Катана и тюльпан

Эмили провела в Доме Лунной Тени целый день, и он пролетел как одно мгновение. Юрико, передав бразды правления своей помощнице, всю себя посвятила вновь обретенной дочери, словно пытаясь наверстать упущенные годы за несколько драгоценных часов. Первым делом — ванна. Эмили погрузилась в горячую воду с душистыми травами, чувствуя, как растворяются усталость и напряжение последних дней. Юрико, устроившись в соседней лохани, жадно расспрашивала ее о каждой минуте ее жизни, будто собирая все кусочки мозаики двадцати потерянных лет. Эмили говорила обо всем без утайки. Потрясение от внезапного обретения матери смешалось с безграничным доверием и облегчением от осознания того, что здесь, на краю света, у нее есть родная душа. Даже с учетом того, что ее мать — хозяйка борделя. Ее речь, поначалу ломанная и неуверенная, постепенно обретала плавность, будто весенний ручей пробивал себе путь сквозь тающий лед. С каждым словом детский язык всплывал из глубин памяти. Эмили снова чувствовала себя той маленькой девочкой, которая когда-то лепетала на двух языках, не зная, что судьба разлучит их с матерью на долгие годы. Когда пришло время покинуть ванну, Юрико остановила Эмили, которая уже собиралась надеть белоснежную юкату. — Дай-ка взглянуть на тебя, доченька, — на последнем слове ее голос дрогнул как натянутая струна. Эмили замерла, смущенно прикрываясь руками. — Высокая, как твой отец, — произнесла Юрико с нотками гордости и печали. В Голландии Эмили считалась едва ли среднего роста, но здесь, среди японцев, она возвышалась как Гулливер в стране лилипутов. Мать была чуть не на целую голову ниже нее. — Кисти и ступни большие, — с легким вздохом сожаления заметила Юрико. — Вовсе нет! — возмутилась Эмили. — В Голландии я ношу самый маленький размер перчаток и туфель! — Прости, я не хотела тебя задеть. Все равно, голландские мужчины больше смотрят на талию, грудь и зад. Думаю, по их меркам ты очень привлекательна. — Мать помедлила, прежде чем спросить с прямотой, заставившей Эмили покраснеть: — Скажи, стебель мужчины уже побывал в твоем саду? — Нет, — пробормотала Эмили, чувствуя, как полыхает лицо. — Что ж... — Юрико окинула ее задумчивым взглядом. — У тебя... очень западная красота. Мужчина, которому ты достанешься, будет счастлив. Эмили уловила в ее голосе нотку, говорившую яснее слов: по местным меркам она слишком высокая, грудастая и пышнозадая. Но эти же особенности, очевидно, делали ее привлекательной в глазах европейцев. Странно — то, что считается изъяном в одной стране, может быть достоинством в другой. Она надела юкату. Легкая белая ткань легла на плечи, и тело окутала приятная усталость и восхитительное ощущение чистоты. «Буду принимать ванну каждый день, — решила Эмили, следуя за матерью по коридору. — А если в нашем новом доме нет ванной, непременно нужно ее устроить». Они вошли в уютную комнату, в обстановке которой Восток и Запад сплелись в причудливый узор. Юрико опустилась в плетеное кресло-качалку. — Это кресло — подарок твоего отца, — сказала она. — Он настолько меня избаловал, что теперь я предпочитаю сидеть так, а не в позе «сэйдза». Моя наставница была бы в ужасе. Эмили с блаженным вздохом плюхнулась на мягкое бархатное сиденье. Как все-таки удобно сидеть на диване, а не полу! — Папа будет очень рад тебя видеть, — сказала она. Юрико перестала раскачиваться, и ее глаза расширились, как у испуганной лани. — Ты правда так думаешь? — Она рассеянно коснулась щеки. — Но я уже не та молодая девушка, которую он знал… Даже без слоя белил и румян, без замысловатой прически и парадного кимоно Юрико была поразительно красива. Ее кожа, гладкая словно фарфор, казалась нетронутой временем. Лишь тонкие