Волчье противоядие

POV Агата       «Ликантропия: новейшие исследования профессора А. Б. Лелюпа»       Книга, которую Агате мама подсунула на днях, была датирована буквально восьмидесятыми. Мама часто приносила Агате какие-то книги, которые знакомые на работе считали полезными для юной волшебницы, особенно той, что не учится в Шармбатоне. Это издание мама обозначила, как считающееся самой надежной на данный момент научной работой по изучению оборотней, поскольку оно не предвзято и дает “наиболее объективную оценку и качественный адекватный анализ явления ликантропии”.       «…Никакой информации о наследственной передаче ликантропии нет в научных источниках. В данный момент нет зафиксированных случаев размножения ликантропов, поскольку людям с данным заболеванием особенно трудно найти себе партнера, поэтому в большинстве случаев ликантропы объединяются в стаи для того, чтобы упростить выживание, если вопрос касается тех личностей, что предпочитают жить в лесу. Если рассматривать социальную жизнь ликантропов в волшебном мире, то чаще всего они остаются одиноки и ведут обособленный от общества образ жизни.       Известно лишь то, что если у оборотней в обращенном виде случилось совокупление, что происходит с не частой периодичностью, поскольку в период полнолуния у них преобладают другие инстинкты, то рождаются крайне умные, наделенные высоким интеллектом волчата, которые совершенно безопасны для людей. Таких случаев зафиксировано несколько, только за счет обращения женщин с ликантропией в лечебницы из-за крайне тяжелого и очень болезненнего течения беременности.       Впрочем, за ликантропами наблюдается повышенный интерес к сексуальной активности из-за ряда факторов. Ученое сообщество, которое занимается независимыми исследованиями на данный момент отрицает теории о животных инстинктах, которые преобладают над человеческим сознанием ликантропов, но не отказывается от теории того, что некоторые инстинкты, например, такие как инстинкт размножения, у них обострены — это не влияет на состояние интеллекта или способность принимать решения, но у самих оборотней ощущения обострены — это остается в рамках их личного мировосприятия…       …При укусе организм человека претерпевает некоторые изменения. Внешне они будут заметны лишь в сравнении с первоначальным обликом, поскольку оборотень начинает выглядеть, как человек очень крепкого спортивного телосложения.       Если человек был обращен в возрасте до пубертата, то его ожидают значительные скачки роста (средний рост взрослого оборотня мужского пола, обращенного в возрасте до пубертата, составляет более ста девяноста сантиметров, рост женских особей — около ста восьмидесяти). Это связано с габаритами волка.       Вне зависимости от возраста оборотни в несколько раз быстрее и проще, чем обычный человек, набирают мышечную массу, это связано с несколькими факторами:       — Для трансформации необходимо наличие мышечной ткани, которая в полнолуния будет превращаться в мышечную ткань волка.       — Оборотни отличаются физической силой, в несколько раз превышающей физическую силу человека. Поскольку физическая сила и выносливость невозможна без мышц, у больных ликантропией рост мышечной массы быстрее примерно в четыре раза от нормы,но здесь рекомендуется рассматривать каждый частный случае отдельно, поскольку метаболизм может быть нарушен из-за проблем с магическими процессами в организме — такое случается крайне редко, но наукой зафиксировано несколько случаев тощих до истощения или же, наоборот, ликантропов с повышенной жировой прослойкой в теле.       — Кроме того, у больных ликантропией, если исключать особей с физиологическими нарушениями, отличный от обычных людей метаболизм — потребляемые ими углеводы перерабатываются в энергию практически безостаточно, поэтому лишь малый процент жировых отложений формируется на теле. Потребляемые же белки практически полностью перенаправляются на рост мышечной массы.       Кроме прочего, оборотни обладают практически абсолютным иммунитетом — они не подвержены никаким вирусным, бактериальным и подобным инфекциям.       Температура тела оборотня в человеческом обличии немного ниже температуры тела здорового волка и составляет от тридцати семи до тридцати восьми градусов по Цельсию, однако в период полнолуния может наблюдаться сильный жар, достигающий сорока пяти градусов по Цельсию. В таком случае больному ликантропией могут помочь обычные человеческие средства классической медицины — влажная тряпка на лоб, поток свежего прохладного воздуха. Важно не оставлять больного ликантропией, когда у него испарина перед полнолунием, под окном, поскольку в такие периоды иммунитет волка ослаблен, и он может быть подвержен простудным и подобным симптомам. В случае судорог…”       — Агата, ты готова? — голос мамы, звучный и певучий, раздался до того громко, что Агате показалось, что он сотряс стены.       