Вкусные эмоции

"Поможешь, кексик?"

"Прекрати меня так называть, меня зовут Кейтлин"

"Но ты сладенькая. Как кексик"

"Помолчи"

Вай и Кейтлин "Аркейн"

***

      — Я более, чем просто не уверен, что это хорошая идея, — вздыхает тяжело Антон, выруливая машину из Арсового двора.              — Не надо верить, надо ехать, — усмехается Арсений, нервно то сжимая, то разжимая ручки костылей. — Пока я уверен, надо ебашить напролом. Потом уверенности может не быть, и я снова начну откладывать в дальний ящик то, что можно было сделать давным-давно, — вздыхает тяжело, прижимаясь виском к стеклу окна дверцы.              — Что ты собираешься ей сказать?              — Честно? Понятия не имею, — прыскает со смеху Арсений, а Антон косится на него как-то сочувствующе. — Эй, не надо на меня, как на побитую собаку, смотреть. Я в норме.              — Ты в гипсе. Едешь к своей токсичной матери. Потому что почувствовал уверенность в себе. И при этом не знаешь, что собираешься ей сказать. Ты в норме, Арс?              — Прекрати, — буркает недовольно Арсений. — Антон-психоаналитик понадобится мне чуть позже, сейчас мне нужен Антон-мотиватор. Скажи что-нибудь подбадривающее, — шепчет с грустной улыбкой Арсений, переводя взгляд к мелькающим за окном питерским улочкам.              — Я готов помочь тебе скрыть убийство.              — Лучшее признание в любви в моей жизни, — искренне широко улыбается Арс. — Спасибо.              Арсений разглядывает с минуту сосредоточенный Антонов профиль. Дело не в том, что он сейчас за рулём, во время вождения Арс уже его видел, и обычно выглядит расслабленным. Сейчас сосредоточенность явно обуславливается мрачными мыслями, видимо, Антон пытается просчитать все возможные развития событий.              И не то чтобы Арсению не нравилась предусмотрительность, но, как ему кажется, Антон скорее накошмарит себя во время дороги, чем успокоит. Поэтому и пытается отвлечь от херовых мыслей так, как умеет.              — Арс! — удивлённо восклицает Антон, чуть дёргаясь.              — А? — расплываясь в улыбке, откликается Арсений, проводя положенной на бедро ладонью чуть ниже. Оглаживает пальцами острую коленку, ведёт пальцами по бедру вверх, замирает двумя пальцами в опасной близости от паха. — Ты что-то хотел сказать?              — Не отвлекай от дороги, пожалуйста, — выдавливает из себя Антон, краснея до ворота майки.              — Ты сам себя от неё отвлекаешь, думая о ерунде.              — Я пытаюсь продумать, из-за чего всё может пойти по пизде, а не!..              — Это и есть ерунда, — шепчет с усмешкой Арсений, проводя пальцами от бедренной косточки вверх по боку. — Ты отреагировал с… Почти с отвращением, когда я назвал тебя сладким в кофейне, но как ещё тебя можно назвать? — хлопает кокетливо ресницами Арс. — Когда краснеешь, у тебя щёки, как красные яблоки из мультфильмов, такие… С вкусным бликом. Так и хочется укусить.              — Единственный мультик с красным яблоком, который я помню, — с расстановкой говорит Антон, убирая от себя Арсову руку, — это «Белоснежка». И там это яблоко кусать не стоило, отравлено, помнишь, Арс?              — Ты флиртуешь со мной или угрожаешь? Прости, я что-то не понял, — смеётся звонко Арсений. — Да… Красные яблоки из мультиков, — вздыхает мечтательно, смотря на алые щёки. — Наверняка ведь сладкие.              — Если ты укусишь меня за щёку, пока я за рулём, это может кончиться аварией. У меня низкий болевой порог и…              Антон давится воздухом, дёргается, смотря на Арсения, только что лизнувшего ему щёку, как на чокнутого. Хотя почему же «как»? Арсений чокнутый, самый настоящий.              — Дорога, — взвизгивает Арс, поворачивая голову Антона к рулю. — Глаза свои раскрыл и смотрит! Чуть не вмазались…              — Чья это вина?!              — Я предупредил, не стоило так удивляться, — хмыкает Арсений, пожимая плечами.              — Ну и?..              — Что «ну и»?              — Сладкий?..              Арсений переводит к Шасту поражённый взгляд, таращится на него молча с минуту, не в силах выдавить из себя ни звука, только и чувствует, как прилипает жар к щекам.              — Не распробовал, — выдавливает из себя Арсений, оттягивая ворот майки, давящий подозрительно удушающе на шею. — Когда вернёмся домой, сниму повторную пробу.              — Договорились, — отвечает неожиданно Антон с лёгким смешком. Вгоняет Арсения в краску.       

***

             Арсений стучится в квартиру ручкой костыля, пока Антон придерживает за локоть. Арс, в целом, и без этого стоит твёрдо на одной ноге и втором костыле, но эта поддержка, как минимум, очень приятна, как максимум, не даёт сбежать.              Дома точно кто-то есть. Потому что глазок освещается оранжевым светом прихожей по ту сторону, и Арсений уверен, что слышал чьи-то шаги. Только не мамины, их он очень хорошо знает, этот звук ему в кошмарах снится.              Оперевшись покрепче на Антона, вытаскивает из кармана штанов ключи. Замки тут с его переезда не меняли, в этой квартире он жил до переезда в свою собственную квартиру, конечно, у него есть ключи. И странно, что Антона это так удивляет.              Арсений отпирает замок, прячет ключи в карман и открывает дверь, делая тут же шаг на костылях в знакомую до боли прихожую.              — Арсений! — восклицает радостно мальчишечий голос, а маленькое лицо озаряется солнечной улыбкой. — Я бегал за стулом, чтобы дотянуться до глазка, но не успел и… Что у тебя с ногой???              — Привет, Тихон, — расплывается в улыбке Арс, встрёпывая русые волосы ладонью. — Перелом, ничего страшного, только дай до дивана дойти.              — Кто это? — тихо спрашивает Антон, озадаченно сведя брови, следя за мальчиком, который убегает из прихожей, чтобы не занимать место и дать спокойно гостям разуться.              — Младший брат, — улыбается тепло Арсений, пытаясь стянуть кроссовок. — Помоги, пожалуйста…              Антон тут же суетливо сгибается пополам, снимает аккуратно кроссовку со здоровой ноги, сам разувается, не глядя, на ощупь. Придерживая Арсения за пояс, помогает пройти в зал, гостиную, где Арсению спешит освободить кресло Тихон.              — Ты не говорил, что у тебя есть брат…              — Ты не спрашивал, — легко пожимает плечами Арсений. — Тихон, я, Милана и Алиса.              — Чего???              — И все мы, — кривится немного Арс, садясь в кресло, — от разных отцов.              — Но это ничего не значит! — восклицает сбоку Тихон.              — Да, солнце, абсолютно ничего, — улыбается солнечно Арсений, снова встрёпывая волосы у Тихона на голове, отчего тот морщится забавно и, будто в отместку, тут же начинает наводить двумя ладонями беспорядок на голове у Арса. — Стоп игра! — взвизгивает сквозь смех Арсений. — Шаст, садись на диван, не стой посреди комнаты, — посмеивается Арс, видя замершего в исступлении посреди зала Антона. — Тиш, чаю с кофе заваришь нам?              — А это?..              — Антон, — представляется Шаст, смущённо заливаясь краской, видимо, сочтя факт того, что сам не представился, а на диван в чужом доме уже уселся, неприличным. — Я друг Арса.              — Парень, — поправляет придирчиво Арсений, стреляя в Антона глазами.              — Иу, — морщит нос Тихон.              — Я те дам «иу», пшёл на кухню за чаем! — вскрикивает Арсений, а Тихон тут же уносится на кухню со звонким смехом. — Это он не на гейство, если что. Кто-то ещё в том возрасте, когда на поцелуи реагируют имитацией рвотных позывов.              — Вот как, — усмехается тихо Антон, потирая нервно кольца на пальцах.              — Расслабься, Шаст. В этом доме тебя никто не посмеет обидеть, пусть только попробует, — усмехается косо Арсений. — Я самый старший. Тихон самый младший. Он один остался при… При матери. Не думал, что увижу его дома, просто он обычно тусит всё свободное время у какого-то своего друга, а дома только ночует…              — Разве ваша мать такое разрешает?              — Мне не разрешалось даже в гости к однокласснику сходить, — хмыкает тихо Арсений. — Но, как потом оказалось, если не спрашивать разрешение, а просто идти — никто даже не заметит твоего исчезновения. Она не сильно фокусируется на внешнем мире, — глаза сами закатываются. — В голове столько дерьма, что сложно за ним увидеть, куда твой ребёнок делся.              — Это ты о маме? — высовывается одной головой из-за дверного проёма Тихон.              — Не подслушивай, — улыбается Арсений, а ладонью по подлокотнику кресла стучит, подзывая к себе.              Тихон тут же забегает в комнату и усаживается на подлокотнике рядом с Арсением, упирается виском в спинку кресла, неотрывно глядя на Арса, хочет участвовать в сплетнях взрослых, ну конечно.              — Как ты в этот раз сломал ногу? — не сдерживая любопытства, спрашивает-таки Тихон.              — Упал с кресла на колёсиках, неудачно приземлился.              — Везунчик, — прыскает со смеху Тихон, уклоняясь от щелбана. — Когда я вырасту, я буду та-а-ак много зарабатывать, что буду жить в замке! И там будет целое крыло для тебя. И в этом крыле всё будет обито мягкими подушками и одеялами, чтобы ты не бился.              — Да-а-а? — тянет с улыбкой Арсений. — Что-то мне это пока слишком палату с мягкими стенами напоминает.              — Палату с мягкими стенами? — хлопает непонимающе глазами Тихон.              — Это такая комната в психиатрических больницах. Чтобы определённые психи себе не навредили, — объясняет Арс.              — А-а-а, ну, — задумчиво тянет Тихон, а потом кивает, — значит, это оно и есть.              — Вот же засранец, — пыхтит Арсений, стягивая мелкого с подлокотника к себе на ноги, принимаясь щекотать пальцами рёбра. — На что ты намекаешь? На то, что я псих, да-а-а?              — Будто это не правда! — визжит от щекотки, смеясь, Тихон.              Арсений останавливает свою пытку только в тот момент, когда слышит из кухни свист закипевшего чайника. Отпускает брата, чтобы тот сделал им с Антоном чай и кофе.              — У меня прямо-таки какая-то неделя посещений, — разглагольствует Тихон, ставя на маленький столик рядом с Антоном и Арсением кружки. — Позавчера Милана с Алисой приезжали.              — Да, я знаю, они писали мне, — улыбается немного грустно Арсений, грея пальцы о чашку. — Едва ли вытерпели час общения с… Не понимаю, я их не понимаю.              — В чём? — склоняет голову набок Тихон, чуть хмурясь.              — Зачем они с ней возятся? Неужели не помнят всё, что… Неужели не понимают, что она за человек?              — В последний разговор с Миланой по телефону она под конец разговора расплакалась со словами, что ей не за чем будет жить, когда я вырасту и уеду из дома.              — Вот как, — скрипит зубами Арсений, сжимая пальцами кружку. — Ты не должен это слушать. Всё это бред. Она ничего не сделает с собой, когда останется одна. Тебя ещё тогда не было, а Мила с Алисой были совсем маленькими, но я помню, как она жаловалась на то, что из-за нас всех её жизнь проходит мимо. И знаешь, Тиш, когда ты уедешь и начнёшь зарабатывать на свой замок, всё станет понятно. Станет понятно, что она всегда прикрывалась нами, оправдывалась перед собой. Её жизнь проходила, проходит и будет проходить мимо неё не из-за нас, а из-за неё.              — А если нет? На прошлой неделе она… У нас была такая хорошая неделя! Она водила меня в зоопарк и на аттракционы, играла со мной в настолки, а ещё мы смотрели то, что выбирал я. Может, к моменту именно моего воспитания она…              — Нет, — обрывает Арсений, тупя взгляд в пол. — Не привязывайся к этому… Образу. Она побудет такой с неделю, может, с месяц, а потом станет привычной собой. Не позволяй себе поверить в то, что это навсегда, это сделает очень больно.              Арсений знает, что выглядит сейчас в глазах Тихона самым страшным монстром, потому что разрушает мечты, надежды. Но при этом Арс надеется, что за свою жизнь успел стать для своих младших более влиятельной фигурой, чем мать. Надеется, что его слова и опыт важнее, чем то, чем заманивает, обманывает настоящий монстр.              — Ты не хочешь в это верить, я знаю, — тихо говорит Арсений. — И я знаю, чего стоят моменты, когда с ней вы смеётесь до слёз, играетесь, будто настоящая семья, но… Это лишь редкие проблески чего-то по-настоящему материнского. Проблески, которые можно увидеть так же редко, как северное сияние, живя на экваторе. И стоит это того, чтобы терпеть вечную зиму?.. Я не говорю тебе не радоваться с ней, пока вот такие моменты, Тиш. Я лишь прошу не забываться, помнить о том, что это временное, не надеяться на то, что это надолго, на то, что она изменилась. Понимаешь?              — Ты не можешь знать этого наверняка, ты с ней больше не живёшь, а я живу!              Арсений смотрит на Тихона удивлённо, одна фраза — и такое сильное дежавю. Чуть ли не слово в слово Арсений в этом же возрасте возражал отцу, пытающемуся вразумить Арсения, поддавшегося эффекту пары счастливых дней, приведших к вере, что мать изменилась. Арс сказал буквально то же: откуда отцу знать, что она не изменилась, с чего бы это ему виднее, если, в отличие от Арсения, он с мамой больше не живёт.              Из груди вырывается тяжёлый вздох, глаза прикрываются. Бесполезно. Люди учатся только по своему опыту. Как ни пересказывай опыт собственный, как ни предупреждай, всё равно до ребёнка, тянущегося к огню, дойдёт только после того, как он сам обожжёт руку.              — Если что-то случится, ты всегда можешь убежать ко мне, помнишь? — улыбается устало Арсений, сжимая пальцами худое мальчишечье плечо. — Ну или… К Роме.              — Папа умер.              — Что? — взволнованно спрашивает Арсений, молясь, что ему послышалось. Тихон только плечами пожимает, утыкаясь взглядом в пол. Не хочет повторять и говорить об этом, не хочет лишних вопросов. — Боже, Тиш, я не знал, мне так жаль…              — Я… Я не уверен, что… Я не знаю, что чувствую, не совсем понимаю и… Вроде, мне грустно, а это значит, что я всё понимаю, да? Но почему-то я будто бы забываю об этом иногда и просто иду к нему и не понимаю, почему мне никто не открывает дверь и…              Арсений только вздыхает прерывисто, прижимая голову Тихона к своим ключицам, усадив брата к себе на ноги, гладит успокаивающе по спине. Арсу повезло не потерять кого-то из родственников в столь раннем возрасте, поэтому он понятия не имеет, каково это: смерть для ребёнка.              Только слышал о том, что дети, не жившие в условиях какой-то катастрофы или войны, не понимают, что из себя представляет смерть. Только слышал о том, что дети и не должны понимать, знать смерть. Изучал тему для своей собственной истории, в которой мальчику приходится потерять брата-близнеца в раннем возрасте, но изучать и знать по своему опыту — совершенно разные вещи.              — Ты хочешь об этом поговорить? — тихо спрашивает Арсений, поглаживая по спине.              Тихон не дрожит, не плачет, он просто чуть сжался, но не показывает эмоций, даже если они разрывают его на самом деле изнутри. Арсений надеется, что он не сдерживается из-за воспитания матери. Потому что Арс знает, что это за воспитание, помнит, что никому в этом доме нельзя было плакать, нельзя было «пищать», «голосить», кричать или просто тараторить о том, что не нравится или обижает. Их всех заставляли молчать. Нет, их заставляли заткнуться, обрывали всю бурю эмоций в словах резким «Чш!».              