морщинки, разбегающиеся при улыбке в уголках глаз, да редкие паутинки седины в густых волосах выдавали прожитые годы. — Ты прекрасна, мама, — с жаром заверила Эмили. — Думаю, отец до сих пор любит тебя. Он так и не женился все эти годы. Мать спрятала улыбку за рукавом. — Я подумаю над твоими словами, — мягко произнесла она. — А сейчас давай пообедаем, ты, должно быть, проголодалась. Служанка быстро накрыла стол, и Эмили с матерью принялись за еду. Под рюмочку саке беседа потекла как река, вскрывая все новые пласты семейной истории. — Я и мечтать не смела, что когда-нибудь снова увижу свою дочь, — сказала Юрико, смахивая непрошеную слезу. — Отдать тебя отцу было самым тяжелым решением в моей жизни. Но я не могла допустить, чтобы ты повторила мою судьбу. — Она помолчала, глядя в свою тарелку, затем добавила: — Знаешь, а ведь в моих жилах тоже течет голландская кровь. — Правда? — изумилась Эмили, вглядываясь в ее безупречно азиатские черты. — Мой дед был торговцем с Дэдзимы, — с горечью произнесла Юрико. — Но, в отличие от твоего отца, ему было плевать на последствия своих развлечений. Он уплыл в Голландию, не оставив моей бабушке ни мона. Ее тонкие пальцы сжали чашку так сильно, что побелели костяшки. — Ей пришлось продать мою мать в чайный домик, когда той едва исполнилось шесть. — В чайный домик? — переспросила Эмили. — Так у нас называют бордель. Земля ушла у Эмили из-под ног. Два мира столкнулись в ее сознании. Один — где даже ножки стульев прикрывают чехлами, чтобы не смущать невинные души. И другой — где шестилетних девочек продают в бордель… — Здесь это обычное дело, Эми-тян, — вздохнула Юрико. — Бедняки продают своих дочерей, чтобы расплатиться с долгами. А многие девушки, чтобы помочь родителям, сами подписывают контракт. Так они попадают в Маруяму — «мир ив и цветов». «Мир ив и цветов», — Эмили едва удержалась, чтобы не фыркнуть. Как же японцы любят прикрывать уродливую правду красивыми словами! Место, где торгуют человеческими телами и душами, называют поэтичным именем, будто это сказочный сад. Она вспомнила массивные ворота на входе в квартал, стражников с копьями и решетки на окнах, превращающие дома в клетки для птиц. — И что, отсюда совсем нет выхода? — чувствуя, как сжимается сердце, спросила она. — Только если юдзё сумеет выплатить долг за обучение. — Юрико горько усмехнулась. — Но это сказки для наивных дурочек. Еда, одежда, лекарства — долг растет быстрее, чем бамбук после дождя. Девушкам остается лишь молиться, чтобы какой-нибудь богатый клиент положил на них глаз и выкупил их контракт. — Это... ужасно, — прошептала Эмили. — Даже такая участь выпадает немногим. Остальные умирают молодыми, так и не увидев свободы. Я бывала на кладбище, где хоронят девушек из Маруямы. Смотрела на их могильные камни — большинству не исполнилось и двадцати... Выкидыши, болезни… Их жизни гаснут, как свечи на ветру. Эмили содрогнулась. Если бы отец не увез ее из Японии... Вместо балов и прогулок по набережной, вместо уроков музыки и чтения романов ей пришлось бы продавать свое тело, мечтая, чтобы какой-нибудь богач выкупил ее для своих личных утех. А может, она бы уже лежала в сырой земле, став еще одной безымянной жертвой «мира ив и цветов». — Знаешь, а ведь я хотела наложить на себя руки, когда мне приказали «обслужить» твоего отца. — Юрико усмехнулась, глядя куда-то вдаль. — После поступка деда я ненавидела всех голландцев. Считала их бездушными демонами, способными только на предательство и обман. — Ее голос дрогнул. — Я была готова перерезать себе горло, лишь бы не отдаваться чужеземному варвару. — Нет... — У Эмили перехватило дыхание. — Это ужасно... — Глупая, я не понимала, что так боги проявляют ко мне свою