Катана и тюльпан

Эмили едва смогла дождаться следующего вечера. Ночь превратилась в бесконечную пытку — она металась по футону, преследуемая кошмарными видениями: кровь на белом шелке, взмах катаны, медленно падающая голова... Утром она едва смогла притронуться к чаю — от одних воспоминаний к горлу подступала тошнота. Кроме вчерашнего ужаса, ее терзали мысли о предстоящих переговорах. Как отреагирует отец на требования Ямаширо? Сумеет ли найти компромисс? А вдруг... вдруг попытается решить все силой? При мысли о возможном кровопролитии ее бросало в дрожь — она уже сполна насмотрелась на смерти в этой стране. Отец не был безрассудным, но в критических ситуациях действовал решительно. Чего стоило ее похищение из Японии девятнадцать лет назад — авантюра, достойная пера Дюма. Кто знает, как он поступит, если требования окажутся невыполнимыми? А ведь есть еще Эдвард. Именно его семье принадлежит Торговый Дом Миддлвейков, и последнее слово в вопросе оружейных поставок останется за ним. «Эдвард любит меня, он не откажет, — убеждала себя Эмили, наблюдая в зеркале, как Томоэ колдует над ее прической. — Он продаст Ямаширо это проклятое оружие, мы поженимся, и все будет хорошо». День тянулся бесконечно. Эмили сидела как на иголках, вздрагивая от каждого звука — скрипа половиц, стука ножей на кухне, приглушенных голосов. Поместье жило своей размеренной жизнью, словно вчера здесь не разыгралась кровавая драма, словно на белом татами во дворе не погиб молодой самурай. Эмили пыталась читать, разглядывала гравюры, но то и дело ловила себя на том, что бессмысленно таращится в одну точку, а перед глазами стоит бледное лицо Ито, его последний, полный решимости и смирения, взгляд. Когда снаружи сгустились сумерки, явился Сайто. При виде его катаны Эмили вздрогнула — слишком живо она помнила, как этот клинок оборвал вчера юную жизнь... — Собирайтесь, Эмири, мы идем на встречу с вашим отцом. — Наконец-то! — встрепенулась она, стараясь отогнать мрачные мысли. Она велела Томоэ подать европейский наряд, который притащила в Нагасаки на собственном горбу. Все, больше никаких кимоно! Отныне она будет одеваться как цивилизованная женщина — по последней моде, а не кутаться в эти шелка, каждая складка которых теперь напоминала о вчерашнем кошмаре. Однако, облачившись в свой дорожный костюм — выглаженный и вычищенный, Эмили с удивлением осознала, что уже успела отвыкнуть от тесного корсета и громоздкого кринолина. Европейская одежда требовала стульев и кресел, и было сущей пыткой сидеть в ней на полу. Но переодеваться она не стала. Она не явится к отцу в японском тряпье. Еще подумает, что она прониклась симпатией к этой варварской стране, где человеческая жизнь ценится меньше, чем дурацкие понятия о чести. Завершив приготовления, она попросила Томоэ пригласить Сайто. Когда он вошел, Эмили стояла посреди комнаты с гордо поднятой головой. Она знала, что серебристо-жемчужный костюм очень ей к лицу, а туго затянутый корсет выгодно подчеркивает фигуру. И пусть Сайто уже видел ее в этом наряде, но тогда, после падения с корабля, она была жалкой и растрепанной, а ткань от морской воды потеряла всякий вид. Теперь же она выглядела как настоящая европейская леди — и плевать, что от каждого вдоха в этом корсете болели ребра. Сайто вошел, поклонился и, выпрямившись, посмотрел на нее. К своему разочарованию (и почему она вообще ждала другой реакции?), Эмили не прочла на его лице никаких чувств. Сам он выглядел безупречно — такой же аккуратный и упорядоченный, как и все в этой стране, где даже смерть превращают в ритуал. Гладко выбритое лицо, строгий пучок, из которого не выбивается ни одной пряди. Черная накидка с гербами, серое кимоно, белоснежный нагадзюбан. Хакама уложены идеальными складками, точно их отутюжили по линейке, а из-за пояса выглядывают рукояти двух мечей — тех