Она оторвала глаза от книги, почти потянувшись их протереть, но вспомнила про макияж и ладонь её упала на страницу. Зачем маме понадобилось, чтобы Агата читала про оборотней было неясно, но с другой стороны, учитывая специфику её работы, сильно удивляться не приходилось.       Мама Агаты, чистокровная вейла и обычно статная женщина, нервничала до непозволительного. Агата слабо понимала, что на самом деле происходит — мама лишь поспешно объяснила ей, что с ними на встречу приезжает какой-то очень старый и до страшного мудрый волшебник, который является директором Школы Чародейства и Волшебства в Великобритании, и это Агате, которая привыкла к свободе, не нравилось вдвойне.       Она вообще училась не слишком прилежно, а колдовала и вовсе из рук вон плохо. Это был парадокс домашнего образования в мире волшебников — за пределами школы колдовать было нельзя, а школа случалась крайне редко. Хотя, на самом-то деле, Агата была просто заметно хуже всех даже в своем классе. Причиной этому было не то, что она намеренно не старалась учиться — скорее, выделяла из учебы то основное, что было по-настоящему нужно. Бабушка Агаты была чистокровной вейлой, мама тоже, поскольку была рождена в союзе вейлы и маггла, а вот Агата была полукровкой — наполовину волшебницей, наполовину вейлой.       Вейлы не обладали такими навыками, какими обладали маги, поэтому Агата имела отличное представление, как можно поставить чайник, не используя при этом волшебную палочку. Бабушка Агаты вообще избрала нетипичный для вейлы путь — обычно, когда вейла рожала ребенка от мужчины, если это была девочка, то она возвращалась с ней в стаю, а если мальчик, то она бросала его на попечение отца и уходила одна. Северайн — так звали бабушку Агаты, — решила остаться с мужем и даже устроилась на работу во Французское Министерство магии в Отдел Тайн. Мама Агаты тоже работала в Министерстве, правда, занималась она вопросами международных отношений в области магических существ.       Агата считала, что ей вовсе лучше было бы ходить в маггловскую школу вместе с её лучшими друзьями, но “семейный совет”, на который Агату не позвали, решил, что ей необходимо учиться в школе для волшебников и изучать магию, а потом интегрироваться в магический мир. Поэтому Агата за неимением никакого таланта к магии особое внимание уделяла прорицаниям и тому, что с ними связано, — правда, вопреки некоторому пренебрежению к магическим дисциплинам она понимала, что школу закончить надо, поэтому в её голове хранилось большое количество заклинаний и других знаний, которые она совершенно была не в состоянии применять — какое бы заклятие она не попыталась создать, оно традиционно взрывалось у неё в руках потоком огня на бедного напарника или тот предмет, который Агата пыталась заколдовать.       В школе учителей не особо заботила такая проблема — вейлы-полукровки были редкостью, и к Агате относились скорее снисходительно, постоянно успокаивая её, что она уникальная натура, и двум магическим силам ужиться в одном создании тяжело, но однажды у неё обязательно что-нибудь получится. Решало вопрос и то, что часть преподавателей были мужчинами — перед ними вовсе нужно было лишь разыграть сцену, и те уже теряли голову.       Всё это освобождало Агате время на изучение действительно важных вещей, таких, например, как всевозможные виды прорицаний, астрономии, которая была неразрывно связана с астрологией, нумерологии и древних рун.       Агата могла бы сказать, что она любит учиться, но сама идея школы и её системы была ей ненавистна, и если жизнь с такой бабушкой, как у неё, сильно напоминала Адовое пекло, то это всё равно было лучше, чем жить взаперти за красивыми дверями Шармбатона.       Всего их в классе было всего четверо — помимо Агаты еще Белль Лешат, Готье Коломб и Брис Легер. Агата не была так дружна с одноклассниками, кроме Белль, с которой они виделись частенько не только в периоды экзаменов или в Дворце творчества, куда все четверо ходили на кружки вместе с магглами. С Брисом и Готье они общались за пределами школы и Дома, как называли его подопечные, только когда вместе иногда ходили на вечеринки, но что ей в них нравилось — расположенность к маггловскому миру. Дело в том, что, разумеется, дома не учились те, кто был рожден в маггловской семье — те всегда уезжали в школу. Зато урожденные под волшебными фамилиями учиться дома оставались по разным причинам — например, несмотря на то, что Франция была страной крайне лояльной в отношении магических существ, родители некоторых ребят оборотней предпочитали оставить их дома — чтобы полнолуния они проводили вместе и чтобы гарантировать безопасность своим детям — Агата отлично понимала, чтодругихлюди защищать готовы, но мало кто думает о том, что оборотни опасны своей неуправляемостью в полнолуния в том числе для самих себя — это ведь они будут нести ответственность в том случае, если совершат нападение.       