Дорога домой

      Идея утыкаться мордой в матрас, не сняв при этом очков, оказалась весьма хуевой, но отказываться от нее Кроули не собирался — никакой другой, получше, у него все равно сейчас не было.       Мать твою перемать, даже его Ангел ни разу не становился свидетелем этого пиздеца. Кроули всегда успевал уползти, спрятаться… Но последний год ему было так паршиво, что все звоночки попросту слились с фоном. Ой дебил…       Дебил-дебил-дебил.       Сжав зубы, Кроули сдавленно застонал.       — Я тебе змея или радиатор? У меня нет терморегуляции.       — Очень плохо, — обеспокоенно пробормотала Мюриэль. — Что с тобой, солнышко? Перегрелось со своими вспышками? — Она положила Кроули на затылок явно созданную чудом мокрую тряпку. — Кроули, посмотри на меня. Какое-то дерьмо происходит. Ты таким не был.       Капли, заструившиеся по шее, ощущались слишком остро — холодная будоражащая щекотка. Хотелось, чтобы спину почесали, пройдясь от загривка до крестца… Кто угодно, пожалуйста!.. А это же только начало. Нужно… чш-што-то…       Кроули мотнул головой, стряхивая тряпку прочь. Агрх!..       — Домой. С-сможешь-ш?       Мюриэль достала крылья из эфиров. одним Накрыла Кроули, стараясь аккуратно подсечь, чтобы не сорвался в пути. Хорошо, что не сопротивляется.       Миг — и тощее тело мягко поглотил диван. Кроули мгновенно заполз под одеяло, хотя куда ему? И так полыхает.       Главное — не суетиться, сохранять спокойствие. Как там учили поступать при военном положении?.. Блядь! Мюриэль все забыла! Может, оставить Кроули так? Вроде не орет, молчит. Значит, боли нет. Или он просто научился ее переносить?..       Ладно, Мюриэль потом на него обидится и пошлет по матери. Как только он перестанет так гореть.       От страха у нее распушились перья. Мюриэль поспешно вернула крылья в эфиры, села на диван, хотя обычно старалась без разрешения сюда не соваться.       — Кроули, что мне сделать? — Она тронула край стопы, который виднелся из-под одеяла — и едва не вскрикнула.       Мать твою! С Кроули слезла кожа. Его черная ебаная кожа, которая недавно была туфлей, от касания лопнула, явив мягкое нежно-розовое нутро. На диван шмякнулся черный кусочек, мгновенно затвердев в узенькую полоску.       — Кроули-и-и-и-и-и, — взвыла Мюриэль. — Я тебе кожу содрала!.. Мамочки.       Кроули затащил отчаянно зачесавшуюся ногу под одеяло, подтянул колени к животу. Истерически усмехнулся:       — Видишь? Я не козел. Козлы не линяют.       — Значит, ты будешь первым, который перелинял, — ответила Мюриэль, и голос ее дрожал.       Мускул в уголке рта Кроули дёрнулся. Ох, как же все зудит. А скоро станет хуже: накатят болезненное возбуждение и слабость — неотъемлемые спутники каждой гребаной линьки.       — Мюриэль, а ты не хочешь… попутеш…шествовать? Где-то недельку, две, пока не стабилиз-зируетс…ся?       — Скажи уже просто «иди нахер», что ты церемонишься-то вдруг?       Мюриэль подобрала тонкую полоску черной кожи. Ну какого хрена, а? Змеи же... как чулок линяют. Она видела картинку в энциклопедии. А Кроули что — сумасшедшая змея? Почему он линяет в человеческой оболочке? И еще такими пластами?.. Он как это все с себя сдирать-то собрался, когда еле языком ворочает?!       — Вылезай и ложись на пузо. Я тебе все аккуратно и быстро сниму, раз все равно сбрасывать. И силами, насколько хватит, шлифану, если совсем дерьмово будет. Ты только стадию пререканий и возмущений опусти. Сделаем вид, будто ты уже поломался, я слезно тебя наумоляла, и ты снизошел.       Кроули закатил глаза. Боевая, деловая и охренеть решительная. Ну как, разочаровывать ее или все-таки услать куда-нибудь? Да не ушлется же, надуется еще — и прозябать потом одному. Вечность.       — Думаешь, все так просто? — С кряхтением усевшись, Кроули вжался спиной в подушки. — Меня будет ломать долго. Это, гм… Плата за то, что линяю в человеческом. А не в человеческом опасно — можно потом не вернуться. И… — Откинул голову, восстанавливая дыхание. Он никогда и никому не рассказывал о том, как это происходит. Унизительно. Долго. — Я пока без чудес. И… М-гм… Короче-слушай-я... в-Бентли недельку перекантуюсь. Так будет лучше.       — Для кого лучше? — Мюриэль потерла виски. — Для твоего достоинства? Так ничего с ним не случится, не твоя ж вина, что с тобой это происходит. Круто передо мной выглядеть тоже не нужно, я и так знаю, что ты самый крутой.       