Вкусные эмоции

"Когда ты уже спала, я лежал рядом, созерцая твои тонкие черты. Я восторгался их красотой, но ненавидел их за то, что они хрупки. Во мне вскипела ярость. Я почувствовал омерзение к этой мягкой перине, готовой поглотить нас целиком. И к этой комнате: запах благовоний, расшитые занавеси... Всё это была слабость. Я выскользнул из-под одеяла, распахнул окно и улёгся на каменный пол, чтобы отринуть искушения неги. Но когда я проснулся поутру, ты лежала возле меня, на холоде, нагая, как и я. Твоё распростёртое тело было словно высечено в камне. И ты проснулась. Мгновенно, как зверь, готовый к прыжку. Ты ничего не сказала. Слова были ни к чему. Я уже видел, что мы воистину созданы друг для друга"

Гелис: "Horizon: Zero Dawn"

***

      Вторая неделя июня начинается не слава Богу от слова совсем. Стас начинает поторапливать с отрисовкой кадров, и стоило бы ему сделать это не сейчас, не сегодня, когда Арсений очень херово спал ночью, сил выслушивать претензии нет, а ещё от недосыпа и раздражения дёргается правый глаз.       — Быстрее отрисовывать кадры, говоришь, да? — глухо повторяет Арсений, а глаз дёргается, видимо, обозначая в предложении запятые. — Быстрее отрисовывать кадры.              — Арс, — взволнованно окликает Дима, который, в отличие от Шеминова, сидел с ним в кабинете целый день и прекрасно состояние Арса видел. Да и знает его Дима всё-таки получше.              — А давай я тебя усажу за планшет, Стас? — вскакивая порывисто со своего места, тараторит Арсений. — Давай-давай, не стесняйся, — притаскивая Стаса за плечи к своему рабочему месту, смеётся на грани истерики Арсений. — Ну давай. НАРИСУЙ ХОТЬ ЧТО-ТО!              — Арс! — снова окликает Дима, но в разы громче, оттягивая за локоть Арсения в сторону. — Стас, потеряйся, — шикает Позов, зыркая на Стаса красноречиво. — Ну!              Хоть в чём-то, сука, он смекалистый, сучливо подмечает Арсений про себя, провожая вышедшего из кабинета Стаса глазами.              — Арс, а ну-ка, глянь на меня, — разворачивая к себе, просит мягко Дима. — Эй, вдохни-ка полной грудью. И лучше отойди от рабочего места, ещё один сломанный планшет нам не нужен…              — Быстрее отрисовывайте кадры, блять!              — Не принимай на свой счёт, Арс. Это не к тебе претензия, не к твоим скиллам, ну же, вдохни полной грудью.              — Мы же тут сидим целыми днями чаи гоняем, поэтому у нас только первые двадцать минут мульта, сука, отрисованы, и половина от них даже не в цвете!              — Присядь, — подтягивая к стене, подальше от рабочего места, стул на колёсиках, просит Дима. — Арс, сядь, вдохни полной грудью, я заварю ромашку, сбавь обороты.              Арсений в кресло не усаживается, а валится. Сгорбливается огромной кучей херовых мыслей и эмоций, зарываясь пальцами в волосы на чёлке, оттягивает с силой, жмурясь.              — Я всё торможу. Всё торможу. Слишком медленный. Закопался. Закопался. Ни качества, ни скорости.              — Арс, перестань.              — Руки из жопы. Скилл уже год не растёт, выше своей головы не прыгнешь, да? Не прыгнешь. Неспособный кусок…              — Успокойся, прекрати это, — просит с уже слышимой обречённостью Дима.              — Вечно на четвёртом месте. Во всём, во всём на четвёртом месте…              — Блять…              — Что ты делаешь? — вскидывается Арсений, замечая, как Позов зачем-то полез в телефон.              — Звоню Серёже. Пусть заберёт тебя. Езжай домой. Возьми пару отгулов.              — Чтобы я ещё больше просрал? — заходится обречённым смехом Арсений. — Чтобы ещё сильнее всё затормозил? Чтобы опять из-за меня всё по жопе пошло?!              Дима его не слушает, прикладывает телефон к уху и просит Серёжу, который, конечно же, сразу снял трубку, приехать сюда срочно.              — Сам не работаю. Тебе не даю. Ещё и Серёже жить мешаю, — Арсения разбирает слезами, и это конечная, он знает, что скоро не сможет выдавить из себя ни слова. — Только и заставляю всех нянчиться с собой, вечно всех подставляю…              Голос истончается. Мысли и чувства спутываются в такой огромный и плотный комок, что не могут сдвинуться, застревают, кажется, в пищеводе, давя на голосовые связки. Больше ни звука.              

***

             Серёжа на водительском сидении молчит. Арсений чувствует, что на него то и дело косятся, смотрят обеспокоенно. И от этого тошно. Почему он постоянно заставляет близких людей переживать это дерьмо? Почему они должны чувствовать себя херово, когда его накрывает?              — Хочешь чего-нибудь? — тихо спрашивает Серёжа, паркуя машину во дворе.              Арсений может только коротко качнуть головой. Речь вернётся ещё не скоро.              Всё, чего он сейчас хочет, это просто доползти до своей кровати, завернуться гусеничкой в одеяло, забив на жару, поплакать минут десять и отрубиться с хлюпающим носом. А завтра проснётся в адекватном состоянии. Надо только поплакать и поспать.              В целом, что-то сегодня всё не по плану. Потому что «поплакать десять минут» растягивается на час, уснуть не получается, жара дико бесит и из-за забитого носа не получается вдохнуть.              Серёжа, конечно, рядом. Носит чаи, не лезет с вопросами, не мозолит глаза. Только иногда заходит в комнату, усаживается рядом со скорчившимся на кровати Арсением, гладит пару минут по спине, шепчет своё «успокаивайся, всё в порядке, Арс, не еби себе мозг» и уходит. Уходит, чтобы через полчаса вернуться и повторить.              Арсений не понимает, когда успело стемнеть, но во мраке комнаты ему становится немного спокойнее. Часть раздражителей, пусть и только свет, ушли, а от того уже легче дышать. Да и немного тише становится со стороны окна. Если машины ездят не так часто, значит, время перевалило за полночь.              Немного удаётся отвлечься на звук открывающейся входной двери. Видимо, Серёжа заказал что-то поесть. Нет. Это точно не доставка. Если только Антон не начал работать ещё и курьером. Что он здесь делает?              — Мы должны были встретиться сегодня, — говорит голос Антона из прихожей. — Но он так и не пришёл…              Блять, ещё и его подвёл. Даже не вспомнил о встрече, которую они назначили вчера. Несамостоятельный, безответственный, жалкий…              — Я звонил Диме, а он сказал, что на студии его уже нет и он приболел, но как-то это всё… Да и ты тут с таким лицом, — сбито бормочет Шаст. — У него всё в порядке? Не умер никто?              — Не умер, — тяжко вздыхает Серёжа.              — Но про в порядке ли он, ты промолчал, — так же вздыхает Антон. — Я… В общем, поскольку я не мог знать наверняка, что это не простуда, я привёз цитрусовых и… Всякой херни. Простите, что так поздно. Сел в машину, чисто на автомате, по привычке включил рабочий телефон, и мне сразу заказ пришёл, пришлось немного поработать, в общем. Я могу с ним поговорить?              — Это уж точно вряд ли, — по голосу Серёжи слышно, что он улыбается, явно обозначая благодарность за эту заботу и неравнодушие. Заботится. Потому что Арсений сам ведь не может, только напрягать близких умеет, блять. Как тошно. — Он… В общем, он не сможет сейчас говорить. Мы так и не разобрались, с чем эта херня связана, но когда накатывает, не может из себя слова выдавить. Вроде, успокоился немного, заснул, надеюсь… Но говорить ещё сегодня точно не сможет.              — Он не может говорить или он думает, что не может говорить?              — Что? В смысле?              — Ты пытался его, ну, ущипнуть в этом состоянии? Голос есть?              — Прости, конечно, Антон, но последнее, что я буду делать со своим другом, когда ему херово, — это щипать его, — уже явно раздражаясь, начинает Серёжа. — Ему и так херово, зачем мне проверять прям пропадает у него голос или он просто в ракушку закрывается, я хочу, чтобы его отпустило, а не эксперименты над ним ставить, чтобы поставить какой-то типа диагноз.              — Вообще-то диагнозы, ну или причину важно находить… Только после этого находится решение, — неуверенно отвечает Антон. Он не переносит, когда люди начинают на него давить, тут же теряется, расстраивается, отступает. Даже если говорит правильные вещи, начинает сомневаться в себе от одного только чужого резкого слова.              Арсений поднимается осторожно с кровати, оставаясь закутанным в одеяло, плетётся к двери своей комнаты, мимоходом осматривая себя в зеркале дверцы шкафа: глаза уже не красные, лицо чуть опухшее, но не страшно.              Он открывает дверь комнаты, та находится буквально впритык к прихожей, а потому Арсений оказывается тут же рядом с Антоном и Серёжей. Буквально нос к носу.              — Мы тебя разбудили? — обеспокоенно спрашивает Серёжа.              Арсений в ответ только коротко качает головой и переводит взгляд к Антону. Кажется, с Шастом было куда проще, когда он не смотрел так прямо, не заглядывал своими бесконечно живыми глазами прямо в душу.              «Прости», — одними лишь губами беззвучно произносит Арсений, тут же поджимая их до покалывающего ощущения.              — Ничего страшного, — качает головой Антон. В армии учат нынче читать по губам? — Я… Прости, я не вовремя, и это…              Взгляд Арсения тухнет, сползает с лица Антона вниз, когда он ворочается у двери, явно собираясь уйти. От всего этого Арсений не чувствует неловкости, только горечь. Он корит себя за то, что с ним приходится возиться, но при этом ему больно от мысли, что его могут просто оставить.              — Антон принёс тебе лимонов и апельсинов, будешь сейчас?              Арсений качает головой, а после того, как Серёжа отходит на кухню, переводит взгляд снова к Шасту и кивает ему в благодарность. Антон так же кивает в ответ, по нему видно, что ему дико некомфортно, и он чувствует, что не вовремя, что лишний, что не к месту. Арс бы безумно хотел попросить его остаться, и тысячи слов вертятся на кончике языка.              Спасибо. Прости. Заходи. Останься. Мне плохо. Не уходи. Мне стыдно. Жалкий. Не молчи. Пожалуйста. Не могу вдохнуть. Тошнит. Громко. Расцарапать. Не смотри. Трясёт. Челюсть свело. Свет. Больно. Никчёмный. Отвернись. Бездарь. Дыши. Не бросай.              Арсений не замечает за собой, как жмурится, сутулясь всё сильнее с каждым словом, мыслью, пробивающей удары в голову. Он снова задержал дыхание?              Дыши. Трясёт. Колет. Тяжело. Давит. Дыши. Нелепо. Лишь бы привлечь внимание. Бездарный. Кому ты нужен. Предатель. Не рассказывай. Дыши.              Напряжение внутри растёт и сжимание себя в маленький комок скорее болезненное, чем спасающее. Всё тело зажато и мышцы начинают неприятно ныть, челюсть тянет, дёснам больно от сжатых зубов, ладоням — от вжатых ногтей.              Мысли обрываются, когда Антон прикрывает двумя ладонями уши.              Арсений точно уверен, что не спятил настолько, чтобы слышать голоса, это лишь мысли. Обрывки его собственных мыслей и воспоминаний. Никаких реальных голосов.              Почему тогда в момент стало так тихо?              Почему расслабились в момент мышцы лица, наконец отпустила болезненная скованность виски и челюсть?              Арсений вслушивается в гудение собственной крови в ушах, всё внимание фокусируется на звуке собственного ускоренного пульса. Глубокий вдох… Пульс успокаивается.              — Ты что делаешь? — слышится приглушённо из-за ладоней Антона голос Серёжи.              — Не знаю, я просто почувствовал, что так станет легче, — растерянно шепчет Антон, собираясь убрать ладони, но Арсений успевает словить их, задерживает у своих щёк, ушей, прижимая к себе.              Какая приятная тишина, разбиваемая только лишь звуком собственного пульса…              Арсений не знает, сколько проходит времени с того момента, как он задержал ладони Антона, сколько минут ему понадобилось, чтобы неожиданно найти своё равновесие в повисшей тишине. Но теперь он чувствует, что может стоять прямо. Руки медленно соскальзывают с ладоней Антона к его локтям, а потом обессиленно падают вниз.              Сил хватает лишь на то, чтобы кивнуть в сторону квартиры, как бы приглашая Антона войти. И тот кивает, сразу же принимаясь разуваться.              Они сидят втроём на Арсовой немного заброшенной за последние три дня кухне. Обычно тут всё натёрто до блеска, ни одного пятна и развода, ни одной пылинки, а предметы, баночки на кухне выровнены будто по линеечке.              Сейчас здесь беспорядок, за который Арсению не хватает сил стыдиться. Банки с чаем и кофе стоят не на своих местах. На столешнице у плиты россыпь молотого кофе, который полетел с чайной ложки мимо кружки, когда Арсений заваривал себе кофе с утра впопыхах. В раковине немного грязной посуды, до которой никак не доходили руки. На столе высохшие пятна от пролитого мимо кружки молока. Всё тоже с утра.              Пока Серёжа с Антоном пьют за столом чай, молча наблюдая за Арсением со стороны, он складывает осторожно одеяло, снятое с себя, на диван в гостиной. Вытирает пятна молока и рассыпанный кофе тряпкой. Вымывает посуду и раковину, выравнивает медленными, будто сонными движениями баночки на кухне. Приводя в порядок свой дом, Арсений чувствует, как немного приводит в норму и тот беспорядок, рвущий изнутри. Ещё один вдох краткого облегчения.              