самых, один из которых вчера... Эмили поспешно отогнала эту мысль. — Вы готовы? — спросил Сайто. — Да, — кивнула она. — Тогда идем. Во дворе уже собралась небольшая процессия. Четверо самураев с фонарями в руках замерли у ворот. Их лица скрывали конические шляпы, придавая им таинственный вид. На земле стоял роскошный паланкин, похожий на лакированную шкатулку, а рядом — плетеный, поменьше. Вокруг застыли носильщики в раболепном поклоне, и Эмили вновь поразилась тому, как в этой стране все построено на унижении одних перед другими. Самураи обменялись поклонами с Сайто, а выпрямившись, уставились на Эмили во все глаза. Вчера они безучастно наблюдали, как человек вспарывает себе живот, а сегодня таращатся на нее как на диковинку. «Что, никогда не видели цивилизованную женщину в нормальной одежде?» — желчно подумала Эмили, встретившись взглядом с одним из них. Впрочем, самурай смотрел на нее так, будто это он здесь представитель высшей цивилизации, а она — дикарка в набедренной повязке с костью в носу. Варвары, мнящие себя венцом творения! У них даже смерть превращена в чудовищный спектакль, где зрители спокойно наблюдают за агонией человека! — Он идет! — раздалось со стороны внутреннего двора. Носильщики мгновенно распластались по земле, а самураи опустились на одно колено — еще один ритуал в бесконечной череде церемоний. Эмили растерялась. Что делать ей? Преклонить колено, подобно воинам? Пасть ниц, как носильщики? А может, в знак почтения ей тоже полагается вспороть себе живот? — Поклонитесь! — прошипел Сайто. — Как? — огрызнулась она и, не придумав ничего лучше, сделала глубокий реверанс. Ямаширо даже не удостоил ее взглядом. Прошествовал мимо с таким величественным видом, будто ступал по облакам, а не по бренной земле — живое воплощение той надменности, что вчера позволила ему назвать «безупречным» ритуальное самоубийство. Перед ним угодливо отодвинули дверцу паланкина, и Ямаширо, плавно приподняв полы одежды, опустился внутрь. Его сандалии остались снаружи, слуга сунул их в специальный ящичек и задвинул дверь. По команде носильщики подняли паланкин на плечи, а самураи выстроились по бокам. — Эмири, пожалуйста, займите свое место. — Сайто указал на паланкин поменьше, тот самый, в котором ее два дня назад доставили сюда. Забраться в крохотную кабину в европейском платье оказалось настоящим испытанием. Жесткий кринолин упрямо сопротивлялся, а когда его наконец удалось втиснуть внутрь, занял почти все пространство, превратив и без того тесную клетушку в камеру пыток. Слуга, почтительно согнувшись, ждал, пока Эмили разуется. Перспектива, скрючившись в три погибели, возиться со шнуровкой ботинок не радовала. Сайто, заметив ее затруднения, бросил слуге: — Оставь это. Закрывай. Тот задвинул дверцу, и процессия тронулась в путь. За опущенными шторками Эмили не видела улиц, по которым ее несли. Лишь размеренные шаги носильщиков и самураев, голоса случайных прохожих и далекий собачий лай нарушали ночную тишину. Сердце колотилось, руки подрагивали, пальцы непроизвольно теребили отвороты митенок. Неужели она вот-вот увидит отца? Как пройдет встреча? Какие условия выставит этот высокомерный Ямаширо, для которого человеческая жизнь — пустой звук? Но был и другой вопрос, терзавший ее не меньше. «Я столько времени провела без присмотра. Хуже того — наедине с мужчиной. Считаюсь ли я опороченной, или все-таки нет?» Воспоминание о купальне обожгло щеки стыдом. Несомненно, с точки зрения морали, она обесчещена. Пусть даже телесно осталась нетронутой, но допустила непристойные помыслы о другом мужчине, тем самым предав жениха. Если Эдвард об этом узнает, он имеет полное право отозвать предложение руки и сердца. «Но он не узнает, — сказала себе Эмили. — Я же не настолько глупа, чтобы все ему рассказать. С чего бы мне из-за минутной слабости упускать такую