Катана и тюльпан

Пронзительный крик петуха разорвал тишину. Эмили открыла глаза. Сквозь бумажные окна в комнату сочился мягкий розоватый свет раннего утра. Несколько мгновений ее разум пребывал в блаженной пустоте, но затем ледяной волной накатили события вчерашнего дня. «Сайто! Что с ним?» — молнией вспыхнула мысль, прогоняя остатки сна. Эмили торопливо выпуталась из одеяла и подошла к его футону. Сайто спал. Его лицо все еще было бледным, но пугающая синева вокруг губ исчезла. Кажется, самое страшное позади, хотя о том, чтобы сегодня продолжить путь в Нагасаки, не могло быть и речи. Подойдя к окну, Эмили раздвинула створки. Повеяло прохладным воздухом, горьковатым от запаха травы. На ветке клена перед окном сверкали капли росы, а вдалеке, над блестящими крышами, таял в сиреневой дымке горный хребет. «Какая красота!» — подумала Эмили. Совсем как в воспоминаниях ее детства. Отец рассказывал, что японцы верят в духов природы. И сейчас, глядя, как трепещет на ветру серебристая ива, как нежатся в мягкой траве замшелые камни, Эмили была готова поверить, что у всего — от крохотной былинки до величественной горы — есть душа. От созерцания ее отвлекло зудящее чувство, будто насекомое ползет по щеке. Она вдруг ощутила на себе чей-то взгляд. Внизу, на противоположной веранде, сидел мужчина в темном кимоно. Наполовину скрытый зеленью, он курил длинную трубку и не сводил с Эмили глаз. Она в испуге отшатнулась вглубь комнаты, запоздало осознав, что забыла прикрыть волосы платком. Сердце заколотилось. Схватив платок, Эмили торопливо повязала его на голову. Руки немного тряслись. Тем временем гостиница оживала, наполняясь утренними звуками: шуршали раздвижные двери, скрипели половицы, доносились приглушенные голоса. — Сайто-доно, О-Юки-сан, мы заходим, — послышалось из коридора. Дверь плавно отъехала в сторону, и на пороге появилась Сумико, а за ней – Хару-тян с подносом в руках. — Завтрак для вас и Сайто-доно, — с поклоном сказала хозяйка. Хару-тян грациозно опустилась на колени и начала расставлять на столике пиалы с едой. Эмили, все еще взбудораженная недавним происшествием, взглянула на угощение. Помимо привычного риса и маринованных овощей, она увидела красные бобы и нежно-желтые рулетики, судя по всему, приготовленные из яиц. Краем глаза она заметила, что Сайто проснулся. Его взгляд неторопливо перемещался между ней и хозяйкой, словно он пытался осмыслить происходящее. — Сайто-доно, вам нужно подкрепиться, — заявила Сумико. — Давайте усадим вас, а О-Юки-сан поможет вам с едой. Он кивнул и приподнялся на дрожащих локтях, но по тому, как скривилось его лицо, Эмили поняла, что каждое движение причиняет ему боль. Она поддержала его с одной стороны, а Сумико — с другой. На Сайто была лишь набедренная повязка, и Эмили ощутила, как от близости полуобнаженного тела краска приливает к щекам. Вместе с хозяйкой они осторожно усадили его на футоне, прислонив к стене. — Ничего страшного, Сайто-доно, — произнесла Сумико. — Вам нужно хорошенько питаться, побольше отдыхать, и тогда вы скоро снова будете на ногах. Но сначала — укрепляющий отвар. Она поднесла к его губам чашу. Сайто сделал глоток, поморщился и бросил на Эмили быстрый взгляд. Она покраснела. Неужели он вспомнил, как она вливала это зелье ему в рот? Залпом допив лекарство, Сайто вытер губы и отдал чашку хозяйке. — Спасибо, — сказал он. — Хорошо, а теперь О-Юки-сан поможет вам с едой. — Хозяйка прислушалась к нарастающему гомону постояльцев и поклонилась: — Прошу прощения, меня ждут дела. Если что-то понадобится, не стесняйтесь обращаться. Эмили молча кивнула, не желая выдавать свое знание японского языка, а Сайто с искренней признательностью произнес: — Большое спасибо, Сумико-сан. Я глубоко тронут вашей заботой. Когда за хозяйкой и служанкой закрылась дверь, Сайто перешел на голландский: — Эмири, вы бы не могли подать мне юкату? — Юката? Что это? — Ночное кимоно, подобное тому, что на вас. Эмили вспомнила, что вчера служанки принесли два халата. Один из них, розовый, с мелким орнаментом, был на ней, а темно-синий все еще висел на перекладине, погребенный под слоем одежды. Она смутилась, осознав, что вместо надлежащего платья щеголяет в неглиже, но