медвежата

сомбра лежит на коленях у вольской, накрытая ее пиджаком. она свернулась калачиком, но даже так помещается только голова и плечо. тихо. слышно, как тлеет сигарета, когда вольская затягивается глубоко. сомбра каждый раз напрягается, когда она тушит сигарету в пепельнице. ей все время кажется, что, если не эту, так следующую, вольская обязательно потушит об нее. сомбра не против — заслужила. сигарета шипит и противно скрипит по стеклу. вольская почти машинально гладит сжавшуюся сомбру по плечу, что было бы почти равнозначно тычку тлеющей сигаретой, если бы не пиджак. рука у нее теплая. не такая как у вдовы. но оливия настолько замерзла в одиночестве, что малейшее прикосновение равно по силе ожогу. они сидят — лежат — на ковре в кабинете, который вольская страшно не любит. спиной к деревянному столу, повидавшему кучу судеб. они смотрят на петербург, который накатывается огромной каменной волной небоскребов. в огромное панорамное окно бьёт ослепительно яркий закат. он играет разноцветными бликами в стенах стекол, в облаках на разных тысячах километров — свет дробится множество раз, прежде чем угодить в глаз. вольская хочет убрать руку. — не убирай, — просит оливия. рука остается лежать где-то в районе лопатки. кажется, это лучшая поддержка из тех, что были у сомбры — не у оливии, у нее только прошедшее, — в последнее — время. вольская не говорит, что все пройдет, будет легче. в почти десять лет разницы уложилось, что ничего и никогда не становится легче. она молчит, присутствует рядом, не давая екнуться от ощущения пустоты внутри. будто знает, что происходит. — почему ты меня понимаешь? вместо ответа вольская показывает руку. сначала сомбра не замечает ничего, а потом приглядывается. шрамы на запястье. вдоль, длинные, давно зажившие, аккуратно удаленные, но, если напрячься, то их можно увидеть. они снова молчат. вольская больше не курит, хватит. закат становится фиолетовым. скоро он совсем истает, и настанет ночь. вот так чувствует себя сомбра, когда скачет всемогущим сатиром — цок-цок, в руках свирель — по нервам мировых лидеров. она всегда помнит про закат, про спад, про бессилие. они будут потом, но обязательно будут. это первый раз, когда ее предал коготь.