партию?» Совесть ее, конечно, грызла, но куда слабее, чем следовало бы. В конце концов, ничего непоправимого не произошло — она все еще невинна. А то, что она чувствует к Сайто... неважно. Вряд ли она когда-нибудь увидит его вновь. Неделя-другая, и он забудется как дурной сон, а жизнь вернется в привычное русло. Погруженная в раздумья, она едва замечала тряску паланкина и звуки снаружи. Очнулась лишь когда процессия остановилась, и носилки опустили на землю. Дверцу отодвинули, но руки никто не подал — очередное напоминание о диких нравах этой страны. Эмили с трудом выбралась из тесной клетушки и, оправляя юбку, осмотрелась. Стены, ворота, гирлянды красных фонарей… Маруяма. Зачем ее снова привезли сюда? Она невольно поискала глазами Сайто, но не смогла различить в полумраке, кто из самураев в огромных шляпах — он. Ямаширо выбрался из своего роскошного паланкина и направился к воротам. Четверо воинов как тени последовали за ним, а пятый подошел к Эмили. Она узнала Сайто. — Идемте, — сказал он. — Переговоры пройдут здесь? — спросила Эмили, наблюдая за потоком людей, стекающихся к кварталу удовольствий. — Да. В Доме Глициний. — Но ведь это... бордель, — по-голландски пробормотала она, вспомнив заведение, куда ее привели стражники после поимки на рынке. — Бо-ре-де-ро? — переспросил Сайто. Этого слова явно не было в его словаре. — Забудьте, — отмахнулась она. На воротах всем пришлось сдать оружие — даже для таких важных персон, как Ямаширо, не делали исключений. Впрочем, тот и сам не стремился раскрывать свою личность, прячась под глубокой шляпой с нелепой кисточкой на конце. Стражники таращились на Эмили, изумленно разглядывая ее наряд. Они явно задавались вопросом: что женщина в европейской одежде забыла в квартале красных фонарей? — Она не доставит неприятностей. — Сайто показал им какой-то документ, и ее пропустили внутрь. На ярко освещенной улице кипела жизнь. Куртизанки в роскошных кимоно семенили мелкими шажками, их лица белели в полумраке словно театральные маски. Разносчики еды лавировали между прохожими, зазывалы громко расхваливали свои заведения. Из окон и дверей доносилась музыка и женский смех. Эмили уже горько пожалела, что не надела кимоно. Мало того, что она измучилась в паланкине — перспектива сидеть на полу в корсете и кринолине приводила в отчаяние. К тому же она привлекала к себе столько внимания, что от смущения горели щеки. Сквозь гомон толпы до нее вдруг долетела французская речь: — Мадам нужна помощь? Подняв глаза, Эмили увидела трех молодых европейцев, недоуменно разглядывающих ее. Их цилиндры и сюртуки казались здесь такими же неуместными, как и ее собственное платье. Самураи мигом сомкнули ряды, заслоняя Эмили от непрошеных защитников. Но французы, возвышаясь над низкорослыми японцами, продолжали смотреть на нее. Один из них, светловолосый юноша с приятными чертами лица, приподнял цилиндр и произнес: — Мадам, если эти узкоглазые удерживают вас насильно, мы почтем за честь избавить вас от них. Как же отрадно видеть европейские лица среди моря чужаков! Эмили невольно улыбнулась, чувствуя облегчение лишь от одного звучания знакомой речи. — Благодарю вас, господа, но в этом нет необходимости. Эти люди сопровождают меня к отцу. — Вы уверены, мадам? — в голосе француза звучала искренняя забота. — Да. Все в порядке. — Тогда приятного вам вечера, мадам. — Благодарю, господа. И вам того же. Французы раскланялись с той особой галантностью, которую можно приобрести лишь в салонах Старого Света, и растворились в пестрой толпе. Самураи проводили их злобным шипением: — Проклятые варвары! — процедил один из них, и его пальцы сжались на отсутствующей рукояти меча. — Этой гнили не место на нашей земле! — поддержал другой. — Была бы у меня катана — порубил бы их на куски! — глаза третьего горели такой ненавистью, что Эмили