Тремор

На следующий день Суворов в универе не появился. С одной стороны это было облегчением, но почему-то все равно был расстроенным. В целом, чувствовал себя до странности растерянным. Разбитым. Херов актовый зал, не зря же так не нравился до этого. В целом, Андрей понимал, что его занесло. Что вот это, то, что между ними произошло, вообще-то не самая нормальная история. Делал он какую-то ерунду, на эмоциях, вышло, то, что вышло, а как с этим дальше? Вот это было совсем не понятно. Было стыдно за самого себя: за то, что так сорвался, за то, что озвучил так много, за то, что так постыдно, неудержимо, тянулся. Не мог остановиться — хотелось больше, сильнее, так, чтобы ничего кроме. И Марат его не останавливал. Ни разу. Ни вчера, ни до этого, почему так? Он правда, получается, за Андреем следил? Зачем ему это? Было чуть проще вчера вечером, когда мог отвлекаться на Валеру и сидел дома, в уюте и комфорте. Сейчас, вернувшись в универ, мыслей стало в сотни раз больше, переполняло так, что не знал, куда себя деть. На второй паре сидел с Настей. Она спросила про отработку: почему-то с трудом смог что-то рассказать, сразу думая о том, что было до. Было много. А что теперь? Хотя бы прогул закрыл и на том спасибо. Как и что он отвечал преподавателю уже было не вспомнить: вышло криво, косо, потому что был словно в тумане, пытаясь сделать вид, что в нем осталось хоть что-то адекватное. Ложь, конечно. Так-то он совсем с ума сходил. Оно, ведь, и правда хорошо, что Марата сегодня нет. Было хоть немного времени прийти в себя. Вот ему бы еще пару дней сверху… Или месяц, лучше даже два. Дерьмо. Совсем его что-то заносило. Всю ночь думал, пытаясь хоть что-то понять, расставить по полочкам то, что случилось. Прокручивал в голове раз за разом, но ни к чему не пришел. Был весь день нервным и уставшим, не в силах сконцентрироваться на учебе и реальности вокруг. Настя даже спросила, что у него происходит. Робко сказала, что, в случае чего, готова помочь. С чем тут помогать? Разве что, она умеет читать мысли и может хоть немного объяснить, что в голове у Суворова. Иначе тут никак, видимо. На работе все валилось из рук, смена вышла какой-то совсем суматошной, от чего хотелось просто лечь где-нибудь на асфальте и долго-долго орать куда-то в небо. Не стал — уныло дотащился до дома, с трудом передвигая ноги. В квартире тоже было не весело — Саша как-то совсем ехал крышей, делал какую-то перестановку на кухне, что-то бормотал себе под нос и нервно громыхал посудой. Андрей сначала заперся в комнате, надеясь, что буря обойдет его стороной. Потом, честно говоря, парня стало как-то жаль. Он же совсем сейчас по швам расползался от волнения — Нина Борисовна уже какой день игнорировала все звонки и сообщения. Стойко и безжалостно, отчего тревожный Саша совсем потерялся в жизни. Андрей его понимал: с мамой до сих пор не общался, не находя удобной минуты, чтобы позвонить. А стоило бы — так-то уже много времени прошло, совсем некрасиво выходит. Тоже волновался. Но все как будто не мог понять, что говорить, куча всего происходило на фоне, он все затягивал, не решаясь набрать заветный номер. Расстраивался от собственной трусости, а все равно не мог. Не хотелось опять слушать про то, какой он безразличный сын, не хотелось получать кучу обвинений в свой адрес за отказ от ее помощи. По первоначальному плану, собирался позвонить в это воскресенье — выходной, как будто, ему после разговора понадобится. К Саше вышел. Уселся за стол на кухне, молча наблюдая за его судорожными метаниями. Вот ему, если честно, очень не хватало самостоятельности, уверенности в себе тоже не было. Он какой-то хрупкий, что ли. Худой, бледный, очки эти, смешные. Занудный немного, до крайности чистоплотный. Но в целом неплохой ведь — просто еще многого не хватает. Андрей постучал пальцами о столешницу, собираясь с мыслями. Спросил прямо: — Чего так дергаешься? Саша вздрогнул. До этого, повернутый спиной, мыл посуду, погруженный в свои мысли. Видимо, Андрея даже не заметил. Может, это намек от вселенной — стоило молча уйти обратно и во все это не лезть. Так-то он не силен в поддержке. Что уж теперь? Поздно. — Ой. Да нет, в порядке все. Чего ты так думаешь? — Ты третий раз эту тарелку мыть начал. Саша обернулся к нему растеряно. Почему-то было смешно на него такого смотреть — взъерошенный, на кофте мокрые пятна, глаза печальные. Обнять и плакать, честное слово. И так еще посмотрел на эту дурацкую тарелку удивленно. Словно вообще не понял, как она в руках оказалась. Отложил в сторону, потирая лоб: на нем остался след от пены, который удивительно хорошо дополнял картину. — Да как-то... Нормально. Просто очень плохо отмывалась, да. Андрей кивнул. Задумчиво прищурился, оглядывая Сашу с ног до головы: вот он вроде их старше, программист, работает, а такой. Вот такой: беспомощный. — Точно? А Нина Борисовна что? Спросил сразу, чтобы долго не растягивать. Да и смысл — всегда ведь проще, вот так, в лоб все. Саша замялся. Вздохнул, выключая воду и откладывая тарелку в сторону. — Молчит. Не знаю, что делать. Я уже ей сообщений сорок за эти дни отправил, звонил столько