Примерно по тем же причинам дома оставались ребята со слабым здоровьем, некоторые просто были не готовы жить взаперти десять месяцев в году и есть по расписанию, кто-то был замкнут, но самый неприятный тип людей — это были те, кто считал, что онивышетого, чтобы делить с кем-то комнату и есть «казенную школьную еду». Обычно, такие ребята держались особняком — они с друзьями росли вместе, внутри своего круга устраивали вечеринки и даже встречались и женились между собой. Таких людей Агата ненавидела всей душой — завязанные на своей знати, они непомерно её раздражали.       Свобода была для Агаты решающим фактором того, почему она бы ни на что не променяла учебу дома. Во-первых, она могла позволить себе посещать все вечеринки — как маггловские, так и смешанные (чисто волшебные тоже были, но случались редко, и были не такими веселыми — зато туда приходили разные магические существа, которые держались немного особняком от встреч, где было слишком много магглов), во-вторых, Агата слишком любила занятия музыкой и танцами, в-третьих, она почти ежедневно виделась со своими лучшими друзьями — с ними они буквально приросли к бедру с тех пор, как трехлетние Агата и Вик успокаивали пятилетнего плачущего Матьё, когда мальчики не взяли его играть вместе с ними. Матьё был фантазёром — и так был благодарен за их дружбу, что всегда придумывал самые лучшие и самые сказочные детские игры. Вик отвечала у них за шалости и нарушение всех возможных правил, а Агата находила способы разрешить все передряги в которые они попадали — совсем не важно, выдуманные или реальные.       Свою такую вольную жизнь Агата слишком любила, и потому явление директора какой-то там школы не нравилось ей вдвойне.       — Агата, милая… — мама приоткрыла дверь, заглядывая в Агатину комнату, — ты повторила неправильные английские глаголы?       Агата хлопнула несколько раз ресницами, оглядывая нервную маму и искренне надеясь, что та так плохо пошутила — из-за того, что папа Агаты был британцем, английскому языку мама Агату учила с рождения, таская по лучшим учителям, что только могла найти, и потому шпарила Агата на нём, как на родном — только легкий французский акцент был слышен.       — Мамочка, может быть, тебе валерьяночки? — Агата перехватила мягкие мамины руки с длинными ногтями и погладила ей успокаивающе костяшки, — ну нельзя так нервничать.       — Агата, ты не понимаешь! Это Дамблдор! Захотел встретиться и поговорить с нами! — бормотала взволнованно мама и от нервов даже перескочила на французский — обычно она говорила с Агатой на английском, чтобы они обе постоянно тренировали язык.       — Ага, да, — отмахнулась Агата, — Дамблдор. Понятно, — она усадила маму на свою постель под розовым балдахином, накрытую розовым пушистым пледом, и налила ей из графина на прикроватном столике стакан воды с лимоном, — давай, мам, попей водички, а то я исполню свою прямую функцию и принесу тебе последний стакан лет на семьдесят раньше, а мне этого не хочется.       Мама забрала у Агаты стакан и, стуча по нему рассыпанными по пальцам кольцами, принялась жадно пить воду.       Агата покачала головой и вернулась к выбору одежды — она уже отложила на эту встречу розовое платье, но, судя по маминому состоянию, та бы не оценила такую фривольность, и, чтобы она не нервничала ещё больше, Агата выудила из шкафа вельветовое бордовое платье, почтительной длиной примерно на ладонь выше колена, и придирчиво оглядев эту отрыжку пуританского мировоззрения, непонятно откуда затесавшуюся в её гардероб, неохотно натянула его на себя, расправляя свободную юбку.       Едва Агата попыталась дотронуться до волос, те несогласно скрутились в локоны, и сами по себе откинулись на спину. Мама хихикнула и покачала головой:       — И не пытайся, я тебя даже в детстве заплести не могла.       Вообще-то, иногда прическа Агаты, которая представляла собой густую копну огненно-рыжих волос длиной чуть ниже бедер, собиралась в тугой жгут на макушке — например, чтобы не намокнуть без надобности в душе или для тренировок. В остальное время они были готовы парить практически вертикально полу, только бы не собираться в прически — это Агата считала маленьким бунтом против правил бабушки.       Агата глянула на маму. Она была красивая, и не только потому, что вейла — волнистые светло-светло каштановые волосы её струились по плечам, обрамляя точеное бледное, как у самой Агаты лицо, а живые серые глаза скакали туда и сюда, кажется, в поисках успокоения. Мама поджала тонкие губы и примостила руки между коленей.       