в крови руки, с нескрываемым отвращением сплюнул на землю. — Опять отмываться от этого дерьма. Его лицо не выражало ничего, кроме омерзения и ненависти. Неподдельной, животной ненависти. — С верёвками было куда чище, — спустя пару секунд молчания поддержал его второй рекрут. Первый только кивнул и направился в сторону реки, чтобы, наконец, смыть с себя эту чёртову кровь. Он был готов поклясться — эта кровь воняла развратом и трусостью, и терпеть её на себе было невыносимо. Облачённые в сандалии ноги поднимали пыль, что успела осесть на выжженной траве. Эта тропа к реке заросла, ведь ей не так часто пользовались, как главной дорогой к причалу. Сейчас рекрут меньше всего хотел видеть людей и желал спокойно уйти поглубже в свои мысли. Припекало. До тренировки перед обедом оставалось пару часов, которые можно было посвятить полезным для Легиона вещам. Но не сегодня. В данный момент рекрут действовал так, как сам считал нужным, за что уже мысленно выписал себе дюжину плетей и лишение ужина на четверо суток. Стараясь не дотрагиваться окровавленными руками до лица, одежды и оружия, легионер молча удалялся от основной территории лагеря. Цезарь бы точно не одобрил такое поведение. С другой стороны, кровь плутократа хуже собачьего дерьма. С такими противоречивыми мыслями он прошёл ещё несколько метров, цепляясь ногами за сухой бурьян, пока его не окликнули откуда-то сзади: — Аврелий Вендикта! Знакомый голос. Властный. Голова Аврелия настороженно повернулась. — Прохлаждаешься? Там ещё пятерых отбросов привели, что-то вынюхивали на берегу, — продолжил собеседник, остановившись. Перед ним стоял декан Ромул. Хотя в его подчинении находился всего один контуберний, он вёл себя так, будто был по меньшей мере легатом. Казалось, он не видел особой разницы между рабом и любым легионером ниже его по рангу. Это невероятно раздражало. Тем не менее, недовольство — одна из тех вещей, которую лучше держать в себе, если не хочешь быть вздёрнутым или обезглавленным. Аврелий развернулся и едва слышно вздохнул, начиная сокращать дистанцию до декана. Тот и не думал затыкаться, продолжая вещать издевательским тоном: — Наконец-то нашлась работа тебе по силам. Такими темпами ты скоро перелапаешь весь мусор с пустошей, — его загорелое лицо расплылось в ухмылке, а карие глаза неотрывно следили за каждым движением Вендикты, — ладно, просто разберись с ними. — Так точно, — метнув быстрый взгляд на декана, отчеканил Аврелий и зашагал обратно, украдкой разглядывая свои грязные руки. — Живее, ты должен управиться до обеда, — нетерпеливо бросил Ромул через плечо, удаляясь в сторону лагеря. Мысленно обматерив декана и нервно сжав окровавленные кулаки, Аврелий тяжёлым шагом направился в сторону главных ворот форта. Еще кучка отбросов. Снова. Эти твари, наверное, никогда не закончатся, и Вендикта будет казнить их, раз за разом, одного за другим, методично выжигая дыру на популяции Мохавского сброда. Звучит, конечно, не так отвратительно, как это есть на самом деле. Вендикта понимал, что идеи Цезаря о величии Легиона, воинском духе, а также об избавлении от грязных и опороченных душ, — великая цель, к которой нужно стремиться и за которую стоит умереть. Однако Ромул в чём-то был прав. Почётная работа палача со временем превращается в бесконечный конвейер, мясорубку, куда без разбора ссыпают обрезки и потроха всего человечества. Литры крови мощнейшим потоком проносятся вдоль берегов Легиона, будто Рубикон, унося сотни, тысячи оскверненных тел в небытие, придавая их души забвению. И все эти нечистоты, так или иначе, проходят сквозь руки палача. — Выводите вперёд по одному, — жёстко, будто плетью, рассёк воздух голос Вендикты. Небольшая, до смешного жалкая кучка пленных, окружённая легионерами, будто цепными псами, нервно закопошилась. На их лицах играл неподдельный животный