Дорога домой

      Готовить всякую всячину Кроули наловчился сразу, как только Ангельское чревоугодие стало заметно невооруженным взглядом. Всё лелеял надежду: вдруг, вдруг когда-нибудь представится случай… удивить его, порадовать, вызвать ту самую особую улыбку — столь редкую гостью на губах Азирафаэля?       Случая не представилось ни разу.       Ну хоть нянюшке Аштарот умения пригодились.       Сам же Кроули к человеческой пище был холоден. Нет, иногда ему внезапно хотелось чего-нибудь пожевать. Правда, века эдак до двадцатого дела с этим обстояли плохо. Ситуацию спасло только изобретение фритюра. Затарившись разноцветными тубами самых острых Принглс, Кроули порой мог на несколько суток завалиться перед телевизором. Но то было баловство. Занимало руки, рот… Еда для Кроули так и осталась в унизительном статусе закуски. Исключения делались не больше двух-трех раз в десятилетие — ровно столько, сколько Ангел приглашал отужинать вместе.       Однако, потакание одной физической потребности — сну — повлекло за собой другую — в человеческой пище. И вот Кроули, предоставленный самому себе, уже возился на крохотной кухоньке, которая, как и все в книжном, напоминала музей викторианского быта. Почти все пространство здесь занимала чугунная газовая плита, раскорячившаяся на гнутых посеребренных ножках. Разумеется, о контроле подачи газа приходилось только мечтать. Да что там! Не было, собственно, самого газа — такую рухлядь ни одна служба не подключит. Но конфорки пылали бирюзовым пламенем, которое то распалялось, то утихало, покорное воле Кроули. Убийственного вида и веса сковорода обнаружилась в пыльных недрах духовки, дверца которой скрипела, как врата адского каземата. А вот продукты пришлось безвозмездно позаимствовать из ближайшего супермаркета.       Яйца весело зашкварчали, плюясь раскаленным оливковым маслом, в котором уже бормотали кубики итальянского бекона. Самая что ни на есть истинно змеиная пища. Осталось добавить овощи и приправы — перец, очень много жгучего перца!       — It's a beautiful day. The sun is shining, — напевал Кроули себе под нос, смахивая в мусорное ведро десяток яичных скорлупок.       Готовка — чистый акт творения. Кроули представил: сидит такая Богиня и семь дней варганит на непостижимой космической кухне этот ебучий мир. А что? Знай только соблюдай последовательность да нужные пропорции.       — I feel good! It's a beautiful day! The sun is shining. — А молодец старина Фредди, с текстом не заморачивался.       За месяцы жизни в Бентли Кроули успел позабыть, какой умиротворяющей может быть такая возня.       — I feel good! And no-one's gonna stop me now, oh yeah.       И незачем забивать голову ушедшими Ангелами. В голове и без них слишком мало места. Хочешь быть живучим — наведи порядок в мыслях, отправь все лишнее вслед за яичными скорлупками.              Когда Мюриэль, уютно угнездившаяся с книгой на втором этаже, услышала эти странные звуки, она подумала, что какой-то бессовестный смертный вломился в магазин и крадет редкие издания. Не то чтобы Мюриэль была сильно против: редкие, не редкие — пусть забирают хоть все! Книг в этом здании все равно был перебор.       Но, с другой стороны, Азирафаэль может вернуться и огорчиться!..       Ну огорчится — что с того? В конце концов, магазин — это посольство Рая, а не личная делянка Азирафаэля. Было бы главному архангелу что-нибудь нужно — забрал бы с собой. Мюриэль обещала Метатрону присматривать за магазинчиком как за филиалом, а не складом.       Звуки, однако, не прекращались, хотя грабитель уже несколько раз мог бы перерыть все полки и умыкнуть приглянувшееся.       С неохотой отложив Дойла, Мюриэль взяла тяжелую кочергу черт-знает-какого-века и на цыпочках спустилась по лестнице. И почему Азирафаэль во время штурма не попробовал отбиваться этой железякой?.. Выдумал же: бросаться книгами в демонов и гасить их пеной из огнетушителя. Страж, называется… А еще, обнаружив и от скуки изучив чертежи зданий, Мюриэль с удивлением обнаружила в магазине новехонькую противопожарную систему. Только по какой-то загадочной причине она была отключена. Заправить бы ее святой водой — и нет проблем. Ад не сунется. Хотя… вдруг ложно сработает — а тут Кроули?       Мюриэль почувствовала, как крылья в эфирах тревожно дрогнули. Ладно, так себе идея. Где, кстати, он? Наверняка бы шуганул вора.       Мюриэль пошла на звуки. Те привели ее на кухню, о существовании которой она уже и забыла. Тут коротали время в забвение громоздкий холодильник и монструозная плита. Мюриэль как-то попыталась с ними поладить — битый час тщетно бегала вокруг, нажимала на кнопки, крутила ручки. А вот в присутствии Кроули все (надо же!) заработало. О, а это он те самые звуки и издавал!       — Поразительно, — сказала Мюриэль, когда Кроули выскребал свой царский омлет на тарелку. — А я думала, тут ничего не работает. Ты их что, песней околдовал?       От неожиданности Кроули чуть не уронил сковороду (раскаленную, между прочим!) себе на ногу. Умиротворенный «актом творения», он и думать забыл, что тут не один.       — О, Утенок! Что это ты приволокла? Если пришла поворошить угли, мне придется тебя расстроить. Тут все устаревшее, но не до такой же степени.       Мюриэль поспешила сунуть кочергу в угол — с глаз долой. Опять выглядит, как дура. И почему так неловко?!       — Я подходила и вертела все ручки. Она не работала.       — А у меня заработала, — Кроули раскрутил деревянную лопаточку, рассчитывая ловко поймать ее в полете. Не успел — что ж, придется мыть. — Одного в толк не возьму: ты, Шакс. Какого дьявола у вас ничего не работает? В смысле… почему бы чему-то не работать, если я хочу, чтобы оно работало? Разве не так должно быть? Ладно у людей: ни пожрать приготовить без газа, ни на тачке погонять без бензина. Но мы же не смертные!       Из уст Кроули сравнение со смертными звучало как оскорбление. Мюриэль призвала на помощь все свои эфиры и направила их на газовую конфорку. Та сипло откашлялась, но не соизволила выдать даже искры. Мюриэль досадливо поморщилась. Ну вот, опять этот взгляд! Смесь жалости и иронии.       — Не смотри на меня так!       — Как я смотрю? — часто заморгал Кроули. — Для ангела тридцать седьмого разряда это было вполне неплохо! Мне даже показалось: я видел слабый огонек.       — Смейся сколько хочешь. Ты на Земле — старожил, напрактиковался. Наверняка просто применяешь силы машинально, представляешь, что предметы живые и договариваешься с ними, будто им не все равно. Словно… Они твои питомцы. Но ты сам их оживляешь. А толку-то? Не проще ли купить новый холодильник, чем ежедневно воскрешать умерший? Слишком много сил потрачу. И… это будто разыгрывать спектакль для себя самого. Не подумай, я ничего не имею против — плита горит, твоя машина ездит, но такой метод не всем подойдет.       Кроули вскинул бровь:       — А с чего бы им просто не быть живыми? — придвинув ногой стул, он прямо в переднике уселся за стол и принялся за свою кое-где сырую, а кое-где намерено подпаленную яичницу. — На каком основании ты отказываешь холодильнику в экзистенции? Может, он — вещь-в-себе, существует и ему фиолетово, что мы о нем там думаем.       — Вещь в чем-в чем? — нахмурила лоб Мюриэль.       — В себе. Старикан Кант в свою пору задвигал. Мол, мы никогда не можем познать вещи наверняка. А, может, набрехал. Он и в вечный мир верил. Только мир об этом не знал и закатил две мировые войны. И еще пару тысяч так, по мелочи.       — Про Канта не скажу, Бекон с его эмпиризмом мне ближе.       Кроули чуть не поперхнулся. Начитанность Мюриэль начинала пугать. Еще бы правильно фамилию называла. Низводить философа до ингредиента глазуньи — лихо даже для ангела. Она тем временем продолжила:       — До раздела на букву «К» я не дошла, зато букву «Б» прошерстила всю. И я с Беконом этим согласна. Я буду руководствоваться своим опытом. И опыт этот подсказывает: все предметы неживые. Машины неживые. Растения неживые…       — Фикус, ты этого не слышал! — поспешил выкрикнуть Кроули.       — …но ты умудряешься наделить их… чем-то вроде души. Бентли мне бибикает, когда я выхожу на улицу. Твои цветы шуршат листочками, когда я их поливаю…       — Это они так ругаются, что ты их переливаешь! — усмехнулся Кроули. Пусть этот утенок не шибко зазнается. А если серьезно, его цветы — те еще шлюхи! За воду пошуршат любому встречному. Надо с ними серьезно поговорить на этот счет.       — Переливаю? — стушевалась Мюриэль. — Буду знать. Но суть ты понял. Они умеют ругаться, радоваться, в общем — существовать по Декарту. (Да, до буквы «Д» я тоже доползла). И все это твоими трудами. Думаю, ты можешь такое делать, потому что это…       — Стоп, — прервал ее Кроули. — Минуту назад ты говорила, что перелопатила всю букву «Б». Теперь на «Д» позарилась. Я тут с переменным успехом двести лет околачиваюсь, но не дополз дальше «Джей». Кого ты обманываеш-ш-шь? Так быстро читать нельзя!       — Очень даже можно, — сложила руки на груди Мюриэль. — Я страницу за секунду взглядом сканирую. В Раю документооборот — адский. Меня там еще копушей называли.       — Ой все... Читать залпом — все равно что есть не прожевывая! — отмахнулся Кроули. — Ничего не усвоится! И вообще мухлёж чистой воды.       — Будто ты сам не мухлюешь. Да вот хотя бы с этим всем, — Мюриэль выразительно покосилась на темную громадину плиты. — По-настоящему превратить «что-то» в «кого-то» невозможно, и ты наверняка это понимаешь, но зачем-то всё равно продолж…       Опершись локтем о столешницу, Кроули по-змеиному резко подался вперед, просверлил Мюриэль тяжелым пригвождающим взглядом, и она замолчала на полуслове, растерянно хлопнув ресницами. Он вздохнул — зарекся же к этому возвращаться, зарекся поучать других... не вышло из него хорошего Мастера. Но, с другой стороны, мелкая зашла на опасно хрупкий лед и теперь отплясывала на нем с грацией коровы. Это стоило прекратить.       — Никогда не нарушай стерильное поле разума, — проговорил Кроули раздельно и очень весомо. Давным-давно именно это рыжий ангельский засранец вбивал в головы своих учеников. — Будь на моем месте кто-то другой, ты бы его сломала.       Не понимать ту пургу, которую несет Кроули, для Мюриэль было делом уже привычным, но сейчас он, казалось, говорил что-то очень для себя важное. Это понять было нужно обязательно.       — Сломала? — уточнила Мюриэль.       Кроули призадумался, беззвучно зашевелил губами — кажется, подбирал слова.       — Три слона: уверенность в своих силах, отсутствие ограничений, воображение — на этом держится любое творение. Исключишь что-либо — фокус перестанет работать. Ты сейчас так усиленно заталкиваешь меня в субъективные рамки своих убеждений. Я туда не помещусь, сколько не пыжься. Но, будь на моём месте кто-то… более внушаемый, ты бы, вполне возможно, его… — А ведь однажды... он сделал именно это. Под языком скопилась горечь застарелой вины, и, пытаясь ее перебить, Кроули сунул в рот кусок яичницы. К горечи добавилась острота перца Чили. — В общем… Я вот о чем: у мира вокруг тебя нет души главным образом потому, что у тебя проблемы с воображением. — К непониманию на лице Мюриэль добавились обижено сведённые брови. Кроули закатил глаза. — Бля… короче, я хочу сказать. Во что ты веришь — то и фурычит. Не веришь — не фурычит. Не фурычит у тебя — не ломай другим.       Только сейчас Кроули по-настоящему заметил, что Мюриэль потерянно стоит в центре кухни. Щелчком переместив на стол чистую чёрную тарелку, он отгрёб на неё половину яичницы, жестом предложил мелкой присоединиться. Мюриэль вскарабкалась на табурет — тот по-старчески захрипел.       — А зачем ты готовишь? Тебе это нравится? — спросила она, опасливо тыча в содержимое тарелки вилкой.       Кроули нахмурился. Совсем ничего не слушала? Даже не пыталась? А ну да и… хрен с ним. Видимо, объяснять ей законы творения — все равно, что бисер перед свиньями метать.       — А почему бы не готовить, если я могу? Что тебя, собственно, смущает — процесс или результат? — поднявшись, Кроули сощурился на сковороду. Та благоразумно предпочла вмиг стать чистой. — Да не кривись, выкинь яичницу. Я не Хастур, меня страдания ангелов не вставляют.       Мюриэль насупилась.       Оскорбил, унизил, предложил-отобрал.       Какой же реактивный. И все у него просто и играючи. Что ж. С такой риторикой неудивительно, что он стал тем, кем стал. Никто не любит выскочек. На все есть правила и ограничения. И только дурак считает, что ему все по плечу.       — Ничего не смущает, но ты делаешь вещи, в которых не нуждаешься. Поэтому я и спросила, нравится ли это лично тебе. Делать, как я полагаю, ты можешь все на свете. Думаю, это что-то вроде твоего стиля жизни.       И призадумалась.       — А Небеса можно изменить, Кроули? А Ад? Раз рамок нет?       Кроули вскинул бровь:       — А сама как думаешь? Пара-тройка нонконформистов на десять миллионов тех и десять тех если даже наберется… их количеством задавят. Пусть эта система жрет себя сама. Может, когда-нибудь переварится во что-то…. Получше. Хотя, я особо не рассчитывал бы. Мне ни с теми, ни с теми не по пути. Так или иначе, это не вопрос какой-то отдельной личности. Даже если эта личность… верховный архангел. Ни хрена у него не выйдет! Нужно быть самонадеянным идиотом, чтобы…       Всего один щелчок пальцев — и кухня приобрела первозданный вид, став точно такой, какой была до демонического вторжения. Настроение у Кроули ощутимо испортилось, потому он, сложив руки на груди, вернулся к менее ухабистой теме:       — Готовка — это же создание. Из чего-то разрозненного — что-то цельное. Пожалуй, мне нравится. Готовка. Было бы, — вздохнул неожиданно искренне, — еще… кому это поглощать. Я сам не фанат. Так, иногда в охотку…       Мюриэль все же распилила кусок яичницы вилкой. Запихнула себе в рот.       — Думаю, одна из причин, почему Азирафаэль решил стать Верховным, как раз в том, что, если слушать тебя долгое время, можно поверить. Ну, что правда можно что-то поменять. Смог один — смогут и другие. Границ нет. Ограничение — лишь собственное воображение. Это все так… заманчиво. Опасно. Заманчиво-опасно.       