Арсений уверен на тысячу процентов, хоть и не скажет об этом никогда прямо, но уверен, что знает: его неспособность выдавить из себя ни звука, когда накрывает, обусловлена именно этим «Чш!» в моменты, когда ты хотел высказать, выкричать всё, что не так.              Он хочет верить в то, что у его младших нет этой проблемы, потому что у них был он, был старший брат Арсений, который ради них шёл против самого страшного монстра в детстве. Не позволял срываться на своих младших, не позволял их затыкать, говорил с ними, был рядом.      Арсений в детстве был один большую часть времени, Серёже начал открываться позже, постфактум, спустя долгое время. А в моменте был один на один со своими страхом, болью и злостью. А его младшие — нет. Были с ним. Они не были так одиноки, не были так беззащитны, не чувствовали себя такими слабыми.              — Я не знаю, о чём тут говорить, — тихо говорит Тихон. — У меня нет никаких мыслей. Я просто привыкну, да?              — К смерти?              — Именно к его смерти.              — Привыкнешь, — тихо говорит Арсений. — На похоронах бабушки, а потом дедушки меня разрывало изнутри. Ты их не помнишь, не знал, но… Тебе бы они очень понравились, — мягко улыбается Арс. — В любом случае, сейчас уже намного легче. Обиды проходят, в памяти особенно ярко остаётся только хорошее.              — А было что-то плохое?              — Ну, наш дед был тем ещё жмотом, — усмехается тихо Арсений, качая головой. — Думаю, оно понятно, он вырос в запущенной бедности… Поэтому мне могло нехило так прилететь, если я влазил в холодильник. Не стоило просить добавки после ужина, а ещё он не разрешал есть клубнику, растущую перед домом. А ещё называл бабушку «дураком», вот почему-то именно «дураком», а не «дурой», когда она покупала мне мороженое. Считал, что на такое не надо тратить деньги, вечно экономил, чах над этим. И я дико обижался, злился на это всё, но сейчас, — Арс пожимает плечами, — не знаю, мне почти всё равно. Может, потому что понимаю, и это заставляет относиться к этой жадности с каким-то снисхождением. А может, со временем обида гаснет.              — Но на маму ты всё ещё злишься.              — Злюсь, — сжимает зубы Арсений. — Дело ещё во времени. С дедушкой я проводил примерно две недели каждого лета на протяжении двенадцати лет, потом чуть реже, а с матерью… Всё свободное время.              — Сейчас ты её почти не видишь, обида не ушла?              — Нет, — вздыхает тяжело Арсений. — Я подумал, что обида может перестать меня грызть, если я выскажу ей всё в лицо, поэтому и приехал.              — То есть, ты приехал с ней ругаться, — кривится Тихон. — И при этом ругаться с ней ты ненавидел всегда. А тут для этого приехал сам.              — Думаешь, становлюсь на неё похожим? — усмехается горько Арсений.              — Надеюсь, нет, — нерешительно отвечает Тихон, ковыряя заусенец. Арсений ловит беспокойные пальцы, коротко качает головой. — Ты называл её падальщиком, но, кажется, именно ты в этот раз прилетел добивать израненную добычу…              — Она в плохом состоянии? — вопросительно дёргает бровью Арсений, подтягивая к себе косметичку с маникюрными принадлежностями с тумбочки возле кресла, ищет в ней щипцы для заусенцев.              — Ну, она часто плачет по вечерам, — протягивая руку Арсу, бормочет Тихон.              — Не бойся, я осторожно, — улыбается успокаивающе Арсений, поднося щипцы к кровоточащему пальцу. — Говорил же не раздирать, только хуже делаешь, занесёшь какую-нибудь инфекцию, придётся палец отрубать.              — Не придётся, — буркает Тихон.              — Она плачет, только когда говорит с кем-то по телефону или бывает, что тихо, заперевшись в комнате? — обстрегая заусенцы, спрашивает спокойно Арс.              — Э, нет, кажется, только во время разговоров. С Милой особенно.              — Я говорил Милане, она отыскала в ней слабую жертву, вот и плакается ей. Едва Мила отрежет её от себя, поставит на место резким словом, она тут же перестанет высасывать из неё энергию. Она… Просто энергетический вампир… Боже, откуда столько грязи под ногтями, ты раскапывал пирамиды во дворе? А ну давай сюда ножницы, буду стричь эту красоту.              — Да не надо, и вообще! При твоём парне? Ты серьёзно???              — Антон, покажи ногти.              — Э, нет, я не хочу, — прячет ладони в подмышки Антон.              — Видимо, тебе тоже надо красоту навести, — щёлкая щипцами для заусенцев, улыбается нарочито по-злодейски Арсений.              — У-у-у, теряешь хватку, братец, даже за парнем уследить не можешь, — отпрыгивая от Арсения, хихикает Тихон.              — Эй! Ему двадцать четыре года, он сам может за собой следить! Ой, иди ты, будешь сам себе ногти стричь, — буркает Арсений, пряча щипцы обратно в косметичку и откидывая её обратно на тумбочку. — Где она вообще? — фыркает, переводя взгляд к настенным часам. — Уже давно должна была вернуться с работы.              — Э-э-э, она не ходит на работу со среды, — нервно потирает шею Тихон.              — В смысле? — резко хмурится Арсений.              — Она взяла себе выходные за свой счёт, чтобы пережить горе…              Горе? Горе, блять??? Арсений прекрасно помнит, как мать относилась к Роме. Изначально они были просто собутыльниками в одной компании, потом что-то закрутилось, и в этом «что-то» появился Тихон. И за это Арсений благодарен, потому что это чудо большеглазое он любит всей душой. Но в то, что у матери были серьёзные чувства к Роме, отцу Тихона, нет, в это Арсений, даже будучи вусмерть пьяным, не поверит.              Наверняка взяла отгулы на работе, чтобы привлечь внимание коллег. Чтобы все сыпали на неё сожаления, сочувствия и пытались как-то поддержать. Они с Ромой последние два года даже не общались, потеря такого человека… Она даже смерть дедушки не переживала так тяжело, явно уже надо привлечь внимание лишь бы кого, без разбора.              — Если она переживает утрату, — стараясь выровнять дыхание, сбивающееся от злости, начинает Арс. — Если взяла отгулы, почему ты дома один?              — Она… Пошла к друзьям, выпить за папу.              — Выпить за папу, — повторяет глухо с раздражённой улыбкой Арсений.              — Арс, — пытается обеспокоенно окликнуть Антон.              — Они сейчас у Курликовых на квартире? — поднимаясь медленно на костылях, спрашивает Арсений.              — Ну да, — тихо отвечает Тихон.              — Тиш, а неделя, когда она с тобой сюсюкалась… Эти дни были сразу после смерти Ромы?              — Да, через день, как она узнала, что папа умер, — кивает медленно Тихон.              Арсений жмурится, хмурясь. Больше не пытается успокоить дыхание, ускоряющееся от злости с каждой секундой.              — Грёбаная сука, — цедит сквозь зубы Арс, порываясь в прихожую. — Тихон, будь дома, я скоро вернусь. Собери вещи, я заберу тебя к себе.              — Что? Но я не!..              — Только на летнюю недельку, Тиш, если захочешь, потом вернёшься к ней. А я пойду поговорю…              Арсений выходит с Антоном из квартиры. Шаст благодарит Тихона за чай, просит прикрыть за ними дверь, едва успевая за вылетевшим на костылях к лифту Арсением. Дотрагивается осторожно до плеча, когда они едут на третий этаж.              — Это всё огромный спектакль! — взмахивает ладонью Арсений, чуть не теряя равновесие из-за смены центра тяжести, но Антон успевает словить за пояс. — Очередной её блядский спектакль! Эта горечь от утраты, это внезапное сближение с Тишей, всё только для того, чтобы получить ёбаное наследство после Роминой смерти! Их брак был незарегистрированным, поэтому так много проблем и теперь наверняка тянется судебная волокита, а у Ромы была сестра, я точно помню, она приезжала к Тихону на крестины, стала его крёстной. Эта сука хочет забрать Тишкино наследство.              — Если она была крёстной, может, она разделит с Тихоном и…              — Да я не о Роминой сестре! Я о нашей матери! — вспыхивает Арсений, выходя на третьем этаже.              — Здесь?..              — Здесь, — ковыляя к нужной двери, пыхтит Арсений. Он хочет постучать в дверь костылём, но Антон ловит за руку. — Что?              — Что ты собираешься делать? Арс, честно, ты сейчас выглядишь, как человек, готовый убить любого, кто попадётся.              — Слушай, я всё прекрасно осознаю. К тому же, если я сяду, у моих мелких никого адекватного не останется. Я не собираюсь никого убивать, поможешь в этом?              — В том, чтобы никого не убить?..              — Ага, — усмехается раздражённо Арсений, стреляя глазами. Антон медленно размыкает пальцы, отпускает из своей хватки и с тяжким вздохом кивает.              — И бить тоже никого до потери сознания не надо, Арс.              — Насилие — это не по моей части, — стуча в дверь костылём, пожимает плечами Арсений.              С той стороны двери затихает шум, но тут же возвращается гул голосов, сквозь который прорезается звук чьих-то шаркающих шагов. Открывается дверь и появляется улыбающееся пьяное лицо какого-то мужчины.              — Арсений? — улыбка сменяется удивлением.              Арсений бьёт костылём под дых, отталкивает свободной рукой мужчину с прохода и ковыляет внутрь дома.              — Простите, — шипит сзади Антон. — Насилие не по его части, он случайно наверняка…              — Шаст, идём!              — Простите, — снова говорит Антон, прошмыгивая в дом вслед за Арсом.              На тесной кухне, едва ли что-то разглядишь за дымом, закурили так, что видимость почти нулевая. И тем не менее то, что тут оборвали веселье, а не глубокий траур — Арс видит вполне чётко.              — Арсений…              — Вон! — гаркает Арс, приказывая трём пьяницам свалить из квартиры.              — Это мой дом, — вставая напротив Арсения, агрессивно-пьяно пытается отстаивать свою территорию один из мужчин.              — Я. Сказал. Вон, — шипит Арс в его лицо.              — Ему просто нужно поговорить с мамой наедине, пожалуйста, — дотошно вежливо просит Антон за спиной. — Выйдите, пожалуйста, на минут пятнадцать, мы уйдём и…              — А это, блять, что ещё за тюбик? Арсений, иди нахуй отсюда!              — Мальчики, идите погуляйте, — вздыхает, прикрывая лицо, мать Арсения.              — И простите, что оборвал вам такие весёлые похороны, — скрежет зубами Арс, заглядывая в глаза одного из мимо проходящих пьяниц.              — Смотрю, папка воспитанием не занимался, я ща возьмусь, — тут же агрессирует в ответ мужчина, хватая Арсения за ворот майки.              Арс видит, как Антон рвётся заступиться, но первее нажимает ножкой костыля на стопу мужчины, отчего он весь складывается.              — Да, Димочка, я прекрасно помню, что у тебя на этой ножке сам заживал перелом, косточка неправильно срослась и до сих пор болит, да? — нарочито сладостным тоном, чуть согнувшись к мужчине, улюлюкает Арсений. — Я вас всех тут поголовно знаю. И куда бить, чтобы все пополам сложились или сдохли — тоже. Тебе хватает того, чтобы наступили на левую стопу из-за херово сросшейся кости. Тебе хватит одного удара в печень, а у тебя болевой порог, как у мыши, на тебя едва пальцем надавишь, как ты пятилетней девочкой пищать начинаешь. Съебались все. Я в гипсе, но у меня голова чистая в отличие от вас.              — Я и правда нужен был тебе в качестве защитника? — нервно усмехается Антон, провожая взглядом недовольно поплётшую вон из квартиры кучку алкашей.              — Я говорил, что мне нужна твоя эмоциональная поддержка, — хмыкает Арс, пожимая плечами. — А что ты там нафантазировал себе, не знаю. Я не хрупкая принцесса. Это разочаровывает?              — Нет… Кажется, меня это заводит, — почти беззвучным шёпотом признаётся Антон, краснея до шеи.              Арсений озирается на него удивлённо, глазами и губами хлопает, не зная, что тут ответить. Но в реальность возвращается быстро, потому что мать даёт знать о своём присутствии в комнате.              — Вряд ли ты выгнал всех, чтобы тет-а-тет выразить мне соболезнования.              — Соболезнования? — переспрашивает Арсений, переключаясь тут же в режим абсолютного бешенства. — А с чего бы это я должен тебе соболезновать?              — Рома умер, если ты не знаешь, а ты бы точно знал, если бы общался с семьёй.              — Я. Общаюсь. С семьёй, — цедит сквозь зубы Арсений, доковыливая до стола, за которым сидит и курит мать. — Просто ты мне не семья, вот и вся загадка. И я сочувствую Тихону, потому что ему не было на Рому похуй. А тебе было. Тебе вообще похуй абсолютно на всех, кроме себя самой и…              — Фильтруй свою речь, Арсений. Думаешь мат это показатель взрослости?              — На хую я вертел твоё понимание взрослости. Нет в тебе ничего ни от взрослости, ни от зрелости! Ты ведёшь себя как тупой подросток! Ответственность нулевая! Ты оставляешь Тихона дома одного, чтобы выпить с этими… Отбросами!              — Он уже не маленький мальчик.              — ЕМУ ВОСЕМЬ!              — Ты, будучи вдвое младше, в четыре года оставался дома один и на большее время.              — И это не нормально! Не нормально, понимаешь? Это НЕ норма, чтобы на это равняться!              — Прекрати орать, — шипит она, растирая виски.              — Что такое? Тебе плохо? Голова болит? А может, сука, пить меньше надо, нет? Не подумала? Я забираю Тихона к себе на неопределённый срок.              — С чего бы это? — вскакивает из-за стола, опрокидывая свою рюмку.              — С того, что ты промываешь ему мозги, хочешь получить наследство после Роминой смерти, так? Только хер, кто тебе это наследство даст, ты не была за Ромой замужем. Я, конечно, не юрист, но вот этот момент прекрасно знаю. И сколько бы ты сейчас не играла Тишиными чувствами, изображая прекрасную маму, сколько бы не отыгрывала горе по умершему возлюбленному, никто тебе и копейки не даст, понятно? Если вдруг у тебя появится хоть малейший шанс на какие-то деньги, я тебя его лишу. Если наследство получит сестра Ромы, то есть шанс того, что хоть часть этих денег пойдёт на Тихона, а ты всё пропьёшь. Повторюсь. Надо будет, я сам лишу тебя всех шансов на то, чтобы нажиться на Тишином горе. Вот он скорбит, ему плохо, а ты просто…              — Скорбит? Да он на аттракционах ни разу не вспомнил о том, что папочка умер!              — Заткнись, — шикает Арсений, порываясь подойти к столу, но руки Антона удерживают на месте. Что ж, это к лучшему. — Ты, тупая идиотка, вообще не понимаешь? Он ребёнок! Он ещё не понял толком, что вообще произошло! Дело не в том, что ему всё равно, а в том, что он ещё не осознаёт, что произошло! Ты испортила жизнь мне, но я не позволю похерить жизнь ему. За него я тебя убью, клянусь, лучше не проверяй.              — Как ты со мной разго…              — Чш! — шикает Арсений и тут же закрывает себе рот ладонью. Бегает растерянным взглядом по закуренной кухне. — Мне пора, я забираю Тихона. Буду ориентироваться по его чувствам, если захочет к тебе, привезу, не захочет — не привезу. Мне можешь ничего не писать, не отвечу. Боже… Почему после всего, что было, я не могу почувствовать к тебе ненависть? Дурацкая психика, — зло выплёвывает Арсений, ковыляя прочь с кухни.              