Айсберг

Ижевск. Лето, 1990 год.

На несколько дней город словно погрузился в тишину. Природа, и та замерла. От майский бури ничего не осталось. Той ночью прошел дождь, он смыл кровь с асфальта, но не избавил ижевчан от ужаса. Тишина эта была мрачная. Тяжелая. Она ощущалась физически, сдавливала горло, яростно желая придушить. Даша почти не покидала квартиру, только еще пару раз сбегала до Кристины, вновь безрезультатно. Она звонила однокласснице домой, но трубку тоже никто не брал. Шли дни. Наступил июнь. Даша не была наказана, не за что было её наказывать, но Соколова знала, маме так будет спокойнее. Да и зачем выходить? Двор был пуст. Дети разъехались по деревням. Взрослые готовились к экзаменам. Бригады зализывали раны. Когда Даша с Машей добежали до дома, задыхаясь от страха и огня в легких, у Светланы Аркадьевны случилась истерика. Она рыдала в голос, отстирывая в тазике некогда белый фартучек Даши от крови и грязи. Девочки ей ничего не сказали, но Соколова-старшая все поняла сама. Она плакала и благодарила все высшие силы за то, что с дочерью все хорошо, что не её кровь она сейчас смывает с ткани. Светлана Аркадьевна не знала, что им делать. Уехать? Кто их ждал? На какие деньги? И будет ли где-то там лучше, чем дома? Она впала в такое отчаяние, что решила, а не позвонить ли ей отцу Даши? У него теперь была возможность им помочь, он бы смог вывезти дочь заграницу, если бы захотел. Она позвонила. Трубку никто не снял. Она звонила всю неделю. Безрезультатно. Когда Игорь вернулся домой, живой, только немного покоцанный, у девочек отлегло от сердца. Он сказал, все живы. Маша, правда, потом подслушала разговор брата со старшими. Восемь трупов. Ничерта не все живы. Убитых девочки не знали, но это не облегчало горя и ужаса, который они испытали. Семь молодых ребят погибли из-за одного насильника. Он-то и был восьмым. Кто-то кинул гранату прямо в толпу. Даша в ужасе закрыла лицо руками, когда Михайлова ей об этом рассказала. Граната в детском парке... Она отказывалась понимать мир, в котором это было нормой. Карусель разорвало, кучу народа ранило осколками от пластмассы. Осколки эти все еще лежали на асфальте, как напоминание, а парк был закрыт на неопределенный срок. Многие ходили посмотреть на место преступления, через забор обугленная карусель выглядела жалко и до боли печально. Игорь стал на ступень выше в этой странной городской иерархии после драки на последнем звонке. Докурив сигарету и тут же вытащив из пачки новую, он хмыкнул и покачал головой, стараясь гнать мрачные мысли прочь. Получалось хреново. — Теперь моя дорога выстелена кровью не только врагов, но и товарищей. Сука. Неправильно это все. Кабан хлопнул его по плечу и велел не париться. — Такая у нас жизнь. Радуйся, что это не твоя кровь. Кабан вот радовался. Он теперь был как бы вместо Игоря и стал ближе к москвичам, а ему ой как это нравилось. Алексей Кабанов видел в этом большие перспективы, а чуйка у него всегда хорошо работала, в этом с Сашей они были похожи. Вообще, они во многом были похожи, может быть, именно поэтому им было так легко вместе работать на протяжении долгих лет, уже после всей этой истории с Ижевском. Даша смотрела в окно. Долго, тревожно. Она словно ждала, что сейчас на тонком стекле появятся ответы на все ее вопросы. Не тут-то было. Стекло оставалось неприятно чистым, отполированным, как и учила ее мама. — А про Кристину Игорь не говорил? — Соколова обернулась на Машу. Та сидела на ее диване, колупая лак на ногтях, он теперь был ободран почти на половину, на кончике языка девушки горчило. — Нет. Про нее не говорил. — Надо снова к ней пойти. Может, у соседей поспрашивать, — нужно было сконцентрироваться на