Айсберг

Ижевск. Весна, 1990 год.

Когда они дошли до парка Горького, утопавший в зелени, на город уже опустился вечер. Стемнело, поднялся ветер. Он ощутимо кусал за коленки, бил прямо в лицо, тормозил. Музыка перебивала его гулкий вой. К сожалению. Ветер словно старался их о чем-то предупредить, развернуть назад. Девочки зашли в широко раскрытые железные ворота и спустились по крутым ступенькам, оказавшись среди множества людей. Им стало заметно теплее. В толпе можно было прекрасно скрываться от Игоря хоть весь вечер, столько незнакомых людей, громкая музыка, карусели, огни. В такой суете встретиться почти нереально. Держась за руки, девчонки пробирались в назначенное место встречи с одноклассницами, к фонтану. Даша больше не улыбалась, настроение пропало. Маша шла впереди, словно специально, чтобы не видеть ее лица. Михайловой не хотелось думать о плохом. Не сегодня. Это же их день, их праздник. Даше было не до веселья, последний звонок отошел на второй план. Мама была права. Игорь связался с криминалом. И Саша тоже. Его байки про университет… Все ложь. Не зря же они в основном гуляли в отдаленных районах, где их никто не знал. Значит, он тоже придерживался «правил». Видимо, это условия, по которым их пустили переждать бурю в Ижевске. Ей не было обидно. Дарья едва ли не лучше всех своих знакомых знала, что такое вынужденные запреты, мама создавала ей их десятками. Иногда против обстоятельств идти просто невозможно. Поэтому злобы на Сашу она не держала, наверное, им обоим так и правда было безопаснее. Ей просто было жутко. Эти понятия. Своя земля и чужая. И люди тоже свои и чужие. Все это отдавало тюрьмой и проблемами. Соколова хотела найти его и задать все свои вопросы. Так что, танцуя в толпе среди одноклассников и одноклассниц, она искала его голубые глаза, в которых в последнее время загорелся живой огонек. Он гнал прочь печаль, и ей нравилось думать, что это отчасти благодаря ей. И вот нашла. Саша тоже ее искал, она сразу это поняла по его улыбке. Он качнул головой в сторону и медленно пошел прочь, через толпу. Девушка шепнула Маше на ухо, что отойдет ненадолго, та вцепилась ей в руку. — Глупостей не наделай, Даш, — Маша давно не была такой сосредоточенной и серьезной. Соколова ей не ответила. Ловко пробравшись к воротам, минуя незнакомцев, она спустилась к выходу к набережной и сразу нашла взглядом Сашу. Он стоял чуть поодаль от второго входа в парк, сложив руки за спиной, и смотрел в темное небо. — Привет, — в любой другой момент она бы обняла его, но сейчас не решалась даже подойти слишком близко. Саша внимательно рассматривал ее изменившееся лицо. — Привет, — он улыбнулся уголками губ. — Прогуляемся? — Дарья кивнула. — Поздравляю тебя. С окончанием школы, — Белов достал из кармана золотую цепочку тонкого плетения. Без слов он взял ее за запястье и застегнул замочек. Она наблюдала за этим, чувствуя, как неумолимо пересыхало в горле. Соколова не чувствовала себя достойной таких подарков и вообще не знала, могла ли их принимать. Она поправила волосы, не зная, куда деть свои руки. — Саш… Это дорого очень. — Перестань. Такой день раз в жизни бывает. Я хочу тебя порадовать, — или оставить о себе память, когда все закончится. А все непременно закончится. Белый это знал точно. Даша тоже знала, но где-то совсем глубоко внутри. Все ее нутро отказывалось в это верить, так что Соколова об этом даже не думала. Она влюблялась с каждым днем все сильнее, и ее рациональная часть, все прекрасно знающая, была задавлена этой любовью, как грудой камней. — Спасибо, — они медленно двинулись в сторону пруда. Ветер бесчинствовал и совсем