времени на переодевание не было. — Одну минуту. Она направилась к вешалке. Сняв юкату с перекладины, накинула ее на плечи Сайто, помогая его ослабевшим рукам попасть в широкие рукава. Когда она завязала на нем пояс, Сайто заерзал, пытаясь изменить положение тела. — Что вы делаете? — спросила Эмили. — Хочу сесть как подобает, — с упрямой решимостью ответил он. — Но вы еще слишком слабы! Он не отвечал, упорно пытаясь подняться. Его дыхание участилось, на бледном лбу выступил пот. Эмили уже хотела остановить его, но Сайто все-таки смог сесть на колени. Однако его повело вперед, и ему пришлось упереться руками в циновку, чтобы не упасть. — Кс-со! — сквозь стиснутые зубы прошипел он. — Перестаньте геройствовать! — проворчала Эмили. — Нет ничего постыдного в том, чтобы лежать, когда вы больны. Сайто лишь досадливо сопел, пока она помогала ему сесть, прислонившись к стене. Наконец, устроившись, он сложил руки под подбородком и произнес традиционное: «Итадакимас». — Приятного аппетита, — отозвалась Эмили. — Приятного аппетита. Он потянулся к пиале, но, когда взял ее, Эмили увидела, как от слабости дрожит его рука. — Позвольте, я вам помогу. — Не нужно. Я сам, — буркнул Сайто. Он попытался поднести пиалу ко рту, но пальцы предательски разжались. Пиала начала падать, однако Эмили, ожидавшая чего-то подобного, успела ее подхватить. — И все же я настаиваю, — твердо заявила она. Сайто со вздохом прикрыл глаза. — Что ж, похоже выбора у меня нет. — Уж поверьте. Эмили принялась его кормить. Орудовать палочками было ужасно неудобно — кусочки пищи то и дело выскальзывали, не добравшись до цели. — Господи, ну почему вы до сих пор не изобрели ложку? — шутливо взмолилась она, когда очередная фасолина соскользнула с палочек и шлепнулась обратно в миску. Сайто слегка улыбнулся. — У сенсея, который учил меня голландскому языку, дома были вилки и ложки. Я как-то пробовал есть вилкой, но у меня ничего не вышло. — Почему? — Честно говоря, мне было страшно совать эти железные зубья в рот. Эмили не удержалась от смешка. Уму непостижимо, насколько у японцев и голландцев разный быт! Она с детства привыкла есть вилкой, сидеть на стуле, спать на кровати и даже не задумывалась, что существует целый народ, не знающий столь обыденных вещей. Съев немного риса и бобов, Сайто отстранился и произнес: — Я сыт. Спасибо. — Его голос звучал устало, но уже не так слабо, как вчера. — Вам нужно восстановить силы, — возразила Эмили. — Съешьте хотя бы омлет. — Омлет? Она указала на три желтых рулетика, источающих аппетитный аромат — Вот. Это же приготовлено из яиц? — Тама́гояки? Да, из яиц, — кивнул Сайто. — Ну так съешьте хотя бы один. Это придаст вам сил. — Позже. Я лучше выпил бы чая. Эмили взяла чайник и наполнила его чашку. Напиток, который в Японии называют чаем, разительно отличался от того, к чему она привыкла в Голландии. Травянистый, слегка отдающий рыбой, почти безвкусный... Но надо отдать ему должное — жажду он утолял превосходно, и после него в голове становилось удивительно ясно. Сайто неторопливо выпил две чашки и, откинувшись к стене, прикрыл глаза. — Позвольте, я помогу вам лечь, — встрепенулась Эмили, заметив, как он сдерживает зевоту. — Простите, что вам приходится со мной возиться, — пробормотал он. — Не стоит извиняться. Вы ни в чем не виноваты. — Воину не подобает показывать слабость. — О да, видела я вашу «слабость», — фыркнула Эмили. — Видела, как вы в одиночку одолели шестерых. — Не совсем в одиночку. — Сайто усмехнулся краешком губ. — Вы отвлекали врагов. Очень смело с вашей стороны. — Хм… скорее глупо. — Эмили вспомнила занесенную над ней катану, и по спине пробежала дрожь. — Если бы не ваше мастерство... — Это заслуга моих наставников из школы Нитэн Ити-рю. — Что это за школа такая? — Кэндзюцу, — пояснил Сайто и на миг задумался, подбирая слова. — Как это будет по-голландски… Искусство меча? — Фехтование? — догадалась Эмили. — Да, — его глаза неожиданно заблестели, и она с облегчением отметила, что Сайто больше не выглядит так, словно вот-вот испустит дух. — Расскажете об этом подробнее? — попросила она, видя, как оживился ее подопечный. — Хм, с чего бы начать… — Сайто нахмурил брови, собираясь с мыслями. — Как