Катана и тюльпан

Эмили старалась сохранить безмятежное выражение лица, в то время, как ее разум отчаянно пытался найти выход из передряги. Конечно, можно просто сидеть и ждать, пока мужчины договорятся. Отец несомненно пойдет ради нее на все. Но что там этот гадкий Ямаширо процедил сквозь зубы про какой-то запрет? Никому, кроме бакуфу, оружие продавать нельзя. Значит, папе придется нарушить их драконовские законы? Заниматься... как это называется... контрабандой? А что, если его поймают? Что с ним сделают японские власти? Перед глазами возникла картина: почерневшие кресты с распятыми мучениками на окраине Нагасаки... «Нет! Только не это! — в висках застучала кровь. — Папа, папочка, прости, что твоя дочь оказалась такой непроходимой дурой!» Мысли метались в голове, как испуганные птицы, пока шорох двери не прервал эту мучительную круговерть. В комнату скользнула японка в синем кимоно. Сделав шаг, она тут же опустилась на колени и согнула спину, словно креветка, коснувшись пола лбом. — Томоэ, — буркнул Ямаширо, — отведи эту женщину в гостевой домик и предоставь ей все необходимое. — Слушаюсь, господин, — пролепетала та. Он перевел взгляд на Сайто. — А ты останься. Нужно обсудить это дело. — Да! — откликнулся Сайто и повернулся к Эмили. — Томоэ-сан проводит вас в вашу комнату. Я навещу вас позже. Эмили кивнула, не глядя ему в глаза. Она неуклюже поднялась, чувствуя, как в онемевшие ноги впиваются тысячи ледяных игл, и последовала за Томоэ. — Сюда, — японка улыбнулась, показав крупные заячьи зубы, и засеменила к двери. У входа Эмили надела свои потрепанные варадзи, а Томоэ встала на деревянные гэта, и они, миновав внутренние ворота, вышли во двор. Здесь царила суматоха. На земле стояли корзины с зеленью и исписанные иероглифами бочки. Полуголые носильщики сновали туда-сюда с новыми припасами, три служанки с подвернутыми рукавами суетились вокруг, а пухлая матрона отчитывала щуплого торговца в огромной шляпе за то, что овощи недостаточно свежи. Тут взгляд Эмили метнулся к внешним воротам. Створки нараспашку, и ни одного стражника не видать! Сейчас или никогда! Не успев толком осознать, что делает, она рванула вперед. Пронеслась сквозь ворота, вылетела на улицу и, не обращая внимания на отчаянные крики Томоэ, юркнула в первый попавшийся переулок... Она петляла по узким улочкам, не разбирая дороги, и лишь когда легкие начали гореть огнем, остановилась перевести дух. Сердце колотилось как безумное, пот струился рекой. Получилось! Черта с два, гадкие япошки! Не видать вам оружия как своих ушей! Отдышавшись, Эмили огляделась по сторонам. Она оказалась на каких-то задворках: дощатые стены, нависающие крыши, куры, копошащиеся в пыли. Куда теперь? Где искать отца? Эмили утерла лоб рукавом и похолодела – платка нет! Боже, что делать? Наверняка Ямаширо уже поднял тревогу, и ее рыжевато-каштановые волосы все равно что мишень, нарисованная на спине. Эмили торопливо ощупала свое кимоно. Может, повязать на голову оби или нижнюю юбку? Нет, так еще сильнее будет бросаться в глаза, что с ней что-то не то. Она побрела по улице, настороженно оглядываясь по сторонам. Переулок, похожий на узкую расщелину между домами, загромождала всякая утварь. Потемневшие корзины, деревянные ведра и пузатые бочки оставляли едва ли пару футов для прохода. В тяжелом влажном воздухе пахло рыбой, сажей и какой-то противной кисловатой едой. Взгляд вдруг зацепился за висящее на веревке белье, лениво колыхающееся в душном мареве. Эмили сразу приметила кусок темной ткани, который вполне мог бы сойти за платок. Сердце учащенно забилось. Красть нехорошо, но другого выхода нет. Воровато оглянувшись, Эмили подошла к белью. Пальцы уже коснулись ткани, когда рядом раздался громкий всплеск. Вздрогнув, Эмили обернулась. У забора стояла большая деревянная бочка, а над ее бортиком торчала голова японца средних лет. Судя по каплям воды, стекающим по его скуластому лицу, он решил устроить себе купальню прямо посреди улицы. — Эй! Что ты делаешь? — грубый окрик вырвал ее из оцепенения. Мужчина начал вылезать из лохани, и Эмили с ужасом поняла, что он совершенно голый. Сломя голову, она кинулась прочь. В спину неслись возмущенные вопли, но Эмили бежала без оглядки. Боже правый, что за