отчаянно колотил ей по щекам. У Даши слезились глаза. — Холодно так, — он снял с себя кожаную куртку и набросил ей на плечи. Дашу окутал его запах. Терпкий. Волнующий. Такой родной. Невольно она укуталась в куртку посильнее, и его тепло неумолимо впитывалось в ее кожу. Это слегка поубавило уверенности заводить серьезный разговор, но Белый, чувствуя неладное, начал его сам. — Ты чего такая хмурая? Не улыбнешься. Ласкового слова не скажешь. Она резко подняла на него свои серые глаза. В них томилась буря. — Саш. Это правда, что тебе нельзя со мной встречаться? Он дернул бровями, взгляд его стал тяжелым, почти нестерпимо тяжелым. Голубые глаза его как-то нехорошо сверкнули в темноте. — Это тебе кто такое сказал? — он говорил с ней нежно, но Даша слышала в голосе не то раздражение, не то угрозу. — Никто мне ничего не говорил, — слишком быстро ответила Соколова. Он ничего не ответил, только смерил ее недоверчивым взглядом. Подозрение быстро пало на Михайловых. Злоба поднималась в Белове откуда-то изнутри и подобно смерчу закручивалась в районе солнечного сплетения. Злоба не на Дашу. На обстоятельства, которые опять были сильнее, чем он. Белый часто думал послать всех нахуй, открыто взять Дашу за руку, а если кто-то будет против, начистить всем рожи. Но каждый раз он себя останавливал. Саша запирал своего внутреннего зверя на семь замков, и тот бился о железные прутья клетки с диким воем. Соблазн выпустить его наружу был велик, но Саша не мог. Потому что в такие моменты нужно было включать голову. Он прекрасно помнил, чем все закончилось в Москве. Белый точно так же полез, куда не надо, и едва не попал в тюрьму. Без должной силы за плечами, особенно здесь, рисковать было самоубийством. Но ладно он. За жизнь Белов научился не держаться. Он не хотел подставлять пацанов. Они жить хотели. Сильно. И не заслуживали погибать за его глупые порывы. И Даша. Он не знал, сможет ли ее защитить, если все раскроется. Знать, что она пострадает из-за него было тяжким грузом. — Скажи правду, Даш, — после долгого молчания попросил он, едва сдержав злобную дрожь в голосе. Соколова молчала. — Даша. — Ладно, — она раздраженно качнула головой. — Я подслушала разговор, — девушка не стала уточнять, чей. Слишком часто она стала врать. Мерзкое ощущение собственной нечестности грязью смешивалось с кровью. Ей было самой от себя противно. — Мол, вы чужаки тут. Он вздохнул. — Дашка, — он остановился и остановил ее тоже, мягко положив руки ей на плечи. Она опустила взгляд. Белов упрямо приподнял ее голову за подбородок. — Я думаю, ты знаешь, как работает этот мир. Здесь у вас свои правила, а я действительно чужак. Я должен им следовать, иначе… — он резко замолчал. Слова Пчёлкина гудели в голове. Он не мог произнести этого вслух, потому что, черт возьми, это было мерзко. Иначе грохнут. Иначе пиздец. Он чувствовал себя не лучше, чем в Москве, позорно скрываясь на даче за городом от милиции. Свободы здесь у него было не то чтобы больше. — Мы здесь всегда были и будем на птичьих правах, — закончил он нехотя. Белова все заебало. Правда. Он старался себя уговаривать, что надо потерпеть. Старался учиться. Но бурный нрав брал верх, и злость вырывалась в уличных драках, в пробитых стенах в двушке на улице Ломоносова. Он ненавидел этот маленький город, его правила, людей, которые тут жили. Ненавидел их оканье. И их глупые диалекты: «однерка», «барабаться», «дикошарый», «кочкать». Каждое сказанное слово, словно игла под ногтем. Даша спасала, безусловно. Но только пока ни о чем не догадывалась. Сейчас и она ощущалась, как удавка на шее. — Ты знаешь, когда вернешься в