и многие воины Сацумы, я начинал с Дзигэн-рю. Суть этой техники — нанести первый удар такой силы и точности, чтобы не потребовался второй. Я добился определенных успехов и даже сам обучал новичков. Эмили заслушалась, завороженная звуками его голоса. Низкий, насыщенный, с мягкими нотками, он словно обволакивал ее, проникая в самую душу. Сайто усмехнулся каким-то своим воспоминаниям и продолжил: — Однажды к нам в додзё пришел странный бродяга и бросил нам вызов. Мы с друзьями посмеялись, когда увидели, что он собирается сражаться двумя мечами — катаной и вакидзаси одновременно. Никто из нас прежде не видел такой манеры боя. Я был юн и самонадеян, и вызвался биться с ним. — И вы... проиграли? — осторожно предположила Эмили. — Именно так, — кивнул Сайто. — Я был не просто побежден, а полностью посрамлен. Ни один из моих ударов не достиг цели, хотя я использовал все приемы, которыми гордился. Этот человек отбивал мои атаки своим вакидзаси, словно щитом, а катаной тут же наносил удары в ответ. Я ничего не мог ему противопоставить, как ни старался. — И это настолько впечатлило вас, что вы решили учиться этому стилю? — Да. И ни разу об этом не пожалел. Как я позже узнал, эту школу основал сам Миямото Мусаси, — в его голосе прозвучала неприкрытая гордость. — Впрочем, вряд ли вы слышали это имя. — Признаться, нет. — Эмили сконфуженно улыбнулась. — Мусаси — легенда нашего народа, великий мастер меча, который жил около двухсот лет назад. Он провел шестьдесят поединков с лучшими фехтовальщиками Японии и ни одного не проиграл. Говорят, он побеждал даже с деревянным мечом против стального. — А скольких победили вы? — с любопытством спросила Эмили. — Помимо тех шестерых, что я видела. — Мои достижения ничтожны в сравнении с ним. — Сайто опустил глаза. — Миямото Мусаси был ронином, самураем без господина, и мог участвовать в поединках лишь для того, чтобы доказать превосходство своей школы. А моя жизнь принадлежит господину, и я не имею права рисковать ею понапрасну. — Ваша жизнь принадлежит господину? — фыркнула Эмили. — Вы что, его раб? Сайто промолчал, и она вдруг ощутила вину за свои слова. — Простите, — пробормотала она. — Я не хотела вас оскорбить. — Все в порядке, Эмири, — спокойно откликнулся он, но в его голосе прозвучала холодная отстраненность. — Вы чужеземка и не можете знать наших обычаев. Я приносил своему господину клятву верности, скрепленную кровью. Если понадобится, я готов отдать за него свою жизнь. В этих словах слышалась несгибаемая решимость, но вместе с тем какая-то обреченность. Эмили почудилось, что сейчас Сайто бесконечно далек от нее, и его голос доносится будто из иного мира — непостижимого и неподвластного для нее. Как можно добровольно отдать жизнь—самое ценное, что у тебя есть—ради кого-то другого? Нет, Эмили решительно такого не понимала. В Голландии превыше всего ценили свободу, и сама мысль о подобном самопожертвовании казалась ей дикой. — А какие у вас обязанности? — в надежде разрядить обстановку, спросила она. — В Сацуме не так много плодородной земли, поэтому мы стараемся использовать ее как можно лучше,— ответил Сайто.—Для риса нужно много воды. Мы затопляем поля, но из-за этого земля в низинах превращается в болото.В голландских книгах я обнаружил способы осушения болот и множество других полезных вещей. Я собираю западные идеи и применяю их во благо Сацумы. — Очень практично, — с одобрением кивнула Эмили. — Кроме того, я отвечаю за укрепление береговой линии на случай нападения с моря. Я четыре года изучал ранга́ку в Нагасаки. — Рангаку?— Эмили нахмурилась, пытаясь понять значение незнакомого слова. — Так мы называем западную науку: медицину, навигацию, фортификацию, — пояснил он и со вздохом добавил: —Но в прошлом году бакуфу решило, что обучать военному ремеслу самураев из княжеств, которые когда-то сражались против Токугавы, — опасная идея. И училище в Нагасаки закрыли. — К счастью, вы успели очень хорошо выучить голландский язык, — улыбнулась Эмили. — Мне повезло встретить именно вас. Сайто сдержанно кивнул: — Мне тоже. Наконец-то могу попрактиковаться в произношении. Хотя, боюсь, оно оставляет желать лучшего. — О нет, совсем нет! — поспешила заверить его