нравы в этой стране! Купаться нагишом средь бела дня, прямо на улице! У японцев, конечно, своеобразные представления о приличиях, но чтобы настолько? Лишь когда в груди начало жечь от быстрого бега, Эмили позволила себе перейти на шаг. Прислушавшись, она убедилась, что погони нет, а добыча — платок из плотной хлопковой ткани — надежно зажата в руках. Дрожащим пальцами она повязала его на голову. Теперь хотя бы ее волосы не будут бросаться в глаза. Извилистый переулок, петляющий среди дощатых хибар, вывел ее к улице-лестнице, ступени которой убегали вверх и вниз по склону холма. Переведя дыхание, Эмили выбрала спуск —после пережитых потрясений она едва стояла на ногах. «Пойду к морю, — решила она. — Если по дороге не смогу разузнать о голландской миссии, то отправлюсь в порт и спрошу о «Морском льве» Впереди послышался шум толпы, и Эмили поняла, что ступени ведут на многолюдную улицу. Она замерла в нерешительности. Может, повернуть назад? Но мысль о том, чтобы карабкаться обратно в гору, заставила пересилить страх. Надвинув платок на глаза, она вышла из тени переулка и оказалась в водовороте шумного рынка. Улица напоминала бурную реку из человеческих тел. По сторонам, насколько хватало взгляда, тянулись прилавки и лотки. Торговцы, перекрикивая друг друга, расхваливали свой товар. Толпа подхватила Эмили, как щепку в половодье, и понесла вперед, оставляя ей лишь возможность завороженно вертеть головой. Все вокруг завихрилось в калейдоскопе ароматов и красок. Горы диковинных овощей, россыпи экзотических фруктов, прилавки с рыбой, усыпанные серебряной чешуей. Тут же приютились киоски, увешанные огромными шляпами, бумажными зонтиками всех цветов радуги и затейливо расписанными веерами. На мангалах и чадящих жаровнях готовили уличную еду. Запах жареных закусок дразнил ноздри, заставляя желудок недовольно урчать. В глазах рябило от красочных вывесок и разноцветных пузатых фонарей, раскачивающихся на ветру. Всюду царил оглушительный базарный гам: крики торговцев, стук разделочных ножей и ленивое теньканье струн, разбавляющее многоголосицу толпы. В плетеных клетках надрывно кудахтали куры, на прилавках извивались щупальца неведомых морских тварей, а под ногами шныряли облезлые бродячие псы. Согнутые в три погибели разносчики балансировали под тяжестью гигантских корзин. В этом бурлящем людском море Эмили чувствовала себя песчинкой. Она жадно вглядывалась в лица прохожих, надеясь увидеть хотя бы одного европейца в привычном сюртуке. Но вокруг сновали только низкорослые японцы в своих мешковатых одеждах. — Арбузы! Сочные спелые арбузы с южных островов! Сладкие как мед, красные как закатное солнце! — надрывался коренастый торговец, похлопывая по полосатым бокам исполинских плодов. — Груши, свежие груши! — вторил ему тощий старик в выцветшей головной повязке. — Сладкие как патока, нежные как щеки младенца! — Маринованные сливы! Кто забыл купить сливы? — визгливо выкрикивала женщина, склонившись над бочонком, где в рассоле плавали темно-красные шарики. — Лучшее лекарство от всех недугов! «Может, расспросить кого-нибудь из торговцев? — подумала Эмили. — Через их лавки проходит куча народу, наверняка кто-то слышал о голландской миссии». Взгляд остановился на прилавке, заваленном гигантской белой редькой. Морщинистое лицо продавца лучилось добродушием, глаза-щелочки прятались в лукавых складках век. «Выглядит безобидно, — решила Эмили. — К тому же сейчас у его прилавка никого нет, можно поговорить без лишних ушей». Набрав побольше воздуха в грудь, она подошла к лотку. — Простите. Вы не знаете, где я могу найти... — она замялась, подбирая слова. — Голландскую... Оранда… — Что? — старик встрепенулся, как разбуженная сова. — Госпожа хочет купить дайкон? Отличный выбор! Самый свежий, только на рассвете привезли! Он широким жестом обвел редьку, чьи белесые бока поблескивали словно выброшенные на берег рыбины. — Нет, я ищу... Голландия... Оранда... — Эмили попыталась жестами изобразить дом. — Место, где живут голландцы... — Сколько изволите, госпожа? — Старик ловко подхватил два огромных корнеплода за пучки зеленой ботвы. — Полюбуйтесь, какие красавцы! Ни одной червоточинки! Сладкие, сочные! Загляденье! «Господи, да он глух как пробка», — с досадой