Москву? — Даша думала, что хорошо его знала. Ей самой в этой клетке было тесно, а Саше и подавно. Он помотал головой. Она снова опустила глаза. — Даш, это всегда был вопрос времени. Ты же знаешь. — А зачем тогда… — голос ее сорвался. Пришлось прокашляться. — Все это? — она указала на себя. Даше казалось, браслет жжет ей руку. Хотелось сорвать его с запястья и бежать, пока ноги не заболят, пока легкие не забьются холодным воздухом. Соколова сделала попытку от него оградиться, отойти, но Саша не дал ей этого сделать. — Маленькая моя, — она покачала головой, словно хотела выкинуть эту фразу из головы. Запрещенный прием. Белый насильно прижал ее к себе и погладил по волосам, его губы скользнули по ее виску. — Не надо. — Надо, — прошептал он горячо, спасая ее от ветра. — Надо, родная. — Ты не ответил на вопрос, — Даша больше не вырывалась из его рук, жалась к нему сама, пряча слезы в его футболке. — Зачем? — Потому что ты мне нравишься. Потому что мне без тебя плохо. Потому что тебе не обязательно здесь оставаться. Опять он о своем. — Саш… Хватит. Он не послушал, взял ее лицо в свои руки и поцеловал. Требовательно, жестко, вдыхая в нее свою злость, свое отчаяние. Правда была в том, что он действительно не хотел ее тут оставлять. В Даше было больше, чем требовалось этому провинциальному городу. Белов сам себе не мог объяснить, что, ведь на провинциалку, готовую грызть глотки в столице она была не похожа. Но мы-то с вами можем назвать это чутьем. Что-что, а этого у Белого было не отнять. — Я с тобой, Дашка. Никого не слушай, — он заглянул ей в глаза. — Я не боюсь ничего. И ты не бойся. — А если что-то плохое случится? — Переживем. — Обещаешь? — Обещаю. Сколько обещаний, данных женщине, мужчина не выполнял? Добавьте это к списку. Спустившись до набережной, они прошлись вдоль пруда, Даша не хотела возвращаться назад, но Белов ее уговорил. — Это твой последний звонок, пойдем, потанцуешь, повеселишься! Я тебе шампанского достану. — Там Машка, наверное, всю бутылку уже оприходовала. — Не, там конкуренция в виде Пчёлы. Но я нам тоже припрятал. Расставшись у высоких ворот, они договорились встретиться через полчаса у колеса обозрения. Даша хотела найти лучшую подружку и рассказать ей все, успокоить. Она знала, что уже подпортила Маше настроение своим угрюмым видом, ей хотелось исправить ситуацию. Соколова двинулась через слегка поредевшую толпу. Народ рассредоточился по парку. Кто на аттракционах, кто на танцплощадке, кто по углам с алкоголем. Из огромных колонок играла быстрая зарубежная композиция, было так громко, что уши закладывало. Даша шла по краю тротуара, крутя головой налево-направо в поисках Маши. Она старалась находиться подальше от сабуферов и, наверное, только благодаря этому услышала жалобный стон откуда-то из кустов. Девушка замерла, прислушиваясь. Хотелось закричать, чтобы музыку поубавили и перестали шуметь, но ее собственный голос утонул бы в этом обилии звуков. Стон послышался снова. Даша испугалась. Ледяной ужас пополз по грудной клетке, быстро растекаясь по всему телу, и приклеил ее ступни к асфальту. Кто-то плакал в густой зелени. Соколова оглянулась по сторонам. Позвать на помощь было некого, вокруг одни незнакомцы. Сглотнув горьковатую слюну, ставшую непривычно горячей, девушка шагнула на траву, пробираясь сквозь заросли деревьев. Было уже темно, гирлянды и пара фонарей не спасали. — Кто здесь? — спросила она достаточно громко, хотя голос стал совсем не ее, слишком хриплый, глухой. Ответа не последовало. — Эй? Вам нужна помощь? — она боялась наступить на человека, поэтому остановилась. — Даша? — она так