Агата посмотрела на себя в зеркало, подвешенное над туалетным столиком — россыпь веснушек на мраморной коже не скрывала никакая косметика, а под огромными карими глазами залегли голубые тени усталости — под тонкой кожей выступали фиолетовые венки. Агата знала причину этому — приближались итоговые экзамены пятого курса, нужно было явиться в школу на контрольные, и ей пришлось унизиться до зубрежки, чтобы заучить понятия по магической истории и формулы зельеварения, которые никак не хотели укладываться в Агатиной голове.       — Пора, — кивнула мама.       Они вышли в коридор, и Агата захватила с вешалки черное пальто — на улице был март, но холод ещё стоял, — и, не успела она застегнуть ботинки и поправить берет, как мама потянула её из дома и усадила в свою маленькую красненькую маггловскую машину.       — Я думала, что мы встретимся с этим Дамблдором где-то на Витиеватой Аллее, — нахмурилась Агата.       — Нет, – покачала головой мама, — Дамблдор сказал, что это будет слишком… приметно. Его и во Франции знают, — мама кивнула сама себе, — мы едем… в гости.       Агате не понравилось, как звучало последнее, и она покосилась на заднее сидение — там лежали сумки, и она смутно припомнила, что мама просила ее отложить необходимое ей на случай ночевки не дома.       — Мам? — нахмурилась Агата, — что…       Но мама не дала Агате договорить и звучно завела машину. Они выехали из Парижа, и, к удивлению Агаты, даже пересекли пролив Ла-Манш. Тут Агата поняла — они едут в Британию, — и уставилась на маму ещё более вопросительно. Ехали они долго, и Агата в итоге задремала. Доехали под вечер, и когда Агата открыла глаза, то увидела за окном автомобиля горы. Практически сразу, когда они остановились, за окном мелькнула рыжая голова и какой-то парень резво открыл дверь:       — Вот и вы, мадам Пруэтт, — обратился он к маме, — мы вас заждались. — Его взгляд скользнул к Агате, и лицо расплылось в теплой улыбке, — Агата, верно? Меня зовут Кэйл. Кэйл Маккиннон, — он протянул ей руку и помог выйти из машины, а потом, склонив голову, крепко поцеловал тыльную сторону её ладони.       Агата залилась краской и опешила. Где-то сзади раздался бодрый смех:       — Сын, прекрати смущать юную леди, — полустрого отозвалась высокая и крепкая рыжеволосая женщина, и сверкнула на парня бодрыми карими глазами в которых, впрочем, не отображалось то напускное дружелюбие, которым она изо всех сил пыталась пестрить — там вообще не было ни следа искренней радости.       Кэйл поклонился Агате, и улыбка его стала чуть менее уверенной:       — Нечасто в нашу глушь забредают такие прекрасные дамы, — протянул он, стараясь сохранять спесь, но Агата видела, что руки его нервно дрогнули.       Всё в облике парня было неуклюжим, словно бы он раньше никогда не разговаривал с девочками, и кто-то подсунул ему что-то вроде методички. Но он не излучал привычную Агате от парней опасность, и она спустила это на то, что чары Вейлы на всех действовали по-разному.       Когда женщина показалась из тени, Агата практически ахнула — она опиралась на здоровенную трость, и из-под распахнутой рубашки торчало плечо с огромным швом, который удалялся под ткань — тот был настолько широк, словно бы женщину заново сшили пополам, как Франкенштейна.       Женщина на вид была старше мамы примерно лет на десять — на когда-то красивом и живом лице залегли глубокие шрамы.       — Элизабет? — тихо спросила женщина, взглядом изучая сначала Агату, потом маму, — как я рада.       Мама, как и Агата, сглатывала подступишвую к горлу тошноту от такого зрелища, но нашла в себе силы ступить вперед:       — Маг’лин, — кивнула мама почти вопросительно, — мистег’ Дамблдог’ говог’ил, что вы с сыном должны нас встг’етить.       Марлин словно бы смутилась сама себя и, глядя на маму, запахнула пальто и снова ступила в тень. Спеси у Кэйла поубавилось, и он неловко выпустил руку Агаты и снова отступил к матери, и только тогда Агата заметила — руки у него были изрезаны когтями какого-то дикого зверя. Кэйл заметил её взгляд и начал поспешно опускать рукава свитера, в котором выбежал им навстречу.       В воздухе повисло неловкое напряжение, и Агата внимательно изучала Кэйла с матерью. Те пытались быть открытыми и приветливыми, до тех пор, пока сами мама с Агатой не повели себя в лучших вейловских традициях — не показали презрения к тем, кому с красотой повезло меньше, чем им самим.       — Мне так нравятся ваши волосы, — нашлась Агата, которую талант Вик наводить шуму в любой ситуации научил выкручиваться из любой неловкой ситуации — главное отвлечь всех от неловкой паузы. Агата подошла к Марлин и провела рукой по её косе, — мои вот никак не хотят заплетаться.       Марлин улыбнулась Агате почти искренне, хотя губы её от прикосновения дрогнули в отвращении.       — Мам, люди устали с дороги, да и Дамблдор ждет, давайте в дом, — кивнул Кэйл, улыбнувшись Агате ободряюще.       