Катана и тюльпан

Покончив с трапезой и аккуратно сложив на столике посуду, Эмили стала думать, чем бы себя занять. Ни спать, ни просто лежать не хотелось. С одной стороны, не так уж и плохо, что ей пришлось задержаться на этом постоялом дворе. Небольшая передышка не повредит: ноги до сих пор болели после изнурительного пути. Но сколько еще времени придется здесь проторчать? Перспектива медленно сходить с ума от безделья, пугала. На корабле Эмили развлекала себя чтением романов, прогулками по палубе, светской болтовней с попутчиками и разговорами с отцом, здесь же ничего этого нет. От скуки она принялась разглядывать ширму. На золотистом фоне, в окружении изящных сосновых ветвей, плясали два журавля. В отличие от европейских живописцев, которые тщательно вырисовывали каждое перышко и мельчайшие детали пейзажа, японский художник обошелся лаконичными штрихами. И все же ему удалось передать самую суть — величественную грацию танцующих птиц. Когда созерцание ширмы наскучило, Эмили решила заглянуть в стенной шкаф. Отодвинув створку ниши, она увидела аккуратно сложенное одеяло и плоский лакированный ящичек, напоминающий шахматную доску. На корабле Эмили часто играла в шахматы с отцом и даже достигла определенного мастерства. Пусть игра в одиночку — лишь бледная тень настоящего состязания, но и это лучше, чем ничего. Однако внутри оказалась совсем другая игра: доска без привычных черно-белых клеток и россыпь деревянных фишек, покрытых замысловатыми иероглифами. Разочарованно вздохнув, Эмили закрыла шкатулку и вернула ее на место. Задвигая дверцу, она вдруг заметила под одеялом тонкую книгу. Эмили вытащила находку и с радостью обнаружила, что это альбом с цветными гравюрами. Наконец хоть что-то интересное! Предвкушая приятное времяпрепровождение, она вернулась к себе на футон и открыла первую страницу. Поначалу в глазах зарябило от пестрых узоров на кимоно персонажей. Но когда Эмили разглядела происходящее, кровь бросилась ей в лицо. В калейдоскопе ярких цветов она различила фигуры мужчины и женщины, чьи лица были едва намечены несколькими штрихами. Парочка занималась тем, что заставило Эмили замереть от смятения и стыда. Женщина лежала на спине, раскинув ноги, а мужчина нависал над ней. Они делали то, о чем неловко даже подумать, и их неестественно огромные детородные органы были показаны в такой бесстыдной натуралистичности, со всеми складками, прожилками и волосками, что Эмили бросило в жар. Она отшатнулась, часто дыша и обмахиваясь рукавами. Боже праведный! В жизни не доводилось видеть подобного непотребства! Нужно немедленно отнести это безобразие назад! Но вместо того, чтобы сию же минуту убрать альбом в шкаф и попытаться забыть увиденное, Эмили брезгливо, словно жабу, подцепила страницу за уголок и перелистнула ее Сюжет следующей картинки — если это можно назвать сюжетом — повторял предыдущий, за тем лишь исключением, что на этот раз женская фигура возвышалась над мужской. Эмили переворачивала страницы со смесью отвращения, болезненного любопытства и стыда. Фантазия художника не знала границ, изображая сцены, столь непристойные, что само их существование бросало вызов законам природы и христианской морали. Каждая новая иллюстрация заставляла ее краснеть все сильней. Вот один мужчина втыкает свой «инструмент» в зад другому. Две женщины творят непотребства с предметом, похожим на огурец. Шесть человек предаются свальному греху. Гигантский осьминог опутал спящую женщину своими мерзкими щупальцами и проникает в ее самые сокровенные места... Что за больное, извращенное воображение придумало этот бред? Как можно создавать подобные рисунки, а тем более хранить