before you go

      Луна мягко обволакивала своим светом всю улицу, превращая озёра в огромные месторождения серебра, закрытые бутоны цветов в маленькие домики для духов, а лесные чащи в загадочные неизведанные леса, но только одна одинокая фигура мужчины в красном одеянии с большим шрамом почти на всё лицо могла узреть всю эту красоту, подаренную небесным светилом. Зуко одиноко бродил по всей территории резиденции в Нации Огня. Он не спал уже очень давно, возможно, пару дней. Скоро, как и всегда, он свалится с ног и проспит целые сутки, если не больше, но это будет потом, а сейчас у него была редкая возможность побыть наедине с самим собой, которая пропадала в тот же момент, когда солнце показывалось из-за гор.       Ночью мир охватывали голубые краски – единственный момент за все сутки, когда мужчина не видел на каждом углу красный цвет, который беспощадно продолжал напоминать ему о ней. И мужчина был бы рад сказать, что эти воспоминания причиняют ему боль, но, пусть они и беспощадно бьют по груди, ломая рёбра, сжимая его сердце до микроскопических размеров, новый Хозяин Огня не мог представить себе жизни, где не будет неё, пусть и только в воспоминаниях, но он готов был согласиться на эту сладостную боль. Зуко ходил по пустому саду, он вспоминал все те моменты в детстве, которые он провёл рядом с ней, тогда ещё чуть-чуть более эмоциональной и неуклюжей Мэй.       Он знал её очень долго, почти с пелёнок и любил все эти годы. Любил, когда выяснилось, что она не маг. Любил, когда у неё начали выпадать зубы, когда она постоянно выигрывала у него в Пай Шо, когда начала увлекаться ножами и сюрикенами. Любил даже тогда, когда она уехала в Огненную Школу для Леди и вернулась оттуда ещё красивей, умнее, хитрее и сильнее, чем раньше. Ещё восхитительнее. Какое бы воспоминание Зуко не выхватывал в своей голове, оно так или иначе приводило к ней, и это убивало его, будто бы его жизнь состояла из неё, но ведь это так и было.       Тринадцать лет Зуко прожил в этом мире, где он постоянно делал недостаточно, где постоянно не подходил, где его ломали, пытаясь сделать кем-то, кем он никогда не был и, может, если бы ему только дали выбор, никогда бы и не захотел быть. Этот мир, созданный его дедом, был ужасен, полон смерти, боли, ненависти и хитростей. Там совсем не было любви. И только одна вещь дарила толику света, заставляла любить собственную страну, только одна вещь из раза в раз возвращала его обратно. Это была высокая худая девушка, чье лицо постоянно всплывало в голове.       Её янтарные глаза такого необычного золотого оттенка когда-то смотрели на него с такой любовью, таким желанием и он поверить не мог, что больше их нет. Эти два больших сфалерита, словно залежи драгоценных камней, спрятанных в недрах вулканов, долгое время были единственной отрадой, радостью во всём этом жалком мире. Они освещали ему дорогу к чему-то единственно правильному, и только она помогала понять, кем он являлся на самом деле. Может, Зуко и не знал, кем был и что должен был делать, но, когда она обнимала его, обвивая своими тонкими руками его талию, как питон, который вот-вот задушит свою жертву, клала голову ему на грудь, и он так отчетливо ощущал запах её волос, только в эти моменты парень точно знал, каким человеком он хотел быть. Всё, чего он хотел, это быть достойным её. Не отца, не этого глупого титула, не матери, что когда-то ушла, не даже дяди. Быть достойным её любви.       Чтобы каждый раз, когда два её гелиодоровых глаза смотрели на него с заботой и нежностью, он точно знал, что сделал всё возможное для этого. Он хотел, чтобы Мэй смотрела на него с гордостью. Вместо этого он обрёк её на смерть, и это была полностью его вина.       