жизни, не на смерти. Кристина была жива, и ей явно не помешала бы поддержка. — Сходим завтра, — Михайлова снова сунула палец в рот. — Тебя Саша спрашивал, говорит, трубки не берешь. — Мама запретила с ним разговаривать. — Опять? — Белов только вошел в доверие Светланы Аркадьевны, но массовая драка и восемь мертвых тел на асфальте в парке Горького быстро убедили женщину, что работающий кран в ванной не стоит жизни ее дочери. — Она и со мной тебе запретит общаться. — Не запретит, — отмахнулась Даша. Мама же не тиран. Маша — ее единственная настоящая подруга. — Скажи ему, я зайду на днях. Мама экзамен будет проверять по математике, я вырвусь. Маша только вздохнула. — Передашь? — Да передам-передам. — Ты чего? Совсем раскисла? — Даша опустилась рядом с ней на диван и осторожно коснулась ее обнаженной коленки. Михайлова чуть дрогнула, но не отодвинулась. — Да. Не знаю, Даш. Страшно как-то. Доиграемся мы, чувствую. — Сплюнь. — Это уже не поможет. От Маши это звучало хуже приговора. Вскоре все слегка устаканилось. Так всегда бывает после большой трагедии. Все волнуется, бурлит, как пена во время шторма, а затем море повыбрасывает на берег ракушек и рыб, и успокаивается. Вечер среды выдался особенно теплый. Народ, не сговариваясь, высыпал на улицу, во двор. Коля Барышников перебирал струны гитары, сидя на скамейке. Братва расселась вокруг на перилах и пела песни. Сегодня сговорились на веселых нотках, грустить всем после похорон надоело, пора была двигаться дальше. На земле стояли пивные бутылки. Вокруг рассыпались скорлупки от семечек. Пахло соответствующе. Саша заметил Машу с Дашей сразу. Они вышли из-за поворота у кукольного театра и слегка притормозили, взглянув на толпу у подъезда Михайловых. Девочки о чем-то тихо переговорили и все-таки продолжили свой путь. Он надеялся, Даша к ним присоединится, но девушка затормозила у своего подъезда, и Маша в их сторону пошла уже одна. Белов дернулся было вперед, но Пчёла удержал его за плечо и отрицательно качнул головой, когда колкий взгляд голубых глаз Саши впился в него. А вот Михалыча сдержать было некому. — Голубка! — прокричал он и спрыгнул с поручня, на котором сидел до этого. У Саши заскрипели зубы. — Стой! Даша остановилась, обнимая себя двумя руками в каком-то непривычно нервном жесте. По дороге Игорь взъерошил младшей сестре волосы и вприпрыжку подскочил к Соколовой. Их разговора никто не слышал. Пчёлкин продолжал удерживать Сашу на месте, что-то сбивчиво тому объясняя. Белов злился на друга едва ли не больше, чем на Игоря. Всю эту картину молча наблюдал Кабан. Единственный, пожалуй, внимательный и сообразительный центровской, не считая Михалыча. Когда они с Сашей пересеклись взглядами, и Белый слегка напрягся, Кабан только ему подмигнул. Лехе почему-то нравился этот Белый. Куда сильнее, чем Михалыч. Было даже забавно, что оба они, такие разные, носятся с одной девчонкой. Ничего особенно в Даше Кабан, впрочем, не видел. — Вы куда ходили? — К Кристине. Игорь покачал головой. — Уехали они. Неужели непонятно? — почти раздраженно бросил парень. Даша взглянула на него, как на врага народа, Игорь лишь пожал плечами. Он-то тут при чем? — Куда? — К родственникам. Поуляжется все — вернутся. — Ты не врешь? — Не вру, — по крайней мере про отъезд. Про возвращение — вопрос спорный. Столько крови из-за нее пролито, и репутация девчонки уже замарана. Вряд ли ее семье будет тут жизнь. — Клянешься? — Клянусь. — И мной? Он фыркнул. В следующий раз не поведется на её блестящие глазки, чтобы до клятв не доходило. — И тобой. Даша слегка расслабилась. Она уже думала самое худшее. Надписи в подъезде, вроде «тут живет шлюха» и «Кристина давалка», ни о каких положительных