Вкусные эмоции

      "Дикая охота всё время шла за мной по пятам. Я бежала от них сквозь разные миры, и однажды Охота меня едва не настигла. И тогда появился Аваллак'х, он нашёл портал и перенёс нас в мир, где Эредин не мог нас выследить".

"И что это был за мир?".

"Ты всё равно не поверишь".

"А ты попробуй".

"Там у людей в голове металл, а войны они ведут на расстоянии с помощью чего-то вроде мегаскопов. Ну и никаких лошадей, зато у каждого воздушный корабль".

"Да ладно тебе..."

"Я же говорила, что ты мне не поверишь"

Цири рассказывает Геральту о своём путешествии по параллельным мирам "Ведьмак 3"

(скорее всего, это была отсылка на мир другой игры CDR "Киберпанк 2077")

***

      Всю вторую половину пятницы, как и всё начало субботы Антон наблюдает за одной только картиной, название которой «О боже, как пиздато ходить без костылей». Картина эта весьма динамичная, как по меркам Антона. Но не радоваться за Арсения, который наконец избавился от гипса, никак не получается. Да и странно было бы Шасту этому не радоваться.              — Серёжа пропустил из-за своей работы самое интересное.              — Под интересным ты имеешь в виду твоё пребывание в гипсе? — с надеждой на отрицательный ответ тянет Антон, бегая взглядом за метающимся по гостиной Арсением.              — Ага, — хмыкает весело. — Но не само пребывания в гипсе, — тут же качает головой Арсений. — Наш с тобой крёстный поход по душу матери. Раз. Внезапное депрессивное настроение Эда, решившего возобновить общение. Два. Мою первую серьёзную ревность. Три. Наш с тобой первый раз. Четыре.              — А Серёжа обычно при этом присутствует? Прям рядом в кровати сидит? — посмеивается весело Антон.              — Да-да, оценивает, — фыркает Арс, показательно закатывая глаза.              — В таком случае я рад, что у него командировка.              — Ничего-ничего, он уже скоро вернётся, — усмехается Арсений, заскакивая на столик под телевизором, чтобы достать с полки НАД телевизором свечи. — Шаст, я прекрасно стою на ногах, — не удерживается от комментария, когда Антон, вскочивший с дивана, придерживает сзади за поясницу.              — Ага. И на стуле том наверняка твёрдо стоял, — бурчит Антон. — А потом ой! Перелом! Как неожиданно.              — Тебе необязательно искать какие-то оправдания, если тебе просто хочется положить ручки мне на талию, — посмеивается Арс. — Ша-а-аст! Ты что делаешь?!              — Не дёргайся, — пыхтит Антон, крепко держа под коленями. — Опа, — улыбается широко, разворачиваясь с посаженным к себе на плечо Арсением к зеркалу. — Бля, тебя не видно.              — Ещё бы, на такой высоте, — расплывается в улыбке Арсений. — Сто тысяч лет не сидел у кого-то на плече. В последний раз такое было в лет семь, папа так к себе усаживал.              — Сто тысяч плюс семь. Ага. Сто тысяч семь годиков мальчику, так и запишем. Знал, что ты вампир.              — У меня немного голова кружится, ещё бы на такой высоте…              — В обмен на возраст решил подколоть меня ростом? Серьёзно???              — Ага, но у меня правда голова кружится…              Антон тут же перестаёт дурачиться, стягивает осторожно Арсения со своего плеча и усаживает на диван, тут же взволнованно принимаясь осматривать лицо.              — Всё в порядке. Наверное, просто немного испугался, ты неожиданно это сделал, — улыбается успокаивающе Арсений, целуя в щёку. — А может… Этот внезапный жест вскружил мне голову…              — Точно нормально себя чувствуешь? — почти строго интересуется Шаст.              — Больше, чем нормально, я охуительно себя чувствую, — расплывается в широкой улыбке, которой тут же касается Антоновых губ.              — Зачем свечи? — немного смущённо спрашивает Шаст.              До сих пор краснеет от неожиданных поцелуев, какая же прелесть.              — Я подумал, я буду звать тебя «клубничка», — усмехается Арсений, оставляя свечи на кухонном столе. — И сладкий, и красный, и вот что-то есть в тебе от клубники… Королевское, — кивает Арсений. — Королева Клубника, — расплывается шире в улыбке Арс.              — Так… Я знаю это лицо: ты только что сказал каламбур и ждёшь, что его заценят, но… Королева Клубника?              — Забей, — буркает Арсений.              — Ну, объясни, пожалуйста, я не понимаю!              — Сходи за молоком, кофе не с чем пить.              — Перестань менять темы!              — Я не меняю темы, просто мысли проносятся одна за другой быстро, — машет рукой в воздухе Арсений, ставя чайник. — Пять минут, Шаст, справишься?              — Я успею сбегать за молоком за пять минут — и ты объяснишь мне каламбур.              — Идёт, — расплывается в хитрой улыбке Арсений, беря в руки телефон. — Пять… Минут… Время пошло.              — С этой секунды???              — Уже прошло 10 секунд, Шаст, у тебя ни шанса.              Не сдерживая смех, Арсений наблюдает за помчавшимся в прихожую Антоном. Кроссовки, как назло, оставил расшнурованными, завязывает кое-как, лишь бы меньше времени потратить.              — Не сломай себе ничего! — вдогонку кричит Арсений, когда Шаст выпрыгивает из квартиры и убегает к лестнице, потому что лифт слишком медленно едет. — Снятия ещё одного гипса ждать…              — Я ушёл!!! — слышится с первого этажа.              Арсений возвращается на кухню, усаживается за обеденным столом, подтягивая к груди колени, всё никак не может от широкой улыбки избавиться.              — Придурок, — со смешком выдыхает Арс, утыкаясь щекой в своё колено.              На телефоне, лежащем на столе, бегут секунды. Понимая, что за пять минут Антон точно не успеет, Арсений тыкает пальцем на паузу секундомера. Для того, чтобы Шаст не расстроился, можно остановить время…       