Если бы он тогда не ушёл, желая помочь Аватару, если бы он расстался с ней правильно, как положено, если бы только не струсил и поговорил с ней, как должен был, объяснил, она бы поняла, как всегда понимала его. Она бы выслушала, обняла и сказала: «Делай то, что считаешь правильным, Зуко». В этом была вся Мэй: ей не нужно было обилие слов, эпитетов, метафор, она понимала всё, принимала, делала, что было необходимо. И в этом была его ошибка. Он недооценил её, не доверился, не поговорил с ней. Он просто ушёл, решив, что разберётся со всем самостоятельно, как делал это всегда: сначала он бросил Азулу, ещё в детстве, потом он бросил дядю, а в конце он бросил её. Он уходил каждый раз, когда считал, что его не поймут, не помогут, считая, что должен справиться со всем сам, насколько бы понимающим и любящим человек не был рядом с ним.       Мэй умерла, защищая его, защищая его идею, которую она даже не поддерживала, не понимала, не принимала. Она спасла его, дав выбраться из этой глупой тюрьмы, а он даже не был рядом с ней, когда с её губ сорвался последний вздох. Всё это время он даже не знал, что её больше нет в живых. Когда война была выиграна, когда его отец, Лорд Огня Озай, был побеждён, только тогда, после своего восхода на престол, он узнал, что Мэй, девочка, что всегда была рядом, что жила всю его жизнь буквально через дорогу, и которую он всю свою жизнь любил, умерла в той жалкой тюрьме от рук его собственной сестры, не потерпевшей неповиновения. Возможно, она не смогла принять того, что кто-то ещё предпочел его, Зуко, ей.       Мужчина не знал и не хотел разбираться в том, что творилось в голове его сестрицы. Его убивала боль внутри, потому что её больше не было, а ведь единственное, чего он хотел, это прекратить эту войну и вернуться к ней героем, который заслужил взгляд её цитриновых глаз.       Теперь в воспоминаниях осталось всё, и Зуко, не видя больше ни единого смысла, ради чего ему стоило бы жить, продолжал жить этими воспоминаниями. Тем, как она обнимала его сзади, и он чувствовал её горячее дыхание на себе. Мэй была холодна большую часть времени и её теплое отношение к нему проявлялось лишь в редких взглядах, в жарком дыхании и поцелуях, что она оставляла на его коже. Она была поданной царства Огня, но это было так незаметно за её спокойным характером, сдержанным взглядом, тихим голосом. И только в постели, когда их было только двое, она превращалась в самую горячую, самую дикую, самую страстную, настоящую огненную девушку. В эти моменты с ней не смогла бы сравниться ни одна волшебница огня. Мэй превращалась в сам огонь, в саму его суть, которая обжигала его, но, что важнее, дарила этот огонь, эту искру и ему, зажигая в нём не только желание владеть ею, но и желание во всех его смыслах.       Мэй зажигала в нём огонёк, который являлся самой жизнью. Она зажигала в нём желание править, желание сделать этот мир лучше, желание стремиться к чему-то, учиться, самосовершенствоваться, когда он смотрел, как она тренируется в кидании ножей. К её пятнадцати годам не было ни одного человека во всей Нации Огня, который смог бы сравниться с ней в этом искусстве, однако она продолжала работать, учиться, совершенствовать своё умение. Она была так трудолюбива, так талантлива.       Она была во много раз лучше него и это она должна была остаться. Только она прекрасно понимала, что нужно государству, она отлично это понимала, её отец был поразительным политиком, а он был лишь глупым подростком с кучей комплексов, воспитанным в семейке сумасшедших тиранов.       Мэй была особенной во всём. Она была не так эмоциональна, как Катара, которая при всём своём желании не смогла бы сдержать бушующие волны в её душе. На лице волшебницы воды всё было видно: каждая эмоция, каждая мысль, каждое движение, что она собиралась сделать, будь то боевой приём или радостные объятия, это было видно, ведь она была так проста в проявлении своих чувств. Сколько бы она не отрицала, что любит Аанга, она всегда любила. Сколько бы она не говорила, что смирилась со смертью матери, этого никогда не произойдёт.       