Эмили. — Вы делаете большие успехи. У вас определенно есть талант к языкам. — Знали бы вы, как часто я впадал в отчаяние и думал, что проще вспороть себе живот, чем запомнить все эти неправильные глаголы, — с легкой улыбкой признался он. Эмили усмехнулась, но в глубине души понимала его. Ей и самой пришлось нелегко с японским. В разговорной речи она чувствовала себя более-менее уверенно, ведь до пяти лет росла в окружении японского языка. Но вот письменность… Отец попросил мать написать на бумаге все символы слоговой азбуки, а сам указал латинскими буквами, как они читаются. Он объяснил Эмили, что это самая простая азбука, которую еще называют «женской». Но существуют и другие, гораздо более сложные. Сам он, будучи человеком пытливого ума, пытался приобщиться и к ним, но мать их не знала, а переводчик наотрез отказался его обучать, ссылаясь на то, что это запрещено под страхом смерти. Со временем Эмили научилась писать и читать «женской» азбукой. Однако другие иероглифы оставались для нее тайной за семью печатями. Очнувшись от своих мыслей, она заметила, что Сайто устало прикрыл глаза, а его голова клонится к плечу. — Вам нужно отдохнуть. Позвольте, я помогу, — предложила она. Он кивнул, и она, осторожно поддерживая его, помогла ему лечь. — Если не возражаете, я немного вздремну, — вытянувшись на футоне пробормотал он. Разговор явно отнял у него последние силы. Сайто закрыл глаза, а Эмили посмотрела на столик, и ощутила, как желудок ноет от голода. Она взяла яичный рулет, и первый же кусочек ее удивил. Нежная, воздушная текстура и легкая сладость больше напоминали изысканное французское пирожное, чем простой омлет. «Это скорее десерт, чем закуска», — подумала Эмили. Захотелось непременно узнать у Сумико рецепт, чтобы когда-нибудь подать такое блюдо и удивить гостей. Но тут ее накрыло осознание, горькое и беспощадное: прежняя жизнь осталась позади. Она здесь, в загадочной Японии, а все ее знакомые, подруги и ухажеры — там, в Голландии, за тысячи миль и недель пути. Сердце пронзила острая игла тоски. Не совершила ли она чудовищную ошибку, оставив все привычное и родное ради погони за призраками прошлого в этой чужой, непостижимой стране? Отец предлагал ей остаться в Европе, переехать к чопорным тетушкам Гертруде и Марте, но Эмили упрямо стояла на своем, одержимая желанием вернуться на землю, где появилась на свет. Ею двигала тайная, почти безумная надежда отыскать свою мать. В конце концов, папа сдался — как всегда, когда дело касалось ее просьб. И, невзирая на собственные сомнения и гневные письма тетушек, взял ее с собой. Доев последний рулет, Эмили неторопливо собрала палочками остатки риса и, попивая остывший чай, попыталась представить свое будущее здесь, когда она наконец воссоединится с отцом. Несомненно, они быстро обрастут новыми знакомствами — европейцы и американцы в чужой стране, скорей всего, держатся вместе. Наверняка ей придется вынести бесконечную череду визитов и ответных приемов. Эмили всегда утомляла эта светская карусель. Особенно тяготили взгляды, которыми ее одаривали новые знакомые. Чопорные дамы смотрели на незаконнорожденную полукровку с плохо скрытым презрением, а их сыновья и мужья — с плотоядным любопытством, как на экзотическую диковинку. Но тут, в Японии, все должно быть иначе. Кого здесь удивишь золотистым оттенком кожи и азиатским разрезом глаз? А еще есть Эдвард. И его предложение руки и сердца, которое она приняла. Но сейчас, после всех потрясений, это казалось столь далеким и нереальным, словно забытый после пробуждения сон. Эмили попыталась воскресить в памяти образ жениха, но вспоминались лишь отдельные детали. Запах табака, золотистые волосы и щеголеватые усы, которые при поцелуе так забавно щекотали ей нос. Но сколько бы она ни старалась, само лицо Эдварда представало перед ней размытым пятном, словно акварель, на которую пролили воду. «Немыслимо, — упрекнула она себя, — прошло всего три дня, а я уже с трудом вспоминаю лицо человека, в которого... влюблена». Она прислушалась к себе, но вместо сердечного трепета ощутила лишь усталость и тупую боль в натруженных с непривычки ногах. — Влюблена! — сказала она упрямо, словно пытаясь убедить в этом саму себя.