же, а она ничего. Не понимаю, что делать. Все время думаю: может, случилось что-то? Я же не знаю даже. И она там, одна. Замолчал, трагично уставившись потерянным взглядом куда-то в окно. Почему-то очень напоминал воробья сейчас — встрепанные каштановые волосы наводили на мысль, наверное. Андрей поморщился, сгоняя неуместные сейчас ассоциации. Спросил тихо: — Ты же понимаешь, что скорее всего, это просто манипуляции с ее стороны? — Ну, да. Но, мало ли? Вот если бы я точно знал, что с ней все в порядке, то было бы проще. А так… Развел руками в стороны, как-то беспомощно поджимая губы. Ну вот что с ним таким делать-то? Подумал про себя: у него ведь также с мамой было. Когда-то давно, когда только начал свой крестовый поход против здравого смысла. Тоже переживал, тоже нервничал. Просто у него тогда были как будто вещи поважнее — выпить с друзьями, подраться с кем-нибудь. Как-то было просто и легко, с такими вводными, забить хер на волнения матери. Она ведь у него в целом нервная. Истерикой больше, истерикой меньше — и так, и так прилетало. Так казалось, что хотя бы логика есть, смысл во всем этом появился. Это, так-то жестоко, но что теперь? У них, по факту, хороших отношений никогда не было. Он ничего не потерял. Потом уже было и вовсе не до этого, когда окончательно крышей поехал. — И что делать будешь? — Не знаю. Правда. Думал, может, съездить к ней? Но вдруг не откроет. Андрей задумчиво потер заживающие костяшки, рассеянно скользя взглядом по непривычно чистой кухне. Хмыкнул невесело. — Откроет. С чего бы нет? Саша пожал плечами, все также тоскливо глядя куда-то в окно. Вздохнул: — Ну, она злится ведь. Я же тогда пьяный много наговорил всего. Да и потом домой возвращаться отказался. — Все равно откроет. Я уверен, что она твоего приезда и ждет. Саша устало потер лоб, стирая наконец, мыльный след. Оперся бедрами о столешницу, прижался затылком к шкафчикам. Как вот, он такой, до своих лет-то дожил? И правда воробушек. Что с него взять? — Я даже думать начал, что может стоило домой все же вернуться, когда она это требовать начала, — неожиданно признался он, прикрыв глаза. — Понимаю, что это ерунда, что я уже взрослый, а все равно. Она ведь изначально, когда я только заикнулся, что сам жить хочу, такую панику подняла. Обижалась, что я уезжаю, что ее бросаю. Сказала, что не ценю совсем ее труды. А я просто сам хочу, понимаешь? Жить, как мне нравиться. Понимал. Это он очень хорошо понимал. Лучше всего. Стало как-то и самому грустно. Сам уехал не задумываясь — мама тоже возражала, злилась, плакала. Но остановить его не могла. Никто не мог. На самом деле, за многое, на мать он злился. За то, что скинула на него сестру, когда отец умер, за постоянную, глупую в ее возрасте, беспомощность, из-за которой роль взрослого дома приходилось занимать ему самому. За то, что даже когда он был идеальным сыном, мальчиком-отличником с картинки, она все равно его дергала, переживала не пойми чего. Поэтому, когда собирал вещи, было спокойно. Хорошо даже — мечтал оставить всю прошлую жизнь где-то там, за сотни километров. У Саши не так. Но что-то общее между ними все же было. Сказал тихо, глядя на него: — Вернешься сейчас — уехать сможешь еще очень нескоро. — Знаю. Просто очень переживаю. Андрей со вздохом поднялся, включая чайник. Достал кружку, задумчиво открывая шкафчик в поисках заварки. Начал медленно, подбирая слова: — Если ты сейчас нормально на своем не настоишь, то и потом не сможешь. Она ведь и при следующей ссоре просто начнет тебя игнорировать, на жалость давить будет. Одна она или нет, но твоя мама — взрослая, сильная женщина. Если бы ей что-то понадобилось, то, я думаю, она бы сообщила. — И что, ты бы и дальше просто ждал? Андрей достал зеленый чай. Оперся ладонями о столешницу, ожидая, когда закипит чайник. Хмыкнул: — Да. Это не продлится бесконечно, просто нужно перетерпеть. Саша вздохнул: — Ты не знаешь мою маму. Она такая… Это может быть очень долго. Очень. — Пусть так. Твоя жизнь от этого не останавливается. Хочешь, чтобы она начала считаться с твоим мнением? Значит, покажи это действиями, а не пытайся убедить ее на словах, как было до этого. Ссориться можно сколько угодно. Просто, если ты всегда вот так сдаваться будешь, то зачем вообще пытаться что-то сделать? Замолчали. Андрей смотрел на пустую, пока что, кружку, думал. Было как-то грустно. Вспомнилось всякое, накатило тоской. Налил себе чая, сухо кивнул задумчивому Саше и отправился в комнату. Долго крутил в руках телефон, с контактом мамы. Так и не позвонил. Не сегодня. Написал только Юльке, переписывался с ней до прихода Валеры. Чуть-чуть отпустило: общение с сестрой всегда влияло на него положительно. По ней и правда скучал. И все равно, держалось в груди что-то муторное, тяжелое. Не любил он это все и вспоминать не хотелось. А вот оно как. Валера сидел рядом, пил очередное пиво, Саша за стенкой был бесшумным. Его и правда было жаль, но как есть. Все что мог, он сделал. Было даже интересно, чем все это закончится. Предчувствовал, почему-то, торжественное возвращение Нины Борисовны в их квартиру, со скандалом. Надеялся, что ошибался. Очень.