Мюриэль встала, выглянула в окно. Бентли можно подозвать к крыльцу. Она у Кроули ласковая девочка, ради хозяина подъедет. Но попробовать еще одно перемещение — с дивана прямо в салон? Нет, Мюриэль точно схлопнется. Слишком высокие запросы.       Мюриэль обняла себя. Зачем она вообще с ним цацкается? Предложила помощь — получила отказ — и на этом все. Что за свистопляски с «Кроули, позволь тебе помочь?» Пусть удавится в своей гордости и независимости, если ему так мерзко получать помощь от ангела. От нее.       — Дойдешь? — Мюриэль с сомнением кивнула на дверь. — Только оцени свои силы верно. Потому что если нет, ты только умножишь проблемы. Фунтов в моей оболочке — кот наплакал. Так ты хоть на диване. Вытянуться можешь. Мягко... А в Бентли... Ох, ладно, лежи. Глупо туда идти — и ты это знаешь. Лучше скажи, что я могу для тебя сделать.       Пока Мюриэль говорила, Кроули стало значительно хуже. Волна нестерпимого жара, зародившись покалываньем в загривке, неотвратимо набирала силу. Ещё немного, и хлынет вниз, захватывая все тело. И нет смысла бороться с этой агрессивной экспансией — первый приступ придется переживать здесь. Кроули выгнулся, ударившись затылком о стену.       — Я. Привык. Сам.       Сам же для себя это выбрал. Потому что принципиальный. Никто, никто из демонов так не мучился. Все перекидывались. Потому что им беречь было нечего.       Низ живота налился пульсацией. Хорошо, что Кроули забрался под одеяло и Мюриэль не увидит лишнего. Но и плохо. Вряд ли после приступа сил наскребется даже на самое малюсенькое чудо. Убрать за собой: шкуру, прочие отходы…       Мать моя… за что?       Вернее, «ради чего». Ради того, чтобы оставаться собой.       Мюриэль смотрела испуганными глазами. Она боялась не Кроули, а за Кроули, и это ощущалось так... тревожаще-ново. Он втянул воздух сквозь зубы, выдавил, морщась:       — Утенок. Тебе пора уйти. Звукоизоляцию смож…ж-жешь?       Все-таки всхлипнул на грани слышимости. Не сможет она — истратила всю себя на перемещение. Блядство... Кроули стек в лежачее положение, заметался из стороны в сторону. Выворачивающий наизнанку зуд, тошнотворное возбуждение. Ох… Как это пережить?! Он закрыл глаза, скрутился калачиком и закусил одеяло, но, кажется, все равно то ли скулил, то ли выл.       Мюриэль послушалась его? Или сидит-наблюдает?       Если второе, что ж... тогда это конец. Больше не будет никакого раздражающего (конечно, исключительно раздражающего!) «солнышко, играем или смотрим? Солнышко, принести тебе кофе?» Не останется ни дружбы, ни заботы — одно только отвращение.       А потом змею вышвырнут за дверь.              Ужас сковал Мюриэль крепче всяких цепей. В груди птицей металась паника. Ну что за пиздец на пиздеце, а? Так ведь неплохо день начинался: чай с утра под ток-шоу, трепетание перед Кроули, потому что тот похвалил ее макияж, новые духи заказала — впервые сама! Через интернет!       А тут... Все и сразу.       В воздухе разлился тяжелый запах похоти. Он вызывал щекотку в горле и заставлял глаза слезиться. Мюриэль чихнула, прикрыла нос рукой. А на Небесах воздух чистый. Она тихонько, бочком вернулась к дивану. Потянула одеяло на себя. На что нарывалась? На роль проститутки?.. Хотя, Какая разница, чем накачивать оболочку: кофе, чай, алкоголь, сперма — все едино. И все это легко изгоняется из плоти.       Кроули лежал на боку и дрожал. Мюриэль приметила розовую пятку, которая прорывалась через черную чешую. Отсюда и начнет.       Кожа слезала туго. Как с плохо сваренного коровьего языка (творения Кроули тоже не всегда удавались). Вот и скреби его.       Маленькими кусочками. Мамочки.       Зато под жесткой чернотой скрывалась нежная кожа, как у младенчика. Такую только кремом смазывать, чтобы цыпками не покрылась, и от солнца беречь.       Раз полосочка. Два. Три. И аккуратненько на пол сбрасывать. Почти медитативный процесс, если бы Кроули не пыхтел и не старался незаметно потрахивать диван. Трахал бы уже, чего стесняется-то? Обгадит — уберут чудом или обычным порошком. Останется запах — купят новый.       Полоска от икры получилась длинной. Почти до ягодицы дошла. Ну до чего изуверское раздевание, а? Мюриэль поскребла зад Кроули, и черные джинсы мягкими чешуйками забились под ногти. А как этим задом подмахивает!..       — Ноги вытяни и мне на колени положи. И подрочи, ты же хочешь. Не робей.