невольно поежилась. — Угомонитесь! — осадил их Сайто, и самураи притихли. Процессия двинулась дальше. «Слава богу, что здесь нужно сдавать оружие», — с облегчением подумала Эмили. Трое французов вряд ли бы одолели пятерых, пусть даже безоружных японцев, но то, что они предложили помощь, согревало душу. Встретить на чужбине соотечественника всегда приятно. А здесь, на краю земли, любой европеец невольно воспринимается как соотечественник, будь то голландец, англичанин или француз. Хоть Эмили уже и видела вечернюю Маруяму, яркие картины квартала удовольствий все равно притягивали взгляд. Куртизанки, залитые светом фонарей, сидели за решетками как манекены в витринах ателье на Калверстрат. Мужчины неспешно прогуливались по улице, останавливались поглазеть на девиц, перекинуться с ними через решетку парой слов. Все выглядело на удивление... благопристойно. Ни вызывающих декольте, ни оголенных ног. Как ни странно, девушки — с выбеленными лицами, алыми губами, одетые в красочные кимоно — скорее походили на изысканных фарфоровых кукол, чем на вульгарных шлюх. Наконец, процессия подошла к Дому Глициний. Розовые фонарики, мерцающие в ветвях, придавали пейзажу праздничный вид. Навстречу выплыла хозяйка. Эмили тотчас узнала ее: именно эта женщина посоветовала стражникам отвести «беглую юдзё» в Дом Лунной Тени. Хозяйка отвесила низкий поклон, и ее крысиная мордочка расплылась в угодливой улыбке. — Добро пожаловать в Дом Глициний, Ямаширо-сама, — медовым голосом проворковала она. — Позвольте нам сделать все возможное и невозможное для вашего удовольствия. Ямаширо небрежно кивнул. — Ваши гости ожидают в Бамбуковой комнате, — снова поклонилась хозяйка. — Прошу за мной. Сердце Эмили затрепетало. Должно быть, речь об отце. И с ним кто-то еще? Эдвард? Или мать? Сейчас она все узнает. Ноги вдруг сделались ватными, от волнения пересохло во рту. Один самурай встал на страже у входа, остальные проследовали внутрь. Миновав ярко освещенный холл, они поднялись по лестнице и оказались в длинном коридоре с чередой раздвижных дверей. Некоторые были приоткрыты, и Эмили не удержалась от искушения заглянуть. Ничего непристойного она не увидела — за низкими столиками сидели мужчины в темных кимоно, а вокруг, словно экзотические бабочки, порхали женщины в разноцветных шелках. Из одной комнаты доносились тоскливые звуки струнного инструмента, из другой — нежное пение, где-то звенел женский смех. Но ни пьяных воплей, ни похотливых стонов Эмили не услышала. Впрочем, вечер только начинался... Хозяйка остановилась перед дверью, украшенной изображениями бамбука. — Пожалуйста, сюда, Ямаширо-сама, — с глубоким поклоном сказала она. Один из самураев решительно отодвинул дверь и первым шагнул внутрь. Эмили невольно вытянула шею, пытаясь заглянуть в комнату, но, стоя позади всех, ничего не увидела. Вошел Ямаширо, за ним — остальные, а последний самурай, оставшись снаружи, бесшумно задвинул за ними дверь. Табачный дым затянул помещение мутной пеленой, но Эмили мгновенно узнала отца. Она подавила порыв броситься к нему в объятия. В обстановке, пропитанной чопорной церемонностью, это было бы неуместно. Отца сопровождал Эдвард. При виде Эмили их лица на миг просветлели, но тут же снова приобрели суровый вид. Оба отвесили неглубокий поклон вошедшим, а когда выпрямились, то показалось, что их долговязые фигуры чуть ли не подпирают головами потолок. Сайто выступил вперед и, поклонившись, произнес на японском:   — Ямаширо-сама, позвольте представить вам Виньсенто Фанройе-сана, торговца из Голландии, и... Он взглянул на Эдварда, явно видя его впервые. Тот расправил плечи, отчего помещение стало казаться еще тесней. — Эдвард Миддлвейк, будущий владелец Торгового Дома Миддлвейков, — по-голландски представился он и небрежно протянул руку Ямаширо. Того передернуло, будто он увидел перед собой