милость, — продолжила Юрико. — Твой отец оказался совсем другим. Он выкупил мой контракт, и на Дэдзиме я жила как его настоящая жена. Он исполнял любой мой каприз, окружил такой заботой, которой я никогда не знала. Научил, что не все мужчины — скоты, хотя большинство именно такие. — Папа никогда не рассказывал... — пробормотала Эмили, чувствуя, как к глазам подступают слезы. — Он говорил только, что встретил тебя в Нагасаки и полюбил с первого взгляда. — Твой отец всегда был благороден, — мягко улыбнулась Юрико. — Он не хотел, чтобы ты знала о той грязи, из которой он меня вытащил. Сердце сжалось от нежности к отцу. Эмили всегда знала, что он добр и великодушен, но сейчас увидела его совсем иными глазами. — Когда ты родилась... — продолжала мать, — ему пришлось уехать. Бакуфу запрещало голландцам задерживаться в Японии надолго. Перед отъездом он снял мне дом в приличном районе и оставил денег, но... — Она покачала головой. — Их все равно не хватило бы, чтобы дать тебе достойное будущее. — Мама... — прошептала Эмили, чувствуя, как к горлу подступает комок. — Я не могла заработать иначе — единственное, что я умела, это продавать свое тело. Но меня тошнило при одной только мысли, что снова придется этим заниматься, — тихо говорила Юрико. — Я бы не смогла найти тебе хорошего мужа — кто захочет жениться на полукровке от юдзё? И рано или поздно, тебе пришлось бы пойти по моим стопам. Эмили судорожно сглотнула, только сейчас по-настоящему осознавая, какой страшной участи ей удалось избежать. Перед глазами встала картина: маленькая девочка с рыжими волосами, обреченная на жизнь в «веселом квартале», где женщины умирают молодыми, не дожив до двадцати... — И что было дальше? — севшим голосом спросила она. — Через полтора года Виньсенто-сан вернулся. Какое-то время мы опять жили настоящей семьей, но потом ему снова пришлось уехать. На этот раз навсегда. — Юрико прикрыла глаза, словно от боли. — Он умолял отдать тебя ему. Но я была молода и глупа. Так сильно привязалась к тебе, что не хотела отпускать. — А я... я помню тебя, — пробормотала Эмили. — Смутно, как будто в тумане, но помню сад и цветущую вишню, и как ты пела мне перед сном. Юрико сжала губы, словно вот-вот разрыдается, но тут же взяла себя в руки. — В конце концов его доводы пробились сквозь мое упрямство, и я согласилась. Он потратил все свои сбережения — половину отдал мне, половина пошла на взятки чиновникам, чтобы они не слишком усердно досматривали груз... — Я помню... — Воспоминание всплыло в сознании как пузырек воздуха со дна темного пруда. — Папа велел мне спрятаться в бочку и сидеть тихо-тихо. Сказал, что это такая игра. — Эмили поежилась, будто снова ощутив тесноту деревянных стенок. — Было темно и душно, а еще жутко воняло соленой рыбой. — Именно так все и было. В той бочке тебя пронесли на корабль и увезли, — Юрико промокнула рукавом увлажнившиеся глаза. У Эмили тоже защипало в носу от набежавших слез. — Неужели папа даже не писал тебе обо мне? Как я расту, как у меня дела? — спросила она. — Что ты, конечно нет. — Юрико покачала головой. — Японцам запрещено переписываться с иноземцами. Виньсенто-сан предлагал передавать весточки через нового начальника Дэдзимы, но я отказалась. — Почему? — Мне было страшно. Если бы письмо попало в чужие руки… Если бы кто-то донес бакуфу, что я помогла своей дочери сбежать из Японии... — Она не договорила, но Эмили и так догадалась: это означало бы смертный приговор. — Понимаю, — протянула она, сознавая, что опасность грозит и ей самой. — А сейчас? Японцам все еще запрещено покидать страну? — Да, закон по-прежнему в силе. И поэтому никто не должен узнать, что ты моя дочь. — Юрико резко подалась вперед. — Никто и никогда. — Знаю, отец