***

      Забавный случай произошел через пару недель после покупки плазмы. Тогда, вернувшись домой, Кроули застал Мюриэль за просмотром мультика. Такого… специфического мультика — два чернокожих ангела с огромными… (крыльями в том числе) всячески карали прикованную к Андреевскому кресту демоницу. Мюриэль глядела в экран, и вид у нее был рассеянно отрешенный. Потом, ощутив демоническое присутствие, она повернулась к Кроули — не смутилась, не схватилась за пульт. Только спросила:       — Людям что… это нравится?       Кроули даже ехидничать расхотелось. Наверное, так себя ощущают человеческие отцы, дающие наконец ответ на сакраментальный вопрос «откуда я взялся?».       Мальчик, которого Кроули нянчил, тоже пару раз спрашивал.       — Надо было тебе фильтры поставить, да? Родительский контроль?       Мюриэль хлопнула ресницами.       — Фильтры? Зачем?       Чтобы не натыкалась на нечто подобное или еще неприятнее. Кроули не нравилось, что, восторженная в самом начале, со временем Мюриэль все больше черствела.       Но он ничего не сказал. Вечер порно — так вечер порно.       Мюриэль несколько часов штудировала сайты для взрослых. Потом переключила на какой-то музыкальный канал, пожала плечами.       — Сказки им удаются лучше — разнообразнее. Не находишь?       А вообще-то порно было Небесным проектом. Кто-то там, наверху, подумал, что хорошо бы предоставить людям наглядные, понятные инструкции по размножению. И, как обычно, все сработало совершенно не так, как планировалось.       Небеса досадовали, Ад ржал, люди успешно дрочили, демографический кризис приближался.       Услышав эту историю, Мюриэль, успевшая неплохо набраться, хохотала в голос.

***

             Мелкая-мелкая… лучше бы ты ушла.       Кроули выгнул спину.       — Не-мо-гу. — Он позорно всхлипывал, вертясь и так и эдак, извиваясь и подаваясь навстречу теплу. Такое нужное тепло...       В Мейфере Кроули завел себе массажную душевую кабину. Там успел перелинять всего раз, но это было даже неплохо — тугие горячие струи с легкостью добирались в самые труднодоступные места. Бьющая со всех сторон вода окутывала с ног до головы и, если закрыть глаза, в болезненном экстазе было можно вообразить, что эти прикосновения на самом деле… живые!       Кроули никогда не болел — оккультные (да и эфирные) существа крайне редко болеют. Должно случиться что-то из ряда вон, чтобы оболочка подцепила какую-нибудь заразу. Кроули всегда, со всем справлялся сам. Он же самостоятельный, сильный и независимый.       — Прос-сто… чеш-ши.       Как он раньше обходился без этого?       Конечно, ангел осталась только потому, что ей любопытно. Линяющий демон, в человеческом теле — это даже более редкое зрелище, чем рождение вселенной или взрыв сверхновой. Но как же хорошо… как стыдно и хорошо, что она рядом. Что не один.       Другой… ангел бы не остался.       Наверное, не остался бы.       Точно бы не остался.       У Кроули пылало лицо, все тело тряслось — кончики пальцев оставляли на простыне крохотные отслоившиеся чешуйки. Прежде модная рубашка теперь явила то, чем была на самом деле. Не хотите ли сумочку из змеиной кожи? Или кошелек?       Это же только. Первый слой.       А руки у ангела аккуратные. Ласковые в меру, и настойчивые в меру. Она быстро научилась отслеживать, где и как лучше. Ох, гос… сат…       — Ангел... Ах…       Зашей свой поганый рот!       В ад провались наконец, змей проклятущий.       Беспорядочно забившись в последней судороге, он наконец кончил — даже прикасаться не пришлось. Член, притиснутый к дивану собственным весом Кроули, сокращался и пульсировал, выталкивал и выталкивал…       Этот оргазм — ебанный эклектический оксюморон. Потому что физически хорошо, а морально — тошно.       Ну давай, разрыдайся еще, дерьма ты кусок…       Уткнувшись лицом в подушку, Кроули бессильно растекся по простыни.       Что в таком случае он должен сказать? Что он может сказать? Спасибо? Ты сама виновата, что не послушалась? Лучше бы ты ушла?       Последнее будет ложью. Наверное.       — Кажетс-ся… отпус-с-тило, — слабо прошелестел Кроули в подушку.       — Отпустило, и хорошо, — сказала Мюриэль, отрешённо рассматривая собственную руку. — Отдохни пока, значит.       Она тряхнула кистью. Чешуя брызгами рассыпалась по простыни. Черт. Надо было аккуратно соскрести. Лёгкой щекоткой Мюриэль пустила по дивану робкое чудо — очистить постель, сколько хватит сил.       Нисколько не хватило.       