И к чему была эта встреча? Он не смог сказать всего, что хотел. Не смог выговорить и части своих собственных чувств, переключился по щелчку на брата… Хотя, может, Арсений отстаивает себя на самом деле? Может, как однажды сказал Серёжа, проецирует на Тихона образ маленького себя? И защищает на самом деле не Тихона, а своего внутреннего обиженного ребёнка? Арсений не знает, рвёт зубами за себя-ребёнка, за Тихона, за Милу с Алисой, просто рвёт зубами за всех своих, едва стоит оголить клыки этому ёбаному вампиру.              Впрочем, кого именно Арсений пытается осознанно или подсознательно спасти — не важно. Главное, что в итоге спасает всех, кого, считает, должен спасать.              В компании Антона Арсений возвращается в свою квартиру, только вот Тихон не собирает вещи, смотрит на Арса виновато.              — Что такое? — бережно беря за плечо и заглядывая в глаза, спрашивает Арсений.              — Я никуда не поеду. Прости…              — Тиш, — вздыхает тяжело Арсений. — Не бойся, она тебе ничего не сделает, я её предупредил.              — Я не боюсь, я просто… Если всё так, как ты говоришь, если эти проблески такие редкие, почему бы не получать это тепло тогда, когда оно есть?              — Потому что если отказываешься от чего-то сам, болит меньше, чем, когда у тебя это забирают, — на тихом выдохе шепчет Арсений.              — Я верю тебе, но я хочу… Хочу этот кусочек солнца. Пожалуйста.              Арсений смотрит на вопрошающее лицо Тихона, пытается найти в себе нужные слова, чтобы вразумить, но они кажутся слишком жестокими для этого маленького солнышка.              Отвлекает от мыслей звук возвращения кого-то в дом. Арсений оглядывается через плечо, смотрит раздражённо на вернувшуюся в квартиру мать, которая стоит молча, смотря то на него, то на Тихона.              Его она не запугивает, но Арсений знает, как этот человек может держать в своей власти и без открытой агрессии. Слишком хорошо знает все оттенки манипулирования. Особенно, если ты ребёнок.              — Если передумаешь, если захочешь, только позвони мне, хорошо? — просит шёпотом Арсений. — И я сразу приеду.              Лицо Тихона озаряется благодарной улыбкой, от которой болезненно сжимается сердце, но Арс давит из себя подбадривающую улыбку, ловя за шею и принимаясь кулачком встрёпывать кудрявые русые волосы.              С Тихоном прощается ударом кулачок в кулачок, с улыбкой. А вот на выходе из квартиры приходится прощаться с матерью и как снова не перейти на ор… Это сложно. Но Арсений сдерживается, потому что знает, Тиша близко, всё услышит, а ругань членов семьи, особенно тех, кто являются для тебя авторитетом, — херовая трещина на детской психике.              — Теперь ты знаешь, каково это, когда выбирают не тебя, — перед дверями говорит Арсению мать.              Арсений ведь может и не орать, да? Он может просто выплюнуть гневным шёпотом всё, что думает об этом манипулятивной!..              — Вам бы к мозгоправу, дамочка, — хмыкает с какой-то жалостью Антон, осторожно выталкивая Арсения за плечи из квартиры. — Поговорить, колёсики попить, у вас с головой не порядок. Всего доброго, — прощается Шаст, закрывая за ними дверь, чтобы мать Арсения, видимо, не утруждалась придумывать для него ответ и провожать.              — И её оправдаешь, как своих персонажей?              — Наверняка у неё было тяжёлое детство, — хмыкает Антон, пожимая плечами, пока Арсений вызывает лифт. — Что ты рассказал сегодня про своего деда? Папочка явно не нежничал, вот она теперь и срывается на всех мужиков, ну, в том плане, что пытается привлечь к себе их внимание, компенсирует недостаток тёплого внимания отца. А другие женщины — соперницы, какой была твоя бабушка, её мать.              — Даже знать не хочу, как ты, блять, это делаешь, — выдыхает раздражённо сквозь зубы Арсений, заходя в лифт. — Прекрати всех оправдывать. Тошно от этого.              — Это причина, Арс. А то, что она к своему возрасту, нарожав столько детей, всё ещё остаётся ребёнком, гонящимся за вниманием проекционного папочки, — это хуйня. Надо было уже давно с этой хуйнёй разобраться, но даже не попыталась. Это уже не оправдаешь, — пожимает плечами Антон. — Тебе разве стало легче от этой поездки?              — Вообще нет, — качая головой, признаётся Арсений. — Но я рад повидаться с Тишкой, а…              — И всё же. Меня реально задевает факт того, что ты не рассказал о брате и сёстрах, — буркает Антон. — Я сложил картинку, что ты единственный ребёнок в семье.              — Не обижайся, — улыбается Арсений. — Алиса и Милана — ровесницы, двойняшки, единственные, у кого из нас один отец. Они на десять лет младше меня, но долгое время жили с отцом, а потом переехали к нам, ну и… Остались? Я знал их с пятилетнего возраста, ну, их пятилетнего возраста, мне уже было пятнадцать. А Тиша родился, когда я уже учился в вузе. На предпоследнем курсе. Он стал… Мне кажется, я в то время любил так сильно только вот его и Серёжу. А к остальным чувствовал… Не знаю, никого так не любил. Я готов убить за сестёр, за Пашу, но ради Тиши и Серёжи я готов умереть сам, это… Другое.              — Как мне кажется, ради любви не надо ни убивать, ни умирать, — улыбается мягко Антон. — Хочешь выпустить пар? Не хочу, чтобы ты подавил все эмоции после этой встречи…              — А какие у тебя есть предложения? — хмыкает горько Арсений, выходя осторожно из лифта на костылях.              — Есть одно место… Оно довольно шумное, но я думаю, весьма неплохое для выплеска херовых эмоций.              — И что это за место?..              — Сюрприз.              — Заинтриговал, чёрт зеленоглазый, — усмехается весело Арсений. — Повязку на глаза будешь завязывать?              — Не, просто повезу, ты всё равно по пути не поймёшь.              — Я знаю о-о-очень много интересных мест в Питере, — заискивающе тянет Арсений, осторожно садясь с помощью Антона на переднее сидение машины.              Антон прикрывает за ним дверь, обходит машину и усаживается за руль. Не спешит заводить машину, только стучит пальцами по кожаной обивке как-то уж больно весело. И чего веселится?              — Уверен, что конкретно это место ты не знаешь. Я точно везу тебя не на сбор художников, не в сектантский центр, не в книжный и не в кафе.              — Говоришь так, будто я только в таких местах тусуюсь, — закатывает глаза Арсений, наблюдая со стороны за тем, как Шаст его пристёгивает.              — Да, — усмехается Антон, вздёргивая к нему лицо. — Ну, может, ещё какие-то ночные клубы. А так… Да, всё. Книжные, кафе, клубы и секты.              — Типа ты меня уже на сто процентов знаешь, да?              — Теперь точно да, — дёргает смешливо бровью Антон. — Смотришь такой на своего парня с костылями, думаешь, моё ты беспомощное солнышко, а он этими костылями «м-м-монстр килл!» может устроить.              Арсений чувствует, как загораются от смущения щёки. «Беспомощное солнышко»? Антон правда назвал его так? Ещё и таким урчащим, тёплым голосом, смотря этими щенячьими влюблёнными глазками?              — О нет, я совсем беспомощный, — откидывая в стороны костыли и закидывая голову назад, причитает Арсений. — Помогите-помогите.              — Вот ведь дурак, — фыркает со смеху Шаст, чмокая в уголок челюсти. — Везу тебя в место не для неженок, так что…              — Может, я неженка только в твоих руках, а? — усмехается Арс.              — Всё, едем, — краснея кончиками ушей, буркает Антон, спеша завести машину.       