***

Андрей рисовал. Даже ощущал небывалый прилив вдохновения и как будто, чуть менее криво, чем обычно выходило — если сильно не присматриваться, так вообще шик. Ладно, он очень сильно самому себе льстил сейчас, но кто если не он? А в голове выглядело красиво. Руки дрожали, но так даже местами прикольно выходило — типа, стиль такой. Авторский. Называется бессонница и океаны кофеина. Суворов смотрел на него с легким недоумением, сидя рядом. Андрей его тактично игнорировал, потому что в душе не имел, что ему вообще говорить. После последнего их взаимодействия так точно. Поэтому он рисовал какое-то чучело на полях тетради и думал о вечном. Думалось, если честно, что-то совсем печальное и тоскливое. Мир, например, подарил ему Валеру — тот вырубился на его кровати за совместным просмотром очередного видоса, да так, что Андрею пришлось переместиться на его койку и тоскливо вздыхать в потолок. Матрас у Туркина был не очень. Спина не оценила, почему-то странно тянуло в копчике. Может, просто место проклятое. Как знать? В общем, пришел растерянный, морально подбитый и как-то все совсем не складывалось. На телефон пришло сообщение от Валеры. Тот интересовался, почему Андрей игнорирует его в телеге. Вот еще пару часов пройдет, и он догадается. Помочь ему возможности не было — телефон он благополучно не оплачивал уже несколько дней, вот и прилетело. День без интернета, и он радостно съезжает крышей. Какая же прелесть, ну. Марат рядом тоже оставался загадкой. На первой паре они усиленно что-то делали по учебе, общение свелось чисто к рабочим моментам, потому что времени и возможности на что-то иное просто не было. Только пару раз ловил на себе долгий, задумчивый взгляд, который предпочитал игнорировать: сам совсем не понимал, что и как дальше. На второй — вот. Суворов сначала сидел в телефоне, видимо, чтобы сделать Андрею особенно больно, а теперь снова начал на него поглядывать. А он, блять, рисует. Делать-то нечего. Университетский вай-фай работал также криво, как мозги у Андрея — то есть не работал вообще, но присутствовал для галочки. Поэтому он много думал, занимался творчеством, сходил с ума от присутствия Суворова рядом и очень сильно пытался не биться головой о стол. Как назло — преподаватель вышел, включив им какой-то нудный фильм по теме, работы было ноль, так что приходилось выживать как-то так. Чучело вышло косым, кривым, подозрительно наклоненным. Стоило, наверное, класть тетрадь ровно, но мысль была запоздалой. Ничего. У него еще целый час, чтобы научиться. Спасибо, нахрен, большое. Перелистнул страницу, задумчиво оглядел кабинет: нужно было попробовать срисовать с натуры. Может, так оно будет лучше. Нацелился на преподавательский стол. Быстро передумал — там было много ровных линий, а это не для него. Осмотрел подоконник, заметил вялое, подозрительное на вид растение в черном горшке. Шикарно. То, что нужно. Господи, ну вот за что ему это? Упрямо смахнул челку со лба. Почему-то лучше всего умел рисовать только члены — это потому что раньше с фантазией было плохо, а свой след на стенах оставить надо было. Сейчас такое рисовать было не очень. Может, после цветка. На горшке нафигачит. Валера отправил ему вопросик в сообщения. Вот у него, видимо, денег безлимит. Андрей поставил мысленно таймер на два часа: где-то через столько Туркин додумается позвонить. Или позже, но тут хрен знает. Снова вернулся к тетради, пытаясь выдать что-то нормальное. Убиться хотелось, честное слово. А так еще одну пару сидеть, блин. — Ты же знаешь, что художник из тебя так себе, да? Суворов спросил, разглядывая его попытки с легкой насмешкой в глазах. Андрей вздохнул, кивая: — Знаю. — Тогда нахрена? Горшок напоминал ведро. Это как-то не по плану пошло. — Делать нечего. Интернета нет. Марат прищурился, оглядывая его лицо: — А общение не пробовал? — Пробовал — не понравилось. Андрей смахнул падающую на глаза челку, снова пригляделся к несчастному растению. У него на рисунке оно почему-то стало еще более жалким и кривым. И так сойдет. Он же только учится. А вот через час… Блять, ну он же удавится так, честное слово. Суворов на него смотрел. Задумчиво, словно вообще не мог понять, что у Андрея в голове. Это, так-то, странно, потому что все у него просто. Он как сраная рыбка — пустота и память на три секунды. Ладно, вот где не нужно, там ничего не забывалось — например, как прижимался к Суворову в актовом зале. Или, ну, вот это все, что он там выдавал. Или мягкие прикосновения к затылку, осторожные, бережные. Как прикасался сам, пытаясь ощутить как можно больше, сильнее. Как говорил — впервые, искренне и удивительно много. Вот хорошо же было, когда Марат в универе не появлялся. А сейчас что? Пиздец, честное слово. Нарисовал огромный хер на горшке. Начал вырисовывать венки и добавлять других деталей. Вот тут сразу нормально выходило. Что это о нем говорит? — И почему же общаться тебе не понравилось? Суворов разглядывал его творчество с интересом. Пытался определить его диагноз по рисунку? Лучше бы нет, потому что в реальности все хуже. Или наоборот: художник из него и правда совсем не очень. — Сложно. Приходиться много думать. Сказал, рука дрогнула, на члене появилась вмятина. Не надо было контур еще раз обводить — знал же, что идея так себе. Тоскливо вздохнул, разглядывая испорченный рисунок. Задумался — вот если еще волосы подрисовать, то оно лучше станет или куда? Суворов насмешливо хмыкнул: — Именно поэтому обычно сидишь в одиночестве и тоскливо пялишься в стену? Андрей был так-то очень сосредоточен в попытках ситуацию исправить. Кивнул только, рассеянно пытаясь добавить картинке объема, обводя рисунок по краям. Выходило так себе - почему-то стало более криво. Суворов подался чуть ближе, положив вдруг подбородок Андрею на плечо. От этого сразу замер, ощущая как тепло прокатывается по всему телу. Почему-то сразу захотелось, чтобы