какую-то мерзость. — Эдовадо Мидорувейку-сан, наследник клана Мидорувейку, — перевел Сайто на свой лад и добавил: — Ямаширо-сама, у варваров есть обычай «шейкухандо» — пожимать друг другу руки при встрече. — Хм, — презрительно издал Ямаширо и с видимым отвращением протянул руку. Эдвард энергично ее потряс, чем заставил самураев угрожающе зашипеть и потянуться к рукоятям отсутствующих катан. Эмили в который раз мысленно благословила мудрого чиновника, повелевшего сдавать оружие на входе в квартал удовольствий. Хозяйка, явно чувствуя нарастающее напряжение, плавно выступила вперед и отвесила глубокий поклон. — Ямаширо-сама, — промурлыкала она, — пожалуйста, займите почетное место. Позвольте нам сделать этот вечер незабываемым. Изящным жестом она указала на возвышение у дальней стены. Там на татами лежала расшитая золотом подушка, а в нише за ней красовалась утонченная композиция из побегов бамбука и цветов. Ямаширо величественно расправил складки кимоно и опустился на подушку. Сайто и голландцы тоже расселись по местам. Эмили подивилась, как легко и элегантно садятся на пол японцы, и как неуклюже это выходит у ее голенастых земляков. Ее саму усадили в темном углу у двери. Чутье подсказало, что это одно из наименее почетных мест, но возмущаться не было смысла. Главное, чтобы переговоры прошли успешно, и ее вернули отцу. Хозяйка хлопнула в ладоши, и в комнату стайкой райских птиц впорхнули девицы в ярких кимоно. Двигаясь ненавязчиво и грациозно, они расставили перед каждым из сидящих столики, на которых поблескивали фарфоровые бутылочки и пиалы с закусками. — Пожалуйста, наслаждайтесь вечером в Доме Глициний, — поклонилась хозяйка и выскользнула за дверь. Прислужницы, не проронив ни звука, наполнили крошечные чашечки саке. Сайто поднял свою. — Давайте выпьем за успех наших переговоров! Он перевел тост Ямаширо, и тот, величественно приподняв чашку, произнес: — Кампай! — Кампай! — нестройным хором отозвались остальные. Эмили, измученная тревогой, залпом опустошила чашку. Жидкий огонь прокатился по горлу и растекся в желудке теплой волной. Она не могла отвести глаз от отца. Тот сидел к ней боком, но поймав ее взгляд, повернул голову. В рыжей бороде промелькнула ободряющая улыбка, и на душе сразу стало легко. Папа и Эдвард здесь, они не дадут ее в обиду. Договорятся с этими проклятыми япошками, и она наконец вернется в мир цивилизованных людей. Ямаширо жестом подозвал Сайто и что-то ему прошептал. Тот обратился к Эдварду и отцу на голландском: — Господин Ямаширо интересуется, нравится ли вам Нагасаки? Отец открыл было рот, но тут вмешался Эдвард: — Передай ему, что Нагасаки — это восхитительное захолустье на краю земли. Прелестная деревушка, где даже крысы кланяются друг другу. Эмили вздрогнула, переглянулась с отцом, затем посмотрела на Сайто. Тот сохранял невозмутимость, лишь едва заметно сжал губы. — Эдвард шутит, — поспешно вмешался отец. — Нагасаки — прекрасный город. Мы безмерно рады здесь побывать. — Мидорувейку-сану и Фанройе-сану очень нравится Нагасаки, — перевел Сайто, и Ямаширо самодовольно кивнул. — Не стоит их провоцировать, — тихо произнес отец по-французски, на что Эдвард лишь закатил глаза. — Эти узкоглазые пытаются нас шантажировать, а вы собираетесь с ними любезничать? — также по-французски парировал он. — Они загнали нас в угол. Нам придется играть по их правилам. — К черту их правила! Если бы эти мартышки на входе не отобрали мой кольт... — ...