испугалась, что страх оглушил Соколову на несколько мгновений. Голос, что позвал ее, надломился от слез и боли, сделавшись неузнаваемым. Она старательно вгляделась во тьму. Послышался плач. Тихий-тихий. Стыдливый. Девушка в темноте больше не позволила себе позвать Дашу по имени. — Я иду. Иду, — прямо у забора Соколова в конце концов разглядела очертания девичьего тела. Девушка двинулась туда, попутно убирая волосы назад, чтобы не мешали. Даша ужаснулась. Глаза чуть привыкли к темноте, и теперь она узнала, наконец, свою одноклассницу. Она лежала на земле в какой-то неестественной позе, волосы, спутанные и мокрые от слез прилипли к ее щекам. — Кристина? Что случилось? Ее ледяные руки вцепились в Дашу. Соколова едва не отшатнулась, чувствуя, как по ее предплечьям размазывается мокрая грязь. Ответом служил лишь вой. Кристина прижалась к ней, плача от боли и стыда, и Даше ничего не оставалось делать, как прижать ее к себе. Она инстинктивно оглянулась. Ей казалось, что-то зловещее пряталось в темноте. — Кристиночка, — они толком и не общались никогда, но у Даши было доброе сердце, и она не могла быть с ней не ласкова. — Ты продрогла совсем, — одноклассница и правда на ощупь была холоднее мрамора зимой. — Давай, поднимайся. Надо выйти отсюда. — Я… Не могу. — Почему? Она дернула ногами, пытаясь собрать их, и заскулила от боли. — Я… Он мне сделал очень больно. И Дашу словно молотком по голове ударили. Кто-то её обидел. В самом плохом смысле. Дашу затошнило. Казалось, боль Кристины, подобно змее, переползла по холодной земле и забралась внутрь Соколовой. Резь прошла по низу живота. — Мамочки, — выдохнула она. Кристина завыла пуще прежнего. В этом вздохе она услышала презрение, которое, впрочем, Даша совсем не вкладывала в свой голос. Одноклассница отшатнулась назад всем своим ноющим телом. — Нет, пожалуйста. Кристиночка, не надо, успокойся. — Я хочу умереть, я хочу, чтобы это закончилось. Даша не знала, что сказать. Могло ли хоть что-то её успокоить? Соколова невольно представила себя на месте одноклассницы. Она бы тоже хотела умереть, если бы кто-то сделал с ней такое в кустах, в парке Горького, на собственном последнем звонке. — Послушай. Тебе надо остаться одной ненадолго. Я позову на помощь, ладно? — Нет! Никого не надо. Никто не должен знать, — она ногтями впилась в Дашину кожу. Соколова едва не зашипела от боли. — Я позову Игоря. Знаешь его? Машин брат. Он никому не скажет. Он тебя защитит, — а пока мы под крылом моего брата, все хорошо будет. Даша тут же вспомнила Машины слова. Конечно, кроме Игоря никто не поможет. Ему Соколова доверяла на все сто процентов. — Нет-нет-нет. — Да. Кристин, мы сами не справимся, я тебя не дотащу. Ты же не можешь тут всю ночь лежать. Она не ответила. Не согласилась, но и не стала спорить. Даша прижала её к себе еще раз. — Я быстро. Держись. Девушка ловко вскочила на ноги и рванула назад. Выпрыгнув из кустов, она побежала к возвышенности, надеясь, что оттуда быстрее высмотрит в толпе Игоря. О Саше и Маше она и думать забыла. — Голубка! — он появился откуда-то сзади, развернул ее к себе и схватился Дашины плечи. Его глаза диковато бегали по её лицу. — Что с тобой? Кто обидел? В волосах Даши запутались прошлогодние листья, фартук был измазан грязью и кровью, как и ее руки. Она опустила глаза на себя и ужаснулась. — Даша! — снова крикнула он, и это послужило отрезвляющей пощечиной. — Ничего! Со мной — ничего. Идём, — она взяла его за руку. — Куда?! С Машей что-то? — Там Кристина, — никогда она еще не чувствовала в себе такой физической силы, Даша буквально тащила его за собой. — С ней беда. Теперь ей было