Марат прижался ближе. Чтобы... что? Думать дальше не очень выходило. — Мог бы рассказать мне что-нибудь. Если все равно делать нечего. Андрей нервно сглотнул. В голове как-то все совсем перепуталось от чужой близости, мозг уплыл куда-то окончательно. Почему-то ощущал теплое дыхание на щеке, было страшно даже вздохнуть. — Я вообще-то уже очень занят. Уставился, преувеличенно внимательно, на подоконник, понимая, что нарисовал какое-то чудовище вместо растения. Добавил глазки. Какая уже разница? Марат усмехнулся, подаваясь чуть ближе, перехватывая вдруг его запястье с зажатой в нем ручкой: — Да, точно. Рисовать члены очень важно - помогает в развитии. Андрей хмыкнул, стойко пытаясь игнорировать теплую ладонь на коже. Получалось хреново - почему-то вдруг смутился, чувствуя себя совсем непонятно. Блять, ну помогите. Все, как назло, стойко их игнорировали. Это уже какой-то рефлекс у людей выработался: на заднюю парту не смотреть, там локальный пиздец происходит. Марат все еще был близко, совсем-совсем. Так знакомо, так необходимо. На мгновение прикрыл глаза, пытаясь абстрагироваться, не вспоминать горячее тело под пальцами, поцелуи, от которых всегда полностью сносило крышу, возбуждение, острое, кипящее в венах. Почему вот этого так много? — Ну, типа. Андрей побарабанил пальцами по столу, пытаясь снова сосредоточиться на кривом рисунке. Выходило так себе. Суворов смотрел на него, так задумчиво, пристально. Почему-то от этого ощущал себя странно неловко, как-то максимально неуклюже что ли. Он социальное бревно, вот честно. Стыдно, блин. Почему у него всегда вот так? Через задницу. Все еще держал его за запястье, едва уловимо поглаживая большим пальцем выпирающую косточку. От этого почему-то не хватало воздуха, самого прикосновения было мало тоже - словно это неправильно между ними. Не так должно быть. А как? Не знал. Все так перепуталось после актового зала, перемешалось. До этого было как будто проще - Марат его ненавидел и поступал жестоко, Андрей пытался этого избежать и все равно поддавался. А теперь будто появилась новая переменная, добавился неизвестный символ в уравнение, и что с этим делать было совсем непонятно. — Даже обидно, что общение со мной для тебя настолько не в приоритете. Суворов говорил так, привычно-насмешливо, что словам ни капли не верилось. Андрей почесал затылок, откинулся на спинку стула, немного от Марата отстраняясь. Пожал плечами: — Сочувствую. У Суворова, вот честно, всячески отсутствовало понимание личных границ. Он ведь даже за партой сидел, максимально рядом, переодически задевая коленом, почти прижимаясь бедрами, словно вот ему места мало. Андрей это только недавно замечать начал. Потому что очень сильно ощущал каждый раз. Чего у него так? Андрей, вот, скромно на краю сидит. Снова оглядел кабинет, пытаясь выцепить взглядом хоть что-то интересное. Марат хмыкнул, выхватывая ручку у него из рук: — Так грубо. С тобой никогда нельзя расслабиться, верно? — А хочется? Суворов равнодушно пожал плечами, что-то редактируя у него на рисунке: — Может быть. Новый опыт, всегда интересно. Недавно вот забавно вышло, нет? Андрей выдохнул, разом ощущая, как потеют ладони. Вот об этом говорить не хотелось совсем, думать тоже. Конечно же, думал постоянно. Как-то не выходило управлять своими мыслями. — Не очень, — тихо сказал, растерянно глядя куда-то на доску. Взглядом зацепился за Артема: тот как раз косился в их сторону, нахмурившись. Так-то он раньше постоянно за Суворовым увивался, набивался в друзья активно. А теперь, вот. Интересно, а у них с Маратом, хотя бы со стороны, на дружбу тянуло? Почему-то в этом сомневался. — Чего не очень? Что-то конкретное не понравилось? Сообщи — исправлюсь. Андрей задумчиво покосился в свою тетрадь: Суворов дорисовал кривое сердечко и почему-то огромную задницу. Какое-то не очень хорошее у них творчество. С подтекстом как будто. — Напрягает момент со слежкой. Это как-то пугающе, знаешь. Марат хмыкнул, в сердечко поставил букву А, прямо в середине, даже еще в кружочек обвел. А — это Айгуль? Или просто первое из алфавита? — Стараюсь держать тебя в тонусе. Иначе, станет совсем скучно, а этого бы не хотелось. Андрей почему-то от этой буквы глаз отвести не мог. Стало как-то тоскливо, что-то совсем внутри сжалось. Даже не понимал почему, не смог бы объяснить. Все смотрел и смотрел, ощущая, как она отпечатывается под веками, впивается в мозг иголкой. Сказал тихо: — Да, точно. Я — твое бесплатное развлечение. Марат посмотрел, пристально внимательно. Что-то в нем проскользнуло, вспышкой, исчезло через секунду. Почему-то вспомнилось, каким он был в актовом зале — мягче, ближе. Дальше. Сейчас перед ним был абсолютно другой Суворов, тот, которого видели и знали все. А тогда? Почему-то было ощущение, что он что-то упускает, не понимает совсем. Словно на поверхности, стоит только ухватить и все — никаких больше тайн, ничего вот этого, непонятного, дикого между ними. Марат задумчиво подчеркнул проклятую букву в сердечке, криво усмехаясь: — Ага. Вроде того. Отстранился, вернулся к своему телефону. Все еще какой-то спокойный, словно о чем-то задумался серьезном. Андрей уставился на рисунок, почему-то чувствуя себя совсем растерянно. Потер ладонью лицо. Что вот это все значит? Что дальше? Блядский интернет, честное слово. Мог бы просто сидеть в тик токе. Остаток пары сидел растерянный. Что-то снова в тетради чертил — палочки, завитушки, точки. Мысли растекались, сбивались в мутную, бессвязную кашу. Когда их отпустили, даже выдохнул — как будто если пройдется, побудет на расстоянии от Суворова, то и лучше станет. Проще. Не вышло, конечно. Третью пару сидел совсем прибитый, радуясь только, что тут хоть что-то делать нужно было. Это вот до чего он докатился — счастлив от учебы? Такого уже давно, блин, не было. Работал на максимуме до самого конца, даже оценку получил хорошую. Права