Мэй была другой. Она была не такой грубой, как Тоф, что всегда перебарщивала с силой, с защитой самой себя. Бей Фонг всегда врала и, сколь бы искусно она этого не делала, это всё ещё было вранье. Тоф пряталась. В этом была вся её натура, будто бы она была утко-черепахой, а весь остальной мир, включая глупого воина Южного Племени воды, − ястребом, что норовил утащить её в своё гнездо и разорвать на части её маленькое сердце.       Мэй была не похожа ни на одну из них. Она была спокойнее и добрее, чем Азула. Она была не такой радостной и гипер-эмоциональной, как Тай Ли. Мэй была сдержанной, и Зуко никогда не знал, что она собирается сделать дальше. Она была загадочна, скромна, тиха, будто в её голове всегда происходили куда более важные вещи, о которых он никогда не интересовался. Ему нравилась загадка в ней, то, как она всегда была себе на уме. Она никогда не считалась ни с чьим мнением. Она никогда не врала, не закрывалась, не боялась боли, ведь могла причинить ни чуть не меньшую.       На самом деле, Зуко нравилось всё в ней. Её идеальная осанка, её тонкая спина, полная шрамов. Её осиная талия и изящные ноги, когда-то давно разбитые в кровь, не раз поломанные щиколотки. Её аккуратные руки с порезами на них, что она прятала под ремешками с сюрикенами и длинными рукавами. Мэй никогда не знала легкой жизни, но почему-то Зуко всегда казалось, что с ним ей становилось чуть-чуть легче. Он знал, какого ей приходится в собственной семье, которая должна бы защищать, любить и оберегать. Вместо этого её родители жестоко наказывали девочку за каждый проступок.       Зуко помнил, как каждый раз после таких «наказаний» он пробирался к ней в комнатку, где она лежала, плакала, чаще всего истекая кровью, реже замотанная в бинты. Он приносил ей конфеты, цветы, игрушки, рассказывал истории и играл в Пай Шо, чуть-чуть отвлекая ту от страданий. В её глазах было так много боли, и когда-то он просто не выдержал и пообещал, что отныне будет защищать бедную девушку. Он не справился. Он соврал ей. Он бросил её, как делал это всегда на протяжении долгих лет.       Война закончилась и жизнь наладилась у всех, кроме него. Казалось, она стала только хуже. Сокка уехал в Южное Племя воды, где учился у отца быть вождём. Катара с Аангом разъезжали по всему миру, помогая маленьким городкам и большим столицам. Тоф открыла собственную школу магии металла, а его собственный дядя уехал в Ба Синг Се, где стал делать чай. Казалось бы, всё должно наладиться, но теперь Зуко даже не знал, что сделать, чтобы перестать думать о ней. Он должен был решать проблемы целого государства, а сам не мог справиться с ноющей болью в груди. Всё, чем он жил, тогда и сейчас, это она, только если раньше он создавал все эти прекрасные воспоминания, то теперь он лишь забрался в свой панцирь и нескончаемо прокручивал их.       Он перечитывал все те письма, что она писала ему. Смотрел на собственное извращенное отражение в её ножах и сюрикенах. Бродил по её дому. Разглядывал её портреты, где так не похоже были изображены её золотистые глаза, где её волосы не сияли на солнце, превращаясь не просто в чернила, которые могли рассказать сотни историй, а в целые массы магмы, прятавшиеся в вулканах. Зуко больше не преследовал стук её каблуков по паркету, больше не проносился мимо него её аромат: аромат пряностей, тюльпанов, железа и свежего красного вина. Весь этот шлейф из звуков, взглядом, запахов, который окружал его долгие годы, пропал безвозвратно и навсегда.       