перспективах отнюдь не говорили. Но Игорю Соколова верила. — Айда с нами. Споешь, — он кивнул в сторону компании, к которой уже присоединилась Маша. — Настроение не певучее. — Да брось, Голубка. Начнешь, настроение сразу поднимется, — он забросил руку ей на плечо и, игнорируя небольшое сопротивление, повел к остальным. Даша не слишком противилась только по одной причине. Она хотела увидеть Сашу, показать ему, что несмотря на мамины запреты, между ними все по-прежнему. Подойдя ко всем, она очень ловко выбралась из объятий Игоря. Девушка улыбнулась Белому, едва заметно, только уголками губ, но он сидел мрачнее тучи, зажатый между Пчёлой и Филом. Даша нахмурилась. — Дай-ка гитару, — Игорь забрал у Барышникова инструмент и провел мозолистыми пальцами по струнам. — Ну че, Даш? Пугачиху? — это была Дашина любимая певица. И весь двор любил её тоже, естественно. Уж больно Дашка хорошо пела. — Ага, — Соколова однако не сводила глаз с Саши. Она хмыкнула и без раздумий подвинула Витю влево. — Присяду? — спросила она как бы невзначай. Теперь ее плечо касалась плеча Саши. Он посмотрел на нее удивленно. Маша, что держалась рядом с братом, едва заметно покачала головой. Пчела усмехнулся: — Нет проблем, все для милых дам. Даша довольно заерзала, устраиваясь поудобнее рядом с Сашей. Они снова переглянулись, взгляд его стал куда теплее. — Ну, Игорь? Давай. — Ну, давай, — почти бесцветным голосом проговорил Михалыч, но тут же сделал вид, что все по плану, чтобы братва не заводилась. Даше этот кипиш был ни к чему. И Игорь сыграл сначала «Этот мир», а потом «Айсберг». Даша пела. Ее нежный голосок периодически тонул в хоре басистых голосов братвы, но Саша её слышал прекрасно. Она ласкала его слух и согревала душу одним своим присутствием. Соколова пела словно для него одного. А я про все на свете С тобою забываю И я в любовь, как в море Бросаюсь с головой Изредка Даша поднимала на него робкий взгляд, а затем снова опускала глаза. Саше хотелось взять ее за руку и увести отсюда. Плевать на всех. С той ночи в парке он много думал о смерти. Вернее о том, какая их жизнь может оказаться короткая. Никто же не знает, когда и откуда прилетит пуля. Сегодня, завтра, лет через десять? И кто это будет? Враг, случайный прохожий, а может, друг? Поэтому от жизни этой надо брать все, разве не так? Пока она еще бьется в груди. Он бы целовал ее до потери сознания. Не отпустил бы ни за что. Но вместо этого, внимая совету Пчёлкина, Белов остался сидеть на месте. Те, кто сегодня братаются с ним, называют своим, все равно считают его за чужого. Если они пустят пулю ему в лоб, Саше уже будет все равно. Но что они сделают с ней? Игорь не сможет ее защитить. Эта машина, этот блядский танк сильнее любого из них, он проедется по их трупам, перемелет кости и не заметит. Саша хотел взорвать его к черту и забрать то, что лежало почти на расстоянии вытянутой руки. Деньги и власть. Власть и деньги. Они сплетались воедино, скрепленные чужой остывающей кровью, но были тем, чего он хотел буквально до скрипа зубов. Где-то внутри Белый еще с собой боролся, но голос совести становился все тише с каждым днем. Его глушила это сумасшедшее ощущение собственной силы. Александр Белов хотел весь мир у своих ног, он уже тогда знал, что эта цель осуществима, ему нужно только вырваться из этого болота, в котором он завяз по грудь. А вот Даше его взгляда да тепла достаточно. И все же какая девчонка… В Москве таких нет. В Москве они все требуют, требуют, требуют. Ему в голову даже пришла эгоистичная мысль забрать ее с собой все-таки. За этот чистый искренний взгляд он был готов на что угодно. Саша не понимал только, Даше действительно кроме него ничего было не надо.