была мама — все беды от телефона. Стоило его отнять и вот, он снова отличник. А ему еще на работу сейчас идти. Сил на все это, если честно, было уже совсем мало. Валера позвонил, стоило только выйти за порог кабинета. Андрей рассеянно поднял трубку, пытаясь отыскать в портфеле наушники. Чего раньше-то до них не додумался? Суворов. Это он все путает, сто процентов. — Ты, блять, где, Андрей? Какого хера молчишь, даже в сети не появляешься? Куда встрял уже? Голос у Валеры был раздраженный. Как-то сразу поморщился, нащупывая, наконец, наушники на самом дне. Засунул их в карман, чтобы потом не искать. — На парах я. Учусь. Очень активно. Валера на мгновение помолчал. Спросил тихо: — Ебнулся? Стало даже как-то обидно. Он вообще-то раньше только учебой и занимался, а не вот этим вашим. Андрей закатил глаза, забрасывая портфель на спину. Поморщился: болит, блин. — Вот сейчас неприятно было. Реально на парах, ну. Валера чем-то мерзко зашуршал в трубку. Андрей на мгновение отвел динамик от уха, рассеянно огляделся. Одногруппники выходили следом, переговариваясь. Заметил Суворова, который куда-то в другую сторону от выхода пошел. Даже на мгновение стало любопытно, но быстро себя одернул — не его это дело. Какая ему вообще разница? Дурак, блин. — Так, а в сеть чего не заходишь? — Не могу. Телефон не оплачен, интернета нет. Валера, как самая настоящая скотина рассмеялся. Андрей вздохнул, направляясь к гардеробу — сейчас еще очередь стоять. Охренительно. — А ты как так облажался? — Ну, вот так. Как-то забыл и все. — Там же даже сообщения приходят с предупреждением. Андрей хмыкнул, пытаясь откопать номерок в карманах джинс. Или опять в портфель лезть надо? Почему-то было адски лениво двигаться. — А кто их читает-то? — Я? О, нашел. Спасибо, что не потерял где-нибудь. С гардеробщицами спорить не хотелось от слова совсем: было почему-то стойкое ощущение, что победителем он тут не станет. Боевые женщины. Внушительные. Так бы и пошел без куртки, как придурок. Хотя, почему как? — Тебе делать просто нечего. Занимался бы чем полезным, времени бы не было. Валера чем-то подавился. Андрею его было не жаль. Очередь в гардероб продвигалась быстро. Можно будет еще посидеть тут где-нибудь, потупить. До автобуса было как-то удивительно много времени: целых двадцать минут еще. — Андрей, ты мне это говоришь? Несколько дней назад ты потратил несколько часов, сохраняя мемы на телефон. Все. Подряд. Просто так. — У меня обширная коллекция, и я делаю это для нас двоих: вот понадобится тебе котик для важных переговоров и к кому ты побежишь? — В Гугл залезу. Андрей раздраженно цокнул языком, качая головой: — Нихера ты не понимаешь. И вообще, закинь мне на телефон, а? Я уже сегодня хрен успею. Валера вздохнул. Задумался: Андрей протянул номерок, под недовольным взглядом, потоптался на месте. Интересно, Суворов куда пошел вообще? Ему разве с универа уйти не хотелось? Бля, да что ж такое-то? Это как-то можно выключить или нет? — Для этого выходить нужно. Что мне за это будет? — А что хочешь? Валера снова задумался. Мудак — сейчас же выдаст что-то идиотское, ну. Взял куртку, быстро направляясь к свободному диванчику. Успел, отлично. Сраные толпы. Он это очень не любил. Поставил портфель, куртку начал надевать. Почему-то совсем не мог попасть рукой во второй рукав — так-то это из-за спины. Она и правда болела. Еще хоть раз этот кретин на его кровати так уснет, Андрей за себя не отвечает. Пусть сам страдает, у него и так всего этого в жизни хватало. — Я вот даже не знаю. Ты как-то так попросил… без уважения. Андрей хмыкнул, поправляя телефон у уха. Вздохнул: — Уважаемый Валерий, самый лучший и прекрасный человек на свете, не сможешь ли ты, поднять свою великолепную задницу и сходить к соседнему дому, чтобы оплатить мне, нищему, связь, чтобы ты сам потом не дергался, почему я молчу. В трубке на мгновение стало тихо. Андрей рассеянно потянулся за портфелем в поисках сэкономленного за день энергетика. Специально терпел, чтобы для работы оставить. Было в нем иногда что-то разумное, вот честно. — Слушай, а мне понравилось, давай ты всегда так просить будешь? Особенно хорошо про прекрасного звучало. И про задницу. Когда заценить успел? — Всегда только на нее и смотрю. Так оплатишь? Почему-то принялся взглядом осматривать толпу рядом в поисках знакомых лиц. Ладно, интересовало его только одно, конкретное. Ну, совсем дебил же. Вот как с этим бороться? — Будешь называть меня своим папочкой? — Мамочкой. Так подходит? Валера заржал. Андрей рассеянно открыл бутылку, радуясь, что в этот раз не облился. — Не очень. Ладно, все ради тебя, Андрейка. Через минут десять сгоняю, нормально? — Прекрасно. Спасибо большое. Спасаешь меня в миллионный раз. Отпил, с наслаждением прикрыв, на мгновение, глаза. Вот этого он, конечно, ждал, да. Хорошо пошло. Газики приятно щекотали небо. Он вот еле вытерпел, честное слово. — Все для тебя, все. А ты не ценишь меня, вот такого хорошего. Хмыкнул, чуть не подавившись. Нихрена наглость, конечно: — Я тебя не убил, когда ты мою кровать сегодня занял. Для справок мне вообще негде рядом лечь было. Это считай высшая степень твоей ценности в моих глазах. У тебя матрас кусок дерьма, кстати. Поэтому постоянно у меня засыпаешь? — Ну да, каюсь. Все ради удобства и комфортного сна! Ладно, жди тогда. Напишешь, как сможешь, сразу. — Договор. Валера скинул. Андрей лениво потер шею, положил телефон в карман. По времени у него еще пятнадцать минут до автобуса было. Можно медленно дойти до остановки, или посидеть тут минут пять - из-за боли в спине он как-то вообще не мог и не хотел никуда идти. Как-то случайно посмотрел влево, бессознательно, взглядом сразу цепляясь за Суворова. Тот стоял вместе с Айгуль, что-то говорил ей. Почему-то от вида их двоих рядом стало совсем не очень. Стоило бы отвернуться. Но нет — смотрел. Заметил, как Марат вдруг улыбнулся