Он с какой-то преувеличенной легкостью подхватил их сумки с заднего сидения и, когда Марлин и мама ушли вперед, подошел ближе к Агате:       — Ты молодец, — кивнул он, — мы затворничаем с тех пор, как… — он оборвал себя и глянул на маму, — ну, в общем, всю мою жизнь считай, а мне, к слову, девятнадцать, так что, не обессудьте с мамой — как там общаться с людьми, да ещё и с вейлами.       — А чем вы на жизнь зарабатываете? — изумилась Агата.       Кэйл хмыкнул и уголок его губ, вспоротый тонким длинным шрамом, нервно дернулся:       — Я ночным грузчиком в магазины маггловские иногда выхожу, когда работа есть, — тихо признался он, — или там вагоны гружу… мама раньше подрабатывала с бумажками тут и там, но когда вышел закон…       — Кэйл! — оборвала Марлин сына звучным и очень строгим голосом, и Кэйл потупился на свои руки и дернул вниз рукав свитера. — Не смей пугать девочку.       — Я не пугаю, — поморщился он.       — Я в порядке, мадам… — попыталась вступиться Агата, но мама смерила её почти что огненным взглядом, и Агата закусила губу.       — Разойдитесь по разным сторонам, — Марлин подошла ближе и почти силой толкнула сына, — и не смей садиться рядом с Агатой на ужине.       Кэйл хотел было запротестовать, но стал ещё более неловким, и Агата только тогда заметила, что он был куда выше неё и очень крепко сложенным для того, кто столько лет питался, вероятно, не слишком качественно — в сознании её стали колыхаться сомнения, и мысли начали лавировать к прочитанной книге, отчего Агата растерялась и уже открыла рот что-то сказать, как на пороге дома, к которому они подошли, возник высокого роста старый волшебник. Мантия его была словно бы заколдована — цвета звездного неба, она переливалась бархатом и вся была усыпана серебряными звездами.             — Марлин, — мягко сказал он, — ты слишком строга к детям. Я думаю, что они смогут разобраться сами, без наших вмешательств.       — Я не хочу напугать девочку, профессор Дамблдор, — отрапортовала Марлин, но волшебник улыбнулся:       — Не забывай, что за хрупкой натурой может скрываться пожар, который не напугает никакое, даже самое буйное озеро.       Агата переглянулась с Кэйлом — тот выпрямился и почтенно склонил голову перед Дамблдором, но то же самое Агата делать не спешила, хотя с неохотой призналась сама себе — облик и речи старого волшебника были внушающими.       Марлин стала кроткой, словно девочка, и кивнула:       — Вы можете сидеть вместе, — снизошла она.       — Вот это да, — проворчала Агата, и Кэйл хмыкнул, но промолчал.       Дом был не очень большой, но во всём его облике Агата ощущала остатки былой роскоши — потрепанные обои когда-то были заполнены красивыми узорами с переливами, деревянный пол, где тут и там потрескалась краска, был отличным паркетом и, кроме прочего, был чистым, как и кое-где сколотая посуда, которая уже ждала их на столе, наполненная скромной, но приятно пахнущей едой.       Дамблдор сел во главу стола, жестом приглашая сесть и всех остальных. Кэйл поставил сумки, обогнул Агату и выдвинул ей стул, из-за чего Марлин звучно и осуждающе цокнула, а мама хихикнула.       Дамблдор одобрительно кивнул и приподнял стакан, как Агата подняла, с тыквенным соком, который он наполнил взмахом руки, и от одного вида этой оранжевой жидкости к горлу Агаты подступила тошнота. Кэйл хихикнул:       — Я выжал яблоки, — сообщил он, подвигая Агате кувшин, — и попьешь, и закусишь. Никогда раньше не делал яблочный сок.       Агата покосилась на него и налила себе соку.       — Ну, я полагаю, за наше прекрасное знакомство, — с завидной бодростью сказал Дамблдор, призывая всех чокнуться стаканами.       Неловкость всей этой встречи зашкаливала. Мама откровенно пыталась не закашляться от слишком густо соленой и перченой картошки, Агата пыталась перебить вкус британской еды яблочным соком, но ей постоянно попадались на зубы ошметки яблок, и в итоге она подавилась, и Кэйл поспешно пошлепал её по спине.       Марлин была откровенно смущена тем, что травит гостей, но это мешалось на её лице с осуждением, что они позволяют это демонстрировать, Кэйл неловко косился на Агату, и только Дамблдор буквально сиял, наблюдая за всем этим застольем.       Когда дело дошло до пирога с патокой, у Агаты и вовсе практически слиплись зубы, поэтому она большими глотками осушила три чашки чая и попросила у Марлин налить себе воды.       — Я налью, — поднялся Кэйл, но Агата подскочила следом, потому что предвкушала то, что ей потребуется далеко не стакан, чтобы перебить вкус соли на языке.       Они зависли над столом, привлекая взгляд всех сидевших рядом, и у Агаты от такой мизансцены вспыхнули щеки, и она отвела глаза на руки — оба рыжие и кареглазые, высокого роста, они, вероятно, со стороны напоминали те глупые мыльные оперы по телевизору, где спустя много лет брат находит сестру.       