то вас изрубили бы на куски, прежде чем вы бы успели взвести курок. Сайто, склонив голову набок, вслушивался в их разговор. Его взгляд метался между собеседниками, брови были напряженно сведены — он явно не понимал французскую речь. — Мы с господином Миддлвейком обсуждали красоты Нагасаки, — по-голландски пояснил отец. — Я сказал ему, что весной, когда цветет сакура, здесь еще красивей. Сайто выслушал его с непроницаемым лицом. Было трудно понять, поверил ли он в эту ложь, но он в точности перевел сказанное своему господину. Тот осушил свою чашку, и услужливая девица тотчас наполнила ее вновь. Легким движением век Ямаширо дал Сайто знак продолжать разговор. — К сожалению, — произнес тот, — в этом году сакура расцвела довольно поздно и быстро осыпалась. Зато хризантемы особенно хороши. На Инасаяме они цветут с небывалой пышностью. Вам стоит на нее подняться. Оттуда открывается чудесный вид на залив. Эмили едва сдержала изумленный вздох. Какие хризантемы? Какой чудесный вид? Она обменивалась недоуменными взглядами с Эдвардом, пока Сайто и отец, словно заядлые садоводы, увлеченно беседовали о всякой цветочной ерунде. От хризантем перешли к тюльпанам, и Сайто явно измучался подбирать слова, чтобы переводить для Ямаширо витиеватые описания голландских садов. Конечно, она понимала негласные правила деловых переговоров — никогда не начинать с главного, но это уже походило на фарс! На встречах, где ей доводилось присутствовать, обычно ограничивались парой фраз о погоде да вежливыми расспросами о здоровье членов семьи. Здесь же разговор о цветах грозил затянуться до утра. От цветов перешли к географии и политике. Ямаширо все с тем же надменным видом принялся засыпать отца вопросами о Голландии и Европе. Эмили вдруг вспомнила, как недавно Сайто задавал подобные вопросы ей — с искренним любопытством и живым интересом в глазах. Горло перехватило от внезапной тоски. Сейчас он казался таким чужим и далеким! Даже не верилось, что их путешествие произошло наяву. Словно не было тех разговоров, ночей под одной крышей, взаимной заботы. Перед ней сидел незнакомец, слепо преданный господину, и в его сердце больше не осталось места для иных чувств. Вечер обещал быть долгим. Выпив еще саке, мужчины закурили. Эдвард и отец достали сигары, а Ямаширо — изящную трубку, тонкую, но покороче той, что курила мать. Табачный дым, смешиваясь с гарью фонарного масла, удушливой пеленой заклубился под потолком. У Эмили слезились глаза, до бесчувствия занемели ноги. Она ерзала, пытаясь устроиться поудобнее, и с завистью поглядывала на Эдварда и отца, вольготно сидевших по-турецки. Для женщины такая поза была немыслимой, и оставалось лишь терпеть, сохраняя благопристойный вид, пока мужчины вели свою нескончаемую беседу ни о чем. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем в комнате воцарилась тишина. Воздух словно сгустился от напряжения, и Эмили поняла, что сейчас речь, наконец, пойдет о серьезных вещах. Ямаширо едва заметно кивнул Сайто, и тот заговорил: — Господин Фанройе, позвольте поздравить вас с тем, что ваша дочь, Эмири, возвращается к вам. — Примите мою искреннюю благодарность за ее спасение, господин Сайто, — ответил отец с учтивостью человека, годами постигавшего тонкости восточной дипломатии. — Мы перед вами в неоплатном долгу. Эдвард презрительно хмыкнул. Сайто, словно не заметив этого, произнес: — Вы преувеличиваете мои заслуги. Я всего лишь сопроводил ее в Нагасаки. «Обманом увел меня из деревни, где стоял «Морской лев», — с горечью подумала Эмили, но промолчала. Папа ведь не зря так долго продержался на посту директора фактории. На лицемерных обменах любезностями он собаку съел. — Ваша скромность делает вам честь, господин Сайто, — сказал отец таким елейным тоном, что тот мог бы соперничать с медовым голосом хозяйки Дома Глициний. После этого он намеренно замолчал, вынуждая Сайто самому переходить к сути дела. — Как я упомянул при нашей прошлой встрече, — начал тот, тщательно взвешивая слова, — нам стали известны некие обстоятельства касаемо вашей семьи. — Да, я помню, — отец продолжал улыбаться. — За сокрытие подобных тайн платят головой. — Сайто выдержал многозначительную паузу. — Мы безмерно тронуты вашей заботой, — еще