ей - едва-едва, уголками губ. Приобнял - за талию, что-то говоря на ухо. Заметил, как расцвела от этого она, засияла почти что. Андрей бы может, тоже так, если бы Суворов хоть раз на него так посмотрел. Мягко. Ласково, что ли. Блять. Отчего так больно-то? Он с усилием отвернулся, потянулся за портфелем. Дышать почему-то стало тяжело. Было как-то удивительно тоскливо внутри. Сглотнул сухо, задумчиво кусая нижнюю губу: а вот у Суворова до сих пор на шее след виден, им это нормально или куда? Расскажи мне, Андрей, с чего ты решил, что ты для меня хоть на мгновение больше, чем просто развлечение? Точно. Вот оно, да? Свободные отношения, или они еще не совсем до них дошли, или… А какая разница? Почему не плевать? Суть ведь в другом. В том, что он проебался. Подумал лишнее, допустил, больше, чем нужно. Суворов ему считай, прямо продемонстрировал — буква А в сердечке. Марат ему вообще все прямо говорит. Это только он не слушает. Поддается. Раз за разом, тянется. Суворов просто позволяет, развлекается в процессе. Ничего кроме. Андрей хмыкнул, встряхиваясь. Почему-то снова посмотрел влево: Марат все еще стоял вместе с Айгуль, улыбался чему-то. Так, как никогда рядом с ним — без насмешки, без злобы. Все еще обнимал. Ее ладони как-то удивительно удобно лежали у него на груди. Привычно. Будто для нее это обыденность - прикасаться к Суворову. Вот и все. Запомни и не смей больше забывать. Было так холодно внутри. Так пусто. Ничего страшного. Он и хуже переживал, это ведь ерунда еще. Справлялся и с куда более жуткими вещами, и тут получится. Просто сейчас вот это усвоить раз и навсегда и хер с этим. Андрей усмехнулся, отворачиваясь. Внутри расцветало что-то темное, злое. На самого себя — потому что идиот слабохарактерный. Стоило бы хоть как-то вспоминать про собственную гордость, хоть иногда отпор давать нормально. Он все равно, наверное, не сможет. Потому что полюбил, да? Вот только, разве можно, вот это больное чувство внутри, так назвать? Просто это Марат, он и правда очень притягательный, в нем много хорошего, на самом деле. Только Андрею все это недоступно. Было как-то удивительно легко внушать самому себе, что Суворов просто со всеми такой, что он по характеру взрывной, жестокий, грубый. Что это не в нем конкретно дело. Было удивительно тяжело убедиться в том, что это не правда. Как будто по голове ударили - раз и все. Стоял как идиот, пялился на свой портфель. Нужно было уйти. Закинул его на плечо, не ощущая привычной уже боли. Стало как-то истерично смешно. С самого себя, со всего, что происходило. Посмотрел на время — хотя бы на автобус еще не опаздывал. Надеялся, что вот это все отпустит. Вот это дерьмо внутри. Потому что он не очень понимал, как с этим справиться прямо сейчас.

***

На первой паре сел с Настей. Со скуки играли в крестики-нолики: Андрей проебал с разгромом, но отчаянно предложил морской бой. Там чуть-чуть выровнялся, но все равно было тоскливо. Еще и от Суворова позади, что сверлил взглядом затылок. Потом просто о чем-то переговаривались, даже немного по теме учебы. Тест дружно списали с ее телефона и искренне были довольны. Как-то даже преисполнился от хорошей оценки. Сели вместе и на второй — Настя сама предложила, а он что, дурак отказываться? Это вот как раз самое-то, прям идеально. Плавно остались вместе и на последнюю — Суворов весь день сидел позади, наблюдая. Его взгляд колол между лопаток, впивался огнем в позвонки, выжигая. Все равно, почему-то, это было нужно, чтобы Марат и дальше так: сидел сзади, внимательно разглядывая его спину. Андрей, на самом деле, вообще не хотел о нем думать. Его желания не учитывались мозгом абсолютно, но как-то справлялся. Почти. Наверное. Вот минут сорок за день, точно даже не вспоминал. Сука, он реально жалкий, ну вот честно. На перерывах растворялся в универе, бесцельно плутая по этажам. Все это, мнимое расстояние, на самом деле вообще не помогало. Второй день продержался также - даже один раз умудрился сесть в одиночестве, опаздывая на пару и демонстративно игнорируя пристальный взгляд Суворова. Себя за такие достижения хотелось похвалить, но почему-то не получалось. В действительности, понимал: все вот это, на самом деле, очень и очень глупо. Знал, глубоко внутри, что не поможет. Смотрел на Марата и сам, все время навязчиво напоминая себе его, рядом с Айгуль. Думал об этом снова и снова, до тошноты, чтобы хоть немного оправдать самого себя. Иррационально - злился. На Суворова, за то, что тот поступал с ним вот так. На самого себя, потому что на все это поддавался, даже, наверное, где-то глубоко внутри на что-то рассчитывать начал. На что? А вот этого, даже в мыслях, признать не мог. Не получалось. Смотрел, украдкой, на широкий разворот плеч, четко очерченную линию нижней челюсти, почему-то думал о том, что все это, притягательное, ему совсем не принадлежит и принадлежать не может. От этого было до ужаса больно. Марат смотрел на него в ответ. Андрей каждый раз отворачивался удивительно вовремя, чтобы не столкнуться взглядами, чтобы не зацепиться снова. Было до ужаса смешно - они будто, совсем немного, но поменялись ролями. От этой мысли в груди закипало мстительное удовлетворение, от которого чувствовал себя еще глупее. Хотя казалось бы. Куда больше? Удивил вечером Саша — пересрались с Валерой так, что даже впечатлило. Помирились, но уже перед сном. Ладно, хоть так. Почему-то за эту вспышку злиться на него не получалось: все равно он был каким-то безобидным в своем раздражении, было понятно, что с ними все это никак не связано. Пришел усталый ко второй паре, потому что ему нужно как-то это компенсировать. Опоздал — Суворов уже сам сел с Аней, уставился на него задумчиво. Это тоже хорошо, потому что одиночество сейчас было необходимо. Морально готовился к физре - явится туда, сегодня, нужно было обязательно, потому что проводили проверку посещаемости. Настя