Если бы это было так просто…       Дамблдор смерил их искрящимся взглядом, и махнув рукой, приманил, видимо, с кухни пустой кувшин, а потом наполнил его водой.       Агата принялась жадно пить, так и не осев на место, а вот Кэйл облегченно плюхнулся на стул.       — Мистег’ Дамблдог’, — заговорила мама медленно, — мы с Агатой пг’оделали долгий путь, и нам было очень пг’иятно познакомиться с этой семьей, но вы говог’или в вашем письме, что у вас есть к нам г’заговог’.       Дамблдор внимательно посмотрел на маму, собираясь с мыслями:       — Да, мадам Пруэтт, — кивнул он, — я уже приходил к вам с этим предложением, но теперь ситуация изменилась, и Агата достаточно взрослая, ей, как-никак, всего год до семнадцатилетия, а это в волшебном мире возраст совершеннолетия, поэтому, я бы хотел обсудить это с вами вновь.— Мама хотела возразить, но под взглядом Дамблдора поежилась и промолчала. — Я понимаю, что предлагаю вам, на первый взгляд, безумные вещи, и вы имеете полное право мне сейчас отказать, — продолжал Дамблдор свою речь, — и я понимаю, что все высокие нравственные общественные цели меркнут перед простым человеческим желанием жить и, более того, перед желанием защищать свою дочь. Во Франции вам сыто и тепло. Но из-за происходящего, про которое я рассказывал вам во время нашей прошлой встречи в том году, я вынужден искать сторонников. Вы знаете, что говорят сейчас в нашем обществе, и здесь нам не обойтись своими силами — нам требуются люди, которые знают, что такое международная коммуникация, и придерживаются лояльных взглядов на вопросы не только магических существ в целом, но и оборотней в частности — насколько мне известно, из всех магических сообществ только Франция проводит работу в этом направлении. Единомышленники, — Дамблдор задумчиво посмотрел на стену перед собой, — часть любого дела, которая помогает сделать его проще, но одновременно является самой большой загвоздкой, поскольку в мире, полном граней и оттенков, крайне сложно найти того, кто будет по-настоящему держаться вашей партии.       Тут Агата поняла, почему Марлин так ругала Кэйла, а тот прятал руки. Она медленно повернулась к Кэйлу, и он с готовностью встретил её взгляд, но смотрел на неё так, словно бы она в любой момент могла его ударить, проклясть, отшатнуться в панике и отвращении. Но она не понимала такого испуга — оборотни, вейлы, кентавры… ей было все равно, кто перед ней, если эти существа были добрыми и боролись за справедливость. Агата потянулась и приятельски потрепала Кэйла по предплечью, шрамы на котором он скрыл под свитером.       Мама посмотрела на Агату, потом на то, как она сосредоточенно и сочувственно вглядывалась в лицо Кэйла, потом на Марлин и, наконец, на Дамблдора.       — Больше всего я хотела бы отказаться, — начала мама медленно, смотря прямо в голубые глаза старого волшебника, — я не хочу подвег'гать г’иску ни себя, ни дочь, потому что однажды они уже побывали там и потег'яли Фабиана.       Тут Агата поняла ещё одно — Дамблдор и эта Марлин, вероятно, были теми, кто сражался на войне вместе с папой — вероятно, и эти уродливые шрамы эта женщина получила, когда воевала за то, чтобы её сын, Агата и тысячи других детей росли без вспышек заклинаний темной магии рядом с их колыбелями. Теперь они должны были прятаться в глуши, а Кэйл практически прямо сказал ей, что не имеет понятия, как правильно общаться с людьми.       Несправедливость.       — Боль от его смег’ти не затихала в моей душе, — снова заговорила мама после паузы, — пг’и каждом взгляде на Агату я вижу его глаза. В каждом её поступке я вижу отг’ажение его хаг’актера, — она грустно и болезненно улыбнулась, — когда вы меня спросили об этом ещё в пег’вый г’аз, я спг’осила себя, а если бы Фабиан мог дать мне оттуда совет, то чтобы он сказал? Что бы посоветовал? Ответ пг’ишел на ум сам собой — он вег’ил в меня, беззаветно вег’ил. Когда я, девятнадцатилетняя, стояла в ужасе перед ним и сказала, что бег’еменна, он лишь обнял меня и сказал, что ског’о вы победите и наш г’ебенок будет жить под миг’ным небом — без зла и уг’роз. И тогда он стал биться ещё ожесточеннее, но скг’ывал от меня это. Агата г’одилась в маг’те тысяча девятьсот восьмидесятого — Фабиана не стало в октябг’е тысяча девятьсот восемьдесят пег’вого — совсем незадолго до вашей победы. Полтог’а года он умудг’ялся заг’абатывать деньги тут и там, пг’ятать нас и катать на г’уках дочь. Я фотогг’афиг’овала это так часто, как могла. Пожиг’атели смег’ти, — тут голос мамы стал ожесточеннее, а из глаз брызнули слезы, которые так и не смогло высушить время, и вся она стала из женственной и тонкой вдруг строгой, — уничтожили Фабиана и Гидеона Пг’уэттов — не пг’осто убили, а не оставили от них ни тел, ни памяти, и мне даже негде пг’еклонить колени, некуда пг’ивести Агату, чтобы показать могилу отца и вместе над ней поплакать. Сейчас вы пг’едлагаете мне вступиться за спг’аведливость в чужой для меня стг’ане, что отняла моего мужа.       