Первая боль тут же застучала в висках. Ну что за невезение, а? Хоть иногда лимиты могут подвинуться?.. Ей что, белье менять руками, как человеку?..       Перед глазами на миг поплыло. Ладно-ладно, как человеку, она согласна, только можно без этого?! Лишь бы самой тут не отключиться. Зная себя, она обязательно найдёт, чем расквасить губу или подбить себе глаз.       Тихонько поднявшись с дивана, Мюриэль на цыпочках подошла к шкафу. Зачем на цыпочках?.. Кроули ведь явно не спал. Сгребла все белье, найденное на полках. Сойдёт — и не важно, что некоторое явно с приветом из девятнадцатого века.       Тазиков бы еще натащить с водой… ладно. Натащит. И почему у Азирафаэля они только огромные и металлические?! Не мог пластмассовых накупить?! Старомодный дурак.       Мюриэль больше пролила, чем принесла, но, как любят говорить люди: главное — старание! Или так говорят люди-неудачники?.. Она до сих пор немного путалась.       Мюриэль сдула прилипшие волосы со вспотевшего лба. Женские оболочки — убогие. Будь у нее выбор, она взяла бы себе тело высокого качка, как у Гавриила. Гавриил явно принес бы все тазы, не пролив ни капли. И руки у него бы не ныли! И вообще. Гавриил — внушительный. А она… Бегло взглянула в мутное настенное зеркало с потемневшим сколом. Глаза на пол-лица, рост — с полвершка. Вот и вся Мюриэль.       Ладно, Кроули тоже недалеко ушел. Разве что с ростом повезло больше… А волосы у него тоже слезут вместе с кожей?.. Господи, какой он лысый будет… смешной, наверное. Только говорить ему такое категорически нельзя. Он стильный, модный и все в этом духе. Демоны не бывают смешными. Они опас-с-с-сные.       Сделав последнюю ходку за кофе с виски, Мюриэль обессилено свалилась на диван.       Азирафаэль справился бы со всем лучше, несомненно. Он бы не отдирал пласты кожи, а сразу бы понял, что следует чесать. И тазы он бы таскал, не выглядя при этом идиотом. Явно обустроил бы все по первому разряду… и точно не пропотел бы так, словно пробежал настоящий человеческий кросс.       «А он бы не пробежал, — огрызнулось сознание. — Силенок не хватит».       О да. Физически — с его заросшей жиром оболочкой кота-кастрата — вряд ли. Но у верховного архангела вся власть этого мира…       Почему-то стало обидно. Будто Мюриэль попробовала потягаться со скалой, но не одолела даже первый приступок.       — Как ты там, солнышко? — она робко погладила больше одеяло, чем Кроули, который прибился к самой спинке дивана. — Я могу включить телевизор? Хочешь кофе?       Как просто… Как просто эта ангельская девочка решает все проблемы. Почти без смущения, почти без отвращения. И от этого Кроули было до странного больно. Не потому, что линька — больно внутри, под ребрами. Будто там стискивали мокрую губку — вот-вот влага брызнет. Зачем-то из глаз.       Какой изувер решил снабдить ангельские тела слезными железами? Зачем? Чтобы так позориться? Впрочем, люди на такой случай измыслили что-то очень умное… И совсем он не рыдает, как малолетка — он позволяет выйти продуктам распада гормонов стресса. Вот, такое уже почти стильно.       — Испугалась?       Вопрос Мюриэль удивил. Чего пугаться-то? Ну подрочил куда-то в подушки, ну попросил почесать. Никого на ее глазах не растерзал, перья ей с садистским смехом не выдергивал, прожигающим ядом не плевался. Даже адское пламя не призвал. О чем там еще ангелы сплетничают?..       — Все нормально.       Хотелось укрыть его крылышком, чтобы погрелся, зарылся в перышки, дал потрогать свои. Хотелось сказать ему что-нибудь нежное на ангельском, разделить с ним посвист ветра, полет, рукопожатие — что-нибудь…       Ах да. Она разделяет с ним линьку. Чем не «что-нибудь?»       Мюриэль, наверное, слишком долго пялилась. Неприлично долго. На старших по рангу так пялиться нельзя. На них надо смотреть снизу вверх, а не сидя рядышком и вычесывая старую чешую со щеки.       — Извините, — буркнула Мюриэль и прикусила язык. Какой старший по рангу? Какое «извините»?       Кроули вздёрнул одну бровь. Скорее вопросительно, чем насмешливо. Потом ещё больше сдвинулся к спинке.       — Падай, утенок, если не брезгуешь. Ты компактная — уместишься.       Мюриэль уткнулась лбом Кроули в плечо, чувствуя, как жар заливает щеки. Чешем змею, а не тешим себя непонятно чем. Змея бочок подставляет, ласковая. Всегда бы такой была, а не только в минуты слабости.       — Ты знаешь… — совершенно неожиданно заговорил Кроули, — Солнце… Оно было в последней десятке звезд, с которыми я работал. Я создал их почти идеальными, учтя все прошлые ошибки. Но у каждой звезды, согласно этому гребаному плану, должен быть таймер — встроенный механизм запланированного устаревания. Я проигнорировал это предписание, и они потребовали переделать. Я послал их куда-то очень далеко… Тогда они сами «доработали» мои звезды, сделали их дефектными, смертными. Ты понимаешь?       — Это завуалированная просьба не называть тебя солнцем, потому что оно дефектное? — Мюриэль приподняла бровь. — Или обида, что на Небесах с авторским правом не считаются?       — Какое там авторское право… — губы Кроули искривились. — Творение детей Ее принадлежит матери. Да и… мы же по техзаданию работали. Нужна звезда, примерно такая, примерно для такой цели. Берешь? Вали в предписанный сектор. Рутина. Вольно творить отпускали редко, как поощрение. Просто в голову пришло — вот и рассказал. Ты, кажется, любопытствовала когда-то, а я теперь, как бы… гм… должен? — С груди отошла тонкая красноватая полоска. Кроули задумчиво накрутил ее на палец. — Если ты хочешь о чем-то спросить, спрашивай. От ангельских воспоминаний обычно хреново, но, пока линяю, хуже тупо некуда, так что можно поговорить.       Мюриэль моргнула.       «От ангельских воспоминаний…» Это какие вопросы он ждет? Про бунт, прошлое имя или то, как встал не на ту дорожку? А важно ли это на самом деле?       У него давно новое имя, он упал и отбунтовал. Спросить про Азирафаэля?.. Нет, только не про него. Пошел в задницу!       — Что сделало бы тебя счастливым?       — Спину мне почеши между лопатками. Вот так… ах-х… левее, тут, хорошо-о… — Кроули ненадолго задумался. — Можно следующий вопрос? Я не то чтобы не хочу — я понятия не имею, что тебе ответить. Может, знать, что за каждую победу… Та-которая-с-попкорном перестанет что-то у меня отнимать? И чтобы был покой. Собственная воля, а не дурацкий План. Хорошо людям. У них есть выбор, какими быть. Сегодня человек может жертвовать приюту, а завтра — изменять и убивать. И все это в конце концов укладывается в определение «человека». Ему можно… быть хорошим, быть плохим — быть любым. Ты не обращай внимания, что я совсем хуйню несу. Это все линька, будь она неладна.       — Зря ты, — прикрыла глаза Мюриэль. — Людям хуже, чем нам. Большинство живет от зарплаты до зарплаты, за всю жизнь не выезжают дальше своего города. Они болеют, рожают, умирают. И при этом они слабые и совершенно ничего не контролируют. А мы... Проблема в том, что вам навязали делать противоположную нам, ангелам, работу. И я до сих пор не понимаю, почему эта работа определяет вас плохими. Это ведь просто работа. Никто из ангелов не вспоминает, что вы бунтовали и что-то там отстаивали. Нет! Везде идет треп, мол, вы нехорошие, потому что совращаете людей! При этом головной офис согласовывает цифры, сколько может принять Рай — есть верхняя планка. А если сверх планки? На выход. А это значит куда? В Ад. Так что я к тому, что ты сам выбираешь убеждения. Демон вполне может быть хорошим парнем, как и ангел — той еще гнидой... Это не зависит от того, на какой ты стороне. Это зависит от того, какой ты есть. В общем, не вижу я разницы. — Лопатки Кроули упирались в пальцы, и Мюриэль поймала себя на том, что уже не скребет, а гладит нежную свежую кожицу. Так, надо спуститься ногтями к пояснице — там еще поле непаханое. — Страшно потом будет, конечно. На войне-то. Припрут мои Иисуса, как символ, и покосят во имя этого символа неугодных. Еще каким-нибудь судом обзовут, где будет один критерий: нравишься ли ты Иисусу. А он что? Он после вознесения фонтанчики по всему Раю мастерит да столярничает. Тихий, сам себе на уме. Он мне как-то табуретку принес, представляешь?.. Мне! Сумасшедший. Впрочем, он и похож на сумасшедшего, которые по Лондону бродят: всегда с улыбкой и взглядом в никуда. И как такому понравиться, а?       — А ты бы не рехнулась? Я имею в виду… — чуть отодвинувшись, Кроули пристально всмотрелся в лицо Мюриэль. — После того, через что твои заставили его пройти... — Он улыбнулся со светлой грустью. — Тебе Он табуретку принес. Мне — змею вырезал. — Кроули вспомнились отблески костра, как пламя подкрашивало белки добрых глаз и отбрасывало пляшущие тени на маленький, выверено работающий ножик. — Он в задумчивости всегда вырезал что-нибудь. Возьмет деревяшку — и колдует над ней. Была в этом магия творения. Ты знаешь, у него ни одна поделка не обходилась без благодати. Что ни вещь — амулет. Всем их раздаривал. Ну или в костер бросал — не жалел. Говорил, что всегда может вы́резать еще.       