на кого переложить ответственность, и Соколова слегка расслабилась, и слезы тут же начали щипать ей уголки глаз. — Какая беда? Она не смогла ответить, язык не поворачивался. Даша протащила его через колючие заросли на поляну. Игорь почти сразу завел девушку за свое плечо и достал из кармана фонарик. Желтый свет прошелся сначала налево, потом направо. Кристина лежала на том же месте. Колготки ее были разорваны. Вся в грязи, в листьях, она тяжело дышала, наверное, ее ударили под ребрами. На бедрах девушки засохла кровь. В груди Соколовой что-то неприятно сжалось: на скуле одноклассницы алели ссадины, из одной раны, продолговатой и глубокой, капала кровь. Выпустив из легких весь кислород и весь свой ужас, Даша подошла к Кристине и вновь постаралась ей хоть как-то помочь. Пока она могла лишь держать ее за руку и обещать, что все будет хорошо. Только сейчас она ощутила запах железа и алкоголя помимо запаха холода и страха. Игорь сел перед девушкой на корточки. Она прятала от него глаза. — Кто это сделал? — спросил он. Кристина молчала. На лице Михайлова заходили желваки. — Кто? — он повысил голос. Ее губы задрожали. Даша бросила на него предупреждающий взгляд, но Игорю было не до нежностей. Он взял Кристину за подбородок. Осторожно, не больно, но ощутимо. — Кристина. Говори. Я должен знать, только так я тебе помогу. — Я… Он представился Кириллом. Никакого Кирилла он не знал. — Погремуха какая? Она всхлипнула и спрятала лицо у Даши на плече. — Ну? — Вроде Вольф. — Вольф? Немец что ли? — Я не знаю… Не знаю — Блять, — Даша дрогнула. Игорь не обратил на нее внимания. — Как выглядит? Где живет? Что угодно. — Высокий. Блондин. В олимпийке синей. У него шрам на руке и татуировка змея. Живет, кажется, в металлурге. Я не уверена. В газах Игоря мелькнуло понимание, смешавшись с яростью. Он выпустил подбородок Кристины из мозолистых пальцев и резко поднялся с места. — Ясно. Ты поедешь в больницу, отправлю кого-то из наших с тобой. Даша, — он повернулся к ней, глаза его ничего не выражали, ничего, кроме пугающей ледяной решимости. Парень был уже не здесь, не с ними. И таким, каким Соколова сейчас его видела, он ей не нравился. Это совсем не вязалось с тем Игорем, который постоянно смеялся, проводил пятерней по кудрям и называл Дашу Голубкой. — Ищи Машку, и домой. — Я Кристину не брошу. Игорь взял Дашу под локоть. Больно. Она зашипела, но он оттащил девчонку в сторону, игнорируя протесты Соколовой. — Я сказала, я её не брошу, — сквозь зубы повторила она, вырвав локоть из его хватки, но только потому что Михайлов ей это позволил. Оставить Кристину искалеченную и напуганную здесь совсем одну было жестоко. Даше было безумно страшно, но она понимала: однокласснице страшнее. — Ты ей уже не поможешь, — он как-то неопределенно качнул головой. Даше показалось, в этом движении скользило пренебрежение. — Игорь… — Даша! — он оборвал её так резко, что она невольно замолкла. — Тут сейчас такое начнется... Я её отправлю в больницу, здесь она не останется. Но ты найдешь мою сестру, и вы пойдете домой. Даша со слезами на глазах обернулась на Кристину. — Домой, — сквозь зубы проговорил он. — Приведи того, кто отвезет её в больницу. Потом я найду Машу. — Даша. — Это мое последнее слово. — Пиздец. Детский сад в песочнице. Даша не отреагировала, она снова села на холодную траву рядом с Кристиной и обняла её. Игорь, взглянув на нее в последний раз с такой злостью, словно это она во всем виновата, пропал в толпе. — Не переживай, ладно? Поедешь в больницу с другом Игоря. Ему можно доверять, — она осторожно погладила её по волосам, стараясь не задевать