предупредила об этом еще вчера, так что успел нагрузить себя лишними воспоминаниями по полной. В раздевалку просочился последним, скинул байку, оставаясь в майке, переодел штаны. Очень сильно старался игнорировать всех вокруг и в особенности Суворова: как-то смотреть, как он переодевается, было бы совсем хреново. А хотелось. Фу, Андрей, нельзя, плохой мальчик. Идиот, блин. Разминку благополучно выполнил, пошатался по спортзалу для вида. Планировал под шумок свалить, но не вышло: Егор Викторович его попытки заметил и отправил на тренажеры. Стало совсем тоскливо. Сделал несколько подходов на пресс, чтобы потом лениво развалиться на скамейке прямо так, уставившись в потолок. Все же физическая нагрузка на него действовала приятно. В голове было пусто, мышцы немного ныли. Еще может что-то поделать? Вдруг, поможет? Вставать только не хотелось. И правда удобно лежал. Комфортно. Прикрыл глаза, всего на пару секунд, чтобы им тоже отдохнуть дать. Открыл: сверху над ним нависал Суворов, спокойно его разглядывая. Ага, точно. Вот где был подвох. — Что-то хотел? Спросил, старательно делая голос как можно ровнее, чтобы не выдать как мгновенно подскочил пульс, как что-то тревожно заныло под ребрами. Вообще-то, тут спортзал полный людей. Так что Марат априори ничего не сделает, можно даже дальше расслабляться. Только не очень получалось, если честно. — Просто разглядываю. Нельзя? Андрей посмотрел на него задумчиво. Что-то в Суворове сейчас было, напряженное, что ли. Откуда? Пожал плечами, закидывая руки за голову: — Можно. Продолжай. Прикрыл глаза снова, мысленно считая до десяти, чтобы успокоиться. Чтобы вообще ни о чем не думать, хоть пару минут. Чужой взгляд ощущался фантомными прикосновениями, чем-то обжигающим по телу. Андрей чувствовал его так сильно, так ярко, что самому от этого становилось тошно. Почему-то хотелось почесать нос, поерзать на скамейке. Теперь деревянная поверхность ощущалась слишком твердой, впивалась в позвонки, неприятно холодила чуть оголенную поясницу. — Ты меня избегаешь. Расскажешь почему? Андрей сбился со счета. Что-то внутри похолодело, расплываясь тяжестью по телу. Сказал спокойно: — Я не понимаю, о чем ты. Слушал, как гулко бьет мяч о пол: одногруппники играли в волейбол. Кто-то что-то орал, в целом тут было шумно. Стоило бы сосредоточиться на этом, а не на неровном биении собственного сердца. Вот только не получалось — мир вокруг как-то размывался, затирался, концентрируя на присутствии рядом. Словно Андрей целиком и полностью был только на Суворова настроен, нацелен полностью, чтобы ничего кроме. Злило. И сделать с этим ничего не получалось. — Уверен? — Да. Говорил ровно, безразлично. Вот если бы внутри так было, то вообще красота. А там как-то не очень, если честно. Открыл глаза, ощущая, как Суворов вдруг прикоснулся к его лицу. Как-то мягко, едва-едва, очерчивая скулу, щеку. Вдруг понял, что тот сидит на корточках, совсем близко к нему, рядом. Уставился в потолок, никак не подавая виду, насколько в груди все замерло, затихло, под этим прикосновением. — И все же: что я сделал сейчас? Расскажешь? В голосе у Суворова слышалось привычная насмешка - будто все вот это, для него просто забава. Контраст с прикосновениями, почему-то, тянул что-то под ребрами, болезненно. Закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться на темноте под веками. Почему-то чувствовал себя странно уставшим, подозрительно вымотанным. Снова подумал про то, как выглядел Суворов рядом с Айгуль: мягко, тепло. Иначе. Что-то накатило волной, сжимая сердце в груди. Ему хотелось, чтобы Марат не отстранялся сейчас, чтобы обводил пальцами его лицо и дальше, так осторожно, бережно. Мучительно. Пальцы вдруг скользнули чуть ниже, по шее, к ключицам, обводя ямочку между ними. Почему-то, ощутил себя до страшного уязвимым вот так. Обнаженным. Пустым. Но этого нельзя было позволять, верно? — Ничего. Я правда не знаю о чем ты. Суворов хмыкнул. Как-то раздраженно, насмешливо. Андрей все еще на него не смотрел. Херово ничего. Все, что в нем есть, верно? — Ну, конечно. Марат убрал руку. Почему-то ощутилось потерей, но не среагировал никак. Все еще лежал, дышал - ровно спокойно. Было почему-то херово. Не мог сказать почему. — Что-то еще? — спросил спокойно, расслабленно. Словно все это ничего не значило. Вообще. Ага, точно. Именно так. — Просто хочу понимать, что происходит. Суворов говорил ровно, тихо. Только Андрей уже научился различать, знал, что тот в действительности раздражен. Хмыкнул. Сказал: — Я не в настроении тебя развлекать сегодня. Попробуй завтра. Или, например, никогда. Все еще слушал, как кто-то перекрикивается, в целом там людям весело было. Ему вот нет. А жаль. Позитива, в жизни, как будто бы не хватало. — Хорошо, сколько мне нужно подождать, пока тебя отпустит? Спросил так. Насмешливо. Андрей пожал плечами, открыл, наконец, глаза, уставившись в потолок. Вздохнул: — Так-то знаешь, получается я прав был: мне и правда ничего делать не нужно, ты все равно придешь. Посмотрел, наконец, на Марата. Тот сидел рядом, напряженный, злой. Смотрел, как и всегда, прямо, уверенно, стиснув челюсть. Андрей знал: вот сейчас он его выводит. Намеренно. Так чтобы точно. И отступать не собирался. Ждал сейчас чего-то злого, жесткого. Чего-то, что помогло бы и дальше отстраняться, сбегать. Не искать в толпе, не ждать присутствия рядом. Он честно и искренне от всего этого устал. И нужен был хоть какой-то перерыв, хоть что-то. Марат только выдохнул сквозь зубы. Сказал тихо: — Ага. Получается, прав. Андрей отвернулся, стараясь не выдать собственного смятения. Снова уставился в потолок, цепляясь взглядом за побитые жизнью лампы. От этих слов ощутил себя до странности беспомощным. Зачем Суворов сейчас такое сказал? Почему? Почему не разозлился? Это ведь, в действительности, на правду совсем не похоже. Почему-то ощутил иррациональное