Когда мама взяла паузу, чтобы перевести дыхание, Агата ощутила, как глаза прожгли слёзы и запрятала лицо в ладони, не найдя в себе силы сбежать из-за стола, чтобы перевести дыхание в стороне от чужих глаз. Скрипнул стул, и на плечи Агаты опустились две очень горячие руки, но разные — с одной стороны тяжелая мужская, а с другой стороны грубая женская:       — Милая, он был лучшим из нас, — успокаивающе сказала Марлин, — они с Гидеоном были лучшими, я клянусь тебе.       Агата дернулась и в порыве прислонилась щекой к жесткой рубашке Марлин, ощущая так явственно под щекой огромный уродливый шрам, который пересекал её тело. Марлин сначала растерялась, а потом обняла её и прижала к себе поближе:       — Ну, ну, полноте лить слёзы о минувшем…       По спине Агату гладил Кэйл — молча, он не отстранялся, когда она прильнула не к нему, как должна была красивая девочка кидаться на шею к парню поблизости в моменты слабости, но дышал тяжело и шумно, и свист его вздохов теперь напоминал Агате волчий вой одиночества в полнолуние.       Разговор дальше, который вел Дамблдор с мамой, Агата расслышать из-за собственных всхлипов не могла, слышала только, как плакала сама мама, как Дамблдор обещал ей квартиру от Министерства и что он обязательно всё устроит, но едва она услышала слово «школа», то встрепенулась:       — …в Хогвартсе прекрасный педагогический состав, Агате гарантировано отличное магическое образование, и я знаю, что экзамены во Франции ученики сдают в конце шестого курса, а не пятого, и вот так спонтанно к ним подготовиться будет затруднительно, но я мог бы сделать индивидуальное расписание на будущий год — продолжение учебы для тех, кто не сдал экзамены, предусмотрено даже среди наших учеников — Агата будет сдавать их вместе с пятикурсниками, через год, в этом нет ничего страшного, программа шестого курса будет освоена.       — В Хогвартсе? — осипшим от слез голосом перебила Дамблдора Агата, — в каком ещё Хогвартсе? — она подскочила на ноги, и Кэйл с Марлин удивлённо отшатнулись, — я не поеду ни в какой Хогвартс!       Они хотели лишить её самого главного — свободы и своей жизни, и у Агаты от злости даже заплясали кончики волос, а перед глазами словно бы мелькнуло пламя. Она не понимала, о чем они говорят, причем тут память папы и зачем Дамблдору понадобилась мама в Британии, и этого уже было достаточно, чтобы Агата перестала слушать эти пустотрепные беседы взрослых, которые постоянно не могут найти решение элементарной задачки, но они посягнули на то, что только она могла для себя решать, и сделали это так смело, будто бы её вовсе тут не было, будто бы она не была личностью, будто бы не могла сама думать и отвечать за себя.       А Агата могла — всю свою жизнь между ненавидящей её бабушкой, безвольным дедом и постоянно работающей мамой она только этим и занималась: решала все вопросы и проблемы исключительно сама и с помощью друзей, неважно, какого это было масштаба — драка с танцевальным коллективом соперников за кулисами, проблемы с учебой, постоянноя опасность, которая грозила от любого парня рядом, очередной скандал бабушки и синяки, которые за этим следовали, все эмоциональные переживания — во всём этом никто особо никогда не спрашивал, кроме друзей, нужно ли её пожалеть, требуется ли ей помощь или совет.       Они всегда говорили, что взрослый человек принимает решения самостоятельно, или у мамы вовсе не было времени помочь, и Агата оставалась в этом одна, переполняемая огнем, потому что какими бы любимыми не были друзья, они всегда были там —- в мире, где магия была только в сказках, и она не могла поделиться львиной долей проблем или своей жизни. Папа был пожарным, училась она якобы на обыкновенном домашнем обучении в обыкновенной школе, мама работала совершенно не в отделе коммуникаций с магическими существами, а просто где-то в Парламенте, поэтому к ней нельзя было на работу — Агата так ловко умела врать и изворачиваться, так аккуратно всё от всех скрывала и носила в себе, приоткрывая ребятам скорее душу, чем фактическую обстановку дел, что в её голове даже не было такого варианта или возможности, что однажды она кому-то сможет рассказать всё, что творится внутри, а теперь они хотели сделать ещё хуже — отнять её солнце, её Париж, её компанию — ту последнюю и единственную опору, из-за чего она была той, кто она есть — веселой девочкой, которая зажигает на вечеринках и с тренировки по танцам бежит на занятия арфой. Они хотели отнять Дом, хотели отнять девочек в балетках, хотели отнять арфу — они буквально хотели отнять её жизнь.       — Агата, тебе нужно… — начала мама.       — Мне нужно жить мою жизнь! — Агата вышла из-за стола, — мне нужны мои друзья!       