Когда в твоей голове — тысячелетняя картотека воспоминаний, важно уметь держаться за настоящее. Кроули сконцентрировался на ощущениях. Ладонь Мюриэль застыла на его пояснице, и он впитывал тепло этого прикосновения, наблюдал, как в задумчивости трепещут тени от длинных ресниц. Мюриэль явно собиралась что-то сказать, но по итогу тишина затянулась, и Кроули заговорил снова:       — Мне иногда кажется… нет никого более изощренно жестокого, чем Она. И никого более глубоко несчастного и сломанного, чем Он. А люди… они такие скоротечные, но вместе с тем такие… Посмотри на своих, на бывших моих. Сколько мы живем… И только деградируем. Какого-то хрена Ад и Рай учатся у людей — не наоборот. Знаешь, я вот сейчас вспомнил… В самом начале я подбросил людям кое-каких знаний: математика там, азимут, по-моему... И сверху мне прилетело, и снизу. Мол, мы такие охренеть многомудрые, и не гоже этим разбрасываться, и какого сатаны я тороплю развитие… Ну а теперь посмотри, как оно обернулось. Бессмертные отсталые мы (кроме меня, конечно) и люди… Может, их хотят уничтожить, потому что на самом деле боятся? До Луны они добрались, небо освоили… Сколько им понадобится времени, чтобы уловить… ну не знаю… энергии вокруг? Век, два, пять? Они вполне могут взломать систему. И вы смотрите на них, как на забавных зверушек? Я не удивлюсь, если когда-нибудь…       На пару секунд Кроули многозначительно замолчал. Окончательно отстранившись, продолжил уже о другом:       — Я за последние пару лет кое-что на себе прочувствовал. Странное. Никогда раньше не было особо страшно развоплотиться. В том смысле, что… ну да, по голове не погладят, все эти бумажки гребаные, придется порядочно заморочиться, чтоб новое тело выдали… А теперь. Если я развоплощусь — в лучшем случае, это будет конец для меня на Земле. В худшем — они прохавают фишку и все-таки окончательно меня уничтожат. Так что… ну, знаешь, этот их лимит человеческий, осознание смертности. Оно и правда бодрит, что ли. Я теперь скорее… гипотетически отсрочено смертный, а не наоборот.       Мать твою… нахрена все это нести? Кроули спустил ноги с дивана. Под пяткой хрустнул кусочек кожи. Еще один сполз с колена, прошуршал вниз. Пора сворачивать эту лавочку откровенности. А то договорится сейчас. До чего-нибудь.       — Смешная ты… Каким бы я ни был внутри… Выбирать я не могу в любом случае. Раньше по крайней мере точно не мог. Одно условно хорошее дело мои могли пропустить, два-три — тоже. А потом вдруг хватают за задницу — и привет, горностаи. Пока не раскаешься. Так что нет ни у кого выбора. Не в этой… Ее реальности. Ты спишь там, утёнок, под мои монологи, что ли?       Чувствуя только всепоглощающее одиночество, Мюриэль молча таращилась в потолок.       Ужасно, когда тебя довели до того, что люди оказываются милее собственного брата.       Ужасно-о-о-о.       И люди каждый день делают ужасные вещи. Делают нарочно, из зависти, злобы, корысти. Даже без какого-либо Плана сверху. Как будто это ангелы распяли Иисуса. Нет же. Распяли любимые люди, потому что он... отличался. Потому что нес добродетельную чушь, которую мир людей никогда, никогда не примет. Потому что злобные. Потому что конкуренция. Потому что в современном мире заповеди всегда останутся сказкой на ночь.       А Кроули обвиняет их, ангелов, в том, что они творят точно такое же, только спланированное дерьмо?..       Мюриэль совсем не хотелось ему отвечать. Пусть его одиночество скрашивают люди — будущие взломщики системы. Пусть среди них варится условным смертным и ждет, когда однажды придет (конечно!) добрый ангел или злой демон и неминуемо его прихлопнет.       И это самый прогрессивный демон. Кошмар какой.       Захотелось наверх, туда где тихо, спокойно и благодатно. За свой стол, к своим бесконечным папкам и справкам. К своей белокрылой равнодушной братии. Без разницы, где быть одиноким. С Кроули это чувство оказалось только острее.       Метатрон — сволочь. В этом же наказание, да?.. За то, что она ослушалась и возомнила, что демон — неплохой парень? Такого можно и наверх провести, и документы ему секретные показать. Кроули и есть ее наказание.       Мюриэль раздраженно сморгнула горячие слезы. Взбунтоваться, что ли? Показать Метатрону фак?.. Заявиться через портал, лишившись тела, и сказать, что она больше не будет тянуть эту лямку? И пусть делают с ней что хотят.       