Вкусные эмоции

"Нам нужен план"

"Забираемся в логово тварей, поджигаем всё нахер,

поднимаем этот ад на воздух и сваливаем"

"Отличный план!"

Салим Осман и Джейсон Колчек: "Дом пепла"

***

      Если бы кто-то сказал Арсению ещё месяц назад, что ему будет в кайф пролёживать все выходные на диване, абсолютно ничего не делая, он бы покрутил у виска и высмеял горе-шутника. Ну, возможно, если бы это самый шутник уточнил, что выходные Арс будет пролёживать на диване, видимо, с любовью всей своей жизни, может, и не высмеял бы, а грустно улыбнулся.              Сейчас никаких высмеиваний и никакой грусти. Только довольное урчание в подушку, пока руки Антона гладят по спине. Такой вот релакс, пришедший в жизнь Арсения в комплекте с охуенным временем вместе, с интересными разговорами и поцелуями до немеющих губ.              Неделя закончилась, прошла хорошо. А за ней так же вторая и третья. И уже вторые выходные Арсений просто лежит на диване, рассказывая какие-то истории из жизни или с работы, попросту растекаясь лужей рядом с комфортящим его Антоном. И больше ничего от жизни не надо.              Шаст наконец перестал сомневаться, начал сам лезть с поцелуями и действует всё более решительно. С таким напором иногда, что у Арсения начинают подгибаться коленки, а мозг превращается во что-то типа растаявшего, плохо сваренного желе.              Стеснительный, нерешительный Антон — это безумно мило и дразняще. Хочется смущать его ещё больше, рассматривать все оттенки розового и красного, которые только может повторить кожа Антона. Хочется закидывать его всякими милыми глупостями и смущающими откровениями до тех пор, пока уже чуть ли не пар у него от смущения начинает из ушей идти. Арсу безумно нравится.              Но вот решительный Антон, осмеливающийся действовать всё более напористо, говорящий открыто и переходящий в наступление ответное, что несомненно доводит до смущения Арса… Это совсем другое. Там не до милостей влюблённых, там до болезненного стояка, и это уже не совсем весело.              Арсений, конечно, наслышан о том, что ребята в форме очень зависимы от адреналина, но вряд ли это можно отнести к тем, кто отслужил всего-то год. А у Антона явно зависимость от адреналина. Или кинк на что-то в общественных местах. Потому что то, как он на этой неделе зажал в книжных рядах «Сешат», как целовал до потери дыхания и не выпускал, зажимая коленкой бедро Арсения… Это уже слишком. И то, как выглядит после таких моментов Антон, тоже слишком. Арсу кажется, что инкубы, демоны похоти, выглядят монашками рядом с Антоном в этот момент.              Этот контраст выбивает из лёгких воздух. Заставляет мяться смущённой барышней, которая не знает, чего от своего ловеласа ожидать, потому что то он сдержанный мальчишка-джентльмен, то главный провокатор Арсового инфаркта. Такой вот Пьер Безухов, вроде, производит впечатление скромного аристократа, а потом ведёт крайне расточительную, праздную жизнь, питаясь, очевидно, человеческими грехами.              Арсению нравится. Безумно нравится на самом деле. Всегда ведь так получалось, что это про него в отношениях говорили, что он с ебанцой. Точнее, не так. Про то, что он с ебанцой, говорили все, кто с ним общается, даже без романтических отношений. А вот те, с кем Арсений мутил, говорили, что он будто с биполяркой. То холодно с ним, то жарко, то какой-то неадекватный движ, то «я в Париж». Вечно у него эти перепады от шестнадцатилетнего тусовщика в пубертате к образованному графу с века этак девятнадцатого.              И так было всегда. До момента, пока Арсений не начал прятать свою графскую половину подальше, поглубже после той ссоры с Эдом, сказавшим, что с ним в эти моменты душно, скучно. Граф Арсений благополучно закрылся в своём особняке, остался только тусовочный Арсений, который устроил у особняка вечеринку, сжёг кусты рядом, но делает вид, что так и надо, и вообще это не куст горит, а это самокрутка у него такая.              А с Антоном… Антон нашёл ключ от особняка. Как он там пел в той песне на своём Дне рождения? «Я должен найти ключ в эту ночь». Может, и не в ту ночь, но ключ он нашёл. Заходит теперь в особняк к графу Арсению, сидит с ним на кухне, попивая чай, и обсуждает глубокую травматику Северуса Снейпа и возможность существования магии в реальном мире в виде науки (той же квантовой физики).              Вот так просто? Просто сидит и, когда ему захочется, вытягивает Арсения, с которым было малознакомым людям скучно. Но и Арсения-тусовочника не игнорирует. Успокаивает. Антон-задрот прекрасно ладит с Арсением-графом, один начинает рассказывать о лоре какой-то истории, а второй вкидывает теории, как это может быть подвязано к какому-то реальному историческому событию или найденному явлению.       А вот с Арсением-тусовочником хорошо ладит Антон-психоаналитик. Точнее, он прекрасно его успокаивает, чтобы ничего вокруг не горело. Как у тех Шастовых мальчиков из «Дома пепла»: «Нам нужен чёткий план», «Входим туда, взрываем всё к ебеням, поднимаем на воздух и сваливаем», «Отличный план!». Или: «Я бы тут переубивал всех нахуй», «Позволь рассказать тебе притчу...». Вот такая динамика у этих Антона и Арсения.              Но вот этот Антон, Антон-мне-нравятся-острые-ощущения, Антон-как-ты-мило-краснеешь… Он тут вообще-то… Нет, не третий лишний, но непонятно, куда его приставить. Потому что у Арсения-графа в голове звенит тишина после этих выпадов, а у Арсения-тусовочника разрыв шаблона, типа «какого хуя, братан, выводить на смущение — это моя работа!».              И окей. Арсений пытается думать той частью себя, которая отвечает у него за здравый анализ. Вот Антон-задрот, как он появился? Тут всё понятно. У Шаста были проблемы в общении с людьми, он творческий, и естественно, он начал латать одиночество придуманными историями! А Антон-психоаналитик родился в процессе изучения персонажей, историй. Тоже понятно. А этот ненормальный откуда взялся??? Откуда он выплыл, блять? Из сексуального неудовлетворения? Так у Арса тоже с этим есть сейчас проблемы, но он же не бросается на людей в общественном месте, зажимая их в книжных коридорах, а потом не шепчет с насмешкой: «Ну же, соберись, чего расшумелся? Это же почти библиотека, тут должна быть тишина». Пиздец какой-то.              — Интересно, о чём ты думаешь, когда так хмуришься, — улыбается тепло Шаст, прерывая поглаживания по спине и ложась рядом, нос к носу. — Что-то случилось?              — Нет, просто… Думаю.              — Выглядит, будто ты с кем-то ругаешься в голове, азизи, — посмеивается тихо Антон, а потом целует в кончик носа, и будто бы все мысли в этот самый момент стихают.              — Давай сыграем в игру, — прикрывая глаза, шепчет Арсений.              — Если в это нельзя играть лёжа…              — Можно, это разговорная игра, — усмехается Арсений, тут же открывая глаза, чтобы посмотреть на Антона с каплей насмешки за его ленивость на выходных. — Как города, слова, но другая.              — Как называется? Какие правила?              — «Два факта и одна ложь».              — А, знаю, — кивает Шаст. — Говоришь три вещи, из них должно быть два реальных факта о тебе, а один ложный, и второй отгадывает, что из перечисленного ложь.              — Угу. По-моему, это куда более интересный способ узнать что-то новое друг о друге.              — С каплей интерактива? — улыбается Антон, зарываясь пальцами в волосы у Арсения на затылке.              — Да, — вздыхает прерывисто Арсений, ластясь к руке. — В похожем формате ещё «Я никогда не...», но мне кажется, она для больших компаний. А я хочу просто с тобой поговорить о наших жизнях. Да. Факты должны быть именно о тебе, о твоей жизни, твои собственные истории, а не что-то типа «у этого персонажа то-то, а в этой игре был момент»…              — Я понял.              — Хорошо. Тогда ты начинай. Два правдивых факта, один ложный.              — Хм… Я закончил музыкалку на гитаре и фортепиано. Я никогда не врал маме. Я мечтаю увидеть Канаду.              — Первое точно правда. Последнее — верю. А вот второе точно ложь.              — Почему? — улыбается Шаст.              — Брось, все врали родителям. Какие бы у вас хорошие отношения ни были, всё равно когда-то о чём-то да и соврёшь. Об оценках, о том, где ты был, о том, что спишь.              — Или о том, что куришь, — кивает с улыбкой Антон.              — А-а-а, то есть, курим мы с какого возраста?              — С шестнадцати.              — Ужас какой, Шаст, это же… Ты представляешь, как сейчас выглядят твои лёгкие??? Ты буквально… Уже восемь лет дымишь.              — Ага. Но не это было для меня самой страшной ложью маме.              — Э… Сейчас будет какая-то трагичная история, которую тяжело рассказывать?              — Да не то чтобы, — прыскает со смеху Антон. — Она приготовила молочную затирку. А я, блять, я вообще не фанат молочных супов, а затирка с детсткого сада вызывала рвотный рефлекс одним только своим видом. Я тогда только во втором классе был. Попробовал и прям… Буэ-э. Она сказала всё съесть, а сама пошла к бабушке в комнату. Ну… Я пытался. Я правда пытался в себя это всунуть, но в итоге я вылил её незаметно в унитаз, а маме сказал, что всё съел.              — И это твоя самая серьёзная ложь? — улыбается умилительно Арсений. — Перепугался, будучи маленьким, или что?              — А то. Ты бы знал, как я к толчку пробирался, чтоб меня не заметили, у меня сердце в ушах стучало, — тычет в висок двумя пальцами Шаст. — Это было ужасно. И меня так трясло, когда я, глядя маме в глаза, говорил, что всё съел… Это было ужасно.              — Верю, — улыбается успокаивающе Арсений, приглаживая кудряшки у Антонового виска. — А последнее, получается, правда. Почему Канада?              — Не знаю, почему-то у меня она ассоциируется с тишиной, со спокойствием… Весь мир постоянно в каком-то пиздеце, то взрывается, то горит, то воюет, а Канада… Канада есть Канада.              — Было одно аниме про страны. Там Канаду нарисовали полупрозрачным, как призрака, и его вечно не замечали. Они были родными братьями с Америкой, ну, со Штатами, потому что на одном материке ведь. Только Америку вырастил Англия, а Канаду — Франция. Подоплёка с колониями. И кажется… Если обратить внимание на взаимоотношения Канады и Америки в анимации… Напоминает нас с папой. Я его тоже запугал, кажется.              — Кажется, Арс? — усмехается весело Антон, за что Арсений тут же тычет его в рёбра, щекотя. — Молчу-молчу! Папа сказал тебе не обижать меня!              — Нет, он сказал ТЕБЕ не обижать МЕНЯ.              — Я и не обижаю. Правда.              — Ладно.              — Твой ход.              — Да, — кивает Арсений. — Во время учёбы я подрабатывал в колл-центре ресторана. На третьем курсе я позировал обнажённую натуру. И я считаю, что ты просто изверг.              Арсений наблюдает с минуту за выражением лица у Антона, у которого, кажется, на лбу крутится значок загрузки. Боже, и почему он вечно со своим лицом делает что-то настолько забавное? Как он вообще это изображает?              — Так, — выставляя вперёд ладони, тянет Антон. — Я чёт не понял…              — Да, я заметил, — смеётся в голос Арс.              — Тут есть только один пиздёж???              — Ага.              — Ты уверен???              — О да, я знаю свою жизнь, Шаст.              — Ты позировал обнажёнку???              — Ага, обнажённую натуру. Для своей же подгруппы. Академический рисунок. Что? Третий курс, была обнажённая натура. Я не хотел рисовать, а тут сказали, что ещё и заплатят. Ну я и выбрал… Вместо того, чтобы рисовать, — позировать.              — Полностью голым? — шипит неверяще Антон.              — Не. Я был в трусах, — пожимает плечами Арс. — А так да. Больше ничего нет.              — А ну тогда ладно…              — Тогда ладно? — переспрашивает смешливо Арсений. — Серьёзно, Шаст?              — Что? Я думал прям… Совсем с голой жопой.              — Я предлагал, они отказались, — трагично вздыхает Арсений.              — Боже… Так, ну получается, либо ты реально считаешь меня извергом, но… Это наверняка ведь ложь.              — Ложь, — улыбается мягко Арсений.              — Значит, ты работал в колл-центре ресторана.              — Угу. Пиццерия. До сих пор помню алгоритм приёма заказа, он у меня в мозгу выжжен. В целом ничего интересного, работа монотонная, нудная, убийственная для творческих. Но бывали забавные моменты и дни. Помню, одни наши девчонки, когда не было уже звонков, ну, я же в ночную пахал, в общем они устроили гонки на стульях на колёсиках. Правда потом нам ввели новое правило, за катание на стуле по офису — штраф. После этого развлекаться стало сложно. Но в один вечер одна девочка принесла Коран, который ей на улице дал какой-то чел. Вот она и читала нам вслух Коран той ночью. На казахском.              — О боже.              — Были и пиздец неприятные моменты, конфликтные клиенты, ну, ты должен и по своей работе это знать…              — Да уж, к сожалению, долбоёбов хватает, — тяжко вздыхает Антон. — Конкретно мозг выносили? Мне-то как-то везло всегда их на службу поддержки скидывать. Или на операторов колл-цен… А. Вот в чём дело…              — Ага, — кисло усмехается Арс. — Что водители, что курьеры, да, конечно, скидывайте всех этих упырей на колл-центр, конечно. Ну, это, конечно, наша работа: разбираться с таким, но у нас и без них работы хватало. Как вспомню оформление замены заказа, когда там что-то не так с привезённым было… Бр-р-р!              — Сложно?              — Скорее замудрённо. Со временем привыкаешь, но там просто тебе надо связаться дополнительно с кухней, потом отправить это в чат с администрацией, описать грамотно всю ситуацию, почему замена, что заменяем, как заменяем…              — А из-за чего могла быть замена заказа?              — Ну типа не ту пиццу привезли. Или нашли в еде кусок фасовочной плёнки. Или волос. Там ещё запара с тем, что ты должен выходить на связь с клиентом через мессенджер, чтобы он тебе фотки прислал, что действительно с едой что-то не то. Был какой-то мужик, которому я оформлял как раз-таки заказ, и он такой: «Нужно без специй». Я ему объяснил, что мы можем исключить только посыпку базиликом, так-то так-то, но во всех продуктах, в колбасе, в соусах всё равно ведь есть специи. Он согласился. Через час этот еблан перезванивает со скандалом, мол, он же просил без специй. А там специи в соусе ранч, который идёт в основе пиццы. Я подошёл к девочке, на которую он попал, забрал у неё телефон и начал с ним пиздеть, мол, я вас предупреждал, но будто таким что-то докажешь… В общем оформляли замену.              — Э, на пиццу без основного соуса? Это ж сухо пиздец.              — Да, вообще на другую пиццу. Чтоб там был соус без «видимых» специй. Была какая-то женщина, вот тупая, честно. Я полтора часа ей объяснял, что у нас есть в меню, и что доставка идёт только от определённой суммы. Блять, как она мне мозги вытрахала… А ты же не можешь просто положить трубку! — взмахивает руками Арсений. — Но были приятные моменты, когда кто-то, девушки, конечно, говорили, что у меня приятный голос. Это льстило. А был ещё случай с мужиком и… Спросил моё имя, а потом, вкусная ли у нас пицца. И потом говорит: «Значит так, Арсений, если вы мне наврали, мой хороший, если будет невкусная и я останусь голодным, я приеду к вам в офис и съем вас, Арсений. Договорились?». Боже, я так старался не сдохнуть от смеха там. «Да-да, Владимир, предельно вас понял, передам, чтобы на кухне уж не подвели меня, всего доброго!».              — Какой ужас…              — Ну, видимо, на кухне меня не подвели, потому что он за мной не приехал, — посмеивается Арсений. — Твой ход.              — В колледже я собрал свою музыкальную группу из ребят из другого колледжа. На первом курсе, принимая подачу, я порвал шорты на жопе. А на втором курсе я подрабатывал в сексе по телефону.              — Пф, легкотня, — фыркает Арсений. — Конечно, третье. А как называлась твоя музыкальная группа в колледже?              — Не было никакой музыкальной группы.              Арсений на пару секунд выпадает, пытаясь срастить в голове ответ, правила игры и всё, что назвал Антон.              — Очень смешно, — нервно усмехается Арс.              — Да я и не шучу. Не было никакой группы. Я вообще тогда ни с кем не общался. Это ложный факт.              — Можно только одну ложь, Шаст…              — Да, тут и есть только одна, — улыбается неловко Антон, уводя взгляд в сторону.              — Ты прикалываешься.              — Не-а.              — Ты работал в сексе по телефону???              — Всего два месяца и это было отвратительно, — краснея кончиками ушей, бормочет Антон. — Просто вспомнилось, потому что ты рассказал про колл-центр.              — При пиццерии! — резко садясь на диване, взмахивает руками Арс. — Не в секс-индустрии!              — Индустрии… Скажешь тоже, — бормочет Антон. — Просто сидишь вечером на офисной трубке, тебе звонят не всегда трезвые люди, пиздюки, которые просто прикалываются, и озабоченные.              — Ты. Работал. В сексе. По телефону? — очень медленно, членораздельно спрашивает Арсений, заглядывая внимательно в глаза.              — Сколько раз ты ещё переспросишь? Боже… Зря я вообще это…              — Шаст-Шаст-Шаст, стой! — усаживая обратно на диван встрепенувшегося Антона и пригвождая его своим телом, усевшись на ногах, тараторит Арсений. — Ты вообще понимаешь, во что ввязался?              — С тобой? Ну, пока в процессе понимания, — бурчит Шаст, отводя взгляд в сторону.              — Да блять, не со мной, а с этой работой! Как к этому пришло вообще?              — Хотелось лёгких денег. Бабки нужны были, а напрягаться не хотелось, — пожимает плечами Антон, будто бы и нет в этом ничего такого. — А через телегу много чего найти можно.              — Блять, Шаст…              — Да это же не проституция!              — Ну, знаешь, в каком-то роде…              — Да нихера подобного, — закатывает глаза Шаст. — Ты же просто по телефону говоришь! И я отвечаю, тех случаев, когда были прямо… Извращенцы, это не так часто по сравнению с моментами, когда кто-то тупо по приколу звонил. Были люди, которые звонили, будто бы даже… Больше для эмоциональной близости.              — Это как? — хмурится непонимающе Арсений, оседая на ногах Антона, чуть успокоившись.              — Ну, типа рассказывали, что у них сейчас происходит, а ты их поддерживаешь так… Будто бы вы лежите прям щас вместе и вы друг другу больше, чем незнакомцы. Ты их успокаиваешь, поддерживаешь, и всё. Частенько мне говорили, что… Что я добрый и звонили снова, когда что-то случалось. Это говорили, наверное, даже чаще, чем какие-то пошлости.              — Но «пошлости» тоже были?              — Это была линия для секса по телефону, Арс, конечно, — бормочет смущённо Антон. — Это… Это херня. Ты когда-нибудь в ролки по историям заходил? Там же куда жёстче, чем в БДСМ-порнухе бывает, блять!              — И в ролках ты тоже участвовал? — скептично дёргает бровью Арсений.              — Э… Нет. Только наблюдал.              — И… Что понравилось больше?              — В смысле? — хмурится непонимающе Шаст.              — Что больше понравилось: наблюдать со стороны или прямо влиять на…              — Арс, я это вкинул просто как факт, я не хотел это обсуждать вот так вот, — ярче краснея, бормочет Антон, отворачивая лицо.              — И ты правда думал, что я к этому не прицеплюсь?              — Наверное, я просто вообще не подумал, — с ощутимой досадой говорит Антон, кусая губы. — Всего два месяца. И это не так стрёмно на деле, как звучит.              — Ну да, — недоверчиво тянет Арсений.              Может, Позов ошибся? Может, Антон всё-таки в той категории тихих, в которых черти водятся? И может, та самая сторона Антона, которую Арс не может никуда приставить, обусловлена именно этим моментом? Два месяца, конечно, мало для профдеформации, но…              — И что ты теперь обо мне думаешь? — тихо спрашивает Антон, пряча расстроенный взгляд.              — Ничего плохого, Шаст, правда. Я просто удивлён, — спешит успокоить Арсений, ловя за щёки и поворачивая лицо Антона к себе. — Я не думаю о тебе плохо. Веришь?              Антон поджимает губы крепко, до побеления, смотрит всё ещё расстроенно и ничего не отвечает, только утыкается лбом в Арсовы ключицы.              — Я просто в ахуе, Шаст. Выходит, ты… Настолько спокойнее себя чувствуешь типа в сети? Ну, я имею в виду, что в жизни ты ведь в такси даже не хочешь ни с кем говорить, а так?..              — Мне похуй, когда я не нахожусь с человеком в одной комнате, — бормочет Антон. — И мне правда были нужны деньги.              — Ага… Ясно, — удивлённо хлопая глазами, выжимает из себя Арс. — А… Можешь сказать что-то исключительно для примера, как ты?..              — Даже. Не. Пытайся.              — А если я заплачу?              — Не будь падлой, Арс!              — Предлагать деньги — это нынче «быть падлой»? — звонко смеётся Арсений. — Ну же. Скажи, какая там была самая абсурдная просьба? Или как тебя смешно называли?              — Не было ничего такого, — фыркает Шаст, краснея до цвета клубники. Сладкий… Вкусный цвет.              — Ну тебя наверняка что-то прям выводило из себя, — не унимается Арсений, ёрзая на ногах, оплетается руками вокруг Антоновой шеи. — Ну же. Признавайся.              — Я не буду пересказывать секс по телефону с левыми людьми тебе, — упрямится Антон, придерживая Арсения за бёдра.              — А тебя когда-нибудь самого заводило то, что ты говоришь? Или то, что тебе отвечали?              Со смущающимся Антоном Арсению в разы проще, его можно разглядывать под микроскопом и перекладывать с места на место пинцетом как какого-то малюсенького жучка. Из него можно лепить всё, что захочется, но по факту он всё равно растечётся в лужицу, и это на самом деле забавно.              — Ну… Было пару раз, — осипло откликается Антон, жмуря глаза, когда Арсений чуть отстраняется и начинает гладить по щекам.              — А… Как бы это сформулировать, себя ублажать во время ублажения клиентов можно?              — Арс, блять!              — Что???              — Ты у меня вот так просто интересуешься, дрочил ли я во время разговоров с другими людьми???              — Ну да, а что такого? — состраивая максимально безгрешный вид, улыбается с ямочками Арсений. — Хотя ты говорил, что приезжал куда-то типа в офис, неудобно наверняка было. А потом? Дома. Вспоминая.              — Арс, давай сменим тему…              — Я хочу узнать твоё отношение к грязным разговорчикам, — усмехается уголком губ Арсений.              — Грязные разговоры — это очень растяжимое понятие! И я не знаю, что ты в него вкладываешь. Вот, блять, объясни, что ты называешь грязными разговорами, и как к этому относишься.              — Прекрати переводить стрелки, Антош, — мурлычет пакостно Арсений в губы Антона, припадая коротким поцелуем всего на несколько секунд, чтобы Шаста чуть успокоить, или скорее обезвредить. — Уточни, какие грязные разговоры в твоём видении, и какие тебе нравились…              — Я не говорил, что они мне нравились, — с уже окончательно сбившимся дыханием сипит Антон. — Я вообще про другое… И разное бывало, разное… — жмурясь от поцелуев Арсения по всему лицу, шепчет. — Кому-то нравятся нежности и похвала, кому-то… Унижение и грубость, я не…              — Ты и унижение кого-то? Ещё и в сексуальной форме? Называл их «горячими пидорасами»? — смешливо дёргает бровью Арсений.              — Очень смешно!              — А как ты понимал, каким людям что нужно? Вряд ли все говорили прямо, как им хочется.              — Первое время всё равно всегда какая-то прелюдия, а там всё ясно становится, — бурчит Антон, покрасневший вплоть до ворота толстовки. — Слезь с меня.              — А там всё ясно становится, значит, — присвистывает весело Арс, нажимая на плечи, чтобы Шаст не дёргался. — Ну, меня ты давно знаешь, очень давно, я бы сказал. И-и-и?              — Что «и»? — широко распахнутые глаза смотрят испуганно на Арсения.              — Со мной-то тебе уже давно должно было стать всё ясно, ну так? Какой ко мне подход?              — Я не задумываюсь об этом в личной жизни с людьми, с которыми общаюсь, — бегая глазами по стене за Арсовым плечом, шепчет почему-то.              — А если сейчас задумаешься?              — Зачем?..              Арсений тут же теряет весь свой игривый настрой, цокает языком, закатывая глаза, слазит с Антона в одно движение и показывает ему очень уж по-взрослому язык, кривляясь и говоря «не затем, бе-бе-бе».              — Что я должен был ответить? — взмахивая ладонями, выпаливает Шаст.              — Ничего ты не должен был ответить, — снова показывая язык Антону, буркает Арс и уходит на кухню готовить ужин.              — Мне неловко об этом говорить, Арс!              — О, а с левыми людьми по телефону было нормально, — бурчит себе под нос Арсений, вытаскивая из шкафчика макароны.              — Будешь на меня из-за этого бурчать? — проходя на кухню, изламывает расстроенно брови Антон. Нет, не-а, нет! Пусть даже не пытается! Родился с этим щенячьим личиком, пусть не думает, что сможет этим пользоваться! — Я так-то тоже тогда могу начать бурчать. Но не из-за херни для заработка, а из-за реальных твоих хахалей.              — В том-то и дело, что реальных, — выставляя перед собой указательный палец, тянет Арсений. — И всё, что было, было по близости душевной.              — Ага, и по стоящему хую.              — Я себе хахалей выбирал сердцем.              — Не пизди.              — А ты что-то знаешь, что так уверенно говоришь? — с весёлым раздражением оскаливается Арсений.              — Э, вообще-то да, я прекрасно помню май прошлого года, когда ты, не затыкаясь, рассказывал о каком-то Никите.              — Никите? — хмурится Арс.              — Парень с мускулистыми бёдрами с татухой.              — А-а-а, Никита-а-а, — расплывается в улыбке Арс.              — Ты вспомнил его по ляжкам, а не по имени! Прямо показатель того, что сердцем выбирал, а не хуем! — возмущается Антон.              — У него были интересные взгляды касательно Римской Империи! Или это у Кирилла?..              — Боже, — стонет Антон, вскидывая руки и уходя с кухни.              — Это ещё ничего не значит! Я их всех любил всем сердцем!              — Сколько? Целых три дня???              — А у тебя сколько? А у тебя два? А у тебя, что ли, два? — цитируя мем с Монеточкой, весело отзывается с кухни Арсений.              — Мы всерьёз ругаемся? — изламывая брови, возвращается на кухню Антон.              — Не, так, для драматизма с жиру бесимся, — смеётся Арсений. — Ну ты давай, не выпадай из роли, Шаст, ругайся, котёнок, — мурлычет Арс, целуя в щёку. — Нам же нужна какая-то драма, а то, что это, уже три недели прошло отношений, а мы ещё не разругались ни разу. Скука какая, — фыркает Арсений, показательно закатывая глаза.              — Псих, — буркает Антон, краснея ушами.              — Да-да, мой хороший, рычи, — хохочет Арсений.              — Я, может, пытался с тобой поругаться, а?              — Зачем, Шаст? Тебе со мной скучно? — продолжает мурчать заискивающе Арсений. — Хочешь, тарелки побью, ты потом дверью хлопнешь? Или набьёшь мне морду из-за ревности? Типа я предал твои чувства. Давай разыграем, только бей не по-настоящему, я ща научу тебя, как фейковые пощёчины делать. Расстанемся на семь лет, и будем плакать в подушку, друг о дружке вспоминая.              — Что в башке у тебя вообще происходит?..              — Представь, какая драма! — взмахивает руками Арсений, поставив кастрюлю под струю воды.              — Расстаться на семь лет? Я уже забью хуй на это дело, знаешь?              — Как жестоко! То есть, год подглядывать — это ещё нормально, а семь лет подождать — это уже слишком, — закатывая глаза, тянет Арсений. — У тебя быстро идёт время, Шаст, ты и соскучиться не успеешь, — хихикает Арс. — Ну так что? Ругаемся?              Арсений наблюдает за тем, как медленно прикрывает глаза Антон и вдыхает полной грудью, после долго выдыхая, чуть выставляя ладони. Арса смехом пробирает.              — Ты, блять, как та песня, которую я Джейсону посвящал…              — Так, блять, Джейсону песню написал, а мне до сих пор нет???              — О боже… Это было давно, окей? — фырчит Антон, опираясь бёдрами на одну из столешниц кухни, руки на груди складывает, хмурится. Ох, если бы только он был сейчас в одной майке… — Заромантизировал тогда своим маленьким мозгом образ травмированного абъюзера. Вот там была такая строчка «сделай мне новую гадость, прошу, и я снова ни за что тебя никогда не прощу». И вот это твоё шоу с ссорой…              — Ну-у-у, Джейсона я бы не оправдывал, встреться он мне в реальной жизни.              — Почему?              — Он не творческий, — легко пожимает плечами Арсений.              — Слушай, я не знаю, насколько это здорово, ну, то, что ты вот так творческих оправдываешь… Но меня это почему-то умиляет, если честно. Ты будто бы всех их к себе под крыло собираешь и… Не знаю. Твоё отношение к творческим буквально звучит как песня Алёны Швец «Когда рождается музыка».              — Повсюду лишний и всегда один… — одними губами произносит Арсений вспомнившиеся строчки песни. — Ну, — говорит он с широкой улыбкой, поворачиваясь к Антону, — разве это не правильно?              — Что «правильно»? — непонимающе хмурится Антон.              — Относиться снисходительно к кому-то, понимая, что у него внутри? Понимать, что всё это — цена за прекрасные вещи, которые он может создать?              — Не знаю, Арс… Я стараюсь научиться такой важной штуке, как осознание своей собственной цены. Учусь не преуменьшать значимость собственных мыслей и чувств, обозначать границы… Может, тебе тоже стоит? Потому что нельзя вот так прощать, спускать всё с рук, едва понимаешь, что перед тобой, там, музыкант, художник, поэт?              — Антон-психоаналитик снова с нами! — дикторским голосом нараспев тянет Арсений. — Верни Антона-скандалиста, мы с ним не закончили.              — Габиун, — фыркает Шаст.              — О, он снова с нами, обзывается на арабском! А ты можешь скандалить со мной на арабском? Блин, это будет слишком смешно, — фырчит со смеху Арсений, засыпая макароны в закипевшую воду. — Я не смогу вжиться в роль.              — В какую ещё роль? Или правильнее спросить, в которую? — бурчит недовольно Антон.              — И почему ты постоянно бурчишь? — улыбается широко Арсений, ставя руки на столешницу по обе стороны от Антона, зажимая его.              — Уродился уж таким.              — Шаст.              — М?              — Что хочешь на ужин? Пасту или меня?              — Халь мин альдурири ахтиару вахиди? — глядя ровно в глаза, спрашивает Антон.              — А?              — Жрать хочу, говорю.              — Там была вопросительная интонация! — возмущается Арсений.              — Да, я спросил: когда жрать-то будем?              — Кому-то лишь бы пожрать, — бурчит недовольно Арсений.              — Сказал человек, назвавший мои брови вкусными.              — Я не собирался их жрать! Я же сказал, мы так говорим про то, что нам внешне нравится!              — М… Тогда… Ты очень вкусный, Арс.              — Бля, сдурел, что ли???              — Ты нравишься мне внешне!              — Это не так работает!              — Как «так»??? Типа целиком? Можно только части человека называть вкусными? А если член красиво нарисован, вы говорите…              — Заткнись, — вспыхивая щеками, затыкает вовремя Антона, Арс. — Ты чего добиваешься вообще? Моей остановки сердца???              — Как? Сказав словосочетание «вкусный член»? Так это к вам, художникам, вопросы!              — Что у тебя в голове вообще происходит? — выпаливает Арсений.              — У меня??? Это к вам вопросы! Я-то член для примера привёл, а вообще я хотел сказать в шутку, а может, не в шутку, хотел сказать «вкусная жопа у тебя», а потом понял, что как-то это не очень звучит.              — Ты в своём уме вообще???              — Я вообще ничего не понимаю, — испуганно моргая, опускает взгляд Антон. — То есть, сидеть у меня на коленях, расспрашивая о том, что я бы тебе сказал в грязном разговоре во время секса по телефону, — это нормально. А вот сказать, что у тебя красивая жопа — это не нормально. Знаешь, Арс, ты, конечно, просил, но я, блять, я, пожалуй, всё-таки пойду почитаю в гугле, как люди ведут себя в отношениях, — заканчивая тараторить, кивает сам себе Шаст, тут же выскальзывая с кухни, провожает его только охуевший взгляд Арсения.              Из ступора Арсения выводит начавшая выкипать на плиту вода из кастрюли.              — Шаст, — высовываясь одной только головой с кухни к Антону, штудирующему что-то в телефоне, окликает Арсений. — Мне потом тоже расскажи, ладно?..              Антон смотрит удивлённо, но не проходит и секунды, как прыскает со смеху и кивает.              Да уж… Им явно нужен какой-то пример. Арсений херово справляется с искусством без референса, а Антон топит за теорию. Им явно нужно изучить тему и получить пример, а то всё как-то… Совсем неловко.              

***

             — Я тебе ещё не надоел? — тепло улыбаясь, шепчет Антон ночью, когда они лежат, кажется, разговаривая, не затыкаясь, несколько часов.              — Вообще ни разу, — бормочет разнеженно Арсений, ластясь под приятные поглаживания по голой спине.              — Могу я задать нескромный вопрос?              — Сегодня таких было достаточно, — посмеивается Арс. — Валяй.              — Ты как-то сказал, что, ну, запястья — болезненная зона, да? В том плане, что к ней вообще любые прикосновения неприятны? Или ты говорил именно про такие моменты, когда схватят крепко?              — В целом не люблю прикосновения к запястьям, — пожимает плечами Арсений. — Но поцелуи в запястья я одобряю.              — Даже так? — посмеивается тихо Антон. И тут же, видимо, чтобы закрепить, прикасается на несколько секунд губами к месту, где у основания большого пальца стучит ускоренный пульс. — Так приятно?              — Очень, — дрожаще выдыхает Арсений, прикрывая глаза.              — А насчёт второй зоны, ну, груди? Я просто помню, что, когда подвыпил на Дне рождения, я тебе рёбра щупал и… Ты, конечно, не выглядел так, будто это неприятно, но всё же…              — Э, нет, это интимная зона в другом смысле, — неловко почёсывая шею, усмехается в подушку Арсений. — Там просто… Очень большая чувствительность и… В общем, для меня это равноценно паховой зоне.              — О, — коротко вздыхает Шаст. — Понял.              — Но надеюсь, ты понимаешь, что тебе это направление уже открыто? — приоткрывая один глаз, чтобы взглянуть на рдеющего Антона, спрашивает Арсений. — А то, боюсь подумать, что у тебя там в голове на этот счёт, если ты и целоваться не лез, не получив разрешение.              — Я не знаю, что из того, что есть в моей голове, — нормально…              — В каком смысле?              — Ну знаешь, — тянет Антон, шумно выдыхая. — У меня в этом плане пример только порно. А я что? Как понять, что из этого применимо для жизни, а что нет? И я… Мне правда неловко с этим всем, и у меня начинают появляться сомнения.              — Какие ещё сомнения? — хмурится Арс, привставая на локтях.              — Ну… Дойду ли я вообще до этого, — бормочет Антон, жмуря глаза. — И боюсь, что, если… Что, если вот так хорошо, а дальше что-то пойдёт не так, и я… Понимаешь?              — Думаешь, тебе может быть противно?..              — Это, я понимаю, что это херово звучит, Арс. Но я не могу об этом не думать, — шепчет Антон, прикрывая своё лицо ладонью. — Что, если…              — Ты думаешь, что мог опять ошибиться, Шаст?              — Типа того, — еле слышно признаётся Антон. — Что, если я правда не разграничиваю… Что, если ты правда нравишься мне как охуенный друг, а тактильный голод и вечная жажда внимания к себе сводят это к романтике? В моменте я уверен, и мне хочется, на самом деле хочется в жизни той сказки про родственные души, я тебе рассказывал вчера… Но что, если я опять ошибся?              — Почему ты об этом думаешь? — тихо спрашивает Арсений, приглаживая чужие кудряшки. — Что-то не так?              — Нет, Арс, нет, всё охуенно, — взволнованно тараторит Антон. — Это просто… У меня в голове не порядок, я… Я тревожный человек, у которого в жизни всегда так было: едва счастливое затишье, значит, скоро ебанёт, и надо готовиться к буре. Я знаю, я работаю с этим, работаю со своей тревожностью, но… Она ебёт мне мозг. Я постоянно жду какого-то пиздеца. Не знаю… Пока мы рядом, я просто кайфую, потому что хорошо, хотя даже когда рядом, я могу начать думать о чём-то, а потом это раскручивается в моей голове и… Не знаю, мне так легко поверить в то, что я просто напридумывал, что у нас всё получилось и всё хорошо. Так легко поверить в то, что для тебя это несерьёзно. Так легко поверить в то, что я опять ошибся… Так легко, Арс.              Пока Арсений это слушает, у него в голове почему-то настойчиво играет строчка из песни группы «Электрофорез». Слушает эти Антоновы сомнения, страхи, тревожные мысли и такую болезненную неуверенность в себе и в окружающих. И только одна строчка крутится в голове.              «Я боюсь, моя любовь слегка больна».              Без какой-то издёвки. Без намёка на шутку. Тоскливая мысль, на самом деле отдающая болью и сильной грустью. Большим страхом за Антона.              — Я слишком долго жил с мыслью о том, какое я чмище и… Не знаю, будто бы не заслуживаю такой любви, понимаешь? Поэтому уже и не верил в то, что у меня когда-то будут отношения. А сейчас, когда они есть, мне начинает казаться, что я в них только порчу всё, потому что не понимаю, что и как делать. Может, тревожно-избегающий тип привязанности или ещё какая-то херня, а может просто собственные тараканы, но мне реально так часто начинает казаться, что на самом деле я просто навязался тебе с этим всем, а не действительно так нужен.              — Шаст, — успокаивающим шёпотом зовёт Арсений. — Давай, как в том меме, если ты тревожно-избегающий, то я спокойно-догоняющий, окей? Пока мы вместе, всё хорошо. Начинают ебать какие-то мысли — ты мне говоришь, звонишь, пишешь. И я тебя успокаиваю, хорошо? Говорю тебе, что у нас всё в порядке. Говорю, что тебя люблю. Говорю, что у нас всё хорошо. И ты мне, через усилие первое время, но веришь.              — Любишь? — тихо переспрашивает Антон, бегая грустными глазами по лицу Арсения.              — Люблю. Сильно-сильно.              — Как Никиту с Кириллом?              — Вот что ты начинаешь? — буркает Арсений. — Я в них был влюблён, я уже говорил, Шаст, нам, творческим, нужна муза. И уже не первый месяц моя муза — ты. И с тобой я одновременно влюблён и люблю. Понимаешь? Это… Несколько разные для меня чувства, но факт того, что они сошлись для меня в одном человеке, говорит о многом. И что бы там ни говорила Рената Литвинова про то, что любить и быть влюблённым должно быть с разными людьми, а я вот… Послушай… Когда у меня доходит именно до отношений, когда это не просто пару свиданок с чем-то ещё, а именно отношения, я очень сильно во всё это с головой, понимаешь? Очень сильно привязываюсь, волнуюсь об этом, весь со своим человеком. Как ловить гиперфокус на чём-то… Только это не проходит со временем, а… Ну, в моём случае меня всегда бросали. Наверное, из-за всей это привязанности и вовлечённости я и переживаю так тяжело разрывы… Ты даже не представляешь, как и сколько я отходил от Эда… Но у меня было достаточно времени, и с тобой я более, чем просто по своему желанию. И я не латаю тобой какую-то дыру, не думай даже. Для меня это очень серьёзно. Потому что отношения. Потому что ты. Потому что всё… Вот так. Понимаешь? Охуенно, спокойно, интересно. Комфортно. И я вылетаю с работы со скоростью света, лишь бы быстрее к тебе. И больше всего на свете жду сообщений от тебя. И совершенно не важно, о чём ты напишешь, о том, какой был говняный день, или о том, какую охуенную новую историю нашёл, — я дико рад, что ты мне написал. Что я настолько важен… Мне ведь тоже знакомы многие твои херовые мысли, Шаст. Когда отношения… Одни за другими кончаются тем, что именно тебя бросают… Когда это не происходит по обоюдному согласию, по договорённости, когда именно тебя бросают, это подрывает самооценку… И какие бы мягкие причины ни придумывали, ты всё равно задумываешься о том, что это именно с тобой что-то не так.              — Почему они тебя бросали?..              — Ну, с Эдом, я говорил, мы слишком по-разному видели мир, вещи… И я рассказывал, что он мне наговорил… Я выебал ему мозги своими душными придирками, заебал рассказами о том, в чём он не разбирается. В школе вот была одна девочка, которая бросила меня, буквально сказав, что я «слишком хороший, идеальный». Распиналась передо мной, мол, я отличник, олимпиадник, а она едва ли хорошистка, что она типа меня позорит… И мне было грустно за её самооценку, я пытался её убедить, я пытался… Оказалось, что она просто не хотела обидеть меня, а на самом деле ей тупо начал нравиться другой. Переключилась. Видимо, ей тоже было со мной не очень интересно, — кривится неприязненно Арсений, чувствуя, как вздымаются вверх не самые приятные чувства. — В старшей школе был парень, который, эм, — Арсению почему-то начинает сводить скулы, кажется, немеет горло, не к добру. — Который сказал, что мы вступили в отношения по дурости, а сейчас он типа открыл глаза и понял, что это было всё типа по-детски. Мол, тогда мы были малолетними дебилами, а сейчас пора взрослеть. Ну, вместе со мной взрослеть он не захотел явно, — давит из себя смех Арс. — И была ещё одна девочка на втором курсе вуза. Там буквально… Она сама мне первая призналась, а потом сама же и бросила со словами, что ей «показалось, был тяжёлый период, и просто искала тепла и утешения». Вот. Как-то так, — тяжело сглатывая, заканчивает Арсений.              — Арс… Голос пропадает?              — Кажется, нет, но ощущение похожее, — натянуто улыбается Арсений, потирая пальцами горло.              — Ты многое рассказывал, поэтому не должно накрыть, но тело реагирует так, как уже привыкло, видимо, — шепчет Антон, укладывая Арсения обратно на живот и начиная успокаивающе гладить по спине. — Они были тебя недостойны, — шепчет Антон, оставляя короткий поцелуй на голом плече. — Просто… Кто-то из них даже не понял, какой алмаз нашёл, не смогли оценить. А кто-то был слишком тупой для этого, — давя интонацией, тянет Антон, явно намекая на Эда. Арсению почему-то смешно от этого Шастового отношения к его бывшему.              До остальных ему будто бы меньше дела. Может, из-за того, что Антон чувствует, что отношения с Эдом значили для Арсения больше других, то ли из-за того, как они закончились и как этот конец повлиял на Арса, то ли из-за того, что Эда Антон лично встречал в жизни, но к нему у Шаста какое-то более агрессивное отношение.              Боже, ну конечно… Арсений ведь в ту встречу Антона с Эдом рассказал Шасту о том, что у них с Эдом был какое-то время секс без обязательств. Конечно, Антон будет куда более осторожен и агрессивен по отношению к Эду, чем к другим бывшим, которые затерялись в тумане.              — Ревнуешь к Эду? — с улыбкой шепчет Арсений, уже, кажется, засыпая от Антоновых ласк.              — Я бы отгрыз ему голову своими зубами без капли брезгливости.              — Боже, Шаст, полегче, — смеётся охрипло Арсений.              — Пусть только ещё раз на глаза появится…              — Вряд ли дело в музыкальной профконкуренции, — весело тянет Арс.              — Если речь о конкуренции музыкантов в твоей личной жизни…              — Шаст, с Эдом больше ничего нет. Я написал ему тогда, помнишь, я же рассказывал. И он больше не полезет, ему и самому это, видимо, больше не надо.              — Как жаль, как жаль.              — Ша-а-аст.              — Арс, — зовёт Антон каким-то настораживающе серьёзным тоном, притягивая за грудь к себе, обнимает со спины, перекидывая ногу через Арсовы голени. — Ты мой. Я тебя им всем не отдам. Пусть идут нахуй. Ты мой теперь.              Арсений вдыхает полной грудью, стараясь игнорировать приятные, немного будоражащие мурашки, побежавшие по всему телу.              — Твой, Шаст, — шепчет с улыбкой Арсений. — Даже не сомневайся. Но ещё немножко Серёжкин. Придётся с ним делить.              — С ним я готов делиться, — бубнит Антон куда-то в заднюю часть шеи. — И с Пашей. Диму Позова я не очень успел узнать, но… Кажется, он хороший. Так что да, Серёжа, Паша, Дима. А все остальные…              — Идут нахуй, — смешливо заканчивает Арсений.              — Да. Правильно, азизи, — выдыхает довольно в шею Антон. — Спокойной ночи, кальби.              — Я знаю, как это переводится, — хихикает умильно Арсений.              — Откуда?..              — Я гуглил на неделе милые фразочки на арабском, хотел что-то такое тебе сказать, как-то назвать, во-о-от.              — Ясно, — улыбается довольным котом Антон, прижимая крепче к себе спиной. — И что запомнил?              — «Я фоа-ади».              — Ты серьёзно? — буркает сзади Антон. — Ты в курсе, что ты сказал?              — Да, — тянет с широкой улыбкой Арсений. — Мне кажется, это на самом деле является классной любовной фразой. Это же буквально… Просьба Богу охранять твоего близкого человека, беречь его, потому что он очень дорог тебе. Разве это не романтично? Если ты верующий, если относишься к Богу с раболепием, но отваживаешься просить Его вот так что-то сделать, присмотреть за одним, всего лишь одним человечком… Какая на самом деле это любовь к этому человеку?              — Я… Даже не подумал с этой стороны, — тихо признаётся Антон. — И правда… А ты разве верующий?              — Вообще нет. Но мне понравилась моя придуманная концепция! — пищит Арсений, когда Шаст принимается его щипать в бока. — Я ещё запомнил кое-что, тебе точно понравится!              — У тебя есть одна попытка, — предупреждает Антон.              — «Рухи».              Арсений чувствует, как расслабляется сзади тело Антона, даже скорее растекается бесформенно, пока руки прижимают Арса ближе к себе.              — «Моя душа», — с улыбкой шепчет Арсений. — Подумал, что с твоей верой в соулмейтов, с тем, как ты мне в любви признавался, это очень даже… Подходит.              — Рухи, — с улыбкой шепчет Антон, касаясь губами задней части шеи. Снова мурашки бегут. — Арс, в чём в твоём понимании разница между любовью и влюблённостью?              — Ну… От влюблённости тебя трясёт, ты потеешь, волнуешься, тебе хочется показаться лучшей версией себя, но при этом на этом волнении и движа больше, больше энергии. А любовь, она… Спокойная. Умиротворённая. Ей не надо пытаться показаться лучшей версией себя, с ней ты знаешь, что ты можешь быть спокоен, будучи собой настоящим.              — Понял, — улыбается Антон. — Спасибо за ответ. А теперь засыпай, хабиби.              — Это слово я тоже теперь знаю, — улыбается умиротворённо Арсений, прикрывая глаза. — Как будет на арабском «спокойной ночи», Шаст?              — «Табэ масэука».              — Табэ масэ… масэука, Шаст.              — Табэ масэука, хабиби.              — А пошли на следующих выходных тусить куда-нибудь?              — Я организовываю место, — вздыхает тяжко Антон. — И людей только самых близких приглашаем.              — Договор.              — Можешь теперь спокойно спать? — посмеиваясь, спрашивает Антон.              — Теперь да. И если кто-то предложит играть в «Правда или действие» или в «Бутылочку», мы этому человеку бутылочку в очко засунем.              — Как скажешь, азизи, я совсем не против.              — Будешь держать, а я буду совать.              — Угу-угу, как тебе удобнее, Арс.              — Вот теперь спокойно спим.