***

             Арсений говорит вернувшемуся Антону, что он успел в последнюю секунду, и эта маленькая ложь стоит того, потому что Шаст, распластавшийся на полу прихожей в обнимку с коробкой молока, смеётся заразительно, триумфально поднимая вверх кулак.              Пока пьют кофе на кухне, Арсений объясняет свой каламбур, рассказывает про то, что в некоторых регионах России клубнику называют Викторией. И может, досадно, как всегда досадно, что без объяснений некоторые его шутки и каламбуры не понимают, но то, как у Антона округляются глаза и отвисает челюсть после объяснения, это смешит самого Арсения.              Посмеиваясь с Антоновой моськи, продолжает говорить о том, какие всё-таки в хорошем смысле карикатурные, удивительные в своей яркости у Шаста эмоции.              После чая и кофе идут гулять, в целом проводят субботу в режиме прогулки по Питеру. Шляются туда-сюда, рассматривают то, к чему уже можно было и привыкнуть, но будто бы в первый раз. Наверное, потому что впервые рассматривают это вместе.              Для Антона эта прогулка ощущается новой, потому что Арсений рассказывает много исторического, гуляя по Питеру. А для Арсения — потому что у Антона много забавных историй об этих местах.              Может, Шаст и ведёт интровертский образ жизни, но он всё-таки работает таксистом, катается по всему Питеру, а ещё у него есть Ира, которая вытягивает на прогулки по городу. И получается у них вляпаться в какие-то приключения каждую прогулку.              Тут они с Ирой видели, как снимали какой-то фильм, и Ира пять раз проходила туда-сюда в надежде попасть на задний план записи, чтобы потом хвастаться, что «снялась в кино».              Там они с Ирой и Журавлём встретили какого-то англичанина-фотографа, которому Ира на английском объясняла, что можно сфоткать на этой улице.              В другой день здесь же Шаст подобрал на машине какую-то сомнительную бабушку, которая всю дорогу пыталась узнать у Антона, есть ли у него невеста, потому что должна быть! Арсений шутит, что бабушка положила на Антона глаз и пыталась разведать обстановку, и будь Шаст более разговорчивым с клиентами, кто знает, может, он бы сейчас был женат на той бабушке. На это Антон реагирует весьма бабушкинским «не дай Боже!».              Вот в таких рассказах во время прогулки по импровизированному маршруту по всему Петербургу Антон с Арсением проводят целый день. К Арсу домой возвращаются к полуночи.              — Арс.              — М? — сонливо отзывается Арсений, с силой открывая глаза, чтобы глянуть на Антона, лежащего у него на груди.              — Давай уже съедемся?              — А может, съедИмся?              — Не-а, не хочу жрать, хочу с тобой жить.              — Я только за, — с ленивой улыбкой мурлычет Арсений. — Переезжай ко мне.              — Я не знаю, как.              — В смысле?              — Ну… У меня-то квартира съёмная, там нет моей мебели, я ничего из неё сюда не перевезу.              — Я поделюсь с тобой полками в шкафу, не волнуйся, — посмеивается тепло Арсений, целуя в макушку.              — Мне нужна полка. Под фигурки и мерч.              — А-а-а, точно. А где бы ты хотел поставить? Ну, в смысле, полку. В какой комнате?              — Рядом с компом. А комп надо на стол, а значит, надо и второй стол компьютерный, а куда его поставить? И как мне стримить?              — Я, кажется, понимаю, к чему ты ведёшь. В этой квартире нам не хватит места, чтобы заниматься своими делами и друг другу не мешать, да?              — Надеюсь, это не звучит обидно и…              — Брось, Шаст, — улыбается шире Арсений. — Волновался, что я обижусь, если ты скажешь это прямо? Я же всё понимаю, каждому человеку, даже если живёт с кем-то, нужен в доме свой уголок. А в моей квартире… Да, мы тут не разминёмся. Тесновато. Значит, надо поискать другое жильё, побольше квадратных метров, и чтобы была отдельная свободная комната, где ты сможешь поставить комп. Я свой в спальне оставлю, окей? Я не стримлю, только рисую на компе. Если будешь спать, я тебя этим не разбужу.              — Тебя это всё не напрягает? — нерешительно спрашивает Антон.              — Предстоящий переезд? Нет, я скорее воодушевлён, — пожимает плечами Арсений. — Люблю обновление обстановки, и мне нравится заниматься интерьером. Хотя руки у меня из жопы, так что заниматься могу им только на уровне планирования из разряда «это будет стоять там, а это ставим туда».              — Ну, у меня в этом плане руки были научены… Так, что мы прекрасно друг друга дополним во время переезда, — хмыкает Антон.              — «Были научены»?..              — Ну, таскать мебель для генеральной уборки, сдирать старую плитку, клеить новую, красить… В армии было много подобной работы. Было много бесполезной, в плане того, что её придумывали, лишь бы придумать, как мне кажется. Но руки это чему-то научило. По крайней мере табуретки я теперь могу собрать так же быстро, как автомат.              — Мы всё ещё так мало говорили об этом, — тихо вздыхает Арсений, зарываясь пальцами в Шастовы кудряшки аккуратно. Поглаживает подушечками кожу головы. — Ты и над тем, что было там, работаешь с психологом?              — Если честно… Уже давно это не обсуждали, не вспоминали. Когда я туда пришёл, мы говорили об этом довольно много, потому что я был уверен — как и Ира — что моя неуверенность и боязнь лишний раз с людьми взаимодействовать связана с армией. Поэтому я думал: «Вот я вывалю всё, что там было, как можно быстрее, а потом мне скажут, что делать, и всё, терапия закончена». Но всё не так просто. Эта неуверенность куда глубже, армия её усугубила, но не из-за неё она появилась. Всё из более раннего возраста… Я потерял свою цену, потому что сначала от меня отдалился лучший друг после признания в чувствах, а потом мама переключила своё внимание на нового мужа и его дочь. А тот друг и мама… Они были две постоянные, две опоры всей моей жизни. Только в них я был уверен, что я им нужен, как никому другому. И… Всё. Будто бы пришло понимание того, что на самом деле не так уж много я значу для тех, кто для меня всё. И на фоне этого легко поверить в то, что нихера ты не стоишь.              — Шаст…              — Сейчас я так не думаю, правда, — ластится лицом к щеке Арсения Антон, улыбаясь. — Я просто пытаюсь объяснить хронологию. И, как я уже говорил, я тогда всё воспринимал слишком остро и всё на свой счёт. Мама вовсе на меня не забила, просто её внимание больше не принадлежало только мне на сто процентов, а делить это внимание с другими, как оказалось, я совсем не готов. Я… Пиздец ревнивый. А ещё эта драматизация ебаная, я думал, что вот, она с другим мужчиной, и она относится к Вике, ну, к сестре, как к родной дочери, а вот отчим ко мне так не проникся, и я думал: «Ну и куда я здесь, к чему?». Думал, что я ребёнок больше несуществующей семьи. Просто осколок, который застрял у мамы в обуви и никуда его не денешь. Вот отчим и Вика — это то, что она получила при правильном выборе, а я — итог херовых отношений, итог ошибки. Вот… Накрутил себя. Ну, ещё усугубляло всё, что Вика, знаешь, она была прям охуенная во всём. Она и танцами занимается, и отличница, и спортсменка, а я? Головка от хуя. Что у меня получалось? Проёбывать контрольные и играть на гитаре. Предрекаемое будущее — сторчусь или сопьюсь. Постоянно ей завидовал, а ещё ревновал маму к ней, когда слышал, как она Вику хвалит за что-то. И пиздец обижался. На всё, на себя, на Вику, на маму. М-да…              — Ты был подростком, Шаст, — успокаивающе гладит по спине Арсений.              — Я был в этих же чувствах вплоть до восемнадцати-девятнадцати, не помню точно. В общем, до армии.              — Ты поэтому пошёл, не откосил? Хотел быть дальше от семьи?              — Ага, — тяжело вздыхает Антон. — Не хотел с ними жить, а понимал, что больше пока негде, а тут повестка и… Не летний лагерь, конечно, совершенно не то, но мне бы всё подошло. Пожалел я? Пиздец как. Видел ли я в тот момент другой путь, чтобы не резать больше себя из-за того, что было на душе? Нет… На самом деле, если бы не Ира, я бы так и не увидел, как с этим всем справиться. Она меня очень спасала, в один момент я почувствовал, что рядом с ней я не чувствую… Я не сомневаюсь в том, что я значу для неё много. С ней было хорошо, но… Понимаешь, с Ирой никогда не было никаких трудностей, ссор, неудобных ситуаций, с ней я, будто был в теплице, не выходил из комфортной среды. А оттого всё время забивал на свои проблемы, не думал о них, хоть она и пыталась говорить со мной о них. А потом появился ты, — посмеивается Антон. — И ты конкретно так выводил меня из моей комфортной среды самим фактом своего существования.              — Это ещё что значит??? — возмущённо вздыхает Арсений.              — А то ты не понимаешь, — заглядывая в лицо, щурит глаза Шаст. — Заставил вернуться к мозгоебле насчёт своей ориентации, заставил меня с тобой знакомиться, ещё и не с первого раза дал это сделать. Заинтересовал, год интриговал, а, познакомившись, ещё и не сразу открылся.              — Я должен был тебе во время первых посиделок в кафе всю жизнь рассказать??? Вот так значит?              — Да-да, было бы идеально, — кивает деловито Антон. — И… Именно после первой неудачной попытки познакомиться с тобой, Ира затащила меня за ухо к психологу.              — Так… В смысле?              — Ну… Я расстроился очень сильно, — краснея щеками и уводя взгляд в сторону, бормочет Антон. — И уже начал нахуй всю эту идею посылать, начал говорить, что нахуй ты мне не нужён, хотя вообще-то пиздец нужён был… И Ира это прекрасно видела и чувствовала, и то, как я легко сдаюсь, снова подвязала к моей самооценке, и отправила меня к психологу, убедив, что я БУДУ продолжать пытаться познакомиться с тобой, пока не получится.              Ира, конечно, сказала Арсению, что Антон чуть ли не плакал от того, что не получилось с первого раза познакомиться, но Арс счёл это преувеличением… Выходит, это им не было.              — Прости, что проигнорировал тебя тогда, — шепчет Арсений, притягивая ладонями лицо Антона к себе, касается мягко губами лба.              Шаст выдыхает прерывисто, прикрывая глаза. Жмурится, ластясь к руками.              Кажется, несмотря на то, как давно это всё было и что уже успело с того момента измениться, Антону всё равно было очень важно услышать эти слова. Услышать это извинение, хоть Арсения он уже давно и не винит, очевидно.              — Спасибо, что продолжил пытаться, стараться, — шепчет Арсений, чередуя слова с поцелуями на лбу и щеках. — Благодаря тебе я теперь самый счастливый человек в мире. Спасибо, Шаст.              — Прекрати, — буркает Антон. — Не самый. Я счастливее.              — Козёл, — заходится смехом Арсений. — Настоящий козёл.              — Вот видишь, ты точно не можешь быть самым счастливым, с козлом-то, — посмеивается Антон, подставляя щёки поцелуям.              — С самым красивым козлом, — хихикает Арсений, ловя поцелуй в губы. — С самым-са-а-амым красивым.              — После тебя.              — Готов делить первое место, — урчит довольно Арс. — Будем на первом месте.              — Среди козлов?              На фирменное закатывание глаз Арсения Шаст только смеётся.              — Завтра будем искать квартиру, — бормочет Арсений, затягивая обратно Антона к себе на грудь, укладывая.              — А можно… Можно с котиком?              — С каким котиком? — хмурится непонимающе Арс.              — Ну, завести котика там.              — Ну… Почему бы и нет? — пожимает плечами Арсений. — А ты какой породы хочешь?              — Не думаю, что у него есть порода…              — В смысле???              — Я пока не рассказывал, но я, э, теперь с прицепом…              — Чего???              — Я вчера спиздил с улицы котёнка.              — Ты что, Шаст???              — Ну он такой хорошенький был, подбежал ко мне, забрался по штанине, пока я курил возле подъезда, — чуть ли не хнычет Антон. — Я не мог его там оставить, он уже ко мне привязался, я забрал себе, а он ещё и чёрненький, Арс, с белыми лапками, прям вылитый ты.              — М-да…              — Можно же его к нам? — поднимая к Арсению щенячьи глазки, тянет Антон.              — Можно, конечно, куда ж его теперь, — качает негодующе головой Арсений. — Как назвал-то его?              — Салим.              — Господи боже, и зачем я спросил…              — Что???              — Нет-нет, очень хорошее имя, Шаст, — качает головой Арсений. — Самое то для кота, все так котов называют.              — Это имя значит «безупречный», — бубнит недовольно Антон. — А вот ты как бы назвал?              — Кот Бегемот.              — То есть, тоже в честь персонажа, и какая разница тогда???              — Но это персонаж-кот!              — И что? — фырчит Антон. — Какая разница. Салим тоже тот ещё кот.              — Н-да, — тянет Арсений.              — Что ещё за «н-да»?              — Н-да…              — Хорошо, назову по-другому. Сторгуемся на половине.              — И какая половина между Салимом и Бегемотом???              — Бегемот — демон, Салим — иракец, кот будет Шайтан.              — Боже, оставь вариант Салим.              — Нет, всё, теперь нашего кота зовут Шайтан.              — Я буду игнорировать полную форму, — вздыхает тяжко Арсений. — Будет Шай.              — Как «скромный» с английского? Ты его ещё не видел, ему далеко до скромности. Там шайтан самый настоящий.              — Посмотрим, посмотрим, — посмеивается Арсений. — А если он, ну, какой-то чудной, барагозит, почему не Джейсон?              — Что, прости, делает???              — Бараго… Нет такого слова? — вздыхает Арс. — Ну, хулиганит.              — Не знаю, можно и Джейсон… Но мне уже понравился вариант Шайтан.              — Мне кажется, нам пора поспать, — посмеивается Арсений, прикрывая глаза.              — Ты помнишь, что я завтра встречаюсь с Эдом?              — Уже «Эд»? Не коверкаешь его имя?              — Мы переписывались всю неделю, я… Немного к нему проникся.              — Немного ли? — усмехается тихо Арсений. — Только вот общение в жизни и по переписке — это разные вещи, легко оторвать реального человека от образа того, кто с тобой общается в мессенджере.              — Я не отрывал.              — Может, так только кажется, — вздыхает Арс. — Если вдруг что, не агрессируй на него, ладно? И не обижайся, если он что-то резкое скажет, а он… Всегда говорит что-то резкое, но он не со зла на самом деле… Хотя иногда со зла, но не на тебя. Это сложно объяснить, а я давно с ним не общался, чтобы говорить про то, как у него сейчас…              — И всё же?              — Иногда мне казалось, что он злится почти всегда. На что-нибудь, на кого-нибудь. Это, знаешь, не то про, что я говорил. Он не фонил, не ныл, но… В нём на самом деле много агрессии, с которой он не умеет уживаться.              — Может, он сейчас в депрессивном состоянии как раз из-за этого? Депрессия часто начинается из-за подавленной агрессии, ну, и не только депрессия, много чего херового с точки зрения психологии.              — Говорю, Шаст, я не знаю, как у него там сейчас… Что ты ему успел о себе рассказать?              — Почти ничего, мы говорили о нём, — вяло пожимает плечами Антон. — Мне было важно чувствовать, что он в себе. Я уже говорил… Я не могу быть равнодушным. Даже если речь о бывшем моей родственной души.              — Очаровательная дурашка, — с улыбкой шепчет Арсений, гладя Антона по плечам. — Я всё ещё думаю, что это не лучшая идея.              — Узнать наверняка можно, только попробовав, это не тот случай, когда не стоит пробовать. К тому же… Речь о попытке помочь, а не попытаться помочь я не могу.              — Можешь, Шаст, на самом деле можешь…              — Значит, я не хочу даже не попытаться помочь.              — Это уже ближе к правде, — усмехается мягко Арсений. — Ты сказал, что понимаешь его.              — Да… Я нашёл некоторые смежные травмы, не говоря о том, что у нас обоих на самом деле одна сфера деятельности, то есть, музыка, оба интроверты и не контролируем грубость, от чего сами потом загоняемся… Да уж, всё-таки, видимо, у тебя такой типаж, — хмыкает не больно уж довольно Антон. — Он не служил?              — Нет, — качает головой Арсений. — И не советую говорить с ним об этом.              — Э, не любит обсуждать то, что откосил?              — Не любит тех, кто не откосил, — вздыхает Арсений. — Одна из групп, на которую направлена его агрессия. Военные, служивые, солдаты. Я бы сказал, что они ему не нравятся, но скорее, будет вернее сказать, что он их ненавидит. Даже обычных ментов.              — На этой почве мы скорее сойдёмся, чем поругаемся…              — Но ты служил.              — Лишь за тем, чтобы сбежать куда-то из дома, где не видел себе места, — вздыхает тяжело Антон. — И меня… Прости, наверное, это прозвучит грубо, всё-таки ты тоже был в числе этих людей, но, ладно, нет, забей…              — Шаст, перестань отказываться говорить мне то, что хочешь сказать, из-за мысли, что я могу обидеться. Как говорит Серёжа, не думай о том, что я подумаю, как ты подумаешь, думая о думах.              — Да-да, философия-то хороша, но всё равно думаю, — бухтит Шаст. — Ладно… Ты был в числе тех, кто выставлял армейские умения чем-то привлекательным, крутым или даже сексуальным…              — Ты о чём?              — Ну типа там умение стрелять, кидать на прогиб, такое всякое…              — А ты считаешь, это не горячо?              — Я считаю, что это херовая характеристика человека, — поджимая губы, шепчет Антон. — Когда ты пацифистичных взглядов, умение заряжать винтовку и стрелять из автомата — кажутся тебе агрессивным пунктиком. Зачем эти умения тому, кто не собирается стрелять в людей или животных?              — Так-так, стой, Шаст, — садясь резко в кровати, качает головой Арсений. — Я уж точно считал это горячим не из-за этого, и заводился не от того, что представлял, как ты простреливаешь кому-то голову. Ты мне шапку в виде крабика в тире выиграл! Попал по всем мишеням за минуту, вот это было горячо! Если бы ты стрелял в людей или в животных, я бы держался от тебя за милю, — тараторит Арсений. — Меня не будоражит агрессия, убийства или что-то такое. Да даже… Вспомни, как я вспыхнул, когда ты в шутку сделал вид, что вот-вот меня на прогиб кинешь. Я же фактически наорал на тебя, я испугался, я не… Меня это заводит, как некий спортивный элемент, а не военный, понимаешь?              — Я… Даже не думал об этом, — хлопает глазами Шаст.              — Да даже в… Забыл, как называлось то место, где ты на бои ходишь, «Свинец»?              — Да.              — Вот, если бы ты не сказал, что там мордобой исключительно как форма спортивных соревнований, я бы там и минуты не смог просидеть. Важно, что это по своему желанию, как состязание, как игра, как спорт, и ты демонстрируешь, что в этом спорте ты круче. Есть же виды спорта со стрельбой: из лука, из пистолета, да даже вот биатлон — это спорт со стрельбой из винтовки. Это как залипать на постановочный бой на мечах, где, ты знаешь, никто никого не зарубит, не убьёт. В этом смысл, сделать из этого искусство, сделать из этого спортивную эстетику.              — Ну… Утрировано кто-то может и войну в спортивную эстетику превратить. Свои правила, две стороны, проигравшие и победители. Кто-то и из этого спорт придумает…              — Ага, как собачьи или петушиные бои. Где животным сначала промывают мозги, тренируя, а потом натравливают друг на друга, заставляя до смерти драться, пока толпа «непричастных» наблюдает за этим, как за прикольным фильмом. Никто не спрашивал у псов и петухов, хотят ли они этим заниматься, им просто не оставили выбора. Обучили, натравили друг на друга и гребут наличку за победы или постановочный проигрыш. Вот, что такое война, Шаст, это не спорт, а натравление друг на друга обученных псов и петухов, которым не оставили выбора.              Антон вдыхает глубоко грудью, прикрывает глаза и ластится щекой к ногам, укладываясь головой Арсению на бёдра. А тому только гладить эту несчастную голову приходится по волосам.              — Я не романтизировал в тебе выдрессированного убийцу.              — Я бы никогда никого не убил.              — И именно поэтому я с романтичностью принимаю эту твою часть.              — Романтизируешь меня как спортсмена? Типа того же биатлониста?              — И это, и то, что ты не столько солдат, сколько эстетика на солдата, романтический сказочный образ, мы уже об этом говорили. То, что тебя всему этому научили, то, что ты провёл в армии год, не изменило то, что ты тот ещё конченный пацифист.              — Я бы хотел быть хиппи, — с улыбкой говорит Антон, поднимая к глазам Арсения взгляд.              — Даже не сомневаюсь.              — Дорога, природа, «занимайтесь любовью, а не войной»…              — Ты уже хиппи, Шаст. Только в каменных джунглях, в городе. Кота себе с улицы забрал, дорога — так ты в такси работаешь, отслужил в армии год, а всё при своей сказке о родственных душах остался.              — Это не сказка, — буркает недовольно Антон, чуть прикусывая кожу на бедре.              — Угу-у-у, — тянет с улыбкой Арсений, перетягивая Антона со своих бёдер на подушку, укладывается рядом с ним, нос к носу. — Надо спать…              — Надо купить Шайтану лежанку…              — Завтра об этом всём хорошо подумаем, а сейчас спа-а-ать.       