Арсений наконец усаживается за стол, пьёт чай с Серёжей и Антоном, но глаза на них не поднимает. Кажется, все боятся и слово сказать, боятся вывести его из хрупкого найденного баланса лишним звуком. От этого становится хуже. Арсу от всего сейчас становится хуже. Если бы Антон с Серёжей начали непринуждённые беседы, он бы чувствовал себя брошенным и забытым. Если бы продолжали говорить только о его самочувствии, начал бы снова себя корить за то, что с ним возятся как с ребёнком. От этой напряжённой тишины тоже хреново.              Арсений не знает, от чего станет легче. Он не хочет быть один, но не хочет и чтобы с ним возились. Он не знает, что ему нужно.              — Хочешь покататься? — спрашивает тихо Антон, касаясь пальцев, сжатых на кружке.              Снова мысли в голове стихают. Будто бы глубокий звон, голос и прикосновение Антона заставляют полностью сосредоточиться на себе. Как музыка для медитации.              — Я на машине. Покатаю по ночному Питеру. Я уже говорил, меня это разгружает эмоционально, но я, конечно, не знаю, как тебе будет лучше. Просто кивни, если хочешь попробовать, или качни головой, если никуда не хочешь выходить.              Арсению сложно думать. И уж тем более сложно сейчас выбирать, принимать какие-то решения. Ему хочется просто плыть по течению. И он кивает.              — Мне с тобой? — нерешительно спрашивает сбоку Серёжа.              При взгляде на него у Арсения резко начинает щипать глаза. Сколько Серёжа просрал часов, а может, уже суммарно дней, месяцев своей жизни, чтобы возиться с Арсением в этом состоянии? Сколько потерял часов отдыха, нервных клеток?              Арсений хочет, чтобы Серёжа отдохнул. Хочет спасти хоть часть его жизненного времени и нервов, которые он вечно тратит на него, неспособного позаботиться о себе в банальных моментах.              Хочет качнуть головой, но боится обидеть. Боится, что Серёжа поймёт неправильно, а он не сможет объяснить. Мысли начинают роиться, прыгая на голову одна другой.              Не хочется обидеть. Это может оттолкнуть. А если он подумает, что его не ценят? Или вдруг решит, что Антон его заменил? Но он должен отдохнуть. Хочется, чтобы не обременял себя этим. А если, отказавшись, навсегда Серёжу потеряет? Что, если он больше не станет с ним сидеть, когда будет накрывать? Останется один?..              — Серёж, отдохни, — улыбается чуть нервно Антон, конечно же, шмыгая носом. На секунду он сжимает пальцы Арсения чуть крепче. — Я покатаю его, отвлеку, а ты отдыхай. Всё нормально, да, Арс?              Он умеет читать его мысли?              Арсений кивает.              — Ладно, — нерешительно соглашается Серёжа. — Если что, запиши мой номер, хорошо? — просит он Антона и в протянутый мобильник тут же записывает свои контакты. — Держи меня в курсе, если вдруг…              — Я хорошо справляюсь с рулём, — прерывает осторожно Антон. — Никаких ДТП.              Серёжа явно говорил не об этом. Конечно, он имел в виду «если вдруг что-то случится с Арсением». И то ли Шаст правда этого не понял, либо он понимает куда больше, чем показывает. Например, понимает то, что Арсению сейчас совсем не хочется слышать что-то о том, что он может нечто с собой в этом состоянии сделать.              Сейчас, в этой усталой уязвимости, всё воспринимается на свой счёт. И банальное беспокойство, будто в игре в сломанный телефон, в итоге превращается в мысли о том, что адекватности и благоразумию Арсения настолько не доверяют, что думают, мол, он пойдёт с первого же моста прыгать.              Кажется, Антон действительно всё понимает…              Арсений совсем не осознаёт своих действий за бесконечными мыслями, не понимает, в какой момент он оказался уже на переднем сидении в машине.              — Попробуй сконцентрироваться на музыке и виде из окна, — пристёгивая Арсения, просит Шаст.              Так Арсений и делает. Просто прижимается виском к холодному стеклу, отчего опять же расслабляется ноющая болезненно из-за сжатых зубов челюсть. Смотрит в окно на мелькающие огни, отражающиеся в воде каналов, над которыми они проезжают время от времени.              Музыка кажется смутно знакомой, Арсений смотрит коротко на проигрыватель, где высвечивается название композиции. Это сборка саундтреков из «Зе ласт оф ас». Забавно, что именно в историях про апокалипсис — не важно, по какой причине он случился, — всегда такие глубокие и умиротворяющие саундтреки.              Наверное, эта музыка хорошо сочетается с атмосферой одиночества, некой обречённости, а рядом с ней надежды, но почему-то эта музыка Арсения на самом деле умиротворяет. Перед глазами воображение не рисует заражённых людей, заброшенные здания и дороги — воображение не работает, оно слишком устало. Перед глазами — ночной Питер, каналы, мерцающие чуть вдалеке фары других машин.              Цветовая палитра крайне простая. Рыжевато-чёрный темноты, бело-жёлтые фонари, красные задние фары других машин и светофора. Стандартный триколор родственного цветового сочетания… Иногда появляются здания с синей подсветкой: четырёхцветие с акцентом на полярный цвет, выходит.              — Питер, конечно, не Найт-сити, не светится всеми цветами радуги, но как по мне, это даже красивее, — говорит сбоку Антон. Мыслями они, видимо, уже синхронизировались. По крайней мере Антон с ним, а Арсений ещё часто не понимает, что в голове у Шаста происходит. — По крайней мере мозг не перегружается количеством цветов. О, дождик пошёл, под эту песню прямо кайф.              Антон подкручивает чуть-чуть громкость и больше ничего не говорит.              Арсения, если честно, удивляет, как это вообще возможно. Как может Антон, настолько не справляющийся с банальным общением с людьми, вот так чувствовать его границы, мысли, состояние.              Да, конечно, Шаст сам сказал, что с Арсением у него как-то легко и быстро получилось найти общий язык, комфорт в общении. Но одно ведь дело начать спокойно общаться, и совсем другое: понимать Арсения по одному только взгляду на него.              Никто не следит за временем. Отвлечься от нарезания кругов по Питеру заставляет заканчивающееся топливо. Антон заезжает на заправку, выходит из машины, прося Арсения подождать пару минут, а возвращается с каким-то пряным чаем и круассаном.              — Хочешь уже домой? — спокойно спрашивает Антон, выезжая с заправки. Арсений коротко качает головой. — А… Погулять хочешь? — в этот раз Арсений пожимает плечами. — Или лучше где-то просто посидеть? — этот вариант нравится больше, Арс кивает. — М, сейчас, конечно, всё закрыто, разве что вокзал, но… — Арсений резко качает головой. — Да, я тоже не хочу, — смеётся мягко Шаст. — Спать не хочется? Тогда, может, поедем ко мне, если ты к себе не хочешь? Сыграю тебе что-нибудь на гитаре, будем пить чай с шоколадками. Шоколад спасает, знаешь? Помнишь слова профессора Люпина? Поедем ко мне учить Патронус, буду отгонять от тебя дементоров, а то всю радость высосали.              