***

             Да уж, такие места Арсений и вправду не знает. Такое ощущение, что он оказался внутри фильма «Бойцовский клуб». Он не уверен, что всё, что происходит тут, вообще законно, не уверен в том, что это… Нормально? И уж тем более не уверен в нормальности собственной, потому что ему нравится атмосфера этого места.              Какой-то задриплый (Арсений настаивает, что это слово есть) кабак-бар на подвальном этаже. Стены внутри отделаны кирпичной плиткой, какие-то плакаты бойцовских поединков самых разных представителей единоборств. По ушам не бьёт метал и рок, он вполне себе гармонично вписывается в атмосферу этого места.              В центре бара вместо привычных столов для бильярда — ограждённый ринг, вокруг которого стоят ряды диванчиков и кресел, а на ринге бьётся два здоровенных мужика.              — Это твоё место, чтобы выпустить пар? — ошеломлённо спрашивает Арсений, таращась на местный контингент и сражение на ринге.              — Ага. Я как-то приводил сюда Иру после разрыва с бывшим, ей стало легче, — усмехается Антон, коротко качнув головой. — Тут охуенно. Можно просто посидеть, можно посмотреть на пизделовку и удовлетворить внутреннюю манию насилия, но при этом… Они бьются по обоюдному желанию, здесь это вид спорта. Они кайфуют от процесса, от победы, ну и от выигрыша, конечно. Когда большие битвы, скажем так, чемпионов, здесь куча народу, можно реально заработать на ставках.              — Один икс-бет, большие выигрыши, — нервно усмехается Арс.              — Ну, вся эта бесячая реклама во время фильмов идёт на хуй, тут самое настоящее мясо. Но по собственному желанию. От того, что это, вроде как, спортивная форма насилия, мне спокойно. Может, самообман, но будем честны… Нам всем когда-то, хоть раз хотелось надрать кому-то морду, чтобы выпустить эмоции. А здесь… Это можно. И это не становится нездоровой практикой, потому что всё-таки… Больше спорт, — пожимает плечами Антон. — Свои правила, не забивают никого до инвалидности или смерти.              — Тох! — вскидывая руку, улыбается широко бармен.              — О, пошли, — поддерживая Арсения за пояс, улыбается Антон, кивая в приветствии бармену. — Это Меф.              — Сокращение не от «мефедрон», а от Мефистофель, — усмехается уголком губ мужчина, пожимая Арсению руку.              — Я хуй знает, правда его так назвали или это рабочий псевдоним, — шепчет Антон Арсу на ухо.              — Покалечил кого-то и пришёл отпаивать пивом в знак примирения? — указывая взглядом тёмных-тёмных глаз на костыли, усмехается Мефистофель.              — Нет, я сам покалечился, — улыбаясь, пожимает плечами Арсений. — Привёл меня смотреть на мордобой.              — Странные у тебя компании, Тох. То девку приведёшь, то калеку.              — Я бы на твоём месте с этим калекой, — кивает с ухмылкой на Арсения Шаст, — был бы поосторожнее со словами. А то он эти костыли в нунчаки превратит и тебя отпиздит. Я своими глазами это сегодня видел.              — Не превращал я костыли в…              — Так ты привёл нам нового чемпиона? — взрываясь (вот прямо-таки взрываясь) охриплым хохотом, облокачивается на стойку Меф.              — Не, зрителя, у него и так был тяжёлый день, — качает головой Антон. — Мы просто посидеть. Попиздеть. Посмотреть на бой.              — А ставочки, — постукивая пальцами по дереву стойки, мурлычет заискивающе Меф, а глазами указывает на висящую позади него доску, на которой грубым, резаным почерком накарябано «Лютый VS Широков».              — Лютый проиграет, — пожимает плечами Антон, оглядываясь быстро через плечо на ринг.              — Легко так сказать, придя под конец боя и видя, кто сдаёт позиции, — хмыкает Арс.              — Не, с этим всегда так, он ещё до боя знает, кто выиграет, только один раз ошибся. Налить чего вам?              — Мне просто кваса. Я за рулём.              — А тебе, синеглазка? Хотя у нас тут нет девчачьих коктейлей, должен предупредить.              — Не обижайся, он грубит всему, что движется, — просит о снисхождении шёпотом Антон.              Арсений отвлекается на шум толпы, на звучащий из колонок удар в гонг, означающий конец матча. Ведущий объявляет победу Широкова, поднимая его руку в заляпанной кровью перевязи.              — Тут не надевают боксёрские перчатки?              — По желанию, — пожимает плечами Антон, кивая Мефистофелю в благодарность за стакан, хотя скорее стаканище, кваса.              — Мне тоже квас, нельзя сейчас алкоголь, на обезболе с переломом.              — Всё для вас, голубоглазый граф, не обожгите горло, квас у нас, бедняков, бывает ядрёным.              Арсений осматривает, чуть морщась, фиглярствующего Мефа, переводит взгляд к Антону, а тот только глаза закатывает, улыбаясь. Да уж, интересный персонаж. Арсений бы зарисовал этого медведя с копной каштановых волос и шрамом на лице. Но в своей истории не сделал бы его барменом… Может, пиратом?              Арсений кивает в благодарность за стаканище кваса, продолжает бегать заинтересованным взглядом по помещению. Находит доску с рейтингом местных чемпионов.              1. Ворон       2. Широков       3. Прохвост       4. Лютый       5. Семь лет страха              Арсений не может сдержать ядовитого смешка, читая эти псевдонимы. Вспоминается сцена из «Стражей галактики», где все стебали чувака за псевдоним «Шокерфейс». Вот та же ситуация. Хотя Лютый и Широков, возможно, фамилии.              Глаза перемещаются к маленькой сцене в углу. Наверное, так и нашёл это место в своё время Антон, играл здесь на гитаре, чтобы заработать копейку в карман.              — Играл тут?              — На гитаре? Да. Пару раз, — кивает оживлённо Антон, разворачиваясь на барном стуле всем корпусом к Арсению. — Тебе удобно тут сидеть с гипсом? Или лучше на диван пойдём? Следующий бой через минут пятнадцать начнётся.              — Лучше на диван, — улыбается Арсений, которому тут же помогает сползти с высокого барного стула Антон, придерживая за пояс. — Спасибо.              — Поднеси его на руках, Тох, бледный такой, видно, сам не дойдёт, — присвистывает Меф.              — Пошёл в жопу-у-у, — пропевая, отмахивается Антон. — Правда, не обращай внимание, он не такой мерзкий, когда… Он как алкоголь, когда привыкаешь к мерзкому вкусу, становится даже в кайф.              — Верю, — хмыкает Арсений. — Списки чемпионов, конечно…              — Что?              — Ну, эти псевдонимы, в частности последний…              — Семь лет страха? — усмехается тихо Антон. — Знаю, может звучать пафосно, типа чувак про себя так, типа встретившись со мной на ринге, у вас случится приступ ужаса, но на самом деле он про себя, — объясняет Шаст. — Это Лёхин псевдоним, он… А, его сегодня нет. Он прожил семь лет в жесточайшем посттравматическом расстройстве. У него там развилась… Эта… Как его… Забыл, блять. Короче, у него развилась какая-то фобия, из-за которой он не мог из дома выходить.              — Агорафобия?              — Да, точно, — щёлкает пальцами Антон. — Ну, семь лет провёл в этом и… Не знаю, почему он решил назвать себя тем, что считает худшим временем в своей жизни. Может, чтобы никогда к этому не вернуться, — пожимает нерешительно плечами Шаст. — Не знаю, сложно.              — А остальные?              — Лютый понтуется, у него фамилия Трусов. Вот такой контраст, — посмеивается Антон. — Как тот мем, мол, понтовые машины выбирают себе мужики с маленьким членом.              — Судя по тому, что у тебя вполне скромная машина…              — Арс. Не начинай. Не здесь, прошу тебя, — вспыхивая красным, умоляет Антон.              — Ладно-ладно, продолжай. Широков — это просто фамилия?              — Да, кхм, да, — хрипит Антон, прикладываясь к своему стакану с квасом.              — Меня всегда поражала многогранность людей, — с грустной улыбкой признаётся Арсений, разглядывая потолок, откинувшись головой на спинку дивана. — Вот ты, весь такой интроверт, сидел в книжном клубе, а тут… На тебе. Бойцовский клуб?              — Мне нравится атмосфера, — бурчит смущённо Антон. — И здесь, в «Свинце», и в «Сешат». И кто бы говорил о многогранности… Мою тягу к насилию можно объяснить херовым осадком после армии, а вот чем объяснишь твою многогранность… Хер знает вообще.              — Тебе нравится? — с мягкой улыбкой спрашивает Арс, поворачивая к Антону голову.              — Пиздец как, — выдыхает едва слышно Антон, глядя ровно в глаза.              — Значит, всё хорошо, — посмеивается довольно Арсений.              — О, Тох, и ты здесь, — здоровается рукопожатием с Антоном побеждённый сегодня Лютый. — Будешь драться?              — Не, только смотреть. Чиллю в приятной компании, — улыбается широко Антон, кивая на Арсения.              — Тож боец, что ли? — смотря на гипс, спрашивает Лютый.              — Ага, с гравитацией, — прыскает со смеху Шаст. — У тебя… Нос кровит, беги в толчок.              — Бля, только что ведь остановилась!              — Ты тоже здесь дерёшься? — удивлённо спрашивает Арсений, едва Лютый убегает в туалет.              — Было дело, — неловко пожимает плечами Антон. — Деньги нужны были и… Ты уже знаешь, куда я готов влезть ради денег без напряга.              — Из секса по телефону в бои без правил? — шипит неверяще Арс. — И это я многогранен???              — Это было наполовину для денег, наполовину для души. И когда накипает прям сильно, даю себе немного успокоиться, а потом, чтобы всё-таки в себе не держать, выхожу на бой.              — Я надеюсь… Ворон — это не твоя кличка?              — Что? Нет, конечно, он же первый чемпион, — фыркает Шаст. — Я прихожу на пару боёв раз в какое-то время. А чтобы держать планку первого места, на бой нужно выходить регулярно. Я Прохвост, — усмехается уголком губ Антон, смотря неотрывно на лицо Арсения, чтобы запечатлеть каждую эмоцию.              — То есть… Планку третьего места держать времени хватает? — поражённо выдавливает из себя Арсений, следя взглядом за откинувшимся с крайне самодовольным видом на спинку дивана Антоном.              — Ну да.              — Так почему бы сегодня не выйти на бой, чтобы эту планку удержать? — усмехается голос сзади.              Арсений чуть хмурится, глядя на лёгшие Антону на плечи грубые руки. Поднимает взгляд, чтобы увидеть, кто тут такой наглый.              — Привет, — улыбается измученно Шаст, не поднимая к мужчине глаз. — Я сегодня просто как зритель. Да и с компанией. Не планировал.              — Можно поменять планы, — грубо массируя Антоновы плечи до того, что Шаст жмурится, тянет мужчина. — Все говорят мне, что я на первом месте лишь от того, что у Прохвоста не хватает времени на бой. Заебало уже.              — Задевает твою тонкую душевную организацию? — усмехается косо Антон, сильнее жмурясь, когда плечи сжимают в последний раз и отпускают.              — Считай, я тебя размял. Не выёбывайся и выходи на бой. Раз пришёл, значит, есть ща время.              — Но нет боевого настроя.              — Ну так организуй себе настрой, — хмыкает Ворон. — Хочу попиздиться, да не с кем. Уже всех перемолол.              — Спроси у страждущей публики, вдруг найдутся новые добровольцы. Они тут всегда находятся.              — Не смеши мои пёрышки, салага.              Арсений замечает, как передёргивает неприязненно плечом Антон. И явно не от манеры общения этого верзилы, а от слова, которым его назвали.              Уже почти три недели назад Арсений спрашивал у Шаста, нет ли слова, которое он не переносит в свой адрес. И Арс не верит, что Антон умолчал, может, просто не подумал о конкретно этом слове. Так бывает, не сразу вспоминается, когда о чём-то спрашивают.              Антона явно нервирует слово «салага». Интересно, это что-то постармейское? Командир, или кто у них там, так называл? Старшие солдаты дразнили этим словом?              — Я бы с радостью посмотрел на этот бой, — мурлычет невесть откуда взявшийся Меф, убирая Антонов пустой стакан. — Сам бы его комментировал. Ваше сражение должно стать легендарным! — хохочет раскатисто он, цитируя, видимо, Тайлунга.              — Давайте поставим этот бой на конкретный день, назначим время, — пытается увильнуть Антон. — Вы сами говорите, что многие бы хотели посмотреть, а такая внезапность… Сами понимаете, как многие ребята расстроятся, что их тут сегодня не было.              — А мы запишем видос, чтобы не так обидно им было, — посмеивается Меф. — Да, Воронёнок?              — Не коверкай так…              — Ути-пути, что, прости? Ох, как я всё-таки стар, отбило мне слух под старость лет, — нараспев тянет Меф.              — Слух тебе отбил нокаут в шестнадцатом году.              — Воронёнок, ты не забывайся, — в момент добродушная улыбка превращается в оскал, — нельзя грубить тому, кто тебе наливает, а то ведь и откинуться в один день можно от… Ну так, скажем, скисшего пива. Ну или мышьяка. Чисто к примеру! — снова хохочет Меф, ударяя ладонью по спине Ворона.              — Может, ему не слух отбило, — шёпотом предполагает Арсений, выбивая из Антона смешок.              — Так и быть! Сегодня легендар-р-рный бой! — громко говорит Меф, привлекая к себе внимание десятка людей в баре. — На ринге сойдутся Прохвост и Ворон! Битва, которую мы ждали!              — Я не соглашался! — шипит Антон.              — Боишься опозориться перед новой сладостью, которую привёл? — мурлычет Меф. — Но мы же её в ставки не ставим, ты расслабься, малыш.              Антон цокает громко, вскакивает с дивана, ловко забирается на ринг, пролезая через ограждение. М-да, а так пытался ломаться. А говорят, это Арсений легко на провокации поддаётся.              — Может, сначала в толчок хоть сходишь, а то потом, может не получиться, — хмыкает Ворон, забираясь на ринг через пьедестал (по-человечески).              — Эй, в промежность не бить, главное правило! — протестует Мефистофель, относя стакан к себе на стойку.              Он возится пару минут с доской, стирает предыдущую надпись и пишет участников нового боя. Арсений сжимает сильнее стакан в своей руке, наблюдая со стороны за тем, как подходят к стойке, чтобы сделать ставки.              Вот так успокоил, Шаст, вот так спасибо. Теперь за сохранность его жопы переживать Арсу, да? Большущее спасибо!              Арсений обводит взглядом здоровую фигуру Ворона, стянувшего с себя одной рукой майку. Смотрит на кажущегося щепкой Антона рядом с ним, оставшегося в одной майке-безрукавке. Нет, эта майка на Антоне правда вершина хорни-контента, но Антон ведь… Вот таку-у-усенький на фоне этого вышибалы. Ростом одинаковы, но по ширине… В ширине плеч Ворона легко поместятся два Антона.              И хочется сказать Шасту: "Глупенький, что ты там разминаешь, не поможет тебе растяжка, беги с этого ринга, я потом на костылях догоню, прыгнем в машину, уедем и больше сюда не вернёмся". Только вряд ли Антон станет его слушать. Зелёные глаза уже горят от злого упрямства и… Блять, азарта. Арсений ставит на Антона чисто из солидарности, хотя ум говорит поставить на Ворона, чтобы хоть что-то выиграть, чтобы было потом, на какие деньги Антону похороны устраивать. Чокнутый.              Когда они с папой играли в компьютерные игры, он всегда журил Арсения за любовь к огромным персонажам. Говорил, что ставить надо на хитрость, ловкость и скорость в открытом бою. Может, проблема Арсения в том, что он так и не усвоил это правило?              