Вздохнула. Кроули становился немножко яснее. Смысл творить, если зрителя нет? А если благодарного зрителя нет?.. Почему Кроули не предложил Азирафаэлю за эти шесть тысяч лет? Вряд ли бы тот отказался. А впрочем, почему бы не спросить.       — А почему Азирафаэль не поглощал твою готовку? Он точно любит поесть.       Да что она знает? Что она может знать, понимать? Первый вопрос прилетел как удар под дых. Второй перебил хребет — и осталось только бессильно извиваться. Как уж на сковороде. Почему люди придумали это выражение? Неужели кто-то из адских свидетелей донес? Кроули, правда, не уж… но извивался однажды знатно.       — А я вот, что думаю, Мюриэль, — он сделал шаг вперед, вытесняя ее из кухоньки. — Ты ничего, ничегошеньки не знаешь ни обо мне, ни о моем ангеле. И не можешь судить!       Но червь сомнения уже ковырял нутро. Кроули вздернул подбородок:       — Выворачиваешь-шь мои с-слова, как все ангелы! Я никогда не внуш-шал ему ничего подобного! Брос-с-сить вс-с-се, и меня — его с-с-собственное реш-шение! Небес-с-са и ад токс-с-сичны и безнадежны!       «Необязательно внушать, — подумала Мюриэль. — Иногда достаточно просто служить примером».       Не успели последние слова отзвучать в позолоченном солнцем воздухе, как совершенно другая мысль подкосила Кроули, буквально рассекла коленные сухожилия.       — Ес-с-ли он продал-с-ся за пос-с-сул, за меня?       Кроули понял, что думал вслух, потому что глаза Мюриэль расширились.       Да нет! Нет, нет-нет-нет-нет-нет.       Кроули в мельчайших деталях прокручивал в голове тот разговор. Впервые — отрешенно, пытаясь примерить на себя шкуру Ангела.       Домыслы, это — досужие домыслы.       Но.       Какой мыслью Азирафаэль, наивный, умный… круглый дурак, был воодушевлен на самом деле — своим головокружительным повышением или… надеждой… Вернуть Кроули прощение, гребаные белые крылья?       «Я непрощаемый». Это Кроули сказал Азирафаэлю перед Армагеддоном, в той круглой беседке.       Нет, нет-нет-нет-нет. Он не мог продаться. За эту безделицу. Не мог, не мог, не мог.       Ведь это бы означало, что Кроули не оценил жертву Ангела.       И что сам Ангел за шесть тысяч лет так ни хрена и не понял о самом Кроули.       Кроули бессильно заметался взглядом по кухне.       А вдруг… за всем тогда наблюдал Метатрон? И тот разговор вовсе не был конфиденциален? Почему «вдруг»? Это наверняка было именно так.       Вольность Кроули, его дурацкие признания, попытки… Да будь он благословен! Идиот!       Вцепившись обеими руками в плечи Мюриэль, Кроули ее встряхнул.       — Достучаться до небес! Как достучаться до небес! Ты же ангел, ты должна знать лазейки!!!       — Лазейки? Мне Небеса не отвечают с того момента, как Метатрон поднялся с Азирафаэлем! Меня просто отрезали! Даже лифт вызвать не могу! — Мюриэль попробовала отстраниться, но Кроули держал крепко.       И что она может сделать?..       Мюриэль тихонько выдохнула через нос.       — Ты, конечно, можешь заставить меня активировать круг под ковром, и лишить тела, чтобы я попала наверх… но зачем? Ты хочешь, чтобы я нашла Азирафаэля?       Кроули мысленно сосчитал до десяти, глядя в огромные, до самых краев и за край заполненные страхом глаза Мюриэль. Когда она пугается — сильно, вот так, как сейчас, у нее подрагивают ресницы, а от губ отливает краска.       Разжав пальцы, он не без удивления заметил, что ногти почернели и заострились.       — Мне лучше вернуться в… Съехать мне лучше.       Кроули затравленно оглянулся. Колотившееся в горле сердце резко рухнуло вниз, как когда-то давно — его обладатель. Что это ты надумал себе, дурак? Что Ангел только ради тебя Верховным стал? Совсем ебанулся ты, Кроули. Вот, мелкую запугал. А мелкая что? Она просто сделала выводы, она не сказала ничего такого, что не проистекало бы из твоих собственных слов, гребаное трепло.       Кроули попытался состроить хорошую мину при очень плохой игре — материализовал очки прямо себе на нос, прочистил горло.       «Что бы ты ни делал, делай это стильно».       — Соберу цветы.       И, осторожно отодвинув Мюриэль со своего пути, отправился на поиски коробок, в которых возил питомцев.       Пока Кроули метался по магазину, разыскивая весь свой немногочисленный скарб, Мюриэль стояла, прислонившись к книжному стеллажу и скрестив руки на груди. Наконец он притормозил, посмотрел на нее, держа перед собой горшок с узколистной драценой.       — Гм… нгх… кхм нх-кхгм… С-с-спас-с-сибо за... приют.       Кроули пугал. Пугало, как у него скакало настроение. Пугало, как легко он злился. И как легко впадал в черное беспросветное отчаянье.       