их в гостинице? Неужели это отражение местных нравов? Ведь не может такого быть... Или может? Это же японцы. Язычники. Дикари. «Господи, помилуй! Я обреку свою душу на вечные муки, лишь за то, что смотрю на эти картинки!» – в ужасе думала Эмили, но какая-то темная сила заставляла ее продолжать. На следующей гравюре женщина выводила кисточкой иероглифы на детородном органе мужчины, сидящего перед ней. Эмили с жадным любопытством разглядывала все детали: головку, похожую на шляпку гриба, темные заросли на лобке, увитый венами ствол. Неужели «он» и вправду такой огромный и толстый? Нет, это невозможно, ведь тогда его было бы видно через одежду… а уж тем более – под набедренной повязкой. С каждым перевернутым листом картинки становились все непристойнее, пока последняя страница не явила... всего лишь поцелуй. Мужчина и женщина застыли в нежном объятии. Их лица были намечены скупыми штрихами: глаза-щелочки, маленькие губы, крохотные носы. Приглядевшись, Эмили заметила намек на соприкосновение языков, но после предыдущих картинок эта сцена казалась почти невинной – словно церковная фреска на фоне разнузданных полотен Рубенса. Эмили снова и снова возвращалась к каждой иллюстрации, совершенно потеряв счет времени. Никогда прежде она не видела ничего подобного – столь откровенного, порочного и... будоражащего. Она очнулась лишь когда из коридора донеслись громкие голоса. Следом послышался шорох – это Сайто зашевелился на своем тюфяке. Эмили захлопнула альбом, торопливо сунула его под футон и с колотящимся сердцем выглянула из-за ширмы. Сайто, приподнявшись на локте, тянулся к подставке с мечами у изголовья. Стиснув рукоять вакидзаси, он замер, прислушиваясь к разговору, доносящемуся из-за двери. Эмили тоже напрягла слух. — Уверяю вас, в моей гостинице нет никаких иностранцев, — это была Сумико. — Я своими глазами видел девку с рыжими волосами, — грубо ответил какой-то мужчина. Эмили невольно вздрогнула. Она посмотрела на Сайто и поймала на себе его обеспокоенный взгляд. — Вам должно быть померещилось, — твердо произнесла Сумико. — Никаких женщин с рыжими волосами здесь нет. — Ничего мне не померещилось! — огрызнулся незнакомец. — Я сам видел ее в окне на втором этаже. И наверняка она здесь не одна. Варвары не путешествуют поодиночке. Мы обыщем каждый угол этой гостиницы и найдем их всех! — Варварам не место на священной земле Ямато! — вклинился другой голос, более звонкий и молодой, но также пропитанный ненавистью. Эмили похолодела. Она вспомнила, как сегодня утром мужчина, курящий в саду, видел ее в окне. Сайто предупреждал, что некоторые японцы враждебны к иностранцам. Похоже, сейчас за дверью стоят одни из них… — Простите, но я не позволю беспокоить моих гостей, — отрезала Сумико. — Прошу вас прекратить этот шум, иначе мне придется принять надлежащие меры. — Вы слышали хозяйку? — раздался новый голос, низкий и раскатистый, как далекий гром. Судя по тону, его обладатель привык, что его слушаются беспрекословно. — Не создавайте проблем, иначе будете иметь дело со мной. — Что ж... — после напряженной паузы процедил первый нарушитель спокойствия, — мы этого так не оставим! Рано или поздно свершится Сонно Дзёи. Всех проклятых варваров и их пособников настигнет кара небес! — Сонно Дзёи! — эхом отозвался его соратник. — Всего хорошего, господа, — ответила Сумико с безупречной вежливостью, под которой слышался лед. — Риндзо покажет вам, где находится выход. Голоса стихли – похоже, дебоширы удалились несолоно хлебавши. Эмили вопросительно взглянула на Сайто, старательно изображая, что не поняла разговор. — Что-то случилось? — с деланным простодушием спросила