Любой ценой

На базаре, как и всегда, было людно и шумно. Торговцы тут и там предлагали купить свежих продуктов по хорошей цене. Люди шли нескончаемым потоком. Одни торопились и толкались, другие — обсуждали свежие сплетни. Маленькие дети не нашли места лучше для игры в догонялки. Также, где-то вдалеке, была слышна ругань одного из торговцев на маленьких воришек. Эльви прижимала к себе корзинку с продуктами, надеясь не натолкнуться ни на кого и ничего не обронить. Найти что-то более-менее приличное по приемлемой цене в такую жару казалось непосильной задачей, но Эльви с ней справилась весьма сносно. Прежде ей пришлось обойти с десяток ларьков, над которыми витали противные насекомые. Тем не менее, в корзинке красовались свежие яблоки, инжир и виноград. — Эльви! Элевтерия, постой! — послышалось где-то сзади. Девушка обернулась, но, когда поняла, кто её звал, решила поторопиться. С этим человеком более она не желает иметь ничего общего. — Да погоди же ты! — Мелания настигла её у самого выхода с базара. Грубо схватила за плечо и развернула. — Эльви, неужели ты меня не слышала? — Для тебя я госпожа Канарис. И я не желаю с тобой разговаривать, — Элевтерия демонстративно стряхнула своё плечо, где Мелания её касалась, и развернулась. С ней Эльви познакомилась пару лет назад, на этом же базаре. Через какое-то время они сблизились, и Эльви познакомила Меланию с Креоном, что стало фатальной ошибкой: эта девушка склонила Креона на тот путь, из-за которого Креону больше не рады в Пеллах. Мелания стала виной всех их бед. О ней Эльви знала мало. Лишь то, что она приехала из Фракии со своим младшим братом и несколькими соплеменниками. Загоревшая кожа Мелании очень контрастировала на фоне ярко-голубых глаз и светлых, почти белых, волос. Сама по себе она была худощавая, при разговоре о ней Элевтерия часто называла её «грудой костей», насчет чего не раз ссорилась с Креоном. Так она справлялась со скрытой обидой, когда Креон стал проводить гораздо больше времени с кучкой диких иноземцев, а не с ней. Впрочем, обиду в себе она таила до сих пор, ведь закончилась эта история весьма печально для них обоих. Мелания оббежала Эльви, загрождая путь: — Прошу, выслушай меня. — Креон уже достаточно наслушался от тебя. И где он теперь? Иди прочь. — Я правда не хотела, чтобы так вышло. Он сам в это ввязался. Поверь мне, я сделала всё, чтобы до этого не дошло! — Если ты вправду думаешь, что я в это поверю, то поцелуй осла в зад, Мелания, а меня обходи стороной. Что изменится, если я тебе поверю? Креона в Пеллу уже не вернуть. — Я хочу его найти. Ты знаешь, где его искать? — Ты уже достаточно поломала ему жизнь. Тебе всё мало? — Элевтерия, пожалуйста… — жалобно, почти плача, провыла Мелания. — Я ничего не знаю. А даже если бы и знала, тебе бы не сказала. Он не хочет, чтобы его нашли. — Или ты просто не хочешь его найти, — уже более твёрдо, утерев скопившиеся на уголках глаз слёзы, произнесла Мелания. — Ты не в том положении, чтобы подначивать меня. Нас с Креоном связывало намного больше, чем вас. Думаешь, я так просто его отпустила? Думаешь, я не пыталась его искать? Я приняла мысль о том, что он мёртв. Советую и тебе сделать так же. — Видно, не сильно ты им дорожила, раз так легко отпустила. Эльви шумно выдохнула через нос. Ещё немного и оттуда пошёл бы пар от разгорячённой гневом плоти. Это она-то им не дорожила?! Если бы не корзинка с фруктами в руках, Элевтерия точно бы набросилась на Меланию, расцарапав её до тошноты милое личико. Эльви прикрыла глаза, едва держа себя в руках, и сквозь зубы прошипела: — Уйди с глаз моих. Больше не появляйся. Не по чину тебе так разговаривать со мной. — «Не по чину»? — усмехнулась Мелания. — Раньше тебе не было дела до положения в обществе. — С тех пор много чего изменилось. Моё отношение к тебе и твоим друзьям тоже. Возвращайтесь туда, откуда приехали. На следующие потуги Мелании к разговору Эльви никак не реагировала, лишь прибавила шагу на пути к школе. Если эта иноземка и впрямь считает, что Креона после такого предательства оставили живым, то она ещё более глупа, чем Элевтерия предполагала.