меня предупредил. Мать замолчала, прислушиваясь к звукам за окном. Эмили тоже навострила уши. Квартал красных фонарей пробуждался словно хищный зверь после дневного сна. Смех и возбужденные голоса, бренчание струнного инструмента — Маруяма готовилась к очередной ночи продажной любви. Юрико закурила трубку, и сизый дым призрачной вуалью окутал ее лицо. — На чем мы остановились? Ах да... — Она пристально посмотрела на Эмили. — Расскажи мне про того самурая, что помог тебе добраться до Нагасаки. Как его зовут? — Сайто Исами, — имя обожгло язык словно глоток слишком горячего чая. Эмили глубоко вдохнула, пытаясь успокоить внезапно участившееся сердцебиение. — Он знает о твоем происхождении? — В голосе матери проскользнула тревожная нотка. — Нет. — Эмили покачала головой. — Я говорила с ним только по-голландски. — Он владеет голландским? — Да, и довольно неплохо. Хотя поначалу у него был такой сильный акцент, что я с трудом его понимала. — Хм... — Юрико задумчиво выпустила в потолок струйку дыма. — Сайто Исами… Нет, не припомню. Это его настоящее имя? — Думаю, да, — ответила Эмили, удивившись вопросу. — Все его так называли. — Странно, — нахмурилась мать. — Видимо, в Маруяме он нечастый гость, иначе я бы слышала о нем. Он из переводчиков? — Вроде бы нет. Он из Сацумы, но упоминал, что учился в Нагасаки. — А кому он служит? — Ямаширо. — Эмили ощутила, как внутри поднимается волна неприязни. — Ямаширо Нобуясу? — уточнила мать. — Наверное. Ты его знаешь? — Лично — нет, — с легкой иронией улыбнулась Юрико. — Но он частый гость у тайю из Дома Глициний. — Тайю? Кто это? — Это куртизанки высшего ранга. — Мать сделала очередную затяжку. — Они владеют всеми изящными искусствами — танцем, каллиграфией, игрой на сямисэне. По сути, умеют то же самое, что и гейши, но... — Она сделала многозначительную паузу. — Их ремесло не ограничивается только услаждением души. — Погоди, — Эмили наморщила лоб. — А кто такие гейши? Отец говорил, что ты была гейшей... Юрико звонко рассмеялась. — Это так меня называл твой отец? — Да… — Ах, эти чужеземцы! Услышали где-то слово «гейша» и теперь называют так всех женщин из мира ив и цветов. На самом деле гейши, в отличие от нас, юдзё, не продают свое тело. Они ублажают разум мужчины, а мы — его плоть. Эмили покраснела. Как может мать так прямо говорить о столь непристойных вещах? И пусть она — воплощение грации и утонченности, полная противоположность тем жалким созданиям, что пристают к прохожим в переулках Амстердама, но факт остается фактом — она продажная женщина, и даже не пытается это скрывать. Мысли метнулись к Эдварду. Он знает о ее японском происхождении, но без подробностей. Что, если он передумает жениться, проведав, чем занимается ее мать? Вряд ли благородное семейство Миддлвейков согласится принять в свой род дочь... Эмили не могла заставить себя даже мысленно произнести это слово. — Что-то не так? — голос матери вырвал ее из раздумий. — Нет-нет, все хорошо. — Эмили поспешно растянула губы в улыбке. Юрико снисходительно покачала головой. — У европейцев все чувства написаны на лице. И ты не исключение, Эми-тян. Что тревожит твое сердце? — Я... ну... — Эмили замялась, не в силах признаться, что стыдится своих корней. Она отпила немного саке, чтобы увлажнить пересохшие губы, и начала издалека: — Понимаешь, есть один человек... Мы познакомились на корабле. Его зовут Эдвард, и мы... мы собираемся пожениться... — Прими мои поздравления, — с теплой улыбкой произнесла мать, доливая ей саке. — Этот... Эдовадо... он достойный человек? — Да, — кивнула Эмили. — Он из очень уважаемой семьи. Высокий, красивый… «...