Зебра

      Просыпаешься от того, что тебе сонно причмокивают на ухо, открываешь глаза и тут же закрываешь их рукой, глухо выстанывая нечленораздельные звуки в комнату, дышать тяжело, кажется, кто-то водрузил на тебя свои руки и ноги, также, кто-то очень сильно прижимает тебя к себе, не давая нормально сдвинуться. В горле сухо, как в пустыне, ты припоминаешь что, после закрытия, вдруг решила выпить вместе с Чонгуком, Хосоком и Намджуном, все дошло до того, что Намджун, пьяно хихикая, пообещал Хоби отогнать его машину после того, как проспится, а вас троих отправил к нему домой, вызвав такси, и с щедрой руки дал тебе и мелкому выходной.       Перевернувшись, Гук отбирает кое-как накинутое на всех троих одеяло, и сворачивается в непонятный, мятый, кокон, чуть похрапывает из-за заложенного носа и морщится из-за своего же громкого храпа, наблюдаешь за этим всем с улыбкой, после чего поворачиваешь голову, чтобы тут же уткнуться носом в тонкий нос Чона-старшего.       Улыбаясь, водишь им из стороны в сторону, даря легкую щекотку, от чего молодой человек. Нахмурившись, но не разлепляя глаз, чуть отстраняется, а после вытягивает шею и кладет подбородок на твою голову, ты дышишь горячим сухим дыханием в его шею и видишь, как вздымается и опадает венка на его шее.       — Красавчик Чон, — шепчешь тихонько, чувствуешь, как парень начинает возиться, — красавчик Чон! Мне нужно в туалет, отпусти меня!       Он все еще возится, однако, разжимает руки, отпуская тебя, убираешь потихоньку с себя сначала одну, потом — другую, выползаешь максимально осторожно, чтобы ни на кого не наступить и не раздавить, кровать вся смятая, ты совсем не помнишь, как вы уснули, помнишь только драку за подушки, видимо, в процессе, пьяный угар вас и отрубил до самого утра.       Трешь руками глаза и, щурясь, смотришь на большие часы на стене спальни, они показывают уже одиннадцать утра, да уж, нехило вы так проспались. Семенишь в ванную, в который раз умиляешься щетке, что Хосок хранит ради тебя, чистишь зубы и ощущаешь, что снова становишься живой, когда во рту вместо гадкого привкуса спирта и табака появляется ощущение свежести.       Горячий душ с паром разогревает тело, оно млеет под водой, а ты прикрываешь глаза, позволяешь лицу мокнуть под водой, наслаждаешься шумом воды и тем, что вокруг тебя сейчас спокойствие, тебе, оказывается, так давно этого не хватало, простого, человеческого покоя, ты была лишена его много лет, а теперь, вдруг, думаешь о том, что, все, хочется и себе время уделить, своим желаниям и прихотям, пусть у тебя их и немного.       Наверное, тебя так раскрепостил и заставил стать эгоисткой Хосок. Хихикаешь с этой мысли и понимаешь, что, в самом деле, он тебе привил здоровый эгоизм, заставил посмотреть на себя, как на здоровую и молодую девушку, у которой вся жизнь впереди, а не на как постоянную рабочую силу, убивающую себя за любую копейку. Да, ему бы стоило сказать за все эти мысли сейчас «спасибо».       Укутанная в полотенце и в халат, выходишь из ванной и врезаешься в потрепанного, заспавшегося, Хоби, чешущего свое подтянутое пузо под футболкой. Его лицо помято подушкой, даже текстура смятой наволочки осталась еще отпечатком на щеке, его губы высохли и треснули, а глаза прищурены, превратившись в два черных полумесяца, любуешься им, наверно, впервые его видя таким… Домашним, настоящим, реальным. При тебе, как бы дерьмово ты не выглядела, молодой человек всегда был с иголочки, а теперь… Ты, правда, рада, что Чон-старший решил показать тебе себя такого.       — Доброе утро.       — Почти уже добрый день, — хрипло отвечает тебе твой парень, после чего вытягивает руки, ты сразу же ныряешь в его объятия и зарываешься лицом в всю измятую футболку, от которой пахнет перегаром, чуть пролитым виски и сигаретами, что вы надымили с его братом. — Мне кажется, у меня сейчас голова расколется, как арбуз.       — Тогда, — поднимаешь голову и хитро заглядываешь в его глаза, — я смогу своровать кусочек твоего гениального мозга?       — И не надейся, — хрипло хмыкает он, после чего сжимает еще сильнее в своих крепких объятиях, фактически, лишая воздуха, ты уже успела за ним заметить, что любое прикосновение, любые обнимашки, любые телесные контакты с тобой, точно, жизненно необходимы Хосоку, кажется даже, что без них он умрет.       — Иди в душ, — чуть тыкаешь его пальцами в бока, однако, не идет никакой ответной реакции тела на это, тебе не нравится, что твои тычки игнорируют, потому надавливаешь сильнее.       — Угу.       — Давай-давай, — Хоби давит подбородком на твою макушку, заставляя тебя сутулится, начинаешь бурчать себе под нос, пока медленно делаешь шаги назад, — я хочу, чтобы мой мальчик был чистым и душистым, а не вонял непонятно чем.       — Твой мальчик? — в голосе молодого человека проскальзывает смех. — Звучит так по-сахарному, Сыльги, ты ли это?       — Я, кто же еще, — заливаешься румянцем с этого замечания, однако внутри сердце делает влюбленные кульбиты, тебе все-таки удается впихнуть парня в душную после тебя душевую, миленько машешь ему рукой и закрываешь дверцу, — не буду с тобой разговаривать, пока не помоешься и не почистишь свои идеальные зубки.

***

      Наливаешь в две кружки крепкий кофе, подумав немного, добавляешь молока и по три ложки сахара в каждую, тебе не хочется заморачиваться, хоть ты и прекрасно умеешь управляться с кофемашиной, просто… Хочется лаконичности и простоты, потому и кофе у тебя выходит самым обычным, зато, ты уверена, он будет невероятно вкусный.       Усаживаешься за стол и тут же пробуешь свой напиток, зажмуриваешься и начинаешь улыбаться, так как на губах отпечатывается тот самый, терпкий, ароматный, неповторимый и несравнимый ни с чем, запах настоящего, хорошего, кофе мелкого помола. Делаешь глоток, греешь горло горячей жидкостью и открываешь глаза как раз тогда, когда на кухню, чуть пошатываясь, входит, весь в чистом, Чон-старший, он тут же чуть не целуется с косяком, однако успешно уклоняется, вместо лба с косяком двери встречается его плечо.       — Какой-то плохой у тебя косяк, — негромко подмечаешь, — то я в него вписаться не могу, то ты.       — Это не вина косяка, — Хосок приземляется рядом, его острое колено из-под домашних шорт тут же задевает твое, выглянувшее из пол длинного халата, — это мы с тобой такие особенные: ходить ровно не умеем.       — Аргумент, — хихикая, снова отпиваешь кофе и придвигаешь чашку к парню, — осторожно, горячее.       — Итак, — дуя на кофе, с которого тонкой дымкой поднимается вверх пар, обращается к тебе Хоби, ты поворачиваешься к нему на стуле и подпираешь щёку рукой, — думаю, мне стоит тебе кое-что рассказать.       — О Минджа? — ты, честно говоря, не готова это слушать с самого утра, ладно, почти дня, но, видя всю решимость в глазах своего парня, медленно киваешь, соглашаясь с ним.       Чон-старший никогда ничего не просит у тебя, потому, эта его просьба, горящая ярким солнцем в карих глазах... Ты не можешь ему отказать.       — Да, — он зажевывает свою губу, та лопается, язык хаотично слизывает выступившем капельки крови, ты давно не видела, чтобы Хоби так долго собирался с мыслями, — Расскажу о том... Как все началось. И, как все закончилось.       Смотришь на Хосока, после чего отставляешь кружку и находишь его руку, чувствуешь, как напряжена каждая мышца, как подрагивают пальцы под твоей ладонью, сжимаешь чуть сильнее и поглаживаешь плотную гладкую кожу, хочешь показать, что ты рядом, не осудишь, не обидишь, просто сидишь рядом, чтобы послушать эту тяжелую, очень тяжелую для всех, историю.       — Минджа — моя подруга детства, — с грустной, расколотой улыбкой начинает Хоби, прикрывая глаза, — казалось бы, девочки, со временем, больше начинали дружить с девочками, а мальчики — с мальчиками. У нас было, не как у всех.       — Так это же хорошо, что вы продолжили дружить даже тогда, когда выросли, — Чон дарит тебе теплую, ту самую, солнечную улыбку, которая, как раз, и привлекла твое внимание, заставив сердце пропустить первый, самый заветный, удар.       — Ты права, — пожимает парень плечами, а в глазах его вновь, как и в тот день в больнице, загорается печаль воспоминаний, тонкой вуалью она закрывает ему взор, а тебе лишь остается смотреть на него и держать за руку, надеясь, что ему не слишком больно в душе от того, что он решил распахнуть этот старый, запалённый сундук из прошлого, — я, правда, рад, что у меня была такая подруга. Лучшая подруга, я бы сказал.       — Хосок, — зовешь его, когда замечаешь, что молодой человек начинает погружаться в себя, — Хосок-а, посмотри на меня, пожалуйста.       Он начинает часто моргать, а после удивленно смотрит на тебя, ты еще сильнее поворачиваешься к нему и кладешь ладони на красивое лицо, чуть сжимаешь щеки, отчего у него забавно оттопыриваются губы.       — Если тебе очень тяжело об этом говорить, — ты говоришь все это ровным тоном, чтобы не волновать его лишний раз тем, как сильно ты за него переживаешь, — то давай отложим этот разговор. Я не давлю на тебя этим рассказом, ты же знаешь, что можешь все сделать в лучший момент, за тобой никто не гонится.       — Я хочу расставить все точки над «i», Сыльги, — серьезно говорит Чон-старший это тебе, цепляясь взглядом за твой, точно, якорь за дно, — я хочу, чтобы ты знала правду обо мне, о моей семье, обо всем, что ты уже, обрывками, успела узнать.       — Если тебе так будет легче, то говори, — пододвигаешься ближе и кладешь голову ему на плечо, устраиваешься удобнее и чувствуешь, как его рука путается в твоих мокрых, еще не до конца расчесанных, волосах, Хоби нравится теряться в твоих смоляных прядях, в другой ситуации, ты бы отругала его за то, что он их еще больше путает, сейчас же лишь тихо вздыхаешь, прикрывая глаза.       — Минджа без памяти была влюблена в Чонгука, — а, вот на этих словах, ты резко открываешь глаза, — как и он в нее. Она была его старше, будь она сейчас жива — ей было бы двадцать пять, как и мне.       — Понятно, почему у мелкого была истерика по поводу того, что он так ей и не сказал, что любит ее, в последний раз, — выдыхаешь эти слова скорее для себя, шепотом, но, все равно, твой парень четко их слышит, он приподнимает руку, что ты с плеча съезжаешь ему на грудь, передвигает высокий стул, скрипя им по полу, ближе, и пропускает руку так, чтобы крепко обнять тебя.       — Гук-а до сих пор ее любит больше своей жизни, — выдыхает тихо Хоби, ты напрягаешься, чтобы услышать следующие слова, — он не может смириться с тем, что сам выжил, в то время, как Минджа — нет.       — Расскажи мне, что случилось?       — Это… Должен был быть брак по договоренности наших родителей, — слова, точно, булькая, застревают в горле Хосока, он говорит их со странными паузами, постоянно прерываясь, рука сильнее тебя сжимает, потому накрываешь его острое колено свое ладонью и успокаивающее поглаживаешь. — Наши родители решили, что нужно заключить брак между старшим сыном семьи Чон и старшей дочерью семьи Сон, так как у них не было наследника. В этих верхушках женщины не рассматриваются на руководящие роли, общество все еще консервативно, как по мне, это — полнейший абсурд! — Хоби замолкает на пару мгновений, ты слышишь, как громко он сглатывает, а потом подносит чашку с кофе к губам, отпивая горячего напитка и собираясь опять с мыслями. — Я считал, что Минджа и Чонгук прекрасно бы справились с компанией Сон и без всей этой чепухи с браком, однако, никто меня, в те времена, не послушал.       — Семья Сон? Та самая, что владеет сетью крупных отелей по всем курортным точкам Кореи? — ответом тебе служит короткое «да», начинаешь ворочаться, чтобы посмотреть в глаза своему парню. — Я слышала, как раз, пять лет назад, очень скомканные новости о том, что их старшая дочь погибла из-за несчастного случая.       — Эти идиоты замяли все так, чтобы заголовки, разве что, были только во всяких желтых газетах, — рычит молодой человек, ты видишь, как его бесит вся эта ситуация, что проворачивалась тогда, в прошлом, до сих пор задевает за душу, ножом рассекая ее на кусочки, — Любящие родители решили скрыть факт смерти их дочери, чтобы не упасть в грязь лицом, потому, многие до сих особо не понимают, что же тогда произошло.       — Ты же мне расскажешь? — хмуришься и касаешься прохладной щеки Хосока пальцами, снова привлекая к себе внимание и отвлекая от негатива, что всплыл в его глазах серой тенью.       — Я просто обязан рассказать правду, — он медленно кивает, а после жмется к твоей руке в поисках тепла, — хоть кому-то, да обязан.       — Слушаю.       — Нам пришлось… Принять это предложение, — сглотнув вязкую слюну, хрипло выдает Хоби, — Минджа пригрозили, что отправят тогда в Англию на четыре года, а Чонгуку найдут другую девушку, да еще и насильно женят, если мы, вдруг, ослушаемся, — очень криво, надломлено, губы Хосока кривятся, — меня бы отправили в Швецию, оттуда, недавно, вроде, вернулась моя предполагаемая новая невеста.       — Новая невеста?       — Ага, — кивает головой парень легко, а после притягивает тебя к себе и целует мягко в макушку, — запасной вариант, если я откажусь от брака с Минджа.       — Как же у вас там, наверху, все сложно, — хмуришься очень сильно, у тебя даже заболел лоб от напряжения, дуешь губы, но стараешься сохранять хладнокровие.       — Поэтому, я также послал их всех нахуй, как и Гук-а, — подмечает Хоби, а ты опять от него отрываешься, на этот раз, с удивлением в глазах, — что? Думала, я потерплю такое отношение к себе? Хера с два, я — хозяин своей жизни, мне нахер не сдались эти светские тусовки и бизнес-браки, на хую я все это вертел.       — Не агрессивничай, - пальцем тыкаешь в самый кончик его носа, заставляя молодого человека смешно фыркнуть, — тебе не идет, честно.       — Ладно-ладно, — твой палец скользит ниже, к его губам, не успеваешь его убрать, как теплые губы мягко целуют подушечку пальца, заставляя тебя краснеть, — при тебе — не буду.       — Отлично, — отдергиваешь руку и прижимаешь к груди, это слишком нежно и непривычно для тебя, сердце внутри делает опасный кульбит, норовя оторваться и убить тебя, — хотелось бы, чтобы и без меня, однако, кто же за этим проследит? Продолжай.       — Мы согласились на это предложение, но, конечно же, и у нас был свой план, — Хосок отводит взгляд в сторону, ты видишь, как у него краснеют белки глаз, — жаль, никто из нас не додумался посвятить в этот план Гука.       — Вы умолчали от него что-то?...       — Не просто «что-то», а целый план нашего развода! — перебивает тебя горячо Хоби, еще немного — и парень бы подскочил со стула, но в его руках находишься ты, потому он сдерживает себя, лишь елозит нервно на месте, с его волос срывается пара капелек и закатывается за шиворот домашней футболки. — Увы, нам нельзя было особо о нем распространяться. Потому мы молчали, скрывались, иначе бы план рухнул.       — В действительности, он, и так, и так рухнул, — подмечаешь ты не самый приятный, но факт.       — Ага, вот только не из-за нас, — отвечает глухо Хоби, — обстоятельства, эмоциональность и недоговорённость сыграли с нами злую шутку, конец у которой был в разы хуже, чем у самой плохой шутки Джокера.       — Что вы учудили?       — Чонгук подделал документы и выкупил подержанный байк, а я их отпустил в, самый проклятый в моей жизни, ливень.       Повисает тишина, ты пытаешься переварить то, что только что услышала, а Хосок смотрит на тебя в поисках ответной реакции, выглядит он так, будто она ему жизненно необходима, но ты, просто, не знаешь, что выдать в ответ, что сказать, чтобы не добить его как лишним, или же грубым, словом.       — Чонгук умеет ездить на мотоцикле? — решаешься на вопрос, потому что, реально, не знаешь, что и сказать.       — Я об этом не знал, правда, — кивает Хоби, а ты прислоняешься щекой к груди и трешься, точно, изголодавшаяся по вниманию, кошка, — оказывается, он с кем-то гонял в какой-то компании, я еле нашел двоих из этой шайки, чтобы хоть расспросить, кто его научил.       — Так понимаю, это не самое главное в разговоре? — ты закрываешь глаза и слушаешь сердце, оно тихо ухает совсем рядом, тук-тук, тук-тук, родное, любимое.       — Абсолютно так, — хмыкает невесело, криво, сломано Чон-старший, а его руки начинают дрожать, эта дрожь передается и тебе, — главное то, что мелкий не справился с управлением.       — В тот день?...       — Шины поехали по мокрому асфальту, он просто не смог удержать нормально руль в руках на той скорости, что зафиксировали камеры, потому слетел с него вместе с… Минджа, — голос предательски срывается на приглушенный комком слез шепот, ты отрываешь от его груди и тянешь парня к себе, чтобы мягко опустить губы ему на ставшую мокрой от прочертившей ее слезы щеку, – оказывается, у нее разболтался крепеж на шлеме, от чего он слетел, пока они катились… Внутренняя черепно-мозговая травма обширного спектра, смерть наступила прямо в скорой.       Ты немногое понимаешь из его слов, он их глотает, пока давится слезами, ты не успокаиваешь его, лишь крепко держишь, позволяя Хосоку плакать, плакать тихо, но так сильно, выливая из себя всю скопленную печаль, которую, наверно, он так и хранил ото всех в себе, бесконечно коря за то, что отпустил в такую погоду, что не подумал, что допустил такую ошибку.       Людям свойственно плакать, потому гладишь Хоби по спине и слушаешь его мокрое, хриплое дыхание, оно, словно, шелестит всей той горечью боли, утраты, ты знаешь, насколько Чон сильный человек, не раз убеждалась в этом, но прекрасно осознаешь, что и сильные люди подвержены простым, человеческим, слабостям, у тебя самой нижняя губа начинает дрожать, однако, глушишь рвущиеся наружу слезы, потому что знаешь, что твой парень точно начнет успокаивать тебя, совсем забив на себя, а ведь, в этой ситуации, больно ему, а не тебе, тебе же просто разрывает от того, каким ты видишь Хосока прямо сейчас, слабым и беспомощным от всего того, что лежало на дне его души так долго.       — Чонгук выжил, — шмыгая носом, продолжает парень, зарываясь покрасневшим лицом тебе в шею и влажно касаясь губами чувствительной кожи, пока шепчет, точно, в бреду, — его тело на сорок процентов состоит из сплошных шрамов, если бы не я, глупый и высокомерный хен — этого бы не случилось… Все было бы в порядке, скажи я ему о плане… Останови, не пусти все на самотек…       — Хосок-а, милый, — ты никогда и ни к кому так не обращалась, однако, слова сами вылетают из твоего рта, как само собой разумеющееся, — не взваливай всю вину на себя. Ты не должен, пойми это.       — Как я могу? — снова шепчет он, вслушиваясь в тебя, в твой образ, в твой голос, что действует на него успокаивающее, дрожь стихла. — Как я могу, ведь я, правда, виноват?       — Хосок-а, — ты зарываешься пальцами в мокрые волосы и теребишь прядки, заставляя его шумно втянуть в себя воздух, — все люди ошибаются, ты не виноват в том, что просто не знал будущего, не виноват в том, в какой ситуации вы все оказались. Если кто и виноват — общество, которое жрало и ломало вас годами, но не вы, нет.       — Ты, правда, так считаешь?       — Правда, — выдыхаешь это слово и чувствуешь, как его руки скользят на твою талию и сжимают ее, а после ползут дальше, вот, Хоби уже сильно вжимает тебя в себя, обнимает, точно, ищет островок спокойствия для своей растерзанной в мелкие осколки души, мечется, как слепой щенок, это не физическая боль, она глубже, в самом сердце, жжет там так сильно, что, впору бы, закричать.       