***

После глухого стука в дверь Эльви пришлось немного постоять, томясь в ожидании. Кажется, она даже слышала, как Ливий второпях носился по собственной комнате прежде, чем дверь, наконец, открылась. Ливий предстал перед ней немного растрёпанный: привычно приглаженные волосы торчали в стороны и никак не укладывались нормально, хотя Ливий пытался уложить их даже сейчас. Ярко-зеленый хитон был собран как-то по-своеобразному, судя по всему, второпях, на двух плечах и торчал из-под пояса. — Привет, — с небольшой одышкой произнёс он. — Привет. Ты готов? — Почти. Можешь пройти, — Ливий пропустил её внутрь. Эльви окинула комнату взглядом. По размеру она казалась не больше, чем у Элевтерии. Убранство было то же, что и у остальных: то же спальное место, тот же небольшой сундучок под одежду, тот же стол. Но комната ощущалась холодной и неуютной оттого, что личных вещей в ней практически не было. Видимо, разложены по немногочисленным ящикам. Единственным обжитым местом казался стол — на нём царствовал хаос из различных свитков и полурасплавенных свечей. На прикроватной тумбе Эльви заметила деревянную расчёску и флакон с аромамаслом, что дала ему вчера. — Засыпаешь с мыслью обо мне? Мило, — Эльви покрутила флакон в руке. Ливий, кажется, не услышал. Либо сделал вид, что не услышал. Принялся быстро прибираться на своём столе. Эльви поняла, что всё это время он сидел и вычитывал эти свитки. — Ты забыл про меня, не так ли? — вдруг спросила она чуть громче. — Не совсем. Скорее не ожидал, что ты так рано явишься. А что в корзине? — он быстро окинул взглядом накрытое флокати* лукошко, ручку которого Эльви неловко сжимала. — Ты свитки тоже с последних строк читаешь? — улыбнулась она. — Что? — Я к тому, что узнаешь позже. Поторопись, я жду. Когда свитки были собраны в одну стопку, а Ливий причёсан, они двинулись в путь. В коридорах школы то и дело сновались ученики без дела, удивлённо оглядывая и перешёптываясь меж собой насчёт неожиданного дуэта. — Наверное, стоило встретиться у входа в школу, — заметила Эльви. — Пусть себе болтают. Тебе не тяжело? — спросил Ливий, покосив взгляд на корзинку. — Ничего, донесу. Тут недалеко. — Куда мы идём-то? — Какой же ты нетерпеливый! Придём — узнаешь. Скажу лишь, что это моё любимое место. За незамысловатой беседой они вышли за территорию школы. Там, у самых ворот, их чуть не снесли дети лет десяти. Одеты они были весьма сносно, точно не из бедняков. Эльви улыбнулась, когда словила их восхищённый взгляд. Когда-то и она была на их месте. Мечтала быть такой же взрослой, как и те, кто обучался в Пелльской школе целительства. Они с Креоном часто бегали у территории школы, чтобы посмотреть на тех, кем станут в будущем. Такими же статными, умными… Взрослыми. Тогда всё казалось гораздо проще и интереснее, чем есть на самом деле. Она стала той, кем мечтала стать. И что это за чушь такая? Теперь она мечтает хотя бы на денёчек вернуться в те беззаботные времена, когда единственной проблемой было, что отец не отпускает гулять после захода солнца. — О чём задумалась? — поинтересовался Ливий. — Да так… Те дети… Вспомнила себя. — Ты выросла в Пелле? — Да. А ты? — Сложно сказать… — Ливий почесал затылок. — Мой наставник кочевой лекарь. Ездит по близлежащим деревням и помогает беднякам. Я, соответственно, ездил за ним. Здорово, наверное, знать каждый закоулочек столицы. — А мне бы хотелось побывать где-нибудь помимо Пеллы. Македонские хорошо постарались, много чего можно повидать. — Где бы тебе хотелось