ужас, а глаза — в глаза им было страшно смотреть. Не каждый бы это выдержал. Но со временем любое сердце черствеет, обрастает защитным панцирем, как у болотника, и, будто житель подземных убежищ, прячется куда подальше. Если ты ежедневно отправляешь в загробный мир десятки людей, видишь их внутренности, заливаешь все вокруг их алой кровью, то твоё сердце становится лишь мышцей, еще одним органом, просто куском мяса в рёберной коробке. Вендикта знал: в состоянии животного ужаса они готовы на всё. Больше всего эти отбросы хотят жить, чего, увы, никак не заслуживают. Даже если их жизнь была сущим дерьмом, они все равно каждый раз выбирали её. Обещай им свободу — и получишь рабов. Рецепт проще некуда. Они сделают всё, что скажешь, — поубивают кого угодно, даже своих друзей, и съедят их с потрохами, выдадут все тайны, отрежут себе любую конечность, — лишь бы не встречаться с гневом Легиона. Лишь бы не подыхать под палящим солнцем, как сушёная рыба, подвешенная за жабры. Легион эти отбросы отчаянно ненавидели и так же отчаянно боялись. И небезосновательно. Люди уже насмотрелись на горящие горы трупов, освежеванные тела, распятые на крестах, реки крови и стертые с лица земли поселения. А кто не видел, тот определённо слышал об этом от очевидцев и счастливчиков, которым всё же удалось спасти свою шкуру. — Имя, — Вендикта стоял, обратив взор холодных белёсых глаз прямо на вытолканного вперёд парня. Тот был на вид лет девятнадцати, худой, грязный, бледный и до ужаса напуганный. Челюсть его ходила из стороны в сторону, а синюшные руки, туго связанные другими легионерами, нервно тряслись. Он выглядел как тот, чей рацион на одну вторую состоял из винта. — Имя! — После нескольких секунд молчания Аврелий повысил голос. — Если не назовёшь имени, то прямо сейчас станешь кормом для кротокрысов. Я даже разбираться не стану. — Грейс, Д-джесс Грейс, — парень упал на колени, склонив голову, чтобы избежать пронзительного, пробирающего до самых костей взгляда Вендикты. Аврелий лишь, раздув ноздри, резко выдохнул горячий воздух, кивнул сам себе и продолжил: — Мне было доложено, что вас схватили прямо у стен лагеря. Что, чёрт возьми, вы там делали? Голос Джесса дрожал ещё сильнее, чем руки. Вендикта с презрением наблюдал за этим жалким существом, мечтая поскорее закончить линчевание и приступить к более приятным делам. «И почему мне снова доверили эти разбирательства? Это всё уже так осточертело», — думал Вендикта, ожидая услышать очередную слезливую историю о том, как сильно парень хочет жить и до беспамятсятва любит свою семью. Когда людям наступают на горло, так начинают говорить все — от плутократов, до наркоманов и паршивых НКРовских шлюх. Было вполне ожидаемо, что этот наркоман запоёт всё ту же старую жалостную песню о пощаде. Но этого не произошло. — Н-нам нужна была доза винта, и мы искали что-то, что можно будет продать, — признался парень, оглядываясь куда-то назад, в надежде, что его спутники поддержат его. Но те только молчали, опустив головы вниз. Вот она, современная дружба. Верх всего, на что способно это отребье. — Ясно, — сухо произнёс палач, сложив окровавленные руки на груди, — знаешь, что мы тут делаем с наркоманами, которые, к тому же, ещё и настолько глупы, что шарятся прямо у лагеря Легиона? Ответа и не требовалось. Джесс беспомощно мотнул головой. — Среди вас есть те, кто не сидит на винте или других веществах? Или мне можно не тратить свое время на разборки и убивать всех до одного? — Теперь линчеватель обратился к оставшейся группе. Легионеры-охранники немного расступились, давая Вендикте увидеть всех, кому так не посчастливилось оказаться в этом незабываемом месте. Все молчали. — Даже женщины? Какое же убожество. Вы непригодны даже на корм собакам, — Вендикта скривился, разглядывая осунувшиеся лица. Слишком