Арсений даже улыбается, снова кивая.              Когда доезжают до дома Антона, тот просит дать ему пару минут на перекур, а то очень сильно хочется. Арсений усаживается на подъездной лавочке рядом и роняет голову на плечо. Какая приятная тишина…              Иногда Антон немного ёрзает, пытаясь выкрутиться так, чтобы выдыхать дым не в сторону Арсения. Без разницы, сейчас сигаретный дым Антона даже успокаивает. Через минуту, куря вторую сигарету, Шаст дёргает лежащей на его бедре ладонью, чуть выставляя мизинец в сторону Арсения. Арс не думает, просто сцепливает свой мизинец с Антоновым. Становится ещё немного спокойнее.              После курения уходят к Антону домой. Арсений сидит на тесной кухне, улёгшись щекой на стол, наблюдает за копошащимся у плиты Шастом.              — Я знаю это чувство, — тихо говорит Антон, усаживаясь напротив. — Скорее всего, мысли-то при нём у нас разные, но… Я знаю ощущение этого распирающего изнутри грудь шара. Так много мыслей и чувств, которые сцепливаются в один ком и ты… Не можешь выдавить из себя ничего, потому что одно сцеплено с другим, а другое с третьим… И этот огромный шар никак не пролезет целиком за раз, но и одно что-то отделить от него не можешь. Так много всегда, но ничего из себя выжать не получается… Ты пытаешься сконцентрироваться на одном, хоть одно выговорить, но концентрация в этом состоянии какая-то… Болезненная. И ты фокусируешься на одной фразе, с которой считаешь правильным начать говорить о том, что болит. Всё повторяешь эту фразу у себя в голове, повторяешь: «Вот сейчас начну». Но не получается. И ты злишься на себя из-за того, что время идёт, мысль стучит в голове, но её никак не выдавишь из себя… А потом момент уходит, ты так ничего и не сказал, а потом не возвращаешься к этому. В моменте кажется, что ты не то что говорить, а даже дышать не можешь… Но в этом состоянии не надо говорить, Арс. Не надо давить на себя силой, заставлять что-то из себя выдавить, так только хуже. А насчёт дыхания, ты в любом случае дышишь, просто это психика обманывает… Как при панической атаке людям кажется, что они умирают. Так при вот этом состоянии тебе кажется, что ты задыхаешься. Я… Я читал об этом, это спазм мышц возле диафрагмы. Ты ведь задерживал дыхание, да?              Арсений кивает, поднимая голову со стола, смотрит немного растерянно.              — Тебе может казаться, что ты типа селфхармом занимаешься, типа доводишь себя до удушья неосознанно. Но на самом деле это другое. Это подсознательная попытка твоего тела спасти себя, облегчить дыхание. Когда задерживаешь дыхание, скованные мышцы максимально напряжены, а потом резко расслабляются, диафрагма, грубо говоря, расправляется и получается глубоко вдохнуть. Ты не душишь себя, а наоборот… Помогаешь себе вдохнуть. Вот, — неловко заканчивает Антон, теребя рукава толстовки.              Чайник вскипает, и это спасает Антона от неловкого молчания. Он заваривает чай себе и Арсу, берёт кружки, но не усаживается с ними за стол, а кивает Арсению, чтобы шёл куда-то за ним.              Они приходят с чаем на балкон, у Антона там обустроен маленький уголок с мягкой скамеечкой и столиком. Шаст усаживает его на эту скамейку, ставит на столик кружки, а сам отходит за гитарой, а с ней уже усаживается на полу балкона.              Судя по всему, Антон не знает, что сыграть. Просто перебирает струны в какой-то задумчивости. Импровизация это, сочинение на ходу или только разминка пальцев — не важно, Арсения успокаивает.              Кажется, только Шаст начинает играть уже какую-то композицию, как прерывает игру, чертыхаясь: вспомнил про шоколад. А когда уже приносит Арсению три шоколадки к чаю, снова усаживается с гитарой и играет… Ну вот, а говорил из «Киберпанка» только орущие песни Сильверхенда знает. Хотя эта песня, кавер которой Антон играет, была якобы написана группой Сильверхенда, но в конечных титрах исполнялась гораздо спокойнее, с ноткой тоски и ностальгии. С женским вокалом. Антон не поёт, но Арсений видит шевеление чужих губ.              О чём пелось в той песне? В припеве Арсений помнит только фразу «never fade away» — «никогда не исчезнет». Вроде бы, «красота никогда не исчезнет». Арсению бы стоило глубже погрузиться в этот мир, с учётом того, как много там персонажей, ставших действительно популярными. Это ведь его область, он должен это изучать, должен повышать насмотренность, должен знать тенденции в своей сфере, в создании историй. Должен…              — Просто слушай, не думай. Хочешь электрогитару подключу? Сыграю тебе лёгенькую мелодию, которую Керри играл на яхте? Только главное, чтобы не кончилось гейской еблей на горящей яхте, — Арсений с этого категоричного высказывания и кислой мины Антона со смеху прыскает, а Шаст тут же улыбается вслед за ним.              Антон отходит на несколько минут, подтаскивает колонки, настраивает там что-то, подключая гитару, выкручивает звук потише, а после усаживается снова на пол балкона с электронной гитарой и играет спокойную мелодию подпевая не словами, а тихими «та-та та-та тара-ра-ра та-а-а».              — Самое то, чтобы встретить рассвет, да? — улыбается Антон, не прекращая играть, чуть покачиваясь. Арсений кивает, мягко улыбаясь.              Антон откладывает гитару, когда небо начинает светлеть у горизонта. Выпивает свой остывший чай, а потом затягивает Арсения в дом, бросая гитару на открытом балконе.              — Ещё ноет? — тихо спрашивает Антон. — Сердце, я имею в виду, — Арс кивает, это пройдёт только через сутки. — Знаешь, что хорошо ещё лечит это состояние? Кроме шоколада, музыки и ночных прогулок? Впрочем, не мне, наверное, это делать, но…              Арсений смотрит искренне заинтересованно.              — Ладно, попробую, но, если тебе этот способ не подойдёт, ты скажи, ну, блять, дёрнись, — машет ладонью от себя Антон. — Ложись.              Арсений вскидывает брови, смотря на Антона в красноречивом удивлении с ноткой напускной претензии. Возвращаются силы играть.              — Просто… Ляг, пожалуйста, — краснея, просит Антон. — Хочу именно делом, а не словом объяснить, потому что на словах это прям слишком плохо звучит.              Арсению в целом бояться нечего, в этом состоянии — уж тем более: самое страшное внутри.              Он снимает с себя штаны с носками, заползает под Шастово одеяло и прикрывает глаза, вжимаясь щекой в холод подушки, прикрывая глаза.              