она. Сайто неторопливо вернул вакидзаси на подставку, и Эмили заметила, как его пальцы на мгновение задержались на рукояти. — Похоже, вас увидел кто-то из сторонников Сонно Дзёи, — проворчал он. — Кто? — Эмили продолжала разыгрывать неведение, хотя внутри все сжалось от страха. — Помните наш разговор о сёгуне и императоре? — с явной неохотой произнес Сайто. — Так вот, последователи Сонно Дзёи хотят вернуть власть императору, чтобы он изгнал из Японии чужеземцев. — Он нахмурился. — Я же просил вас не показываться на людях без платка. — Простите, я... забыла, — Эмили опустила глаза. — Пожалуйста, впредь будьте осмотрительнее. — Хорошо. Сайто снова лег, а Эмили, сидя на футоне, обхватила руками колени, чувствуя, как колотится сердце. Тревожные мысли метались в голове стайкой испуганных птиц. Что, если эти люди вернутся? Что, если приведут с собой других? Отец никогда не упоминал о столь откровенной враждебности японцев к иностранцам. Да, на Дэдзиме за каждым его шагом следили бдительные глаза, и для того, чтобы покинуть остров, требовалось особое разрешение. Но переводчики всегда держались с ним предупредительно и учтиво, скрывая за безупречной вежливостью любую неприязнь. Ему даже удалось завязать нечто похожее на дружбу с некоторыми из них. Или это тоже было притворством? «Разве японцы не должны радоваться новым знаниям, которые мы приносим с собой? — размышляла Эмили. — Сайто ведь и сам изучает нашу науку. С ее помощью Япония могла бы преобразиться. Например, здесь бы появилась железная дорога, и нам бы не пришлось в такую даль тащиться пешком». Из раздумий ее вырвал мелодичный голос хозяйки: — Сайто-доно, мы заходим. — Прошу, — отозвался тот. Сумико и Хару-тян грациозно проскользнули в комнату, неся подносы с едой. — Я слышал громкие голоса, — обратился к хозяйке Сайто. — Все ли благополучно? — О да, не извольте беспокоиться, — улыбнулась Сумико, но в уголках ее губ притаилось напряжение. — Обычные пьяницы. Они уже ушли. — Если понадобится помощь, не стесняйтесь обращаться. — Благодарю за заботу, но это незначительное происшествие не стоит вашего внимания. После того неприятного случая мы взяли на службу Риндзо. Он — бывший борец сумо, и прекрасно знает, как утихомирить любого смутьяна. Расставив блюда и поклонившись, женщины удалились. После традиционного «итадакимас» Эмили и Сайто приступили к еде. В комнате воцарилась тишина, лишь ветерок из приоткрытого окна доносил стрекот цикад. Эмили собралась с духом, чтобы нарушить гнетущее молчание: — Простите, не могли бы вы напомнить, к какому движению принадлежат эти... господа? Сайто поднял на нее хмурый взгляд. — Сонно Дзёи. Их девиз «Долой варваров, да здравствует император!» — И что это означает? — Она невольно поежилась от холода в его тоне и крепче обхватила чашку. — Они считают, что бакуфу утратило доверие Неба, когда впустило иностранцев на японскую землю. А значит, пришла пора вернуть истинную власть императору, чтобы он очистил страну от чужаков. — Но почему они хотят нас изгнать? — Эмили ощутила, как обида всколыхнулась в груди. — Мы ведь не причинили им никакого вреда... Сайто посмотрел в свою чашку, задумчиво взболтал чай, затем произнес: — Семь лет назад в Эдо прибыли Черные Корабли... — Черные корабли? — Мериканс, — он выплюнул это слово, будто оно было горьким на вкус. Эмили нахмурилась, пытаясь понять. — Вы имеете в виду американцев? — Да, — кивнул Сайто, и его лицо помрачнело от воспоминаний. — Так совпало, что я как раз был в Эдо и видел все своими глазами. Никогда прежде мы не встречали таких огромных кораблей. Четыре жутких чудовища, изрыгающих дым... — Его голос дрогнул. — Они дали