слабые, зависимые, грязные, опустившиеся на дно жизни. Таким, как они, закрыта дорога в рабство, и остаётся лишь один верный путь — на тот свет. К тому же, им всё равно придётся умереть. Имеет ли смысл, от чего именно? В загаженном подвале от передозировки или здесь от руки Легиона — никакой разницы. Смерть в любом случае встретит их с распростёртыми объятиями. Больше ни слова не вылетело из уст палача. Он лишь поднял руку и кивнул. Этого знака было более, чем достаточно, чтобы охрана скрутила пленных и повела вдоль оврага, мимо крестов, на небольшую поляну, залитую кровью предыдущих гостей. Плотно утоптанный песок был, наверное, насквозь пропитан кровью, и выглядел намного темнее, чем на дороге или у реки. В центре поляны стояла нехитрая конструкция их крупных кирпичей. Скоро эти мрази, наконец, узнают, каково это — смотреть на топор легионера, занесённого над головой. Миг, когда перед глазами пролетит вся их жалкая и бесполезная жизнь. Легионеры выстроились в ряд, поставив перед собой на колени каждого пойманного отброса лицом вперёд, к Вендикте, уже приготовившему тяжёлый пожарный топор. — Нет, пожалуйста, пощадите! — Внезапно тишину разорвал пронзительный женский голос, эхом прокатившийся над окопами и нижней частью лагеря. Эту суку услышал весь форт. — Заткнись, — бросил Вендикта, молниеносно оказавшись прямо перед лицом женщины, перекошенным от ужаса и паники, — вся ваша свора обречена. На плаху её. Последнюю фразу он сказал, метнув взгляд на державшего её легионера, который тут же пнул брыкающееся тело, заставляя подняться. Женщина оказалась на редкость упёртой, и только спустя двадцать секунд её голову крепкой рукой прижали к холодному окровавленному кирпичу. Обычно это занимает не более семи секунд. Она плакала. По красным от перенапряжения щекам крупными каплями лились слёзы, срываясь с подбородка и падая на бурый песок. Эта тварь скорбела по своему гнусному существованию, цепляясь за него всеми своими конечностями. Что же получается? Герои добровольно идут на смерть во имя Легиона, а всякое отребье, вроде этой жалкой истерички, неистово хочет продолжать паразитировать на теле Мохавской Пустоши, разлагаясь и утопая во грехе. Удивительно, что кто-то готов пожертвовать всем, что имеет, ради того, что язык не повернётся даже назвать «жизнью». Плечи женщины вздымались вверх-вниз под тяжёлой ногой легионера, с усилием вжимавшей трепыхающееся тело в холодный кирпич. Открытый рот, как у полудохлой рыбы, выброшенной на берег, в панике хватал воздух, разбавляя тишину тихими всхлипами. Как же вымораживали эти звуки. Женщина выдавила из себя какой-то надрывный крик, и это стало последней каплей. Вендикта оглядел побледневшие и перекошенные физиономии пойманных ублюдков и каменные лица легионеров. Если последние видели подобное шоу почти каждый день, то у первых все эмоции лезли наружу. Кто-то закрыл глаза, чтобы не видеть этого ужаса, кто-то плакал, опустив голову, а кто-то всеми силами пытался отвернуться. — Задерите им головы, пусть смотрят. Руки легионеров, как по команде, схватили поникшие головы за волосы и с силой рванули на себя. Раздраженный Аврелий, наконец, ухватился за ручку топора и встал сбоку от женщины так, чтобы она могла его видеть. Её перекошенное сопливое лицо не вызывало ни капли сожаления или сочувствия. А должно было? Её грязные чёрные глаза с огромными зрачками встретились с кристально чистым льдом глаз Вендикты. Он лишь сжал зубы и, чуть отступив назад, замахнулся, поднимая топор высоко в небо. Взмах. Её глаза инстинктивно закрылись. Раздался хруст и глухой удар. Голова ударилась о песок, а затем, подпрыгивая, откатилась в сторону. Кровь хлынула струёй. Вендикта с остервенением пнул тело, сбросив его с импровизированной плахи, и махнул рукой освободившемуся легионеру, жестом прося убрать тело. Осталось четверо.