Папа в играх делил персонажей для боя на придуманные собой же категории: Пружина, Скала, Зеркало. Пружиной в бою были именно быстрые ловкачи, Скалами — огромные мускулистые персонажи, берущие силой. А Зеркало в его классификации — персонаж, изучающий бой противника и начинающий использовать прорехи в чужой тактике против него, то есть, стратеги.              Судя по кличке, которую дали тут Антону, если он не выбрал сам, конечно, он что-то между Пружиной и Зеркалом. Не Скала уж точно…              — Ставки готовы, — посмеивается Меф, проходя с толпой к рингу.              Кто-то рассаживается по свободным местам для зрителей, кто-то остаётся стоять. Арсений усаживается обратно на диван, потому что стоять тяжело, подбадривает только лишь своим взглядом. А в мыслях драматизирует, представляя, как оба они будут уже к вечеру лежать с гипсами.              — В красном углу у нас малыш Прохвост, наш третий чемпион. Снял свои колечки, сорока?              — Снял, — кивает Шаст, втыкаясь взглядом в ноги Ворона.              — Перчатки надень, салага.              Снова Антон ведёт плечом. Не показалось.              — Ручки тебе беречь надо, даже если на бой больше со стыда не выйдешь, а на гитаре красиво играешь, жалко будет, если не сможешь больше. Челюсть у меня твёрдая. Хотя я сомневаюсь, что ты до неё добраться сможешь, но надень перчаточки.              — Хм. Ты вот говоришь, а я слышу, как ты умоляешь перчатки надеть, чтобы не такой жёсткий удар по ебалу был, — оскаливается азартно Антон, коротко смотря в глаза своего противника в другом углу ринга.              — Прохвост снова деморализует противника ещё до начала боя, — смеётся раскатисто Меф. — Дайте-ка я поставлю нам музыку, — отвлекается на свой телефон Мефистофель. — Вот, другое дело. В другом углу ринга у нас Ворон, наш старый чемпион, держащийся на первом месте уже третий месяц подряд. Может, кто-то против того блядства, которое вот-вот тут начнётся?              Арсений против. Вообще-то пиздец как.              — Если и против, мне похуй, — громко смеётся Меф. — Погнали!              Антон смотрит вниз, смотрит исключительно на ноги своего противника. Это пугает. Сейчас вообще не то время, когда Шасту стоит избегать зрительного контакта. Или он всегда следит именно за ногами? По ним проще понять движение, удар?              От хука правой Антон уклоняется, прогнувшись назад, за этим следует тут же хук левой, под которым Антон, нагнувшись, проскальзывает, делая шаг в бок. Арсению кажется или… Нет, не кажется. Шаст двигается в ритм музыке, вот же, блять, музыкант несчастный, вообще не вовремя!              Но каким-то образом ритм музыки помогает Антону снова и снова уходить от ударов, уворачиваться, отскакивать. Будто по метроному выверяя нажатие клавиш фортепиано, Антон ориентируется в движениях, чужих и своих, по музыке. Уклон в бок, рывок вправо, наклон под ударом. Он слушает музыку и всё ещё смотрит только на ноги, кружит вокруг Ворона, уклоняясь от ударов, но не наносит ударов сам. Видимо, решает вымотать своего противника, экономит энергию.              Комментарии Мефа проходят мимо ушей, Арсений слишком концентрирует своё внимание на движениях Антона и его противника. В один момент Шаст уклоняется настолько вот в последний момент, что стакан едва ли не трещит в пальцах Арсения от напряжения. Кажется, он увидел, как костяшки Ворона задели Шастовы ресницы.              И лишь сейчас, когда уклонение было в самую последнюю миллисекунду, только сейчас Антон бьёт сам. Впервые. Обойдя после уклонения со спины, бьёт предплечьем в лопатки и ударяет локтем в плечо, отчего у Ворона немного подгибаются колени. Но совсем немного, выдержка потрясающая.              После этого удара Антон отскакивает чуть ли не на другой конец ринга. И в следующие свои удары, да, Арсений уверен, Антон всегда бьёт локтем в одну и ту же точку, в плечо правой руки, отчего удары, хуки правой выглядят с каждым всё более слабыми, будто бы обессиленными.              Новый хук правой настолько замедленный из-за очевидной боли и скованности в плече, что Арсению кажется, будто это не реальная скорость воспроизведения картинки.              Даже Арсений смог бы перехватить руку, летящую в него с такой скоростью. Антон уж и подавно.              — И кто теперь тут салага? — усмехается раздражённо Антон, ловя правую руку у запястья. Бьёт локтем во внутреннюю часть локтя Ворона.              Снова у Ворона подгибаются колени, но в этот раз удержать равновесие Антон не даёт, отталкивая резко схваченную руку в сторону. Заваливает Ворона спиной на матрацы.              — Стучи, — дразнясь, машет в воздухе ладонью Шаст. — Не хочу костяшки счёсывать о лицо, тебе же нравится, как я на гитаре играю.              Ворон пытается сделать подсечку, пытается дотянуться пяткой до Антонового колена, но тот только отпрыгивает в сторону с тихим охриплым смехом. А через секунду, когда ритм бита в песне сменяется, ловит чужие колени, обхватывая крепко руками и давит нажимом под коленями.              — Суставы надо беречь, стучи!              Ворон упрямится ещё с минуту, пытается дотянуться руками до лица Антона. Только правая рука перестала его слушать, а от левой Шаст легко уклоняется.              Вот, о чём Антон говорил ещё у себя на Дне рождения, когда Журавль победил его в армрестлинге. Он сказал: «Если бы это был не бой на тупо грубую силу, я бы победил». Стоило держать эту фразу в уме всегда.              — Стучи, салага, — шипит Антон, сжимая кольцом рук колени ещё сильнее.              Ворон рыкает громко, но наконец стучит. Зал взрывается шумом, а Арсений смеётся неверяще. Адреналин так резко становится приятной вспышкой эйфории, что быстро становится понятно, почему это место Антон использует для выхода херовых эмоций и в качестве зрителя.              Арсений смотрит за тем, как Антон встаёт на ноги, усмехается тихо, пока Мефистофель орёт что-то о новом чемпионе. Конкретно Арс залипает на зрелище того, как Антон зачёсывает слипшиеся от пота пряди недавно подстриженных кудряшек назад.              — Я не буду принижать, ты реально заставил попотеть, — улыбается неожиданно миролюбиво Антон, протягивая Ворону руку. — Ты просто не для этих боёв, а для эм-эм-эй тяжеловесов.              — Звучит как комплимент, — усмехается вяло Ворон, принимая помощь, хватаясь левой рукой за протянутую ладонь Шаста.              — Это он и был, — пожимает плечами Антон. — Ладно, празднуйте мою победу, а я домой хочу, пиздец шумно, — бубнит он, пытаясь протиснуться с ринга мимо Мефа.              — Мальчик мой, будь я помоложе, я бы столько тебе мог предложить, — мурлычет он, ловя Антона за плечи. — Хотя если предпочитаешь опытных…              — Иу, — кривится Шаст, уворачиваясь от рук под заливистый смех Мефа.              — Мы забираем выигрыш и едем домой, — кивает активно Арсений, когда Антон садится рядом. — И там у нас будет секс письками.              Антон давится его квасом. Сейчас сложно сказать, краснеет ли он от слов Арса, потому что и так красный, запыхавшийся после боя.              — Прям так? — сипит Шаст.              — Прям письками, — кивает активно Арсений.              — Боже…              — Нет, Бога нам там не надо точно, — отрезает Арсений, забирая из рук Мефистофеля свою часть выигрыша с радующими процентами. — Домой, Шаст.              — И всё-таки жаль, что тебе нравятся сладкие, — нарочито расстроенным вздохом провожает Мефистофель.              Антон вздёргивает средний палец, не оборачиваясь в дверях. И только громкий хохот в спину.              Может, они оба на самом деле с Антоном внешне сладкие, только… Видимо, у их шоколада металлический привкус крови.