Разгневанная, она схватила пальто и выскочила из дома. Едва дверь захлопнулась, раздался шорох, и через пару мгновений трусцой за ней бежал Кэйл:       — Ты забыла… шапку, — неловко сказал он, протягивая ей берет.       Агата обернулась на Кэйла и послала ему отнюдь не приветливый взгляд. Тот в ответ усмехнулся и слегка покачал головой:       — Мама голову скрутит, если оставлю тебя одну поздним вечером тут. Здесь есть животные, а я, — он залез в карман и выудил палочку. — Знаю пару-тройку заклинаний на этот случай, — он раскрутил палочку и залихватски вставил её себе за ухо.       — Грохнется, — заметила Агата, трюком не впечатленная.       — У меня легкая, — хмыкнул Кэйл, — она не от Олливандера, у него дорогие.       Агата уставилась перед собой, пока они медленно шли по темени. Кэйл засунул руки в карманы и вышагивал рядом:       — Так почему ты не хочешь в Хогвартс?       Агата, злость которой немного спала и превратилась в боль и разочарование, посмотрела на Кэйла краем глаза, и решив, что его можно записать в приятели, но пока карандашом, начала рассказывать ему о Франции и своей жизни.       Кэйл слушал её, как завороженный, где-то смеялся, иногда задавал вопросы, и когда Агата закончила, то она ощутила себя куда лучше, а вот с лица Кэйла улыбка спала, и он погрустнел:       — У меня никогда не было такого, о чем ты рассказываешь, — тихо покачал он головой, — я всегда мечтал попасть в Хогвартс, но мама решила, что это слишком опасно, а теперь… уже поздно, — с грустью заметил он.       У Агаты внутри что-то кольнуло, и она подошла ближе к Кэйлу и погладила его по плечу, движимая тем хорошим, что вложил в неё за столько лет Матьё — доброта спасёт мир, и людям необходимо помогать настолько, насколько это в твоих силах:       — Эй, а ты приезжай во Францию в гости, — сказала она быстрее, чем мозг успел сообразить, — я тебя с друзьями познакомлю…       Кэйл смерил её взглядом и хрипло, похоже на собачий лай, рассмеялся:       — Ну ты и бойкая пташка, — фыркнул он, а потом посмотрел на неё мягче, — у вас там правда… нет угнетения?       Агата быстро закивала и улыбнулась:       — Тебя никто не обидит. Мои друзья магглы, мы скажем, что ты подрался с медведем.       Кэйл рассмеялся ещё громче, но смех его быстро стал почти истерическим:       — Мать меня ни за что не отпустит. Я же ночами работаю — если пропаду днём, да ещё и так надолго, то сразу поймет, что я не просто на часок на метле полетать вышел.       — Но ты же взрослый, — пожала плечами Агата, для которой «нельзя» от взрослого весило меньше, чем волос, — ты зарабатываешь деньги, ты совершеннолетний — тебе никто и ничего не может запретить.       Кэйл, казалось, крепко задумался над её словами, а потом хмыкнул:       — Всё-то у тебя просто… Я… не могу так запросто противостоять.       — Почему? — спросила Агата вполне искренне.       — Это мама… — рассеянно ответил Кэйл, — она сильная, она может кричать и ругаться, расстроиться.       — Ну и что?       — Ну я же люблю её, не хочу её расстраивать.       — Ну нет, подожди, — Агата покачала головой, — когда люди друг друга любят, им нужно разговаривать и слышать друг друга. Мы с мамой тоже не всегда согласны, но у нас отличные отношения, потому что когда мы смотрим на ситуацию под разными углами, мы всегда обсуждаем это — каждая аргументирует свою точку зрения, подкрепляя её эмоциональной составляющей, и поскольку мы не хотим ругаться, мы находим компромисс — ну или уступаем друг другу, в зависимости от того, насколько принципиальна та или иная ситуация.       — Ну вот я и уступаю маме, — неуверенно ответил Кэйл.       — А когда она тебе уступает?       — Она… разрешила мне взять свою старую метлу и отпустила работать…       — Это та работа, о которой ты мечтал? — недоверчиво спросила Агата.       — Нет, но это та работа на которой мне не нужно общаться с людьми.       Агата перевела дыхание — она уже решительно совсем ничего не понимала.       — А почему тебе нельзя общаться с людьми?       — Мама против.       — А ты хочешь?       Кэйл не ответил. Только посмотрел на Агату, и глаза его были, словно у побитой собаки на обочине. Ему не нужно было отвечать — она всё без слов поняла.       — Знаешь, Кэйл, — прокашлялась она и взяла его за предплечье, — иногда нам приходится идти против воли тех, кого мы любим. Потому что этонашажизнь. Мы должны выбиратьсебя, а те, кому мы дороги по-настоящему, как мамы, обязательно поймут это. Мы живем не для них, и жизнь у нас только одна, чтобы тратить её на то, чтобы действовать кому-то в угоду.       Кэйл смотрел на неё нервно и сосредоточенно, пожевывая нижнюю губу. Он попытался улыбнуться, но попытка оказалось слабой, только выражение его лица нервно дрогнуло. Потом он едва заметно кивнул и отвел взгляд в сторону неба, на котором висел зубастый полумесяц.