раздражение: зачем так врать? Для чего? Сказал безразлично, немного растягивая слова: — Забавно. Интересно, как далеко ты сможешь зайти, пытаясь привлечь мое внимание. Как ты там говорил? Получаешь, не напрягаясь? Вообще-то, по-хорошему, Суворов сейчас должен ему по лицу двинуть. Так-то тут даже было бы заслужено, Андрей бы понял. Ждал. Хотел, блин, даже. На него не смотрел. Показательно и равнодушно. Просто ему нужно было, чтобы Марат сам тоже отстал. Андрей знал: он сдастся и быстро, потому что и сейчас было тяжело. Было почему-то херово, вот это все говорить, но как иначе? Честно говоря, он испугался, ясно? Потому что все это далеко зашло, он сам совсем потерялся, не понимал, как дальше, не знал, что теперь. Он хотел иначе — чтобы вот этого больного, нездорового, между ними не было. А иначе не будет. Никогда. Стоило это принять. Суворов молчал несколько секунд, потом сказал спокойно: — Ну, да. Все для тебя в открытом доступе. Итак. Сколько мне подождать, Андрюш? Конкретные сроки. И сказал так, будто тут вообще ничего такого. Будто Андрей ничего плохого не сказал и его это ни капли не волновало. Ну и какого хера? Почему-то, очень сильно захотелось заорать. Выдохнул, ощущая, как подкатывает раздражение. У Марата Айгуль есть, вообще он его терпеть не может. Вот что за херня, а? Вздохнул. Сел, глядя прямо на Суворова. Тот только усмехнулся, все еще сидя на корточках. Где-то на фоне у людей шла их счастливая, спокойная жизнь. Кто-то тренировался, кто-то все еще играл. Егор Викторович следил, сидя на скамейке. А тут вот эта хрень у них. Круто, да? Вот шел бы к своей девушке, или кто она ему там, сидел бы так с ней. Смотрел. Что здесь ему надо? — Я очень сильно тебя не понимаю, Суворов. Я же тощий уродец, псих, жалкий, далее по списку, добавь, если что забыл. А как так выходит? Зачем тебе так стараться, можешь рассказать? Марат задумчиво поджал губы. Смотрел как-то оценивающе, пристально. Темно. Ответил безразлично: — Хочется. — И все? Какое-то очень слабое оправдание. Суворов пожал плечами: — Все. Что еще ты хочешь услышать? Андрей раздраженно поморщился. Посмотрел куда-то в сторону, пытаясь взять себя в руки. Выходило так себе. Вот как с ним нормально, а? Что вот со всем этим делать вообще? Надо было идти и в волейбол играть тоже. Похер, что не умеет — лицом бы отбивал и нормально. Привычно даже, так всегда и участвовал. — Ничего. — Хорошо, — Марат вдруг обхватил его руки своими, осторожно сжимая. Андрей растерянно посмотрел на него, не понимая, что происходит: — Можешь и дальше меня избегать, но мы, вроде, оба понимаем, что долго это работать не будет. К тому же: игнорировать меня у тебя и правда не выходит, верно? Говорил так: ровно, немного устало. Андрей от этого как-то совсем потерялся, пытаясь осознать, что вообще у Суворова в голове сегодня. Что-то как-то ничего не складывалось. — Так что, можем, конечно, если тебе очень хочется, заниматься этой хренью и дальше, но какой смысл? Хочешь что-то конкретное — скажи. Заебывает, пытаться понять, что у тебя в голове. Аналогично, блять. Вот прям идеально сказал. Андрей задумчиво на него посмотрел, отмечая непривычный, спокойный взгляд, знакомую самоуверенность. Было во всем этом сейчас что-то неправильное — как будто Суворов что-то ему показывал сейчас, а Андрей нихрена не видел. Вот-вот мог бы нащупать, разглядеть, наконец, догадаться, что между ними происходит. А не получалось. Не хватало, словно, какой-то детали, пазл разлетался осколками, не желая собираться в единую картину. Что он упускает? Руки из чужой хватки убрал. Хмыкнул: — Ничего не хочу. И я правда не очень понимаю, о чем ты сейчас говорил. Марат задумчиво на него посмотрел, кивнул чему-то своему. Поднялся на ноги, лениво оглядываясь. Сказал равнодушно: — Надеюсь, что так. Андрей только пожал плечами, улегся обратно. Пытался понять, с закрытыми глазами, ушел ли Марат, но не получилось: вокруг было слишком шумно. Много думал. Почему-то весь этот разговор оставил после себя какой-то неприятный осадок, словно он повел себя как идиот. Только почему? Даже не сказал ничего такого, чего бы сам от Суворова не слышал. Что он, блять, упускает? Ответов не было. И получить их неоткуда. От расслабленности внутри не осталось и следа. До конца пары ощущал себя странно растерянным и разобранным, было почему-то плохо. Причины не знал, пытался сам себе объяснить, но не выходило. На последней паре Суворов сел с ним. От этого совсем потерялся, но ничего менять не стал. Не мог. Оставался рядом, что-то даже по учебе делал, в Твиттере зависал. Почему-то было адски хреново, хоть вой. Словно он что-то не то сделал, что-то неправильное. Он не понимал откуда это, разобраться сам в себе не мог. Марат изредка задумчиво на него смотрел, с кем-то переписывался большую часть времени. Почему-то это волновало. От этого ощущал себя совсем глупым и потерянным, не мог сообразить ничего, тяжело было вот так — близко и непонятно. Айгуль. Все же, что между ними? Волновать, его это не должно, не его вопрос ведь, но все равно. Все равно. Блять. Посреди ночи подскочил от привычного уже кошмара. Долго стоял в душе, пытаясь взять себя в руки. Устал. Так сильно, Господи. Все это его выматывало. Но остановится не хватало сил - тянуло крючьями, разрывая изнутри. Андрей и сам в сущности не смог бы нормально объяснить, что в этой ситуации его настолько переклинило. Просто... Просто вот. Всего стало так много, так ужасающе сильно, что ему нужно было выдохнуть. И все равно ведь не вышло - осталось только ощущение, что где-то проебался. С этим он, впрочем, смирился быстро. Не впервой. Что-то между ними менялось, разрушалось и создавалось одновременно, и Андрей не знал, как это остановить, как на это повлиять, что делать в целом не представлял. И это все его мучало, лишало остатков стабильности и спокойствия. Устал. Он и правда просто заебался.