Но главное — единственный, кто сделал мне настоящее предложение. И я до смерти боюсь, что он передумает», — мысленно закончила она. — Очень хорошо, — улыбнулась мать. — Ты сказала, вы познакомились на корабле. А его родители тоже путешествовали с вами? — Нет. — Эмили покачала головой. — Они живут в Амстердаме. Это старинный род. У них крупная торговая компания, филиалы по всему миру... — Она запнулась. — Эдвард собирался написать им обо мне. Голос предательски просел, и это явно не укрылось от матери. — И ты боишься, что они не примут тебя, — произнесла Юрико. Это было утверждение, а не вопрос. Эмили кивнула, ощущая, как к горлу подступает ком. Сколько юнцов, очарованных ее экзотической внешностью, были готовы жениться на ней «здесь и сейчас». Однако их щенячий восторг разбивался о недовольно приподнятые брови их мамаш. Пару раз ей предлагали сбежать и обвенчаться тайно, но она никогда не была влюблена настолько сильно, чтобы броситься в омут с головой. — Это из-за твоего происхождения? — В глазах матери светилось понимание. — Потому что ты полукровка? Эмили снова кивнула, яростно сражаясь с подступающими слезами и презирая себя за эту недостойную жалость к себе. — Тогда, возможно, мне не стоит встречаться с твоим отцом, чтобы не попадаться на глаза Эдовадо? — предложила мать. Она озвучила мысль, которая крутилась у Эмили в голове. Возможно, так действительно будет благоразумнее? Она слишком хорошо помнила, как Эдвард называл азиатов «узкоглазыми мартышками». Кто знает, что взбредет ему в голову, когда он увидит ее мать-японку во плоти. Но тут же перед глазами возник образ отца. Он никогда не говорил об этом прямо, но... Эмили всегда чувствовала, как он тоскует по матери. Он бережно хранил ее записки, потертые на сгибах от частого перечитывания. А над изголовьем его кровати всегда висел белый веер с иероглифами, начертанными ее рукой. «Нет, они должны обязательно встретиться. Иначе я себе этого не прощу!» — твердо решила Эмили. — Ну что ты! — воскликнула она. — Папа будет безмерно счастлив увидеть тебя. Просто... не могла бы ты… — Не упоминать о роде моих занятий? — мягко закончила мать. — Да, — смущенно кивнула Эмили. Юрико неторопливо расправила на себе складки юкаты. — С тех пор как Виньсенто-сан выкупил мой контракт, я больше не продавала свое тело, — произнесла она с достоинством императрицы. — Я принадлежала только ему. А когда он уехал… Я сменила имя и на те деньги, что он мне оставил, открыла Дом Лунной Тени. Я управляю им, но сама уже много лет не являюсь юдзё. — Вот как? — протянула Эмили. Услышанное не слишком воодушевило ее. Да, хорошо, что мать сама не принимает клиентов, но... В глазах амстердамского общества разница между проституткой и хозяйкой борделя не больше, чем между холерой и чумой. — А может... может, ты могла бы сказать отцу и Эдварду, что у тебя торговая лавка? — несмело предложила она. — Могу, — Юрико усмехнулась и пригубила саке. — Но это все равно что пытаться спрятать гору за веером. — Почему? — Дом Лунной Тени обслуживает иностранцев. Они приходят сюда каждый день. Твой Эдовадо тоже придет и увидит, чем я занимаюсь. — Нет, что ты! — отшатнулась Эмили. — Эдвард сюда не придет. — Любой иностранец рано или поздно здесь появится, — спокойно произнесла мать, будто сообщая, что солнце встает на востоке. — Только не Эдвард! Он никогда не станет мне изменять! — Но ты же говорила, что еще не была с мужчиной, — Юрико склонила голову набок. — Или ты удовлетворяешь его игрой на бамбуковой флейте? — На какой еще флейте? — Эмили недоуменно моргнула. — Ублажаешь его губами и языком. — Ну... мы целовались несколько раз... — пробормотала Эмили, чувствуя, как щеки заливает румянец. Внезапно ее словно окатило ледяным водопадом — она осознала, что именно Юрико имеет в виду. В памяти всплыл тот