учтивее отозвался отец, словно не замечая намека. Неизвестно, сколько бы еще продолжались эти ритуальные танцы, если бы не вмешался Эдвард. — Черт побери! — взорвался он. — Мы здесь до утра будем торчать? Давайте уже переходить к делу! Японцам явно претила подобная прямота. Ямаширо чопорно поджал губы, Сайто нахмурился, и даже стоящие у дверей самураи заметно напряглись. — Простите господину Миддлвейку его молодую горячность, — поспешно сказал отец. — Я бы хотел уточнить… Эти обстоятельства, которые вы упомянули... Можем ли мы рассчитывать на гарантии, что если наши переговоры увенчаются успехом, то сей деликатный секрет будет похоронен в глубинах молчания, подобно тому, как камень тонет в темных водах пруда? — Гарантии? — Сайто склонил голову набок. Похоже, витиеватый голландский отца поставил его в тупик. — Откуда нам знать, что вы не донесете на Эмили, как только получите от нас все, что нужно? — «перевел» Эдвард на более простой язык. — Слово самурая, — отрезал Сайто. — Черта с два мы поверим... — Нам этого достаточно, — оборвал отец, метнув в Эдварда предостерегающий взгляд. — Итак, каковы ваши условия? — Нам нужно оружие. — Какое и сколько? Сайто повернулся к Ямаширо. Тот вальяжно кивнул. — Наши условия не изменились. Две тысячи ружей Минье, сорок 32-фунтовых пушек и один военный пароход класса корвет, — отчеканил Сайто. — И к чему вам такая прорва оружия? Вы что, собираетесь снарядить целую армию? — хмыкнул Эдвард. Сайто, даже не взглянув в его сторону, выжидающе смотрел на отца. — Это... довольно существенная партия... — осторожно заметил тот, промокая платком взмокший лоб. — Конечно, Торговый Дом Миддлвейков способен обеспечить такую поставку, но на это потребуется время... — И сколько вы намерены заплатить? — вклинился Эдвард. — Учитывая важность вашего секрета... — Сайто выдержал паузу, и его взгляд скользнул по Эмили, заставив ее покраснеть. — Пятьдесят тысяч рё. Отец неспешно отхлебнул саке. Его пальцы легко постукивали по чашке в такт неслышным подсчетам. — Сто пятьдесят тысяч мексиканских долларов или около четырехсот двадцати тысяч гульденов, — взглянув на Эдварда, вполголоса произнес он по-французски. — Проклятье! Это откровенный грабеж! — вспылил тот. — Сколько мы с вами насчитали за такую партию? Кажется, сто девяносто тысяч «мексиканцев»? Отец глубоко вдохнул, и повернулся к Сайто. — Мы польщены вашим предложением, господин Сайто. Но боюсь, что указанное оружие не может стоить менее шестидесяти пяти тысяч рё. — Его голос звучал спокойно, но пальцы, сжимающие чашку, заметно побелели. Сайто перевел его слова Ямаширо. Тот нахмурился и что-то сердито процедил. — Прошу прощения. Пятьдесят тысяч рё, — упрямо повторил Сайто. — И ваша тайна будет сохранена. Эмили ощутила острый укол стыда из-за того, что оказалась причиной всех этих проблем. — Нам очень жаль, но мы не можем торговать себе в убыток, — возразил отец, и по его виску скатилась капля пота. — Давайте тогда уменьшим объем партии. Скажем, не две тысячи ружей, а полторы... — Две тысячи ружей, — отрезал Сайто с той же непреклонностью, с какой вчера отрубил голову Ито. — Сорок пушек и один военный пароход. — Чертовы ублюдки! — по-французски процедил Эдвард. — Похоже, они крепко взяли вас за яй... — метнув взгляд на Эмили, он поправился: — ...