Письма в никуда (дневник W. W.)

25 декабря 1944 Дорогой Джек, Помнишь, как мы до войны отмечали Рождество? Это был просто сказочный праздник! Я слышал, что Диккенс (один из моих любимых писателей) очень любил Рождество и относился к нему по-особому. Кажется, наш отец думал так же. Когда я восемь лет назад переделывал кабинет, я нашел в ящике стола отцовские записки... Тогда у меня было слишком много дел, и я просто запихнул их в чулан, а сегодня мы с Мартой нашли их и прочитали. Отец был вежливым и образованным человеком, но не очень любил общение... Тем не менее нас он любил больше жизни! Для него дни рождения и Рождество были символами семьи. Это трогательно! Я рассказал Марте множество историй из детства (в том числе и о нашем загородном доме) и впервые за долгое время пустил слезу. Ее это заинтересовало: описываю места я неплохо, хоть и не люблю это делать. Сегодня мы отметили Рождество (почти как семья), а завтра поедем в тот дом! Она не напрашивалась, не подумай... Просто пора проверить то место и привести его в порядок. Да кого я обманываю? Марта — просто ангел, и я не могу отказать ей в просьбе! Она, похоже, не понимает этого или является невероятно честным человеком... По крайней мере она не кокетничает со мной, да и не просит почти ни о чем. Возможно, ей неловко жить у меня почти даром. Надеюсь, мое последнее предположение ошибочно. Ей это действительно было необходимо, и она даже об этом не просила... А может, она догадалась о моих чувствах, и неловко ей от этого? Она чуткий и проницательный человек... Вполне могла понять. И если она и правда знает обо всем, то что она думает об этом? Уйдет ли она от меня, как только у нее появится возможность? В любом случае, завтра мы уедем в тот дом. У меня тоже есть рождественские каникулы! Приятно взволнован, Уилбур

***

27 декабря 1944 Дорогой Джек, Сегодня мы обошли весь наш загородный дом. Тут почти ничего не изменилось: те же огромные (по сравнению с городским домом) пространства, красные клетчатые шторы и скатерть, дровяная плита на кухне и большой камин в гостиной... Впрочем, ничего и не могло измениться. Здесь никого не было уже много лет! Я удивлен только тому, что деревянные полы и стены не прогнили. На них ведь нет ни капли лака... Это просто очень гладкие отполированные доски. Или они очень реалистично покрашены — но какой в этом смысл? Единственное видимое изменение — толстый слой пыли на всем. Мне неловко просить Марту о подобном, но одному мне точно все это не убрать хотя бы из-за больной ноги. Мне уже намного лучше, и я теперь могу подниматься по лестнице относительно быстро без посторонней помощи, но мне тяжело долго стоять... И, разумеется, мне до сих пор нужна трость. В общем, я оттер почти все поверхности от пыли, но полы мне не помыть — это приходится делать ей. Зато я выбивал все ковры и покрывала... Не скажу, что это было легко, но я немного отвел душу! Кстати, наши родители явно очень любили красный и зеленый. Или все привезли еще родители отца? Я знаю, что этот дом очень старый, что он был построен еще до рождения деда... Интересно, в каком году? Тогда (около двухсот лет назад, я полагаю) строили действительно на века... Я узнал о возрасте дома только из записок отца. В детстве мне казалось, что он относительно новый. Если у меня будут дети, я обязательно расскажу им все об истории семьи. Мама многого не знала, а отец не считал это чем-то значимым... Мне интересно узнавать истории, которые я мог бы услышать еще в детстве! И... у Марты очень красивые ярко-каштановые кудри до пояса. Я не могу перестать о них думать, как и о ее запахе... Корица и карамель, как у нас обычно пахло в Рождество! Рядом с Мартой я не могу не вспоминать о прошлых временах. Иногда я представляю, что мы женаты (маме очень хотелось дожить до моей свадьбы)... Это странно, Джек? Я схожу с ума? Ответь мне, прошу! Радостно, Уилбур

***

3 января 1945 Дорогой Джек, Я будто вернулся в детство! Здесь так тихо и пусто... На много миль вокруг один снег, маленькие рощи и огромное озеро у дома. Помнишь, как мы гуляли и играли в снежки? И еще кричали, потому что знали, что нас никто не услышит. Сегодня мы с Мартой делали то же самое. Надеюсь, это не предательство по отношению к тебе. Я не чувствовал себя таким живым с твоего исчезновения! Впервые за долгое время я дышал полной грудью и смеялся. Правда, закончилось это тем, что я опять ненадолго впал в эти воспоминания. Марта в шутку крикнула "Победа за нами!" на ломаном немецком... По ее словам, я на минуту застыл, глядя в одну точку. Она пообещала больше не вспоминать при мне немецкий. (Надо сказать, произношение у нее просто ужасное. Разумеется, я не высказал этого вслух... Какое значение это имеет? Я и не удивлен этому: она четыре года училась в сельской школе с сотней детей и пятью учителями. В таких заведениях возможность вообще изучать что-то сверх грамоты и простейшей арифметики уже большая удача! Я больше удивлен тому, что она знает иностранный язык хоть на таком уровне.) И даже несмотря на этот приступ, сегодняшний день был невероятно веселым — пожалуй, самым веселым за последние лет двадцать! Счастлив, Уилбур

***

27 мая 1945 Дорогой Джек, Мой день рождения — тридцать седьмой. Это, честно говоря, не так уж важно... Дата не круглая. Имеет значение другое событие... Может быть, я поторопился и сделал все не по традиции, но как раз это уже ничего не значит: все прошло успешно! Я сделал Марте предложение! Я не мог больше ждать, каждый день видя ее. Она улыбалась мне, всегда поддерживала, слушала мои истории и рассказывала свои, с радостью помогала во всем... Мы смеялись — да, смеялись! — держались за руки и говорили обо всем на свете. Нам вместе было так легко, будто мы знакомы не полгода, а всю жизнь! Я боялся отказа, не буду лгать... У меня слишком яркое воображение, чтобы не представлять себе наихудшие сценарии событий — особенно с моим опытом в этой области. Мне казалось, что она рассмеется мне в лицо или ударит... или произнесет речь вроде той, что я услышал от Аликс в тридцать втором (тринадцать лет прошло — с ума сойти! — что сказала бы она, подумав об этом?). И тем не менее Марта снова улыбнулась мне, а потом обняла... Я стоял в полнейшем изумлении. "Уилл, если бы ты этого не сделал, я бы сама попыталась! Мама упала бы в обморок, узнав о подобном, а отец... Ну, он в любом случае был бы в ярости, ведь я выхожу замуж без его благословения!" — сказала мне она. Я ответил, что мы не в девятнадцатом веке, что ей не шестнадцать лет, что мы можем сами себя обеспечить, что она такой же человек, как я... Если коротко, то я с радостью принял бы ее предложение, потому что не держусь за предрассудки столетней давности, а помощь ее родителей нам не понадобится. (А это "коротко" еще длиннее, чем первый вариант... Я не умею сокращать предложения.) Мы поженимся в начале сентября, пожалуй... В Европе дела идут как нельзя лучше. Наши дети родятся уже в мирное время, в мире лучшем, чем тот, в котором жили все эти годы мы — этому я безмерно рад, конечно же! А ты рад за нас, Джек? И за наших будущих детей... Я сейчас счастливее, чем был когда-либо за последние тридцать лет! Надеюсь, ты не ревнуешь к Марте... Ты для меня всегда будешь лучшим другом, как Я и клялся в детстве. Счастливее всех, Уилбур