Мюриэль пыталась проанализировать все, что он наговорил: «посул, бросить всех и меня, звали на небеса…»       Азирафаэль, что ли, звал? Еще обещал и в ангелах восстановить?.. Зачем только? Кроули, вроде как, назад не стремился, примиряться с тамошними порядками не собирался. Да и вряд ли сможет, с его-то характером. Ладно, некогда. Она подумает об этом позже. Когда Кроули поставит горшок на место.       — Ну куда ты пойдешь?! — пробормотала Мюриэль, на всякий случай перегородив собой один из цветков. Листья широкие, зеленые, с дырочками. Она так его про себя и называла: «Дырочка». — Зачем съезжать? Я тебе надоела?! Я… Я могу вести себя потише. Буду вести себя потише! И… И перестану тебе надоедать. Нет, Кроули! Ты чего?! Не уходи. Как я без тебя буду?! Это же… С ума сойдешь. Одна. Ты не хочешь со мной дружить, да?       А с чего бы ему хотеть? В глазах Кроули она наверняка что-то вроде бесполезного одноклеточного, инфузория-туфелька ангельского разлива — не то, что Азирафаэль. Это по нему Кроули скучает.       — Дружить? Да причем тут… Н…       Подальше от греха Кроули вернул драцену туда, где взял. Бросил на Мюриэль взгляд поверх очков. Мелкая вжималась в горшок с монстерой, будто пыталась мимикрировать под нее. Даже с лица немного позеленела.       Какие странные вещи она несет. Нет, не так… о каких странных вещах она задумывается. Это она его приютила, она его к себе позвала, он же, вместо благодарности, ушел сначала в запой, а потом — в спячку… и, вишенкой на торте, набросился теперь.       — Я бы не с-с-стал лиш-шать тебя тела.       Присев на подлокотник ближайшего кресла, Кроули провел рассеянным взглядом по бесчисленным книжным корешкам. В них не удалось найти ни одной годной подсказки. Как это все тупо, и как же нужно собраться с мыслями.       — Ты когда-нибудь… — начал Кроули неловко. Если исключить, зачеркнуть и забыть тот во всех смыслах ужасный признательный монолог, настолько глупо… глупым он не чувствовал себя, да и не вел… уже невесть сколько десятилетий. — Так вот… кхм… ты когда-нибудь смотрела мультики? Ес-с-ть одно мес-с-то… хорош-шее. Там проектор… Азирафаэль сохранил этот мультотеатр, потому что… — Кроули опустил взгляд и выпалил: — Потому что он мне нравился. Его должны были закрыть, с-с-снес-с-сти, он не пользовался с-с-с-спрос-с-с-сом и с-с-сейчас-с-с, я подумал… ангел ушел… работает ли он без ангельс-с-кого покровительс-с-ства… ты могла бы… с-с-с-со мной…       О… Сатана! Зачем он это несет вообще?       — Пошли. Узнаем, если надо, восстановим, вольем чудес, — выпалила Мюриэль, даже не задумавшись. Без разницы куда, без разницы, что такое мультотеатр. Лишь бы у Кроули перестало быть такое… Разочарованное выражение лица. Будто он устал от этого мира, и все ему осточертело.       Нет-нет-нет. За Кроули надо держаться. Кроули — это возможность узнать Землю и не чокнуться на ней в одиночку. Кроули — это кладезь информации, опыта, сил. Таким кладезем не разбрасываются. Такой кладезь прячут за семью печатями и оберегают, чтобы кто-нибудь более дерзкий и хитрый себе не утащил. Нет уж. За Кроули она поборется!..       Подумаешь, считает ее дурой. Подумаешь, орет — у него, вон, жизнь не из легких! Пал, подался с Азирафаэлем на пару в отступники, а Азирафаэль возьми да оставь его на Земле. И кто он теперь? Не ангел, не демон, не пойми кто. Тут не только орать, выть начнешь! Хотя он не воет — шипит.       Мюриэль цапнула Кроули за руку, потянула его прочь с подлокотника и уверенным шагом рванула… Ну, вперед: мимо двери, мимо обиженно бипнувшей Бентли («прости, милая, если он в тебя сядет, может уехать далеко-далеко, и потом ищи-свищи его»), мимо магазинчика пластинок…       Остановилась, только дойдя до конца квартала. Вопросительно взглянула на Кроули:       — А нам куда?..       Подумав, спросила еще:       — Что такое мультики?..              Это место настолько не пользовалось спросом, что вместо кассы с живым человеком здесь просто поставили унылый серенький турникет. И Кроули бы не удивился, если бы оказалось, что он — единственный, ради кого этот турникет открывается.       Мюриэль всю дорогу крутила головой и едва не подпрыгивала на месте. Кроули и самому было интересно, что сегодня будут показывать. Понравится ли мелкой?       Показывали бессмертную диснеевскую классику — сегодня, как оказалось, в ретро мультотеатре устроили ретро-день. Для ретро-змеи самое то…       Алая ткань на старых креслах кое-где истерлась, кое-где прорвалась. Откидные сидушки поскрипывали. В последний раз Кроули приполз сюда, чтобы прийти в себя после… той беседки, собраться с мыслями в темноте. А потом все закрутилось гребаной воронкой. Слишком стремительно.       