Она потянулась к столу, цапнула оттуда початую бутылку. Может, Метатрон на это и рассчитывал? На ее... разочарование?.. Знал, что из себя Кроули представляет?.. Не мог не знать. Такие знают все.       Залившись горьким глотком, Мюриэль утерла губы запястьем. Сейчас бы не расклеиться. Только не перед Кроули. Не теперь. Ангелы у него не в почете. А ангелы-истерички с идиотской позицией — вообще труба.       Мюриэль глубоко вдохнула, выдохнула. Мысленно досчитала до десяти. Кроули, когда бесился, делал это даже вслух.       — Зачем им тебя прихлопывать? Вельзевул отпустили восвояси, ты, к тому же, в святой воде не тонешь... Чего ради вообще с тобой связываться? Себе дороже. О. Точно, ведь не тонешь. — Мюриэль пораженно моргнула: выключенная пожарная сигнализация на потолке приобрела новый смысл. — Знаешь, пока я наблюдала осаду, я все думала, почему Азирафаэль не предусмотрел что-то на этот счет. Я бы свое гнездо обезопасила бы, ну, по максимуму. Чтоб никто не сунулся. Мог ведь за несколько лет освятить воду и провести ее туда, — Мюриэль тыкнула в потолок, — и никто бы не зашел. У тебя появилось бы место, где ты был бы в безопасности... Правда, только от своих. Но и то вперед.       Мюриэль села, неловко покачнувшись, и Кроули сделал сразу две вещи — отнял у нее бутылку и (это, конечно, только потому, что он не особо в себе!!!) поймал костяшкой пальца соленую каплю с теплой скулы. Чего это она? Разозлилась? Расстроилась? Один хрен. Результат — разрыдалась.       Мюриэль со щемящим сердцем проводила бутылку взглядом. Такой простой способ глушить тревогу — ну жалко ему, что ли?       — Я не тону, а Азирафаэль не горит, да-а-а-а… — Кроули устало, выхолощено рассмеялся. — Мой Ангел любит фокусы. Вот и все. Хорошая была шутка. Ты бы видела рожу Гавриила, Михаил… Как они охренели. — Он поймал еще одну слезу, теперь с подбородка. — Не надо было тебе оставаться. Это еще будет долго — такое зрелище.       — Да какое зрелище? — всхлипнула Мюриэль. — Полет нормальный. Я с тобой и никуда не денусь: терпи не только линьку, но и меня. Я тебе потом медальку шоколадную вручу, у меня в рюкзаке лежит. Сам решишь, за что: за безграничное терпение или отвагу. Тут... Другое. Сложно быть ангелом рядом с тобой — вот и все. Это как сунуться в соулсы, в которых не смыслишь, и профукать уровень сто раз. А потом лежать и страдать. А обучалка ничего толком не рассказала, в кнопках путаешься. Вот и ходишь на свой страх и риск. Как смельчак или дурачок. А ты весь такой... — Она замолчала, устало почесала глаза. Кроули ее трогал. Сам. Поразительно. И даже почти не вынужденно. Случаются же чудеса. — Мне грустно, что я не могу тебя порадовать, вот и все. Что за фокус-то? Ничего не поняла. Ты явно посмеялся так, будто про «тонуть» и «гореть» — это сарказм. Ты все-таки тонешь? Вода на казни была не святой?       — Гм… — Задумавшись, Кроули запустил пальцы в волосы. Кожа головы зудела немилосердно, так что вышла двойная польза — и мысли разогнать, и почесаться. — Обижаешь... святейшая была вода — Михаил другой не принесет. Только меня там не было. Я был наверху.       Мюриэль округлила глаза. Это как «наверху?..» Там же был Азирафаэль. Его казнь транслировали по всем экранам в назидание. Когда отступник не сгорел, трансляция резко прекратилась. Это что получается — сжигали Кроули? Чудо маскировки? Обмен оболочками? Рай настолько беспечен, что даже не соизволил проверить, кто внутри тела?.. Это же элементарная диагностика — делов на пять минут! Неужели такие олухи?       — Но... Как не учуяли? — потерянно отозвалась Мюриэль.       — Не учуяли… — Кроули прислушался к себе… ох ты ж блядь! Конечности начали мелко подрагивать, внизу живота зародились первые признаки горячей пульсации. — Мы делали работу друг за… друга. Насобачились менятьс-с-с…я… доползу до душа.       Мюриэль повела носом: снова начинается. Ладно, душ так душ. Только разве у Азирафаэля он есть?.. Или Кроули имеет в виду ту ужасающего вида медную громадину, которая даже к водопроводу не подключена? Гх-м... Ну, пусть ползет. Если доползет.       А вообще, чего ради она оставалась? Он вон какой самостоятельный.       Опираясь на диван, Кроули пытался вырвать задницу из плена подушек. Не очень успешно, зато с таким усердием!.. Мюриэль едва успела потянуть его обратно, когда он споткнулся о таз и опасно накренился вперед. Ебнулся бы о пол своим носом орлиным. Или выпирающим сквозь остатки джинсов членом. Сломал бы и то, и другое.       — Так, или тянем тебя в ванну, но уже вместе, или просто...       