Через минуту Антон ложится рядом и кажется, что этого уже вполне хватит для ещё одной капельки спокойствия, но на этом не заканчивается. Рука заползает под одеяло и нерешительно касается бока через майку. От касания на мгновение спирает дыхание, Арсений заставляет себя выдохнуть и расслабиться, перекатывается на живот, поворачивая голову к Шасту.              Никто не знает, что чувствуют кошки, когда их гладят. Только кошки это и знают. Но сейчас Арсению кажется, что он знает, сейчас кажется, что он тоже своего рода кот. Под гладящей ладонью Антона хочется, если не мурчать, то растечься бесформенной массой и глубоко мерно дышать — точно.              Поглаживающих касаний в один момент становится будто бы мало, они плохо ощущаются сквозь майку, слишком смазываются. Арсений стягивает с себя майку, потянув сзади за ворот, выпутывается из неё, почти не поднимаясь с кровати. В голове сейчас только одна мысль: лишь бы после этого Антон не перестал, лишь бы его это не спугнуло, лишь бы не подумал ничего лишнего.              Но Антон, кажется, вообще не думает. Как из Арсения выбил все мысли этими прикосновениями, так и из себя. От нового касания ладони к спине пробивает мурашками, прерывистый вздох срывается с губ и на мгновение ладонь замирает. Арсений открывает глаза лишь за тем, чтобы посмотреть с отчаянной просьбой в чужие зелёные.              Прикосновения Антона будто вытягивают из мышц всю напряжённость, их пробивает дрожью, а потом приходит резкое расслабление, от которого вырывается облегчённый выдох один за другим.              Всего один маршрут движения руки: от поясницы к шее, затем вправо-влево по плечам и снова к пояснице. Иногда только большая площадь ладони сменяется на кончики пальцев и от этого контраста бегут мурашки.              Веки тяжелеют, взгляд совсем расфокурисован, Арсений не уверен, не привиделось ли ему, как у Антона потяжелел взгляд.              Арсений уверен, что с минуты на минуту заснёт, поэтому — несколько лениво — заворачивается плотнее в кокон Шастового одеяла, окружая себя со всех сторон его запахом, жмётся спиной к боку Антона.              На секунду вырывает из сонливости ощущение Шастовых рук на пояснице: притягивает вплотную к себе и перекидывает через Арсения одну руку и ногу, обволакивая собой со всех сторон, чтобы уж наверняка.              Больше не надо сжиматься в комок, чтобы почувствовать себя в защите. Тело расслабляется и усталость рушится на Арсения снежной лавиной, закрывая глаза темнотой.              На грани сознания, последнее, что Арс чувствует: обжигающе прикосновение к задней части шеи. Снег лавины?..       

***

             Когда Арсений просыпается, стена перед глазами залита оранжевым светом закатного солнца. Проспал весь день. Антона рядом нет, но слышится какой-то шум с кухни, значит, просто проснулся раньше и пошёл готовить еду.              Несколько минут, несколько маленьких вечностей Арсений лежит в кровати, буравя взглядом потолок, вспоминает ночь, рассвет, Антона. Антона, который приехал. Антона, который катал полночи по ночному Питеру. Антона, который играл на гитаре и кормил шоколадом, а потом…              От воспоминаний о чужих прикосновениях у Арсения чуть горят щёки. Он переводит взгляд к залитой светом стене, чуть вытягивает руку в сторону, пытаясь дотянуться до солнца. «Прикасается» тенью от своей руки к висящей на ручке шкафа Антоновой толстовке.              Приходится вставать, потому что вторые сутки полной разрухи Арсений себе не может позволить. Буря утихла, изнутри больше не распирает. Приходит только привычный стыд за собственные реакции, за своё состояние. Стыд перед Стасом, Димой, Серёжей и Антоном.              Только перед Антоном почему-то стыдно меньше всего. Это ощущается неправильно. Разве стыд перед ним не должен быть сильнее стыда перед остальными? Ведь в этот раз именно Шаст возился с ним, возился всю ночь. Но стыда почти нет. Только лёгкий страх из-за мысли, что из-за такого Арсения могут начать избегать, сторониться.              Одевается медленно, думая о том, станет ли Антону с ним некомфортно после всего этого. Арс приходит к выводу, что вряд ли, потому что, судя по словам Антона, он знает это состояние, а значит, понимает его. Это не должно его пугать, отвращать…              Сейчас верх берёт неловкость от памяти о тех касаниях. Но ведь… Антон сам это предложил, правильно? И наверное, нет ничего странного, ничего такого, постыдного в том, что Арсения успокоили прикосновения. Многих успокаивает тактильный контакт.              Только вот это кажется таким интимным…              — Доброе… Вечер, — неловко улыбается Арсений, взмахивая ладонью, пройдя на кухню к копошащемуся Антону.              — Утро. День. Вечер, — с третьей попытки подбирает нужное время Антон, оборачиваясь через плечо. — Как себя чувствуешь?              — Намного лучше. Спасибо, что…              — Обращайся, — перебивает Антон, тут же нервно прокашливаясь. — Не думай херни, не стыдись и не чувствуй себя виноватым, окей?              — Ты и правда очень хорошо знаешь это состояние, судя по всему, — усмехается тихо Арсений, коротко качнув головой.              Он подходит к Антону сбоку, присаживается на подоконнике, подсматривая, что там Антон колдует на плите. Видимо, паста.              — Слушай, — начинает было Шаст, но голос начинает немного сипеть, видимо, кто-то дофига выкурил, как проснулся. — Кхм, ща, — Антон наливает себе быстро полстакана воды из-под крана, промачивает горло. — Помнишь, я вчера сказал, что не стоит пытаться из себя что-то выдавить, не надо пытаться говорить, пока ты в этом состоянии? Помнишь, да? Ну так вот, это не значит, что вообще не надо говорить о том, что тебе мозги ебёт. Надо об этом поговорить. И нет, я не заставляю говорить прямо сейчас, да и не со мной тебе, наверное, захочется это обсуждать… Просто поговори хоть о части тех мыслей с Серёжей, когда будешь чувствовать, что уже успокоился, хорошо? Ну, и со мной можешь поговорить, я не против, — неловко пожимает плечами Антон.              — Я подумаю, — блекло улыбается Арсений, кивая. — Спасибо, Шаст.              — Не за что, говорю же, — впериваясь глазами в плитку над плитой, тараторит на выдохе Антон.              Сложно сказать, избегает он зрительного контакта именно с Арсом после этой ночи или ему просто неловко, а не смотреть в глаза кому угодно, когда волнуется, уже привычка, если не рефлекс.              — Там Серёжа писал, ты не взял телефон. Я-то его держал в курсе, но он спрашивал, что ты планируешь на сегодня? Поз тебя уже прикрыл на работе типа. Можешь отдыхать, до выходных всего один день остался, не считая, сегодняшнего. Серёжа только просил написать ему, в общем, если поедешь домой, заехать ли за тобой? Ну или я могу забросить…              — «Если»?              — Да, ты прав, — нервно усмехается Антон. — Какие тут «если», тебе в любом случае, наверняка, зачем-то нужно домой.              — Шаст… Ты бы хотел, чтобы я ещё остался?              — Слишком компрометирующий вопрос, Арс, тебе не кажется? — нервно шмыгает носом. — Не вопрос, а прямо-таки ловушка для интроверта, блять… Мне… Мне было бы спокойнее, если бы ты остался, — выпаливает тихо на выдохе Антон, жмурясь, вцепливаясь пальцами в край столешницы. — Было бы спокойнее, потому что я тебя вижу и я знаю, что делать и я… Может, у меня идёт всё через жопу с другими людьми: ни поговорить, ни подружиться быстро, ни обсудить истории, ни успокоить — но с тобой как-то… Я тебя чувствую. И у меня получается. А раз получается, значит, я делаю лучше, а не хуже, оставляя тебя рядом. Но я же силой держать не буду. А тебе наверняка надо домой, а я тут со своим навязчивым беспокойством, хоть и видно же, что тебя уже отпустило. Забей, — резко качает головой Антон. — Сейчас поедим, и я докину тебя до дома.              — Шаст, — Арсений ловит за край толстовки. — Я правда теперь в порядке. Спасибо тебе за это. И мне приятна твоя забота, но мне бы в душ и одежду постирать, пропылесосить, — с мягкой улыбкой шепчет Арсений. — Мне надо ехать домой, это правда. Но я еду туда, не потому что сбегаю от твоей заботы или в целом от тебя.              — Я этого и не говорил, — выпаливает Антон, нервно бегая глазами по столешнице сбоку.              — Но ты об этом подумал. Тебе кажется, что вчера ты… Перегнул с утешением?              — Ты так думаешь? — испуганно смотрит на Арсения во все глаза Антон.              — Я… Нет, я не думаю, Шаст, — немного смущённо выдавливает из себя Арсений. — Кажется, это было что-то… Очень личное, может, в каком-то моменте странное, но, в чём я уверен точно — необходимое мне на тот момент. Я не знаю… Не знаю, насколько это было нормально или странно, мне просто стало легче, намного легче, — искренне говорит Арс, заглядывая в чужие взволнованные глаза. — И если нам обоим этого хотелось, а сейчас мы не совсем понимаем, что это вообще было, давай просто… Сделаем это нашим маленьким секретом. И всё.              — Ладно, — выдавливает из себя Антон, судя по выражению лица, находящийся на грани панической атаки.              — Всё нормально, Шаст. Спасибо.              — Не… Не за что, — бормочет Антон, краснея щеками.              Они завтракают (ужинают) в тишине. Только Арсений иногда эту тишину прерывает, чтобы сказать Антону, что у него очень вкусная еда. Шаст в ответ только смущённо кивает.              Договариваются так, что после еды Антон завезёт Арсения домой, а позже спишутся, Арсений напишет, как себя чувствует и какие у него планы на выходные и будут ли эти планы вообще.              У Антона в понедельник творческий экзамен, но говорит, что нужное для «просмотра», хотя, получается, для прослушивания, у него уже есть, так что он в целом свободен, если Арсений решит встретиться.              Арс пока своих планов не знает. Ему нужно привести в порядок дом и себя. Вернуться к состоянию полного равновесия, нужно поговорить с Серёжей. Извиниться перед Димой и Стасом.              Было бы неплохо встретиться с Антоном в воскресенье, посидели бы в «Сешат», а потом сходили бы куда-то перекусить, но Арсений не хочет загадывать наперёд. Сейчас ему надо разобраться с тем, что есть уже сейчас, а строить планы даже на день вперёд нет сил. Поэтому и говорит Антону, что ответит точнее чуть позже. Шаст не давит, не торопит, в очередной раз успокаивает Арсения своим пониманием.              Во то время, как пьют чай, Антон рассказывает о том, что только сейчас добрался до второго сезона «Аркейна», вышедшего пару месяцев назад. Арсений тоже ещё не смотрел, но планировал.              — Тогда давай вместе глянем летом, — тут же оживает Шаст. — Я пока только первую серию глянул.              — Не помрёшь от нетерпения и любопытства? — смешливо дёргает бровью Арсений.              — Не, вытерплю. Хоть от сессии будет мотивация не отвлекаться.              — А сколько ещё осталось экзаменов?              — Три. В понедельник — прослушивание, в среду — устный, менеджмент, — тут же закатывает глаза Шаст. — Но я даже не волнуюсь на его счёт. Ты же мне всё объяснил, — улыбается весело Антон.              — Ну да. Но было бы неплохо ещё прогнать тебя по всем билетам, чтобы ты хоть кратко рассказал мне, и я был уверен, что ты готов на все сто.              — М, ну тогда мы могли бы в понедельник или вторник встретиться в «Сешат», ты бы прогнал меня по билетам, а потом бы просто посидели.              — Да, было бы неплохо, — кивает Арсений, тепло улыбаясь. — А последний когда?              — В субботу. Ещё одно прослушивание. И-и-и гуляй, играй, гармонь!              — То есть, эта неделя — последняя неделя сессии???              — Ага, — расплывается шире в улыбке Антон. — Уже не дождусь, когда можно будет просыпаться каждый день не раньше двенадцати, о да, блять.              — А таксовать продолжишь ночью???              — Ну я же говорил, мне нравится кататься по ночному Питеру, но иногда буду выходить в дневные, чтобы освободить себе вечера для стримов.              — А что насчёт освободить их для сна? — буркает недовольно Арсений.              — Даже если я ложусь в три часа ночи, я сплю до двенадцати, а значит, м-м-м, целых девять часов сна, — пожимает плечами Шаст. — Брось, летом я вечно гроблю свой режим, но при этом высыпаюсь. Это же классика.              — Ага, классика молодёжи.              — Так и я так-то…              — Молодёжь нынче считается до двадцати четырёх лет.              — Так мне же как раз!..              — До, Шаст. До двадцати четырёх. А тебе уже двадцать четыре года и почти два месяца. Ты уже второй месяц как не молодёжь, — смеётся Арсений.              — Да ну, херня.              — Да-да, ох, поверь, Антош, мне тоже было тяжело это принять в своё время. Ну ничего, ты привыкнешь.              — Очень смешно, — закатывает глаза Антон, пока Арсений с него смеётся.              Антон губы кусает, смотря надуто в сторону. Не улыбаться, глядя на него, ну никак не получается.              — Кам-ант жамилятон.              — И куда ты послал меня в этот раз? — улыбается шире Арсений.              В ответ Антон только плечами пожимает, уводя взгляд в сторону. Почему-то краснеет ушами, поджимает губы.              — Та-а-ак, — весело тянет Арс. — А ты там точно посылаешь, а не замуж зовёшь?              — Если тебе так проще думать, Арс, — тянет с жалостливым видом Антон, выставляя перед собой ладони. — Если тебе так проще думать…              — А что? Почему бы и нет? Мне-то говоришь, что посылаешь, а на деле в любви до гроба признаёшься.              — Прямо-таки и до гроба, — усмехается Шаст, задиристо поднимая подбородок, чтобы смотреть на Арсения будто бы свысока.              — Что? Словил тебя за руку, да?              — Да-да, азизи, конечно, — тянет саркастично Антон, отфыркиваясь от лезущей на губы улыбки.              — Ну вот повтори то, что ты только что сказал, в переводчик и покажи мне, давай.              — И этот человек рассказывает мне про важность доверия, — нарочито драматично вздыхает Антон.              — Давай. Прямо сюда говори то, что ты там только что сказал, — тыча в телефон Антона на столе, веселится Арс. — Тебе же нечего скрывать от меня. Хотя если ты всё это время говорил мне, что на самом деле со мной до смерти скучно, то, пожалуй, я не хочу знать… — тут же сникает он.              — Не говорил я такого, — серьёзно отвечает Антон, складывая руки на груди. — Не придумывай такую херню. Если мне некомфортно с человеком, я кидаю его в игнор и избегаю до конца жизни. А не сижу с ним у себя на кухне, таскаю с собой на юникон…              — И не лежишь с ними в обнимку, гладя по спине? — азартно усмехается Арсений, вздёргивая брови.              — Ты сказал, что это будет секретом! — резко вспыхивая красным, выпаливает Антон так громко, что сам, кажется, этого пугается и закрывает губы двумя ладонями.              — Нашим секретом, Шаст. Никто не говорил, что мы не можем обсуждать это между собой. Это с другими нельзя, для других секрет. Кто сказал, что мы не можем говорить о нашем секрете?              — Я не… Я не знаю, что тут говорить, — бормочет Антон, бегая нервным взглядом по столу.              — О, выходит, придётся обсудить это с кем-то другим, — тянет с провокацией Арсений.              — Ты сам сказал, что нельзя! Это наш секрет, нельзя с другими. Ни с кем! Даже с Серёжей.              — Э, ну ты тоже не перегибай, — дёргает бровью Арсений. — С Серёжей не обсудить, что ещё придумаешь?              Антон взвывает обречённо, прячет горящее лицо в руках, сложенных на столе.              Не будет Арсений никому это рассказывать. Просто грех Антона не поддразнить, когда он так реагирует. Нельзя эти эмоции, эту эмоциональную палитру упускать.              — Всё, — резко вставая из-за стола, говорит Шаст. — Поехали. Повезу тебя домой.              — Чтоб глаза твои меня не видели? — хихикает весело Арсений.              — Я этого не говорил, — пыхтит Антон, затаскивая Арсения в прихожую.              — Ша-а-аст, а вот ты об этом методе успокоения вообще как узнал? Только не говори, что тебя кто-то так же по спинке гладил, мне прямо ревностно становится.              — Обувайся, ради бога, я очень тебя прошу, — тыча пальцем вниз, уже почти что приказывает Антон, побыстрее надевая кепку.              — Мне что-то грустно уходить, Шаст, утешь меня…              — Я пойду через окно выйду, встретимся у подъезда…              — Да ладно, всё-всё, я молчу! — ловя Антона за руки, смеётся Арсений. — Но маленький цём для храбрости не помешал бы…              — Ант тактулуни, понимаешь? — с вызовом спрашивает Антон, резко приближаясь к лицу Арсения, как будто бы даже для поцелуя, но по факту просто втыкается козырьком своей кепки в Арсов лоб и буравит взглядом глаза в глаза.              — Э, нет, Антон, не понимаю. Ты сказал: «Конечно, Арсений, я весь твой»?              — Я сказал, у меня от тебя глаз дёргается, — фыркает Антон, резко отстраняясь. — Иди уже давай. Смотрю, уже окончательно в себя пришёл.              — И в вас бы был не прочь.              — Что?.. Ох, блять, сука, Арс, нахуй!              

***

             Антон подвозит до дома, как и договаривались. Ехать осталось совсем немного, да они на самом деле не так уж далеко и живут друг от друга, всё относительно недалеко от «Сешат».              — Безумный день…              — Просто накипело, Арс, — качает головой Антон. — Бывает. Не грызи себя, ладно?              — С тобой это удаётся как-то легко, — улыбается без издёвки Арсений, рассматривая сосредоточенного на дороге Антона. — Если ты всё-таки решишь, что тебе нравятся парни, объясни своим одногруппникам, что я первый в очереди, окей?              — Ага, обязательно, — фыркает весело Шаст.              — Я считай это болоньезе упорным трудом приготовил. И с радостью бы его сам и сожрал.              — Я даже… Вдумываться не хочу в суть этой метафоры, — выдавливает из себя Антон с паузами, чуть ли не по слогам.              — А вот… Ты бы со мной встречался? Если бы уже определился с тем, кто тебе может нравиться? — придавая голосу будничный тон, как бы между делом спрашивает Арсений.              — И зачем ты о таком спрашиваешь?..              — Просто, разве это не интересная тема для беседы из разряда «а если»?              — А ты?              — Я первый задал вопрос.              — Вот первым и ответь.              — Это не так работает! — всплёскивает ладонями Арсений.              — Это не так работает, — передразнивает бубнежом Антон. — Всё понятно, короче.              — Что тебе там понятно? — закатывая глаза, фыркает Арс.              — Если я скажу «нет», то и ты скажешь «нет», а если я скажу «да», то и ты скажешь «да», чтобы не обидеть. У тебя нет своего ответа.              — А думаешь, не может быть как в той песне, которую ты пел на Дне рождения?              — Я скажу «Да», ты скажешь «нет»? Только эта строчка или продолжать всё петь? Если я скажу «да», а ты скажешь «нет», ну… Падла ты, получается.              — С чего бы это? — возмущается Арсений. — Если бы я сказал, что не встречался бы с тобой, а ты бы сказал «да», то я падла???              — Йеп. Как Джейсон, который до последнего скалит зубы на Салима, пытающегося наладить контакт.              — Это другое.              — Так «да» или «нет»? — усмехается Антон, косясь на Арсения.              — Ничего тебе не скажу, — буркает Арсений, складывая руки на груди и чуть сползая по сидению.              — Ага. Всё понятно.              Арсений вздыхает раздражённо, пытаясь увидеть собственный мозг, а Антона разбирает тихим смехом. Ну и чё он ржёт? Придурок, блин.              — Вот и приехали, — останавливаясь на свободном парковочном месте во дворе, кивает Антон, дёргая рычаг ручника. — Ну что? Домой?              — Домо… Твою мать, — резко шипит Арсений, сползая спиной по креслу максимально низко.              — Ты чего???              — Поехали отсюда, — бормочет Арс, выглядывая одним глазом из своего укрытия. Нет, не показалось. — Херовый персонаж на три часа.              Антон поворачивает голову направо, чуть пригибаясь, всматривается.              — Не пялься так!              — Кто это? — хмурится Антон. — Бля, это, что ли, мистер диск-жокей?              — Не называй его так, — шипит Арсений, дёргая за рукав, — и не пялься!              — И чё он тут делает?              — Наверное, решил рассказать мне о своей новой вере. Я ебу, Шаст?! — выпаливает шёпотом Арсений. — Ну, есть догадка, но вряд ли. Уже давно не было.              — Какая догадка? — пригибаясь к Арсу, шёпотом спрашивает Антон. — Чего не было?              — Ну, это не очень хорошо звучит, но на самом деле удобно…              — Арс. Не юли.              — Раз в какое-то время раньше, когда прошло достаточно времени после разрыва, он приходил с предложением поебаться без обязательств.              — Он что, блять???              — Я сейчас не то чтобы в настроении…              — Ты. Сейчас. Не в настроении??? — заметно раздражаясь, выдавливает из себя Антон.              — Это было удобно! А ещё я долгое время думал, что может что-то опять, что, ну, в общем, типа срастётся. Но потом он пропал на долго, ну а я как бы отпустил…              — Ты вообще нихера не осознаёшь масштаб пиздеца? — раздражённо спрашивает Антон. — Нахуй ты на это согласился?              — Я же сказал! Думал, может, срастётся. А ещё я не умею отказывать. Ну, это как-то совсем плохо звучит… Да ведь удобно было!              — Знаешь, что говорит одна моя подруга? Спать с бывшими — это как надевать грязное нижнее бельё.              — Иу. На деле не так отвратительно.              — Арс, — взбешённо зыркает Антон из-под козырька.              — Проводи меня до подъезда, типа ты мой парень, мне тогда даже не надо ничего для отмазы придумывать будет!              — Ты совсем придурошный? — крутит у виска Антон. — Просто берёшь и посылаешь нахуй прямым текстом! Какие, блять, отмазы, Арс???              — Тебе сложно, что ли? Просто доведи меня за ручку до подъезда! Я же не прошу засасывать меня у него на виду или засосы ставить, пожалуйста, Шаст!              — Раз ты не можешь сказать прямым текстом «иди нахуй», — тяжко вздыхает Антон, поправляя на голове кепку, — скажу я, — кивает сам себе, выходя из машины.              — Блять!              Арсений подлетает к Антону сбоку, хватая за руку, уже в тот момент, когда Шаст останавливается рядом с Эдом. И лишь бы Антон со своими навыками парламентёра не послал прямым текстом Эда нахуй, Арсений спешит заговорить первым.              — Э-э-эд, привет! Какими судьбами? — нервно смеётся Арсений, оттягивая недовольно хмурящегося Антона назад.              — Привет, — растерянно отзывается Эд, осматривая Арсения с ног до головы. — Э, я тут, в общем…              — Как говорил великий человек, — начинает что-то вещать Антон, но Арсений резко натягивает ему кепку на лицо, чтобы отвлечь и заткнуть.              — Я поговорить хотел, но я, походу, не вовремя, — неловко выдавливает из себя Эд. — Я… Я писал тебе, но ты не появлялся в сети со вчерашнего утра, вот я и подумал, что ты зарисовался…              — А ты тут ни к пизде нарисовался, — в рифму продолжает Антон, буравя Эда глазами.              — О Господи, — скулит Арсений, пряча лицо в ладони. — Я тебе потом отвечу, хорошо? Сейчас правда как-то неудобно, — улыбается натянуто Арс.              — Да. Я понял, — отрывисто отвечает Эд.              Они с Антоном там в гляделки играют или что, блять?              — Чё-то я не вижу, что ты понял, — улыбается раздражённо Шаст.              Эд вскидывает вверх ладони, отступая на шаг назад, кивает на прощание Арсению и уходит.              — Какого хера ты устроил? — шипит Арс, хватая Антона за локоть.              — Я? Я устроил??? — с вызовом спрашивает Шаст, пригвождая к земле одним только взглядом. — Это не я с бывшими ебусь по их первой хотелке!              — На твоих словах это звучит ужасно и даже отвратительно, но на деле…              — Всё так же, — упрямо заявляет Антон.              — Это было удобно. Какое-то время, — качает головой Арсений.              — А сейчас?              — А сейчас мне уже это… Неинтересно, — неуютно ведёт плечом Арс, отводя глаза в сторону.              — Как-то неубедительно.              — Блять, Шаст, это!.. Брось, это же не твоё… — Арсений заставляет себя заткнуться, потому что даже в его голове эта фраза звучит слишком грубо, а Антона обидеть уж точно не хочется. — Забей. Я просто пойду домой и напишу ему, что… Сейчас не до этого.              — Сейчас не до этого, — повторяет со слышным возмущением Антон, кивая. — Нахуй. Он должен пойти. Ты его должен послать, а не выкручиваться, типа, ой, прости, сейчас не веселит, сейчас не стоит, сейчас я сам себе пиздатый онанист, — кривляясь, дразнит, видимо, голос Арсения Антон.              — Шаст, чё ты взъелся вообще! — взмахивает руками Арсений.              — Будто это нормально ляпнуть какую-то херню человеку, заставить его загнаться на всю жизнь, а потом прийти поебаться, это по-твоему нормально, Арс? Чего я взъелся? Ты часть своей личности, охуенную часть своей личности нахуй послал из-за этого…              — Это… Моя проблема, — жмуря глаза, выдавливает из себя Арсений. — Есть наш секрет, есть твой характер, есть моя проблема. Разграничивай.              — Я-то всё разграничил. Я уже всё решил для себя.              — Это ещё что значит? — растерянно хлопает ресницами Арсений.              — Ант мас-улияти. Тахт химияти.              — Да скажи ты по-русски!              — Если ты не скажешь ему прямым текстом, и он опять тобой воспользуется. Или если ты скажешь, а он не поймёт, я снесу ему еблет нахер. Более развёрнуто, но вот, пожалуйста, на русском, — вскидывает раздражённо ладонь в воздухе Антон. — Отдыхай, Арс. Но только, блять, без этого хуилы. Опять натворишь хуйни — я узнаю.              — Ты пугаешь, Шаст, — натянуто улыбается Арсений.              — Ты же смотрел мои стримы, Арс.              — К чему ты это?..              — Ты видел, как я злюсь, когда какая-то хуйня из-под коня начинает вредить моим любимым персонажам. Ты меня знаешь, Арс.              Больше ничего Антон не говорит. Только вскидывает прощально руку и уходит к машине.              Арсений так и стоит под своим подъездом. Разводит руки типа «какого хера?», смотря на выезжающую из двора Антонову машину.              Пиздец, блять. Приехали. Час от часу не легче, мать его. Хотя есть в этом даже что-то милое. По-Шастуновски милое. Нет, Арсу правда надо лечиться.