И вот, спустя столько лет, он снова оказался здесь. С ангелом, да не с тем. Мюриэль застыла памятником самой себе. С того момента, как над Диснеевским замком расцвели первые фейерверки, и до самых титров мелкая явно забыла не только как говорить, но и как дышать. Она даже не заметила, что Кроули, сменив облик, удобно расстелился по сидению, положив змеиную башку на спинку перед собой и прикрыв глаза.       Общество Мюриэль удивительным образом не напрягало. Тем более, что ангел, как бенгальский огонь, буквально расплескивала вокруг себя искры незамутненного восторга. Пусть себе радуется. Подарить ей, что ли, проектор? Или сразу плазму? Плазма, она же сгодится в качестве извинений? А если с пятой плойкой? Это же почти «извинительный танец», да?       Когда экран погас, Мюриэль долго не могла подобрать слов.       — Кроули, это… — она повернула голову и запнулась. Зачем он это делает? Неужели змея удобнее человеческой формы? — Неподражаемо! Никогда бы не подумала, что человек способен создать подобное! Это же целая… маленькая жизнь, сокращенная до девяноста минут. И показанная на экране! Почти как книга… Только… Короче. И воображать ничего не нужно. Человек это сделал за тебя!.. А ты прям как эта фея. Она превратила Пиноккио в мальчика — в живое существо… А ты свои цветы душой наделяешь. Хотя странно: зачем Пиноккио было становиться человеком? Он и так умел делать все, что и обычный мальчик. Выходит… зазря стал смертным…       Змея слабо дернула кончиком хвоста — Мюриэль едва удержалась, чтобы не поймать этот кончик.       — Мне больш-ше нравитс-ся Буратино. Он забавный и хитрожопый. А в конце отжимает бизнес-с у с-своего врага. — Змеиная башка легонько боднула Мюриэль в плечо, золотые глаза сощурились. — Ну что, на выход, утенок?       Как… так скоро? Уже? Мюриэль не хотелось уходить.       — Давай останемся еще на пару сеансов? — Она погладила змею по прохладному гладкому боку. И что ее вечно тянет все потрогать?! — Тут же подряд показывают? Заполняемости зала, вроде как, не ожидается.       — Дорвалас-сь, да? — Змеиная башка медленно качнулась из стороны в сторону. — Я не готов ос-ставаться здес-сь на ПМЖ. Но могу предложить тебе альтернативу.

***

      Кроули взмахнул руками, и громоздкие шкафы разбежались по углам, как вспугнутые звери. Рабочие не успели этого увидеть. Впрочем, даже если бы увидели — невелика беда. Легкий щелчок пальцев подправит смертным память.        Мюриэль не понимала, зачем Кроули накупил столько коробок ровно до того момента, пока не рассмотрела картинки.       — Ух! Прям как у мужчин в баре! Только у тебя гораздо больше!       После этих слов рабочие как-то странно переглянулись, усмехнулись и сгрузили коробки, куда указал Кроули. Рядом с диваном. Мюриэль любопытной кошкой крутилась тут же, норовя уронить то одну, то другую, пока Кроули прикладывал маленькую черную карточку к сенсорному приборчику у смертного в руках. Приборчик пищал.       — И что? Ты включишь? И у тебя тоже будут картинки? Любые картинки, какие ты хочешь? А мне можно посмотреть?..       Рабочие снова взглянули на Мюриэль. На этот раз с каким-то сочувствием. Вот! Тот самый взгляд, которым ее одаривала вся Риджент-стрит. Мюриэль незаметно зашла Кроули за спину, показала рабочим язык. Нечего на нее так смотреть. Она им тут не какой-то неудачный образец!       Плазма вписалась в магазин, как подъемный кран — в исторический центр Рима. Совершенная эклектика. Ну да ничего, подружатся как-то…       Кроули затарился основательно. Ему это нравилось — выбирать дорогую, максимально современную технику, ловить на себе завистливые взгляды, ведь «он даже не смотрит на цены». Когда квартиру отжали, обставлять стало нечего, а Ангел Кроули с его инициативами попер так яростно, что ничего другого, как пойти на попятную, не осталось.       И вот теперь он оторвался по полной. Купил и плазму, и аудиосистему, и какую-то навороченную «плойку», и игр всяких разных… Даже если мелкая не оценит… Кроули уже давненько не приходилось держать в руках джойстик. Но теперь-то он погоняет на виртуальном спорткаре в свое удовольствие.       Когда все посторонние наконец вымелись прочь, Кроули поставил диск.       — Смотри, Мюриэль. Вот тебе тот же мультик, но… гммм… интерактивный. От того, что выбираешь, зависит сюжет и финал.              Интерактивные игры Мюриэль увлекли мало. Ей не хотелось выбирать. Вдруг выбор будет неправильным?.. Ошибок и неудач ей в реальной жизни хватало.       А вот драки, где один монстр кошмарит другого, и гонки…