Озарение было коротким и быстрым. Мюриэль втянула воздух. Волосы Кроули щекотали подбородок, слабо пахли птицей, солнечным зноем и кофе.       Ну что там может быть сложного, а? Еще бы озвучить это тактично. А то мало ли, какими предрассудками Кроули оброс за шесть тысяч лет.       Мюриэль выдохнула ему в ухо:       — Кроули, а давай... Как в тех фильмах? Я тебя потрогаю? Очень аккуратно! Можно? Я помню, как там делали.       Тепло.       Слишком близко — сводящее с ума, дезориентирующее чужое тепло… зачем? Она не понимает, что делает, что предлагает… Не надо было позволять оставаться. Никому не надо! У Кроули же воли сейчас наперсток — и тот дырявый. Он сжал зубы чуть не до крошева. Тихонько, жалко заскулил, когда Мюриэль задела губами ухо. Не смей-не смей…       — Те фильмы пос-с-с-станова.       Он подтянул колени к животу, прячась, как мог — слюнявый подросток, а не уверенный в себе демон, ей богу…дьявола. Потрогает она… Потом будет не отмыться. А, впрочем, кому теперь хранить верность? Да и зачем? Смешно… до колик смешно. Иногда Кроули снилось… снился. Другой Ангел. Что останется рядом, предложит… Проснувшись, Кроули не мог решить — кошмарами были те сны или все-таки… чш-ш-шчтоб тебя!..       — Это. Как. Летать. Вмес-с-те, — процедил Кроули сквозь зубы. Рука Мюриэль замерла.       Летать вместе? Ну придумал же сравнить жопу с пальцем. Впрочем... Летала же она с Кроули. А внутри даже стыд не проснулся.       Что у нее вообще было на уме, когда на аэродром выперлась?       Ну явно не то, что у Азирафаэля, когда благоразумно отказывал.       Мюриэль потрогать... хотелось.       Кошмар. Может, он ее конченой извращенкой уже считает... Или развязной идиоткой. Что хуже?       Согласилась на полет, даже не задумывалась для вида, сейчас, по меркам очеловеченного демона, наверняка домогается — вон, в какой он калачик скрутился. И это Кроули. Кроули, который трахал людей! Ладно, Мюриэль уже поняла, что их мнения по поводу человечества расходятся. Но что, она настолько хуже смертных?!       Давать задний ход и строить из себя второго Азирафаэля уже было как-то поздно. Включать в себе ангельскую моралистку — тем более. А скидывать теплого трепещущего Кроули с рук не хотелось уже по эгоистическим соображениям.       — Что, не хотел бы со мной вместе летать? Хотя...не отвечай. Лучше вот скажи… чем опасно линять в змеиной форме? Ты потеряешься в змее? Или змея тебя проглотит?       — Забыть…себя…страшно. — Кроули на миг утопил пылающее лицо в мягкости подушки. — У змеи инстинкты. Пог...лотит…соз...нание. — Чешуйки усыпали весь диван, словно карнавальные блестки площадь, и липли к мокрым ладоням. Кроули тер их о пододеяльник — но только тщетно скользил по шёлку. — Не х-хочу. Как они.       От неловкости у Мюриэль пылали щеки. Может, зря это все? Не вороши гнездо — да не покусан будешь. А сейчас уязвимая змея препарировала ее лезвиями зрачков, и Мюриэль снова думала о том, ядовитые ли у змеи зубы.       «Ну сунься-сунься на ее территорию. Огреби по полной».       Мюриэль поймала ладонь Кроули. Осторожно погладила большим пальцем потемневшее чешуйчатое запястье.       — Что ж, — в задумчивости очертила взглядом клеймо у Кроули на виске. Нарисованная змейка сползала то к скуле, то к шее — пряталась за лохмотьями черного ворота. Как живая. Она даже высовывала крохотный язычок. Будь ее воля, шипела бы, наверно.       Когда Мюриэль скользнула рукой под воротник, ткань разошлась от касания, слезла рваными полосами. Ай. Змейка юркнула к плечу — Мюриэль потянулась за ней. Поманила бедняжку к себе. Что ей по Кроули метаться-то? Ему ее не успокоить. Сам сейчас как загнанное животное.       — Иди сюда, — позвала Мюриэль шепотом. — Посидишь у меня в гостях, я буду тебе рада. Потом верну хозяину.       Кроули посмотрел на Мюриэль как на дуру. А она гостеприимно подставила палец. Ничего  не ожидала. Когда не ожидаешь — меньше разочарований.       Змейка ткнулась языком в ее кожу, и Мюриэль была готова отдать крылья на отсечение: это не воображение. Или змейка сейчас вопьется клыками, или...       «Буду любить и беречь тебя, как свое самое драгоценное сокровище. Никогда не обижу. Не бойся, маленькая».       Змейка замерла, а затем медленно, с явной неохотой переползла на подставленный палец. Тоненькая, осязаемая, такую сжать — сломаешь хребет.       «Иди под кожу, разрешаю. Теплее будет», — мысленно подбодрила ее Мюриэль. Подняла взгляд.       Кроули оказался очаровательно кареглазым.