побывать? — Хм-м, — Эльви всерьёз задумалась. — Много где. В том же Египте, например. Здóрово было бы познакомиться с новой культурой. Да и вообще хотела бы посмотреть разные культуры. Не только в Македонии. Только вот, с нашей работой это практически невозможно… — А ты уверена, что хотела бы этим заниматься? — У меня нет выбора. Я единственная наследница рода Канарис и не имею ни малейшего права прервать его. Я буду шестым поколением лекарей. Не могу разочаровать отца. — Ты учишься для отца или для себя? Эльви затихла. Этот вопрос вогнал её в ступор. Никогда раньше она об этом не задумывалась. Их отношения с отцом выстраивались долго и трудно. Мидас — так звали отца, — был сложным человеком. Его рождение дед Эльви ждал с особым трепетом после рождения трёх дочерей. Рождение Мидаса он называл «божьим благословением», а потому назвал сына в честь царя, превращавшего всё, к чему прикоснётся, в золото. Также царь был известен своим безнравственным характером, вгоняющим в страх всех слуг — именно с этой стороной легенды Эльви и ассоциировала отца. Мидас довольно скоро стал лекарем, за помощью которого многие обращались. Одной из его пациенток стала Алексина — мать Эльви. В неё Мидас влюбился до беспамятства. По рассказам Апфии — близкой подруги Алексины, — мужчина был крайне рад, когда узнал о беременности возлюбленной. Он с таким трепетом ожидал появления сына, что никому не доверил принятия родов — был уверен, что он единственный, кто сможет с этим справится. Ему нравилась мысль, что первым, кто возьмёт ребёнка на руки, будет именно он. Во время родов произошло непредвиденное — у Алексины открылось внутреннее кровотечение. Мидас растерялся и запаниковал, а потому принял необходимые меры слишком поздно. Возлюбленная умерла, когда мужчина держал на руках плачущего ребёнка. Девочку. И это был тот момент, когда он возненавидел всё вокруг. Себя, не сумевшего принять роды, Алексину, что выносила дочь, и самого ребёнка, лишившего любимую жизни. Он считал, что дочь — это его приговор. Клеймо позора, которое не сможет продолжить род лекарей Канарис, ведь, как известно, это ноша, возложимая лишь на мужские плечи. Счастливых дней, когда отец был дома, Эльви не помнит. Долгое время её растила Апфия, пока Мидас где-то пропадал. Когда он возвращался в дом, а Апфия уходила, тихих вечеров не было. Отец часто срывался по пустякам и мог замахнуться на собственного ребёнка. Эти боли и шрамы Эльви хранит в своём сердце до сих пор, время от времени вспоминая со слезами на глазах. Она искренне не понимала, отчего отец её так не любил. Что бы она не делала — итог был один: море слёз от нестерпимой боли. Увлечение целительством стало ключом к сокращению пропасти между ними. В Мидасе загорелся огонёк надежды, что род лекарей не прервётся на нём. Он лично занялся обучением дочери и её друга Креона. Часто Эльви завидовала парню — отец относился к нему с такой теплотой и бережностью, какой от него никогда не получала, как бы ни старалась. Быть может, в нём он видел сына, которого так желал. Получается, обучается Эльви точно не для себя. И даже не для отца. Скорее для того, чтобы не вернуться к тем дням, когда синяки не сходили с тела, на душе царило непонимание и острое чувство несправедливости, а в голове крутился лишь один вопрос: «За что?». — Я не хочу это обсуждать. Слишком личное, прошу, не лезь в это, — лишь ответила Элевтерия. Ливий понял, что задел за живое. Дальнейший путь прошёл в неловком молчании. *флокати — греческое покрывало из овечьей шерсти.