***

      — У тебя в квартире тоже плазма? — Мюриэль потерла глаза. За окном уже давно сгустились сумерки, а они с Кроули, развалившись прямо на полу, уже шестой час упорно мочили друг друга в «Destiny 2». — Вы там с Азирафаэлем играли?       — У меня в Мейфере много что было, — меланхолично протянул Кроули, пока его солдат, притаившись в укрытии, отстреливался от ведомых Мюриэль монстров. — Как ты вообще себе это представляешь? Ну, чтобы кто-то вроде Азирафаэля играл в нечто подобное… Он же такой… Азирафаэль.       — Я не знаю Азирафаэля, мало ли чем он занимался. Сдает же свое здание в аренду борделю, с тобой подружился, отступником стал. В тихом омуте… — Мюриэль вдавила кнопку крестика, и монстр раздвоился. Она послала его обходить солдата сзади. — Ты просто такой…экспрессивный. Чем тогда вы обычно занимались?       — Да ты, ты-ы-ы-ы-ы, — взвыл Кроули, когда хитрая поганка абсолютно нечестным маневром подстрелила последнего оставшегося солдата, и только потом ответил, благодушно расхохотавшись и откинувшись на спину, прямо в объятья новенького пушистого ковра.       — Может… уравновешивали друг друга? В общем знаменателе у нас что-то… серое получалось. — Рассеянно дотянувшись до заранее смешанного коктейля, Кроули сделал небольшой глоток. Не чтобы напиться — расслабиться. За последние три дня, проведенные с Мюриэль, он странным образом приручился. Можно же змею приручить? Продолжая сидеть с джойстиком в обеих руках, Мюриэль пристально всматривалась в Кроули — ожидала продолжения рассказа. Было бы что рассказывать.       — Мы разговаривали, если хочешь знать, — перекатил голову по ковру Кроули. Теперь перед носом оказалась обтянутая радужным кигуруми коленка. — Разговаривали и пили, пили и разговаривали. Я выполнял его работу, он — мою. Иногда мы ходили по ресторанам, иногда — еще где-нибудь шлялись… Он читал мне книжки и закатывал глаза, когда я вставлял комментарии… Но у меня в Мейфере он бывал всего пару раз — не жаловал лофт. А вот раньше, в восемнадцатом веке, по-моему, когда мне еще особняк в Валле-д’Аоста не спалили… — Кроули судорожно сглотнул, потому что у него слишком болезненно перехватило горло. — Ты же подглядывала. Ведь подглядывала же, да? А теперь выведываешь. Но нечего там выведывать. Я тупой, он… верховный архангел. Каждый пошел своей дорогой. Кто-то вознесся, а кто-то продолжает катиться по ебаной наклонной. Повысить, что ли, градус? Тебе чего-нибудь налить, а?       — Прекращай быть таким подозрительным, — протянула Мюриэль. — Я просто хочу узнать тебя получше.       Или это Азирафаэль выработал в Кроули такую подозрительность? Если так, наверное, с Азирафаэлем было непросто. Мюриэль так и не решила, что думать об этом ангеле. Что она о нем знала? Он обманывал Небеса, укрывал, а, как прижало, выдал Гавриила, и оставил свое детище — магазинчик — ради высокого чина. Противоречивая личность. Непринципиальная. Дополнить тем, что с рук Кроули не ел, в полетах с ним не участвовал, к себе жить так и не пригласил — вот и по чему Кроули так упорно убивается? Словно ангельского партнера упустил, а не собутыльника. А, может, желал его в партнеры?..       Обхаживал-обхаживал, да не вышло?..       Ох, зачем она вообще об этом думает?!       Мюриэль потянулась, хрустнула плечами и отдала Кроули пустой стакан. Пусть наливает. Она неожиданно решила говорить на все предложения Кроули «да». Потому что от другого ангела он явно чаще слышал «нет». Пусть будет хоть какой-то контраст у бедного демона, раз она не способна развлечь его разговорами… О чем там, любопытно, они говорили? О философии, геополитике, проблемах всемирного масштаба? О демонско-ангельской мешанине — спорили, будет сегодня этот смертный благословлен или искушен?..       Мюриэль отхлебнула терпкой жидкости, которое ей как-то не очень щедро плеснул Кроули. Яд так яд. Умрет— попадет на Небеса, расскажет новому Верховному, что друг по нему убивается, места найти себе не может. Даже в магазин переехал, чтобы удобнее было ждать… Боже, а, может, он действительно только поэтому согласился тут жить? Явно же не для того, чтобы Мюриэль помогать. Это так, между делом.       Любопытно, ему хоть немного совестно, что из-за него она и оказалась тут — отрезанной от Рая и своей братии?..       Мюриэль прикрыла глаза — мысли постепенно начали путаться.       — Сделай мне утку по-пекински, — вспомнила она одну из вывесок в Сохо, которая заманивала внутрь ресторанчика. Было очень любопытно, но сама Мюриэль зайти не решилась. Утки — это же забавные существа, которые летают так, будто с трудом оторвали гузку от земли. И люди придумали их есть!       — Утку? — Кроули округлил глаза. Хрена-се запросы на пьяную голову. И еще сидит, улыбается, хлещет, не морщась, вискарь чистяком, не дождавшись, пока Кроули колой дольет. Эдак она его скоро не только в играх уделает, но и перепьет. — На своих покушаешься, утенок?       Острый локоток Мюриэль ткнулся в рёбра.       — Так что, сможешь?       