Тебе самой плохо, мутит так сильно, а глаза слезятся, ты держишься из последних сил, лишь бы дать ему ту опору, которой, по сути, у него никогда и не было. Да, семья, деньги, связи — а где то самое базовое, что нужно для души? Любовь, ласка, забота? В руках родителей он — старший в семье Чон, их наследник, кукла, которая однажды заменит другую куклу, своего отца. У него не должно быть чувств, желаний, эмоций, все должно быть подвержено холодному расчету с целью выгоды, вот только Хосок для них оказался дефектным, так как посмел иметь горячее и любящее сердце.       — Ни ты, ни Чонгук, ни Минджа, — все же, шмыгаешь щиплющим от соленых слез носом, — никто из вас не виноват в том, что произошло, вы — лишь жертвы, никто из вас не являлся и никогда не будет злом. Послушай меня, — молодой человек замирает, а ты опускаешь руки на его шею и гладишь смуглую кожу, прикрывая глаза и растворяясь в этом моменте, — несмотря ни на что, у тебя есть младший братик. Он жив, здоров и тот еще засранец. Но! Гук-а живехонький и целехонький, потому, — Хоби медленно поднимает голову, отрываясь от тебя, понимая, к чему ты клонишь, — не теряй с ним никогда связь. Что бы не случилось — поддержи мелкого, ведь, только друг в друге, вы найдете ту опору, которой у вас все эти годы не было. Только ты ему поможешь не жить в прошлом.       На твое плечо резко опускается рука, ты, чуть ли не заорав, резко поворачиваешься, в то время, как Чон-старший просто переводит взгляд тебе за спину, вы оба смотрите на сонного, мятого, но, судя по глазам на мокром месте и розовому носу, все слышавшего мелкого. Чонгук кивает тебе, явно, благодарный за слова, что сейчас сорвались с твоих губ, а после смотрит на своего брата, наконец, понимая, видимо, что тот, также, жил в боли и печали все эти годы, борясь, как и сам Гук, с этим в одиночку.       — Хен, — его голос сиплый после сна, Гуки сглатывает скопившуюся слюну, а после расправляет плечи, — надеюсь, ты простишь меня за всю ту дурь, что я успел натворить.       — А я надеюсь, — очень тихо, почти неслышно, произносит в ответ старший брат слова, которые, судя по всему, хранил в себе долгие пять лет, — что ты простишь меня за то, что я все умолчал тогда, когда должен был сказать тебе.       Чон-младший еле-еле кивает, а после усаживается рядом с вами на соседний стул, чтобы после опереться о стол руками и своровать твою, уже остывшую, чашку с кофе.

***

— Ебаный в рот! – восклицает Юнги, когда ему в голову, неожиданно, прилетает футбольный мяч, а ведь парень просто присел в стороне, чтобы завязать шнурки. — У кого такой кривой глазомер? Кому поправить?       — Бля, прости, хен, — подбегает к нему, тяжело дыша, весь взмокший, Хосок, он тут же опирается ладонями о колени, на которых красуются бинты, и начинает ловить саднящим горлом воздух, — не успел отбить, но голову Ходжуну не отрывай, он нам еще пригодится.       — Он-то пригодится и даже не на скамейке запасных, — сплевывая в траву, встает и отряхивает ладони от пыли Мин, — но я в бешенстве, честное слово.       — Ты же помнишь, что у тебя свидание сегодня, да? — лукаво смотрит на него Хоби, а после вновь наступает со своими вопросами. — Хен, ну, когда уже расскажешь? Кто она? Я ее знаю? Ты уже давно на свиданки бегаешь, а мне ничего не говоришь? Мы друзья вообще, хен?       — Слушай, — шипит на него, раздраженно потирая голову, старший, — закрой рот, а? Не беси, и так, настроение ни к черту.       — А может это… — Чон смотрит на небо, по его лицу и шее скатывается пот, футболка уже вся насквозь мокрая, она липнет к телу, обрисовывая контуры. — Ким Черен?       — Ей богу, следующий мяч прилетит в голову уже тебе, а не мне, — хлопает его по плечу Юнги, а после выбегает на поле, параллельно засовывая свисток в рот, чтобы передать следующие указания тренирующейся команде.