Теперь вся жизнь нового Хозяина Огня состояла из бумажек, политических встреч и армейских смотров. Ему не с кем больше было просто валяться в кровати, или на диване, или на полу; не с кем больше было смотреть на закаты и восходы, не с кем было больше есть клубнику, которую он не очень-то и любил, некому было больше дарить целые корзины удивительно красных цветов. Никто больше не читал ему вслух японские хокку и "Искусство Войны" Сунь-Цзы, рассуждая о философии, что он внедрил в целую культуру. Теперь Зуко не спал, потому что в каждом сне он видел её, слышал её голос и порой, казалось, даже чувствовал чарующий аромат, проносящийся прямо под его ноздрями, когда она проносилась мимо, кидаясь к очередному свитку.       Изредка в столицу приезжала вся команда Аватара. Никто из ребят не приезжал по отдельности, ведь только вместе они могли вынести мужчину, в которого он превратился после новостей о Мэй: грустного, молчаливого, отстранённого, уставшего от жизни без неё. Он больше не тренировался магии огня, он больше не рассказывал глупые анекдоты дяди, не готовил чай и не норовил помочь всем под ряд. Как он мог помогать кому-то, когда не помог той единственной, кому он хотел помочь. Кому он должен был помочь? Зуко спас целый мир, но не смог спасти её, и, может, по сравнению со всем миром Мэй не была так важна, вот только сам парень не видел смысла во всём этом, если она не сможет увидеть этот новый и замечательный мир, что он построил для неё. Для них.       Зуко так долго мечтал закончить войну, чтобы показать Мэй, зачем он всё это делал. Чтобы громко произнести: «Смотри, каким может быть мир. Смотри, как много разных, добрых людей. Смотри, каким на самым деле бывает Аватар». Зуко вовсе не знал всех премудростей того мира, в который хотел превратить Нацию Огня, он точно также плохо отличал, что хорошо, а что плохо, однако он так хотел, узнать это вместе с Мэй. Теперь же её не было, и ежемесячное появление друзей в столице только продолжало упорно напоминать о том, что его продолжают упорно спасать от чего-то, а чем он не хочет забывать.       Весь день друзья пытались развеселить Зуко, но это было бесполезно и каждый это знал. Аанг пытался помочь другу разговорами, Катара готовила вкусную еду и пыталась с помощью воды найти хоть одну болячку, которая могла быть причиной такого ужасного самочувствия и продолжительной бессонницей. Тоф пыталась набить Зуко шишек да побольше, так, чтобы он разозлился, чтобы выпустил весь гнев. Но и это было бесполезно. Хозяина Огня понимал только Сокка, а потому только он позволял Зуко помолчать рядом с ним, просто тихо выпивая внеочередной стакан алкоголя. Парень был благодарен за это, ведь ничто из этого не помогало и вряд ли когда-нибудь поможет.       Единственный человек, с которым Зуко хотел говорить, находился в тюрьме, плотно завернутый в смирительную рубашку. Мужчина приходил к заключённой только в ночи. Он садился прямо перед решёткой и смотрел в её обезумевшие глаза, слушая, как она издевается. Спустя столько лет она смогла найти его маленькую темноволосую слабость и, даже проиграв войну, она смогла победить его. Она смогла сделать ему так больно, что эту рану было не залечить. Она, его собственная сестра, смогла оставить шрам похуже, чем его отец. Да, за решеткой находилась она, но у ног валялся только Зуко.       Мужчина каждый раз приходил лишь с одним вопросом: «Зачем? Разве ты не любила её? Она была твоей лучшей подругой долгие годы. Она хотела для тебя лишь лучшего… Зачем?» Но этот вопрос так и оставался в его голове. Зуко не мог смотреть на сестру, не мог говорить с ней, думать о ней, но он продолжал приходить, потому что подсознательно наказывал себя.       Мужчина не винил свою сестру. Он винил лишь себя, что доверил единственно важное в своей жизни в руки той, кто могла убить любого. Он это прекрасно знал. И спустя годы, после смерти Мэй, он всё ещё задавался вопросом: перед её смертью, было ли что-то, что он мог сделать, чтобы ей было лучше? Что вызвало бы её улыбку, что сделало бы её жизнь не такой ужасной? Было ли хоть что-то, что имело для неё значение?       Зуко никогда не узнает. Единственное, что он знал, если время и лечит, эта рана останется кровоточить до конца его дней…