злополучный альбом, найденный на постоялом дворе. Женщина склонилась над сидящим мужчиной, и ее маленький острый язычок касается его огромного…. — Нет! Конечно же нет! — воскликнула Эмили, охваченная праведным ужасом от одной только мысли о подобном непотребстве. — Тогда рано или поздно он здесь появится, — с философским спокойствием промолвила мать. — Нет! — Эмили горделиво вскинула подбородок. — Он не такой! Ему это не нужно! — Ты совсем не знаешь мужчин, дитя мое, — вздохнула Юрико. — Они все одинаковы, что голландцы, что японцы. Эмили решила не спорить. Возможно, японские мужчины и впрямь такие несдержанные в своих порывах, как утверждает мать, но только не Эдвард. Он настоящий джентльмен, честный и благородный. Совсем как мистер Дарси из любимой «Гордости и предубеждения». А разве может такой человек опуститься до посещения борделя? Мать тоже не стала продолжать этот разговор. — Что ж, пора привести тебя в надлежащий вид, — поднявшись на ноги, сказала она. — В надлежащий вид? — Ты забыла? Я собираюсь отвести тебя к голландцам, нарядив как юдзё. — Что? Ах да... — Эмили нахмурилась. — Но... разве нельзя пойти к ним просто так? Юрико покачала головой. — И Дэдзима и квартал Оура охраняются. Тебя нужен пропуск, чтобы туда войти. — Серьезно? — Да. Не забывай, что Япония двести лет была закрытой страной. Бакуфу не может в одночасье разрешить японцам общаться с иноземцами... К счастью мы, женщины из мира ив и цветов, можем проникнуть туда, куда остальным вход закрыт. Эмили рассеянно накрутила на палец прядку волос. — Хм... А если бы я сказала, что я — дочь одного из голландцев… Меня бы впустили? Лицо матери помрачнело. — Без пропуска — вряд ли. Скорей всего, стали бы разбираться, кто ты и откуда. Это заняло бы недели, а тебя на это время бросили бы в тюрьму. — Она понизила голос почти до шепота. — А если бы выяснили, что ты выезжала из Японии и вернулась, то тебя могли бы даже казнить. По спине прокатился ледяной пот, когда Эмили осознала, какой опасности она чуть не подвергла себя. Лишь цепь случайностей помогла избежать беды. Не попадись она самураям на рынке, и не приведи они ее именно сюда, страшно представить, что могло бы произойти. «Господи, спасибо, что направил меня сюда! — мысленно поблагодарила она. — Обещаю, я стану примерной прихожанкой и больше не пропущу ни одной воскресной проповеди!» Мать отодвинула дверь, ведущую в соседнюю комнату и поманила Эмили за собой. — Идем, выберем тебе подходящий наряд. Эмили переступила порог, и от буйства красок у нее зарябило в глазах. Стены были увешаны кимоно всех цветов радуги. На низком столике красовалась россыпь гребней, заколок и вееров. Обстановка напомнила ей цыганский шатер, куда однажды на ярмарке ее затащили подруги, чтобы погадать. — Сядь, пожалуйста, сюда, — мать указала на шелковую подушку на полу. Эмили села, стараясь сложить ноги по-японски. Юрико взяла черепаховый гребень и начала осторожно расчесывать ее волосы, все еще влажные после мытья. — Наму Амида буцу. Наму Амида буцу, — перебирая пряди, нараспев бормотала она. — Что? — переспросила Эмили, ощущая, как от этого странного песнопения по коже пробегают мурашки. — Я возношу благодарственную молитву за то, что снова могу расчесывать волосы моей дочери, — голос Юрико дрогнул, выдавая за внешним спокойствием бурю чувств. Эмили стиснула губы, стараясь не разрыдаться. Ей все еще казалось, что это сон — обрести мать спустя столько лет. Но ласковые прикосновения, бережные движения гребня пробудили воспоминания детства, безмятежное чувство защищенности, покоя и любви. И тот потерянный кусочек души, который она утратила в день расставания, наконец-то вернулся на свое место, заполняя пустоту, что зияла внутри.