***

             Ближе к рассвету Арсения начинают тревожить странные сны. Поначалу странные, в итоге так полноценные кошмары. Сон один и тот же, но то, как развиваются в нём события, Арсению совершенно не нравится.              Видимо, не стоило так много говорить перед сном об армии и войнах, потому что почему-то Арсению снится Вторая мировая. Не в первый раз в жизни на самом деле, но раньше не было в этих снах Антона. А теперь есть, хотя Арс предпочёл бы, чтобы его не было.              Арсений часто понимает, что находится во сне и начинает после этого осознания творить всякую херню, типа прыгать по крышам, как Человек-Паук, летать, колдовать. Потому что во сне всё возможно.              Но бывают сны настолько реалистичные, что не возникает и мысли, что это сон. Будто бы фильм с эффектом 8D смотришь, полное, мать его, погружение. Но сейчас, несмотря на всю реалистичность картинки и происходящего, Арсений понимает, что это сон… Потому что его руки делают совершенно нереалистичные вещи, потому что его руки, которые никак не получается взять под контроль, сдавливают кровоточащую под бинтом рану на предплечье Антона, едва ли похожего на себя самого.              Арсений пытается себя одёрнуть, пытается взять руки под контроль, старается перестать, но тело не слушает, истязает громко шипящего от боли Антона, который… Почему-то не просит перестать, не кричит об очевидной боли, а только смеётся надломленно и читает громко какой-то стих.              Какой-то голос требует ответы, продолжая повторять одни и те же вопросы. С трудом, но Арсений понимает: это его голос. Но будто бы… Какой-то другой. Слишком уставший, злой, прокуренный.              — Кто дал наводку на это место? — повторяет голос. — Откуда пришёл?              — Не самозванка, я пришла домой, — снова отвечают стихом, расплываясь в раздражённой улыбке. — И не служанка, мне не надо хлеба…              — Начинаю думать, что не стоило вчера так часто бить тебя по голове…              — Тебе не нравится стих? — заходясь смешенным с кашлем злым смехом, спрашивает Антон. — Это первые строчки из книги Цветаевой «Психея». Имя греческой богини души. В тебе от неё только «псих».              — Ты не отвечаешь на вопросы.              — Нет. Это ты не умеешь слушать, — наклоняясь вперёд, шипит Антон. — «Я — есмь, ты — будешь, между нами бездна. Я пью. Ты жаждешь. Сговориться — тщетно». Читай между строк.              В груди поднимается настоящей бурей злоба. И от вида занесённого над чужим бедром ножа в своей руке Арсений испуганно просыпается, вцепливаясь с силой пальцами в спящего рядом Антона.              Шаст просыпается быстро, спрашивает, что случилось. Успокаивает, говоря, что это был просто кошмар. А Арсений продолжает повторять, как в бреду, что никогда бы Антону не навредил.              У Антона вера в родственные души. У Арсения подобного рода есть и своя вера. Про вот такие сны: до безумия реалистичные, но не про твой мир. И именно по причине этой веры Арса и занесло в один день в физику. Теория Стивена Хокинга: существование параллельных вселенных.              И едва Арсений успокаивается, едва приходит в себя, тут же лезет в интернет, забивая в поисковую строку запомнившийся отрывок стиха.              — Я прав… — восхищённо выдыхает Арсений, расплываясь в улыбке.              — Твоя смена настроения пугает, Арс…              — Что? А… Ну да, наверное, — качает суетливо головой. — Мне приснился сон, ну, сон определённого рода. Есть сны, которые сильно отличаются от других, они прям мегареалистичные, и ты в них будто не ты, будто персонаж в теле, которое действует по заданному сценарию.              — И… У тебя был такой сон?              — Ага, но в мире Второй мировой.              — Поговорили на ночь, — вздыхает тяжело Антон. — Арс…              — Ты меня не дослушал, — останавливает Арсений. — Эти сны, я думаю, в общем, есть теория, и это отчасти исследуется физиками… Коро-о-оче, так, я тебя не осуждаю за твою веру, которая не имеет никаких научных подтверждений пока, и ты не суди мою.              — Да я не собирался, — выставляет перед собой ладони Шаст. — Так что за вера-то?              — Мультивселенная.              — Как… В Человеке-пауке? — скептично тянет Антон.              — А у тебя родственные души, как в подростковых дорамах? — тут же ощетинивается Арсений.              — Эй!              — М?              — Ладно, хорошо, — бубнит недовольно Антон. — Я не должен был говорить с таким скепсисом о том, во что ты веришь.              — Я… Не могу сказать, что прям верю в это на сто процентов, но я бы очень хотел верить, — тушуется неловко Арсений. — В мире уже к нашему времени произошло столько значительных событий, каждое из которых могло закончиться совершенно иначе, повлияв на реальность, понимаешь? И всё эти события, развилки, варианты исходов ситуаций могли сформировать мир в совершенно другом, незнакомом для нас виде. Из-за этого мы могли бы быть совершенно другими, а может… Нас бы вообще не было.              — Я помню объяснение параллельных вселенных из какого-то сериала, мол, тоже самое, но только диван у нас другого цвета.              — Это слишком скучное и приземлённое, — фыркает Арсений. — Есть куда более интересные изменения в мире. Мир, где не вымерли динозавры. Или мир, где Германия победила во Второй мировой. Или мир, где Америка не смогла получить независимость. Или мир, где не рванул Чернобыль и Советский союз просуществовал на целый век дольше? Или мир, в котором не исчезла с карты Римская империя???              — Я понял, понял, я слишком узко мыслю, — улыбается Антон. — Но как это связано с твоим сном?              — Верю, что вот такие сны, где выкручена на максимум реалистичность, но ты не можешь повлиять даже на свои действия — это что-то вроде трансляции твоей памяти, точнее параллельного тебя. Ну, из параллельной вселенной. Конечно, мне не нравится факт того, что я в параллельной вселенной в таком случае… Нет, я это я, это лишь множество проекций. Это не отражение, это рассеивающийся световой луч…              — Арс, ты меня пугаешь.              — Человеческий мозг, а уж тем более сознание фактически не изучены, — восхищённо шепчет Арсений, сверкая глазами. — И есть много теорий о том, насколько наша реальность вообще реальна.              — Типа теории о том, что в 2012-ом конец света случился и мы уже давно мертвы?              — Это скорее конспирология, — пожимает плечами Арсений. — Я про другое. После смерти тела мозг функционирует ещё какое-то время, и это время он может исказить для себя в маленькую вечность. Другими словами, умирая, мозг может в фантазии прожить ещё целую жизнь. А ещё есть теория о том, что ты уже мог умереть и не раз, но после смерти сознание переносится в тоже, своего рода параллельную вселенную, хотя это тоже уже ближе к конспирологии. Но это же… Так интересно, Шаст!              — Верю, — улыбается мягко Антон. — Так что было в том сне? Ты проснулся… Не в лучших эмоциях…              — Кажется, я тебя пытал, — морщится Арсений. — Но я бы… Я бы никогда тебе не навредил, Шаст, клянусь.              — Ты это ты, а тот Арс — это тот Арс, да? А у тебя точно нет на меня скрытых обид?              — Даже будь я на тебя обижен, я бы не пытал тебя во снах, — закатывая глаза, фыркает Арсений.              — Может, всё-таки просто волнение и разговоры на ночь перемешались, мозг странно обработал и получилось вот это?..              — Я бы не подумал, что теория подтвердилась, если бы у меня не было доказательств, — гордо вздёргивая подбородок, заявляет Арсений, тряся телефоном в своей руке.              — И… Что там?              — Стихи. Существующие и в нашем мире стихи, которые я не знал.              — Может, слышал где-то, со школы вспомнилось?              — А тебе, я смотрю, так и хочется сломить мою веру, — тянет Арс, щуря подозрительно на Антона глаза.              — Никак нет, — прыскает со смеху Шаст, поднимая ладони.              — Смотри мне… Вообще, я уверен, что я не знал этот стих, потому что поставил табу на этого автора. Цветаева. Как только ознакомился с её биографией, принципиально ничего у неё не читал, выучил для оценки «Я тебя отвоюю у всех земель» по программе и больше ничего у неё не открывал.              — Чего так? — искренне удивляется Шаст.              — Знаешь, у меня кое-какие проблемы с безответственными матерями, — морщится Арсений.              — Припоминаю такое, — улыбается грустно Антон, притягивая Арсения за пояс, усаживает его к себе на колени. — И ты нашёл какой-то стих Цветаевой? Я в параллельной вселенной читаю её стихи?              — А в этой, случайно, не читаешь?              — Ни одного стиха на память не помню уже, только тексты песен. Это считается?              — Ну, тоже лирика, почему бы и нет, — посмеивается Арсений, чмокая Антона в щёку. — А… Ты напишешь мне песню?              — Так какие там стихи читал?              — Шаст, — буркает недовольно Арсений, пронзая взглядом.              — Я… Я уже написал, — неловко признаётся Антон. — На самом деле давно. Ещё в первое время нашего ещё абсолютно гетеросексуального общения.              — Но с уже абсолютно не гетеросексуальными чувствами? — тянет с улыбкой Арсений.              — Ага, — беззлобно закатывает глаза Антон, расплываясь в улыбке. — Так что за стихи из сна?              — Первый стих из книги «Психея» Цветаевой. Я точно это не читал и не слышал, а там… Кажется, тот Антон очень хорошо знал эти стихи, причём не только эту книгу, потому что был какой-то ещё отрывок, который я не нашёл в этой книге. Если это правда, Шаст… Если есть параллельная вселенная, в которой мне приходится истязать тебя ради каких бы то ни было ответов… Я рад, что я в этой вселенной, где у нас всё хорошо, — с грустной улыбкой заканчивает Арсений. — Надо вернуться в тот сон, — твёрдо говорит он, вздёргивая к Антону лицо.              — Что, прости?              — Ты так не умеешь?              — Возвращаться в сон???              — Да, — кивает Арс. — Судя по твоему ахую на лице, не умеешь, — прыскает тихо со смеху.              — А ты как это делаешь???              — Не знаю, получается, — пожимает легко плечами. — Я вообще со снами на короткой ноге. Обычно очень быстро понимаю, что я сплю, и начинаю творить всякую суперменскую дичь.              — Нихера… Это же, вроде, называется "осознанные сновидения", да?              — Ага, — улыбается гордо Арс.              — Крутой ты, — тянет с улыбкой Антон, целуя в щёку. — Но вот эти сны…              — Неуправляемы, — кивает Арсений. — Но мне нужно вернуться туда.              — Любопытство?              — Нет, не так, — качает головой Арс. — Я не хочу знать, что там у них такое случилось, почему всё так, чувствую, что от ответов мне не станет легче принять, что тот Арсений… Нет. Я хочу туда не для понимания вернуться, а для того, чтобы того тебя поддержать. Хотя ты там тоже не подарок… Никогда не видел, чтобы у тебя был такой злой… Нет, не злой, ненавидящий взгляд.              — Я бы никогда не смотрел на тебя с ненавистью.              — А я бы никогда не причинил тебе вред, — улыбается грустно Арсений.              — У меня тоже бывают… Особенные сны. Ну, я-то никогда не понимал внутри сна, что это сон, но бывали очень яркие сны, очень детальные, реалистичные.              — И что ты видел? — тут же любопытствует с загоревшимися глазами Арс.              — Зомби-апокалипсис?.. Надеюсь, это меня просто после прохождения второго «Зе ласт оф ас» вштырило…              — Да, и я надеюсь, что это не параллельная вселенная, — тянет Арсений. — Надо вернуться в сон, — снова уверенно говорит он.              — А ты как-то по-особенному это делаешь?              — О да, целый ритуал, сейчас надо включить шаманскую музыку, лечь на левый бок и три раза повторить «Сон вернись к моим очам»… Боже, у тебя такая моська, ты правда поверил? — с резко сдувшегося от недовольства Антона Арс в голос хохочет. — Иногда мне кажется, что я могу наплести такой чуши, а ты поверишь, — тянет с улыбкой Арсений, заползая под одеяло.              — Козёл.              — Да-да, наслышан. Надо просто засыпать, концентрируя мысли на этом сне, Шаст. И тебя вернёт в сон. По крайней мере, у меня это так работает.              — Тогда я тоже попытаюсь вернуться в свой сон, — бубнит Антон, ложась рядом и обнимая трепетно со спины.              — А что тебе снилось?              — Я был наёмником в Найт-сити, — причмокивая губами, шепчет сонно Антон. — У меня заказ на корпората Арасаки, всё, не мешай смотреть кино.              — Вот и не буду, — смешливо фыркает Арсений.              — Сон вернись к моим очам, сон вернись к моим очам, сон вернись к моим очам.              — Шаст, я не всерьёз то сказал.              — Ты сбиваешь мне заклинание, — с наигранным упрёком шепчет Антон.              — Прости-прости, — хихикает Арсений, закрывая глаза.              В сон у него, как и всегда получается вернуться. Только теперь всё по-другому, он не слышит странный, но свой голос, не видит своих рук, он сливается с тенью, будто призрак.              С жалостью смотрит на измученного Антона и садится рядом с ним на колени. Обнимает за плечи и извиняется. За другого себя извиняется, видимо. За то, что этому Антону приходится жить в таком мире… Извиняется так же, как извиняется перед придуманным персонажем, которого сам же и повёл в ад для сюжета.              И кажется, до следующего своего пробуждения по будильнику Арсений сидит в тени рядом с истекающим кровью Антоном в холодной тёмной комнате. И слушает стих за стихом. Кажется, он заставляет себя читать стихи, чтобы не уснуть, клюёт носом, засыпает, а может, теряет сознание: раны на руке кровят, выглядит бесконечно истощённым, голодным, выглядит болезненно.              Один стих этот Антон будто посвящает ему. Будто знает, что он сейчас не один, а с Арсением, который видит его через сон. Наверняка тоже Цветаева, Арсений не уверен, он слышит этот стих впервые.              Всё лишь на миг, что людьми создается,       Блекнет восторг новизны,       Но неизменной, как грусть, остается       Связь через сны.              Успокоенье… Забыть бы… Уснуть бы…       Сладость опущенных век…       Сны открывают грядущего судьбы,       Вяжут навек.              Всё мне, что бы ни думал украдкой,       Ясно, как чистый кристалл.       Нас неразрывной и вечной загадкой       Сон сочетал.              Я не молю: «О, Господь, уничтожи       Муку грядущего дня!»       Нет, я молю: «О пошли ему, Боже,       Сон про меня!»              Пусть я при встрече с тобою бледнею, —       Как эти встречи грустны!       Тайна одна. Мы бессильны пред нею:       Связь через сны.              Арсений обнимает эти безумно узкие в своей худобе плечи, старается отогреть, но он лишь тень на стене. Может, он не имеет на это никакого права, но он обещает, что у этого Антона всё будет в будущем хорошо. Обещает, если не заклинает.              Солнечный свет касается глаз, Арсения вырывает понемногу из этого сна, но в последний момент он успевает что-то заметить. Лазоревая птица?              — Напутешествовался? — с улыбкой спрашивает Антон, лежащий нос к носу, щурит от солнца глаза.              — Твой зелёный безумно красивый, — улыбается Арс. — Я… Ускользнуло.              — Что?              — Воспоминание, — с досадой вздыхает Арсений. — Надо записать, что ещё помню, пока… В памяти остаётся всё меньше деталей.              — Пока приготовлю нам завтрак, — целует в щёку Шаст, тут же вскакивая с кровати. — Мне надо будет после завтрака уже собираться. Встреча с Эдом, помнишь?              — Я всё ещё считаю это плохой идеей, — бормочет себе под нос Арсений, быстро записывая в заметки на телефоне ещё один «необычный» сон. — Раны выглядели странно… Шаст, какие раны от пуль?              — Огнестрельные, — отзывается с кухни Антон.              — Да это понятно, как они выглядят?              — Смотря, какой калибр, какое оружие. Если дробовик, то всё в мясо может быть разбито.              — Нет, кажется, это была рваная рана. Но там были швы, чем могло разорвать кожу, в целом глубоко руку в условиях войны?              — Мина, граната, бомба с самолёта, что хочешь.              — А если без ожога?              — Бля, — тянет Антон, сконфузившись, заглядывая обратно в комнату. — На это похоже? — показывает рваный шрам под коленкой.              — Шаст, только не говори, что и здесь…              — Это не порезы, — качает головой Антон. — Так похоже?              — Сложно сказать, у тебя уже шрамы, а там было… Прям мясо. Хотя я видел только кусочек, когда он спустил немного бинт… Наверное, похоже, это от рваной раны у тебя?              — Колючая проволока, — морщится Антон. — Утренняя зарядка, — горько хмыкает он, снова уходя на кухню, но Арсений теперь плетётся следом за ним. — Ползёшь в любую погоду под натянутыми клубками колючей проволоки. Я не выспался, впрочем, как и всегда в армии, и было скользко, потому что ночью шёл дождь. И я пытался выровняться в пространстве, когда локти поехали по грязи, ну и задрал инстинктивно ногу, а там эта хуйня как вцепилась. Меня потом ещё и обругали за это, — закатывает недовольно глаза Шаст. — И поносили долго, говоря, что мало того, что неуклюжий, так ещё и безмозглый. Будто я специально туда ногу сунул от нехуй делать. Так. Следи за чайником, я — умыться.              — Давай, — кивает с улыбкой Арсений, делая ещё несколько записей в заметках. — И ты, значит, умудрился в колючую проволоку залезть… Значит, остаются какие-то ключевые события? Как определённые звенья в электроцепи?..              — Если ты со мной, я тебя за водой не слышу!              — Просто рассуждения вслух!              