залп из пушек, и люди разбежались как испуганные воробьи. Американцы поставили условие: либо Япония откроет свои порты, либо они превратят Эдо в пепелище. Бакуфу пришлось уступить. — Он горько усмехнулся. — Двести пятьдесят лет мы спали спокойным сном, отгородившись от внешнего мира, и появление этих Черных Кораблей стало для нас ушатом ледяной воды. Он замолчал, рассеянно водя пальцем по ободку чашки, затем задумчиво пробормотал по-японски: Нарушил покой Черный дым в бухте Эдо. Уже не уснуть — Я... не знала, что японцы восприняли это настолько болезненно, — тихо произнесла Эмили. — Эти Черные Корабли... — Сайто словно не слышал ее. — Они превзошли все, с чем мы сталкивались до сих пор. Железные драконы, извергающие черный дым в наше небо и издающие рев, от которого замирает сердце. На каждом корабле столько дальнобойных орудий, что хватит стереть с лица земли целый город. Эмили увидела, что чашка в его руках чуть заметно дрожит. От слабости, или… — Вы нас… боитесь? — потрясенная неожиданным открытием, прошептала она. — Я солгу, если скажу «нет», — вздохнул Сайто. — Западные страны значительно опередили нас в военном ремесле. Разве можно катанами воевать против пушек? Но если мы будем бездействовать, то повторим судьбу Империи Цин — станем легкой добычей для европейских держав. Мы в тупике, и я не вижу из него достойного выхода. Эмили молчала, не находя слов. Прежде она никогда всерьез не задумывалась о политике, считая колониальную систему в порядке вещей. Церковь учила, что такова воля Божья. Европейцы несут свет христианства непросвещенным язычникам, а те в благодарность за спасение души должны усердно трудиться и отдавать плоды своего труда белым господам. Но теперь, услышав мнение этих самых «язычников», она впервые засомневалась. Народ столетиями жил своей жизнью, храня традиции предков, и вдруг появились чужаки, под дулами пушек навязывая свои порядки. И далеко не всеми пришельцами движут высокие идеалы просвещения — большинством правит лишь неутолимая жажда наживы. — Прошу, забудьте мои неосторожные слова, — сказал Сайто, явно заметив смятение у нее лице. — Еще чаю? Эмили подняла взгляд. В густеющих сумерках его глаза казались черными и глубокими, как безлунная ночь. Высокие скулы мягко проступали из теней, и почему-то захотелось очертить их кончиками пальцев. — Нет, пожалуй, достаточно, — она покачала головой, пытаясь отогнать непрошенные мысли. — Позвольте налить вам? Сайто кивнул, и она наполнила его чашку. Воцарилась тишина, которую нарушали только приглушенные голоса постояльцев да уханье какой-то птицы за окном. Его слова не шли из головы. Владычица морей Британия, честолюбивая Франция, молодые и напористые Соединенные Штаты или даже Голландия с ее вековым опытом колониального господства... Что помешает могущественным державам превратить Японию в очередной заморский протекторат? Вся Юго-Восточная Азия уже склонилась перед европейской военной мощью: Бирма и Малайя стали британскими, Индокитай — французским, Голландская Ост-Индия раскинулась на тысячи островов. И что может противопоставить этой силе островное государство, все еще живущее по законам феодальной эпохи? Неожиданно для себя Эмили ощутила острую обиду за Японию. Пусть она почти забыла страну, где родилась, и многое здесь казалось ей чуждым, но сейчас ей стало до боли жалко этот прекрасный мирок, хрупкий, как фарфоровая чаша, готовая разбиться вдребезги под безжалостным натиском чужаков. «Все равно я не в силах что-либо изменить, — вздохнула Эмили. — Нужно думать о более насущных вещах». Разговор угас, как догоревшая свеча, и, допив чай, Эмили и Сайто разошлись по своим футонам.