за горло. Что будем делать, господин Ван Ройен? Отец в третий раз за последние пять минут извлек платок и промокнул взопревший лоб. — Мы... должны обдумать ваше предложение, — наконец произнес он. — Сейчас мы не можем дать вам ответ. В наступившей тишине было слышно, как потрескивает фитиль в напольном фонаре. Эмили пронзила острая тоска. Неужели сегодня ее не отпустят? Как долго ей еще томиться в неволе? Сайто передал слова отца Ямаширо. Тот важно кивнул и что-то негромко ему сказал. — Господин Ямаширо согласен подождать, — перевел Сайто. — Сколько времени вам потребуется? Эмили поймала на себе извиняющийся взгляд отца, затем он быстро переглянулся с Эдвардом, словно ища у него поддержки. — Мы дадим вам ответ в кратчайшие сроки, — произнес он, промокая платком взмокшую шею. — Самое большее — через три дня. — Хорошо, — кивнул Сайто. — Но у нас есть условие. — Какое еще, к черту, условие? — вскинулся Эдвард, едва не опрокинув свой столик. — Вы можете забрать Эмири уже сегодня... Эмили не поверила своим ушам, в груди вспыхнула искра надежды. Уже сегодня? Сегодня? Господь всемогущий! От внезапной радости закружилась голова. — Благодарю вас! — с искренней признательностью сказал отец. — Но взамен господин Ямаширо хочет, чтобы я работал в вашей конторе, — добавил Сайто. — Что? — Эмили, Эдвард и отец ошеломленно уставились на него. — Простая предосторожность, — пояснил он. — Буду следить, что вы честно исполняете условия сделки. И что не сбежите. Также мне нужен доступ к западным книгам. Жалования не требуется. — Эти косорылые обезьяны окончательно спятили? — взорвался Эдвард на французском. — Только их шпиона нам не хватало для полного счастья! — Погодите, Эдвард, не горячитесь, — примирительно вскинул руки отец. — Этот умник даже может оказаться полезным. — Полезным? — скривился тот. — Разве что горшки выносить. Отец повернулся к Сайто и произнес с той особой вкрадчивостью, которую приберегал для самых щекотливых переговоров: — Господин Сайто, мы согласны на ваше условие, но ожидаем ответной любезности. — Какой именно? — Сайто приподнял бровь. — Нам нужен переводчик. Вы владеете письменным голландским? — Да. — Превосходно. Тогда, смею предположить, вы не откажетесь переводить для нас японские документы? Указы вашего магистрата, например. Сайто передал его слова Ямаширо, и тот что-то буркнул в ответ. — Мы согласны, — кивнул Сайто. В воздухе повисло ощущение, будто все присутствующие только что заключили сделку с дьяволом, но каждый надеялся перехитрить остальных. — Прекрасно, — улыбнулся отец. — Когда вы сможете приступать? — Я приду завтра утром. Вас это устроит? — Вполне. Вы найдете меня там же, где и позавчера. — Хорошо. Эмили, нервно сцепив пальцы, жадно ловила каждое слово, опасаясь, что Ямаширо в последний момент передумает ее отпускать. Но, кажется, все складывается благополучно. Сайто будет служить переводчиком? Какая нелепость! Хотя... не такая уж и нелепость. Еще на корабле отец сетовал, что в его бытность директором фактории большинство переводчиков в Нагасаки не могли связать по-голландски и двух слов. А те, кто мог, заламывали такую цену, что дешевле было выучить японский самому. — А сейчас, когда в Японию хлынули толпы иностранцев, боюсь, толкового переводчика будет днем с огнем не сыскать, — делился своими тревогами он. Сам он немного говорил по-японски, да и Эмили сносно владела языком, но читать что-то, кроме простенького слогового письма, не могла. А все важные документы в Японии были написаны китайскими иероглифами, да еще таким высокопарным слогом, что без грамотного толмача — хоть караул кричи. «Нет худа без добра», — подумала Эмили, восхитившись смекалкой отца. Она вспомнила, как сама хотела предложить Сайто эту должность, лишь бы не расставаться с ним. Щеки опалило стыдом. Какой же наивной дурочкой она была! — Что ж, тогда по рукам. — Отец поднял чашку саке и поклонился Ямаширо. Тот величественно приподнял свою и снизошел до легкого кивка. Мужчины выпили, скрепляя договор. — Господин Фанройе, мы ожидаем ответа через три дня, — с ледяной учтивостью произнес Сайто. — Вы его получите. А сейчас, с вашего позволения, мы больше не будем отнимать ваше драгоценное время. Отец с заметным усилием поднялся на ноги. Эмили и Эдвард последовали его примеру. Обменявшись прощальными поклонами, они вышли за дверь, словно вырвались из душной темницы на волю.