ссадины. — Иди, Даш. Ищи Машу. Бегите домой, — Кристина не плакала, но в её голосе звучало отчаяние. — Не говори глупостей. Я тебя не оставлю. — Ты его слышала. Мне не помочь. Я теперь шлюха. Вафлерша. Игорь не произнес этих слов, не смог при Даше. Но все трое все понимали. Об этом узнают, и уже завтра новость разнесется по всему городу. Даша взглянула на нее с сожалением. — Ты не виновата. — Виновата. — Нет! С тобой это сделал плохой человек, это полностью его вина. — Я юбку подшила. Расфуфырилась и юбку подшила. И с ним сюда сама пошла, потому что у него коньяк был. Я. Сама. Виновата. — Даша! — обе они вздрогнули, это отдалось глухой болью в отбитых ребрах Кристины. — Все, иди. Я её вынесу и отвезу в больницу, — через зелень к ним пробрался Лёша Кабанов по кличке Кабан. Даша его лично не знала, но видела пару раз в компании Игоря. — Бегом. — Я обязательно приду к тебе в больницу. Держись, Кристина. Не сдавайся. Девушка ничего не ответила, она не хотела даже смотреть на Дашу больше. По сравнению с ней Кристина ощущала себя еще более грязной и жалкой. Под напряженным взглядом Кабана Соколова выпрыгнула на тротуар и побежала. — Маша! — кричала она. — Маша! Холодный ночной воздух обжигал легкие. Вокруг начинало происходить что-то плохое. Она ощущала это кожей. Или ей так казалось. Но народ начинал разбредаться по разным сторонам парка, будто между ними провели незримую линию. И теперь люди, отдыхающие и веселящиеся вместе еще час назад, оказывались по разные стороны баррикад. Музыка словно становилась тише. Соколова же разрывала глотку. На нее оборачивались люди. — Даша! — Маша вместе с Витей бежали к ней со всех ног. У нее стерлась помада, у него волосы были слишком растрепаны. — Даша, что происходит? — Кристину изнасиловали, — обняв подругу, Даша сама не поняла, как произнесла это вслух. Машу как прострелило, она так дернулась в руках Соколовой, что обе они этого испугались. — Чьи? — спросил тут же Пчёлкин. — Металловские. — Твою мать! — Витя провел ладонью по лицу. — Так. Быстро отсюда, — он взял обеих за плечи и буквально втолкнул их в поток пробирающихся к выходу людей. Начиналась давка. — Витя… Не оставайся тут. Пойдем с нами. — Все, Маш, — он крутился в поисках чего-то или кого-то. Убедившись, что девочки уже не выберутся назад, он скрылся в толпе, так и не договорив фразу. Даша схватила подругу за руку, не дав ей двинуться за ним. — Нам надо домой. — Даш, я не могу! — Можешь! — Соколова тянула ее за собой в поток людей, и он вынес их из парка. Обе задыхались от давки и ужаса, но Даша упрямо перебирала ногами, уводя Машу прочь от парка. Стенка на стенку люди вдалеке кинулись друг на друга. В свете гирлянд и фонарей блестели толстые цепи и кастеты. В воздухе летали биты. Звуки глухих ударов еще долго бились в ушах. А затем раздались выстрелы. Прикрывая головы, люди разбегались кто куда. Девочки перебежали улицу Горького и свернули на Советскую. Маша постоянно оборачивалась назад, но в толпе дерущихся пацанов никого было не различить. Обе они молчали и плакали, не прекращая бежать. Обеим им было кого терять. Игоря. Сашу. Витю. 25.05.90г. Мне никогда еще не было так страшно. Перед глазами эта толпа людей, в которой и лиц-то не видно. Только злость. Я очень надеюсь, что все живы. Очень. Потому что мы слышали выстрелы. Мне жутко от того, во что превращается наш город. 26.05.90г. Новостей нет. Игорь домой не вернулся, никто не вернулся. Маша у меня с самого утра, она плачет без остановки. Мне хочется ей помочь, но я не знаю, как. Сбегала до Кристины, у нее тоже никто не открыл. Все как будто куда-то исчезли. Я не знаю, что делать.