поняла Эмили. Пробормотав извинения, она поспешила прочь, но зычный голос торговца еще долго преследовал ее: — Госпожа! Вернитесь, попробуйте кусочек! Хрустящий, как первый лед на лужах! Добавьте его в мисо-суп, и ваши дети будут расти крепкими как молодые дубы, а ваш супруг никогда не будет заглядывать в чужие горшки! Нужно поискать кого-то другого. Эмили лихорадочно осматривалась, выискивая в толпе потенциального собеседника. Может, спросить вон ту женщину, что стоит в дверях лавки, разбрызгивая воду из ведра? Или лучше того старика с корзиной овощей? Вертя головой по сторонам, она протискивалась сквозь плотную толпу, пока не врезалась во что-то твердое. — Ой! — вырвалось у нее. Подняв глаза, она увидела перед собой мужчину в черной лакированной шляпе, похожей на перевернутую миску. Из-под блестящих полей на нее смотрело хищное лицо. Тонкие губы сжались в жесткую линию, а в глазах промелькнуло что-то пугающее. Толпа мгновенно расступилась, словно стая рыбешек при виде акулы. Торговцы и покупатели застыли, согнувшись в низких поклонах. Только сейчас Эмили заметила, что мужчина не один — еще четверо или пятеро его товарищей стояли позади. Их начищенные шляпы поблескивали в солнечном свете как черные зеркала. Пальцы небрежно поглаживали рукояти мечей «Самураи!» — с ужасом осознала Эмили. В памяти вспыхнуло предупреждение Сайто, что самураи без колебаний рубят головы тем, кто им не поклонился. Эмили тотчас согнулась в глубоком поклоне, надеясь, что ее промах сойдет за случайность. Сердце колотилось как пойманная птица, в висках грохотала кровь. Не смея поднять глаз, она уставилась на ноги самурая, обутые в соломенные сандалии. На белоснежных носках с отдельным большим пальцем темнело пятнышко пыли. «Возможно, это последнее, что я вижу в своей жизни», — пронеслась истеричная мысль. — Ты! Девушка! — прогремел над головой голос, от которого подкосились колени. — Как ты смеешь толкать стража порядка? — Простите, — пролепетала она. — Я… — Кто ты такая? Откуда? — голос стражника звенел нетерпением. — Я... — паника накатила удушливой волной, но память вдруг услужливо подбросила спасительное имя — то самое, которым Сайто назвал ее на постоялом дворе. — Юки... из Сацумы. — Юки из Сацумы? Сними платок. Я хочу видеть твое лицо. Сердце забилось еще быстрее, ладони взмокли, а в голове мелькнула паническая мысль: «Их прислал Ямаширо! Сейчас они увидят мои волосы и все поймут. Боже, помоги мне!» — Простите, самурай-сама, — язык едва ворочался во рту, — но... — Сними платок! — в этих словах звучала такая сталь, что Эмили поняла — неповиновение означает смерть. Дрожащими руками она стянула платок и замерла, вжимая голову в плечи. В ушах стучал пульс, перед глазами плясали темные пятна. Сейчас, они узнают в ней беглянку. Сейчас ее схватят и поволокут назад! Собрав остатки мужества, она посмотрела на стражников и увидела, как те обмениваются удивленными взглядами. — Ты полукровка, что ли? — наконец произнес один из них. «Они не от Ямаширо! Иначе сразу бы поняли, кто я такая!» Эмили ухватилась за предложенное объяснение, как утопающий за соломинку. — Да, самурай-сама, — подобострастно пробормотала она. — Кажется, из Маруямы недавно сбежала девица, — задумчиво протянул молодой стражник с круглым, как полная луна, лицом. — Вроде бы из Дома Глициний. Старший повернулся к Эмили. — Ты из Дома Глициний? — строго спросил он. Дрожь пробирала до костей, но отступать было некуда. Эмили кивнула, чувствуя, как холодные капли пота стекают по спине. Она понятия не имела, что такое Маруяма и Дом Глициний, но отчаянно молила небеса, чтобы этот кошмарный допрос поскорее закончился. — Пойдешь с нами, — приказал самурай, и Эмили поняла, что возражать — значит подписать себе смертный приговор. Стражники окружили ее плотным кольцом, как волки загнанную добычу, и куда-то повели. Каждый шаг давался с трудом, к ногам будто привязали свинцовые гири. Толпа расступалась перед ними как море перед Моисеем. Никто не осмеливался открыто глазеть на процессию, но Эмили кожей чувствовала буравящие спину любопытные взгляды. До ушей долетал приглушенный шепот, похожий на шорох осенних листьев. Люди обменивались догадками о ее судьбе, и в этом шепоте ей чудился погребальный звон.