Когда Мюриэль слушала о том, что Кроули не для кого готовить, она представляла, как он в гордом одиночестве корпит над своим творением: никого не подпускает, не позволяет увидеть раньше времени или дотронуться… И только когда шедевр будет готов —торжественно выносит блюдо на накрытый праздничной скатертью стол, где презентует с той же помпезностью, как если бы это была новая звезда.       Не тут-то было.       В ощипанной пупырчатой утке не оказалось таинства. Никакого. Да и рецепт Кроули то и дело подглядывал в смартфоне. Продукты на ходу чудесил из ближайшего супермаркета, а потом вообще вручил Мюриэль ложку и какую-то штуковину с насмешливым «развлекайся». Завуалированное «помоги»? Так, может, поэтому Азирафаэль не был фанатом демонской кухни? Кроули не кормил. Он вовлекал в процесс и предлагал разделить результат. А это далеко не одно и то же.       Мюриэль повертела штуковину и так и эдак. И куда ее приткнуть?.. Еще и твердая такая. Уф. С виду не продукт — адское отродье какое-то. Это вообще что?       Мюриэль постучала штуковиной по плечу Кроули.       — Выражайся яснее. Тебе ли не знать, что без четких указаний получишь хаос?       Помощник из Мюриэль получился аховый — корень имбиря можно было даже не пытаться на нее спихивать. Ну и ладно. Имбирь Кроули почистил чудом, а нерадивого поваренка от работ отстранил — пусть набирается опыта во вдумчивом созерцании.       Когда золотистая утка отправилась в духовку, (та усиленно пыжилась, силясь изобразить из себя положенную для этого рецепта печь) Кроули уселся на пол, скрестив ноги. Опершись локтями о колено и сцепив пальцы под подбородком, он стал всматриваться в будущий шедевр.       — Утка печется долго, ждем.       — Ждем.       Как приговор.       Смотреть телевизор было увлекательнее, чем крутящуюся утку, так что Мюриэль то и дело тоскливо поглядывала на черный проем двери. Жир с крыльев утки падал на раскаленную решетку, и та шипела почти как Кроули.       Акт творения? Акт скуки!       Мюриэль сходила к дивану, вернулась с початой бутылкой. Тихонько принялась уничтожать содержимое. Старый друг Джеймесон, м-да. Под утку, которая будет только через несколько часов — самое то. Хотя… можно и без утки.       Мысли от Джеймесона дурные, зато в животе тепло. Никакой духовки не надо. Главное — преодолеть горечь на языке и сглотнуть.       — Я поняла, зачем стоит раздавать благословение, — Мюриэль вытянулась на полу, уставилась в потолок. Оранжевая лампочка светила фальшивым солнышком. — Когда постоянно находишься на Небесах, перестаешь замечать, каково там. А там везде, везде благодать! Живешь, дышишь ею, и на душе покойно. Ни о чем толком не задумываешься — зачем? Но тут!.. На Земле! Всюду сомнение. Внутри что-то волнуется. А вроде благословишь — и хорошо, снова штиль.       Мюриэль искоса взглянула на Кроули, но тот продолжал следить за уткой. Бедняжка уже не убежит с вертела — ни к чему ей такое внимание.       Вот Кроули явно живет в сомнениях. Но, с другой стороны, он умеет радоваться! Самолетам, цветам, собственной машине!.. Мюриэль видела!       Она перевернулась на бок, подперла щеку рукой. Долго этому учился, любопытно — радоваться мелочам?       Научится ли когда-нибудь этому она?..       — Ты ведь планируешь и дальше оставаться тут — на Земле?       Кроули аккуратно извлек бутылку из почти безвольной руки Мюриэль. Утенок растеклась по полу — взгляд расфокусированный, речь нечеткая… Как она шустро… И что с ней, такой, делать? Завтра будет похмельем мучиться — неаппетитное зрелище. И, вообще, утка там кому?       — А куда мне еще?.. на Альфу Центавра? — беззлобно хмыкнул Кроули и тут же участливо добавил: — Ломает тебя, да?       Он вздохнул, вспоминая. Привыкших к небесам всех ломало по-первости. Почти как земных наркоманов. Падшие от этой тоски сходили с ума пачками… Да и Азирафаэль признавался, что первые годы вдали от небес ему было туго. Пока не втянулся.       Сам не зная зачем, Кроули осторожно приложил тыльную сторону руки ко лбу Мюриэль — так смертные проверяют жар у своих детей.       — Нужно почудесить, — сказал мягко. — Завтра в центр поедем. Раз они от тебя отказались — они тебе и не указ, можно лимиты не соблюдать. Причинишь кому-нибудь добро — полегчает.       Рядом со своим Ангелом Кроули всегда ощущал влечение — это чувство было горячим, душащим своей безусловностью. А вот сейчас в самой сердцевине демонической сути зарождалось нечто новое — зыбкое и хрупкое, пугающее своей невесомой мягкостью. С такой трепетностью поют колыбельные, укачивая младенца, или сдувают из ладони звездного зародыша.       Духовка беззвучно отключилась. Пусть утиный труп там еще потомится. Здесь у Кроули, кажется, вырубился утенок.       Ну что ее — тоже в духовку или все-таки на диван?