После умываний завтракают, а картинки из сна становятся всё более призрачными и ощущение чёткости размывается. Начинает казаться, что это было просто сном. Вот всегда так, это чувство реально разочаровывает. Арсению тоже хочется верить в сказки, которые ему нравятся, как Антону в родственные души. Но из раза в раз он свою «веру» под сомнение ставит, а Антон вот — нет. Поразительный…              — Обещаю, что мы не будем драться за тебя, — целуя Арсения в макушку, параллельно одеваясь, говорит Антон.              — Я знаю, что не будете. Хотя… В форме спортивного состязания от вас можно было бы это ожидать, — хмыкает Арсений. — Эд любит бокс и спарринг. Любил, по крайней мере.              — Отлично, свожу его как-нибудь в «Свинец», — кивает Антон.              — Если вы сделаете меня «ставкой», я больше ни с кем из вас до конца жизни не заговорю, — предупреждает с оскалом Арсений.              — И в мыслях такого не было!              — Смотри мне.              — Даже не сомневайся. Подобного рода споры — это в первую очередь неуважение к третьему человеку, в данном случае к тебе. А я тебя, не поверишь, пиздец как уважаю.              — Приятно слышать, — посмеивается Арсений, следя взглядом за метающимся по дому Антоном. — Если ты ищешь телефон, он возле плиты остался.              — Мой ты хороший, спасибо, — снова целуя Арсения в макушку, бормочет Шаст. — Так, собрался. Пойду?              — Ждёшь разрешения или благословления? — усмехается тихо Арс.              — Не знаю… Я после этой встречи к себе поеду сначала. Котёнок не кормленный. Я ему оставлял побольше, но они в этом возрасте очень много кушают…              — Перекормишь Шайтана — он в полноценного Дьявола вырастет.              — Ага, будет Люцифер, сокращённо Люци.              — То есть, «свет».              — Что? — хмурится Антон.              — Люцифер — переводится как «свет несущий». А «люци» — это свет.              — Пиздец умный, — вздыхает прерывисто Антон, целуя в губы. — Люблю тебя. Побежал.              — Беги, сеньор Клубничка, — посмеивается Арсений.              Распрощавшись с Антоном, уходит к себе в комнату и усаживается за компьютерный стол с намерением порисовать. Только что-то покоя не даёт.              — Серёженька, я не отвлекаю тебя, моё золото? — мурлычет Арсений, ставя на громкую.              — Не, сам только хотел тебя набрать, — посмеивается голос Серёжи из динамиков. — Чё как? Нормально на ногах стоишь? Не болит ничего?              — Нет-нет, всё как всегда, срослось как на собаке, — качает головой Арсений, создавая меж делом новый файл в Крите нужного размера под страницу комикса. — Сел вот новую главу рисовать.              — Арс, тебе надо печататься.              — Ага. С романтическими историями про мужчин. Печататься. В России. Ха-ха. Я не хочу в тюрьму, Серёж. Вот, как понадобится матчасть для какой-нибудь истории, где персонаж в тюрьме будет, вот тогда подумаю над твоим предложением.              — К психологу начал ходить?              — Только записался, — сдувается Арсений из-за того, как резко Серёжа сменил тему. — На следующей неделе приём.              — Вот и хорошо. Поговоришь с ним о том, что ты вечно подставляешься. А потом ещё и винишь себя за это.              — Я не подставляюсь, я просто… Поглощён своими мыслями.              — Ага, тоже звучит очень хорошо и здорОво, — бухтит Серый. — У вас с Антоном всё хорошо?              — Всё за-ме-ча-те-льно, — по слогам с улыбкой выдыхает Арсений. — Но вот у параллельных нас, видимо, нет.              — Был новый «необычный» сон? — резко оживает Серёжа.              Вот он Арсову веру разделяет, этой сказкой проникся. Впрочем, как и сказкой Антона, который рассказывал ему про родственные души. Серёжа на самом деле в целом сказками проникается с большой охотой.              — Да. Но там всё было очень мрачно. Кажется, я Шаста пытал.              — Вы поссорились, чё ли?              — Да нет, — тянет Арсений, заканчивая расчерчивать панель с окнами комикса по сделанному черновику. — У нас всё замечательно.              — Просто ты пытаешь его во снах, ага.              — Это был необычный сон. Но почему-то другое время…              — Не наши дни? — удивлённо спрашивает Серёжа. — Ты же говорил…              — Да, я говорил, что время линейно, а значит во всех параллельных вселенных должен быть такой же год, какой и у нас. Если другое время, то это не параллельные.              — Твоя физика…              — Я тебя ей не гружу, — улыбается мягко Арсений. — Можно предположить, что время чисто визуально могло сдвинуться из-за того, что в какой-то параллельной вселенной Земля, планета, появилась позже. Ну, или человечество. Поэтому сдвинулось времяисчисление, но не само время, понимаешь?              — Да.              — Но странно, что в таком случае события те же… Неужели во всех Вселенных, даже в тех, что появились явно по-другому, то есть, позже, всё равно должна быть Вторая мировая?              — На каждую вселенную по маленькому Адольфику.              — Это не смешно, Серёж, — тянет с упрёком Арсений.              — И в каждой у него своя фирменная причёска и стрижка усиков.              Арсений поджимает резко губы, вдыхает размеренно полной грудью, прикрывая глаза.              — Пытаешься не заржать от картинки, нарисовавшейся перед глазами? — тянет Серёжа.              — Заткнись. Я из-за тебя буду гореть в аду.              — На то и расчёт, не хочу там быть один. Так в твоём сне была вселенная с Второй мировой? Но в нашем времени?              — Технически, судя по обстановке это те же сороковые, но их сороковые, потому что, возможно, вселенная появилась позже.              — Но тебя что-то смущает.              — С чего ты взял?              — Слышу по голосу. Брось, Арс, сколько я тебя знаю? Не играй интриганку. Что не сходится? Какая несостыковка?              — Если представить, что та вселенная образовалась, получается, м, примерно на восемьдесят-восемьдесят пять лет позже нашей, отчего по их времяисчислению у них сейчас сороковые, то есть, понятно, почему мы там с Антоном живы всё ещё.              — Допустим…              — Но, если это прямая пропорция с нашей временной линией, и нас от Цветаевой отделяет целый век, то должны отделять и их, то есть, в том мире Цветаева должна была жить в 1820-е. А в одном из сборников, стих из которого он читал, был стих с упоминанием 1900-ых.              — А то, что вы жили с Цветаевой в одно время?              — Это ломает пропорцию времени.              — Почему ты можешь представить, что в параллельной вселенной вы солдаты на Второй мировой, но жизнь с Цветаевой в одну эпоху… Тебе она просто не нравится, да ведь, Арс?              — Дело не в этом, это ломает временную пропорцию! Если только дело вообще не во времени, — резко хмурится Арсений. — Возможно, я ошибся в самом корне этой пропорции… Возможно, я ошибся в том, что… Серёж!              — О боже, не кричи, что?              — Если взять моё и Шастово убеждение и соединить, возможно, всё и сойдётся. Мы — два кусочка паззла.              — Очень романтично, но я не понимаю, к чему ты это.              — К концепции родственных душ часто приплетают концепцию реинкарнации, — вытягивая с полки старую записную книжку, бубнит Арсений. — Когда я был в секте…              — О боже, Арс, остановись, прошу тебя.              — Я просто хочу разобраться, я не собираюсь возвращаться в секту, — фыркает Арс. — Там была практика ввода в гипноз, чтобы вспомнить своё прошлое воплощение, у меня нихера не получилось…              — Арс, ты пугаешь. Не беги, пожалуйста, в какое-нибудь, не знаю, общество астрофизиков со своими теориями, а то в психушку загребут.              — Хокинга не загребли, — огрызается Арсений. — И я не собираюсь никому ничего доказывать, лишь хочу сам понять. Есть кусочки пазла, их только в картинку сложить. Может, я только выдумал эту головоломку, ну и пусть, решить необходимо. И у меня есть спец по подобному, в секту не придётся возвращаться. Олеся шарит за такое.              — Олеся с тусовки? Которой ты карты рисовал?              — Да-да, она, — кивает суетливо Арсений, отправляя комп в спящий режим. Работа откладывается. — Надо поговорить с ней, надо дополнить картинку…              — Арс, а где Антон? — интересуется нарочито сладким тоном Серёжа.              — Пошёл на встречу с Эдом, — отмахивается Арс.              — Чего, блять??? Нахуя?!              — Они не убьют друг друга, ах да, забыл тебе рассказать. Эд на прошлых выходных объявился с моим старым компом. А ещё я узнал, что Шаст ходит к психологу. А ещё мы собираемся съезжаться, не с Эдом и не с психологом, с Шастом. И с Шайтаном. Это его кот. Антона.              — Что, блять?..              — Эд пришёл в каких-то херовых чувствах, просил встречи, поговорить ему, видите ли, надо срочно с кем-то. А Шаст, наша сердобольная душа, не смог его оставить в этом состоянии. И кажется, они немного скорешились в переписке. Они точно не набьют друг другу морду, но что-то мне не даёт покоя. Они, конечно, общались по переписке, но… Блять, — резко оживает Арсений. — Конечно, сука, мне что-то не даёт покоя! — вскрикивает Арсений, принимаясь быстро одеваться. — Не получится у них нихуя!              — Конечно, не получится, долго доходил, — буркает Серёжа. — Чем ты думал?              — Серёжа, не пили меня!              — Будут сидеть, как та девочка из старого мема, только в двойном экземпляре.              — Какая ещё девочка???              — «Глаза свои раскрыли и смотрят!». Ты нахуй их одних отправил? Никто из них не умеет начинать разговор, они будут сидеть и тупо пялиться друг на друга молча!              — Да я уже понял, понял, не пили меня!              Арсений, переодевшись и натянув на себя пару браслетов-фенечек, вылетает из дома, продолжая по пути переговариваться с Серёжей. Доезжает на такси до нужного места, до старого кафе на подземном этаже.              Тут ничего не изменилось, всё тот же сомнительный контингент, бильярдные столы, пустая барная стойка и одна с половиной официантки на просторный зал с полупьяными мужиками за тридцать.              — Как я и думал, — фыркает со смеху Арсений, пряча телефон в карман, смотрит с усмешкой на сидящих в гробовой тишине Эда и Антона. — М-да-а-а…              — Ты чего тут??? — в один голос спрашивают.              — Ебать вы два потерянных брата-акробата, — прыскает со смеху Арс, подтягивая к столику третий стул. — Понял, что никто из вас не умеет начинать разговоры. И это будет очень неловкое и затянутое времяпрепровождение.              — А место откуда знаешь? — хлопает глазами Антон. — Я же не говорил.              — О, а тут несложно догадаться. Эд всегда звал именно сюда, его место силы, видимо, — посмеивается Арсений, вздёргивая руку, чтобы официантка обратила на него внимание. — Имбирный чай, пожалуйста. А морковный пирог у вас ещё есть?              — Есть, — кивает официантка.              — Тогда с пирогом.              — Ещё что-нибудь?              — М, да, не могу не отметить, какие у вас очаровательные украшения, — улыбается широко Арсений. — Ой, а этот кулончик в магазине на Фонтанке покупали, ну, тот, что возле шаурмичной, да?              — Да, спасибо, да, — почему-то чуть кланяется девушка.              — Я себе похожий покупал, только с незабудкой.              — Я тоже хотела с незабудкой! Но парень сказал, что мне больше пойдёт лютик.              — Жёлтый лучше оттеняет зелёные глаза, но в следующий раз, если хотите что-то конкретное, к чёрту парней с их мнением, берите, к чему душа тянется.              Арсений смотрит с улыбкой на девушку, прижавшую к груди блокнот с записью заказа, смотрит на него каким-то очарованным взглядом, хихикает.              — Имбирный чай и морковный пирог.              — А, да! Точно-точно, — посмеивается она и убегает.              — И ничего не меняется, — хмыкает с усмешкой Эд.              — За такие слова в мой адрес я проткну тебе под столом ногу вилкой, — предупреждает Арсений, широко распахивая глаза.              — Молчу…              — Нет, не молчи, — тут же хмурится Антон. — Говорить надо.              Эд смотрит на Арсения взглядом провинившегося пса, ждёт разрешение сдвинуться с места.              — Говори, хотел же поговорить, — пожимает плечами Арсений.              — Я рад, что ты пришёл, но я чувствую… Ты на меня давишь, Арс…              — Тебе кажется, — с оскалом шипит Арсений.              — Мы не расстанемся, — ляпает не пойми к чему Антон, вперившись глазами в стол.              — Что, прости?              — Мы не расстанемся, — глухо повторяет Антон. — Я не хочу быть бывшим при тебе. Это хуже любого проклятия.              — Это ещё что значит???              — Ты реально давишь на него, мне его жалко! — взмахивает ладонью Антон в сторону Эда.              — О, что-то раньше ты был другого мнения.              — Если тебе нужна какая-то помощь, я знаю, что делать, когда он на тебя злится, — говорит тихо Эд, чуть наклоняясь вбок, ближе к Антону. — Могу помочь советом, как его задобрить.              — Знай своё место, — тут же шипит Антон.              — Господи боже, — отшатывается от него Эд. — Я передумал, я не хочу говорить, дайте просто сдохнуть… Для начала выпустите из-за стола…              — Хуй там, сядь и говори, что у тебя случилось, — усаживая Эда обратно, строго говорит Арсений. — Антон уверен, что ты на грани самоубийства. И я знаю, что ты далёк от мальчика из сказки, который кричал о том, что волки идут, для привлечения к себе внимания. Я тебе не верю, Эд, но… Я вижу, что ты не в порядке.              Арсений замечает, как Эд тут же прячет взгляд, как сжимается весь, кажется, становится меньше. И теребит нервно пальцами салфетку у стакана пива.              — Мне кажется, я перегнул, всё не так уж и плохо, — выжимает из себя улыбку Эд. — Просто всякая мелкая херня, которая навалилась кучей…              — Я прекрасно знаю твою жизнь. Твоё воспитание. Твою семью. Ты не просишь помощи до последнего, Эд. И ты не из тех, кого легко ранить. Но если ты приходишь к последнему человеку, к которому пошёл бы после всего за помощью, и просишь поговорить… Это показывает, что ты в отчаянии. И неважно, насколько мелочными по отдельности могут казаться какие-то проблемы, они явно сцепились в огромный ком, который тебя придавил. Чем больше смотрю, тем чётче это вижу. И факт того, что ты согласился на встречу, лишь бы с кем, лишь бы говорить, с Антоном, говорит о том, что ты в отчаянии конкретном. Если тебе некомфортно говорить со мной, и с Шастом, как с незнакомцем, будет проще, я могу помочь завязать вам разговор и уйти.              — Мне не стыдно перед тобой, Арс. Ты… Наверное, ты больше кого бы то ни было в моей жизни видел, как я плакал. Мама столько не видела. С тобой… Ты доводишь до слёз. Блять. Не в этом смысле. В хорошем смысле.              — Проблемы с формулировкой мысли, гляжу, остались, — улыбается мягко Арсений. — Я понял, о чём ты. Вытягиваю херовые эмоции и облегчаю то, что внутри.              — Точняк, — брякает неловко Эд.              — Тогда у нас Шастом получится вытянуть тебя вдвойне лучше. Я вывожу на искреннее эмоции, а Антон их прекрасно анализирует. Согласен на такое сотрудничество?              — Сотрудничество, — усмехается горько Эд. — Я не его сейчас ищу. Мне друзья нужны, пиздец как. Всегда кто-то был рядом. А больше нет.              — В отличие от Арсения я не делаю людей друзьями после пары диалогов, — неловко прочищает горло Антон. — Мне намного сложнее с этим, но я постараюсь стать хотя бы неплохим приятелем, думаю, для этого есть неплохая почва. По крайней мере за счёт того, что мы оба музыканты. И… Мне нравятся твои татушки.              — О, спасибо, — смущённо отводит взгляд Эд. — Могу кинуть контакты мастера, если хочешь себе набить что-то.              — У меня есть свой мастер, — качает головой Антон, закатывая рукав и кладя на стол руку с закрашенным татуировками рукавом.              — Еба-а-ать, что я вижу, король задротов.              — Эд, это прозвучало как оскорбление, — тянет Арсений, видя, как Шаст уже хочет отдёрнуть руку.              — Бля, нет, стой, — смотрит испуганно на Антона Эд. — Я не оскорблял, я сам задрочу по двенадцать часов в сутки. Всю ночь в «Киберпанке» просидел.              — Сюжетку проходишь???              — Не-а, прошёл уже и не раз, я так, чисто развлекаюсь, эн-пи-си-шек обижаю.              — Осуждаю, — буркает Антон.              — А это метка Чужого из «Дизонорда»? Бля, знаешь, мне нравился персонаж, который оттуда твой тёзка.              — Антон Соколов???              — Ага. Изобретатель, алхимик, умный хер.              — Кажется, тебе такие нравятся, — хмыкает Шаст, кивая в сторону Арсения.              — Эй! — возмущается Арсений. — Мы вообще не об этом должны были говорить!              — Ваш имбирный чай и морковный пирог, — ставит перед Арсением заказ официантка.              — Спасибо большое… Дарья, — читая имя на бейджике, улыбается Арсений.              — Приятного аппетита, — улыбаются Арсу в ответ широко-широко.              — Так. Мы будем с вами говорить по делу, а не по этим вашим компьютерным играм, — указывая то на Эда, то на Антона вилкой, серьёзно говорит Арсений.              — «Этим вашим компьюхтерным ихрам», — шёпотом передразнивает Эд, не сдерживая улыбки.              — Дед, да? — усмехается Шаст.              — Я обоим проткну вилкой колени…              — Ты сказал, что не навредишь мне!              — По моей теории в параллельных вселенных есть некие ключевые события, которые повторяются даже в разных вселенных, — тянет Арсений, разглядывая с наигранным интересом вилку в своих руках. — Дарья покроет моё преступление, я ей понравился.              — Давайте говорить по делу, — нервно улыбается Эд.              — Так бы сразу.