Вырванное сердце

      В тот день я разозлил его сильнее обычного. В первый раз, когда он сделал это, боялись мы оба. Во второй раз мы играли в прятки: я дрожал под кроватью, стараясь не издавать ни звука. Он всегда побеждал: его перекошенное от гнева лицо появлялось в щели между каркасом кровати и полом. В третий раз я не убегал, не прятался, а стоял около него. Папа на моих глазах разливал освященную воду в тазик, не проронив ни слова. Он знал, что я все понимаю. Это повторялось. Он повторялся.        Я ощутил, как меня с головой погрузили в воду. Я успел задержать дыхание, но сильно ударился носом о дно. Отец переборщил с приложенной силой. Пузырьки кислорода покидали мой нос, всплывали к поверхности. Вода медленно окрашивалась в грязно-розовый цвет: он разбил мне нос. Я был не удивлен желанием отца утопить меня. Главное, что воду он выбрал для этого святую.        Меня потянули за волосы обратно. Я схватился за воздух ртом, бросил косой взгляд на отца. Его руки дрожали, а на скулах играли желваки.  — Ты каешься в сказанном?       «Разумеется, нет. Ты не священник, чтобы я тебе раскаивался в грехах».  — Да, отец.        Он снова погрузил меня в воду. На этот раз я не успел захватить побольше воздуха, и тело охватили судороги. Отец думал, что я закатываю истерику. Я же задыхался. Он нехотя высунул меня.  — Ты сегодня меня ужасно опозорил.        Мы были в Ватикане. Пришли в отель с площади Святого Петра, где проводилась аудиенция с папой римским. Я не помню, зачем он привез меня на другой континент. Наверное, чтобы утопить. — Я не буду целовать ему кольцо.  — Ты был обязан проявить свое почтение и преклонение перед ним. — Я боялся, чтобы та ситуация не повторилась.       Отец дал мне леща. Пытался привести в чувство разума, но единственный, у кого его не было, был он сам. — Духовенство держит целибат, а ты грязный маленький лжец.       В один из дней, когда отец водил меня по монастырям, я остался наедине со священнослужителем. Он делал мне комплименты, дарил конфеты из своего кармана, скользкие на ощупь и вонючие от пота. Сначала трогал за плечи, потом за спину, гладил, сально ухмыляясь. Такой большой жирный дяденька хотел такого пацана, как я. Когда рука легла мне на жопу, я стукнул его коленом по яйцам. Меня выкинули из монастыря, отец потом долго извинялся, а затем избил меня дома ремнем. Сыну он, конечно, не поверил. — Тебе бы стоило поучиться праведности. — Иосиф тоже был праведен, но не закидал беременную от Духа Святого Марию камнями, как того требовал иудейский закон, - отец опешил: я возразил ему знаниями, которые он давно исказил в своей голове, - Он поступил по Божьей благодати. Как ты считаешь: закидываешь ли ты меня сейчас камнями или везешь на осле в Вефлеем? — Надо же, ты действительно читал библию, - вроде похвалил, а вроде из его уст это звучало, как плевок. Я же не желал останавливаться: струйка крови потекла к губам, и я выплевывал накипевшее. — Почему мой собственный отец хочет, чтобы я целовал всяких дядек? - мне было четырнадцать, я остро кидал в него тем, что лежало на языке. Его лицо исказила гримаса гнева. Это был его грех. А он еще по церквям ходит, молится. Не поможет. — Ты, ублюдок, только и делаешь, что высасываешь из меня деньги на свои хотелки и учебу, и даже не можешь вести себя, как человек? - Эту фразу я часто слышал. Что значит «вести себя, как человек» я не знал. Да и плевать мне было на это.       Отец стушевался. Кажется, в гневе он и сам не замечал, какие гадости может кидать в мой адрес. Он продолжил делать вид строго начальника, но хватку на моих волосах все же ослабил. Корни перестали пульсировать, отдавать болью, что подарило новое желание расчесать кожу до мышечных тканей. — Я не считаю папу римского святым только из-за того, что он преемник Святого Петра. Да и в святость самого Петра верится с трудом. — Во что вообще ты веришь, Эдвард?       Я старался поверить во все, что отец прививал в меня с детства. И у меня это почти получилось. — Трудно во что-то верить, когда уже в отца своего не веришь.       Я снова почувствовал металлический привкус воды. Она дарила тянущую боль моим открытым глазам, пробиралась в уши, из-за чего я не слышал ничего, кроме белого шума. Я наблюдал за дном тазика, таким грязно-голубым, испорченным моей кровью, и светлым, что невольно впал в себя. Задумался. Один единственный вопрос витал у меня в голове:       «Неужели мое существование может приносить так много проблем?» Кап

Кап

Кап

      Холодный душ должен был вернуть Эдди рассудок, но вместо этого он его забрал. Прижатый лоб к кафелю, взгляд в никуда, обездвиженность. Веном в пятый раз пытался вернуть Эдди осознанность, звал его, гудел в голове, но все было без толку. Прояснение случилось в конце видения. Шумы, перекрывающие напор душевой воды и симбиота, рассеивались. Эдди покачнулся и нахмурился, свыкаясь с реальностью. — Эдди, ты где был?       После произошедшего он не знал, что ему теперь делать. Как он должен теперь отвечать Веному? Как случившееся повлияет на их отношения? Зачем он целовал его? — В своем далеком прошлом, - нехотя признался Эдди, останавливая поток воды. Хотелось лишь одного - нормальной одежды и теплой постели. Ни того, ни другого у Эдди не было: больничная одежда стиралась, но было стойкое ощущение, что он ее больше не наденет. Выкинет.       Эдди пробежался пальцами по укусам на шее. Они болезненно отдавали пульсацией, раны жгло. Слишком большие и острые в отличие от человеческих засосы выделялись вишневыми мазками на белой коже. Веном молчал, ожидая, что носитель скажет ему на это. — Ты уберешь? - было тяжело говорить. Будто что-то встало поперек горла. — Не-а. — Как мне теперь на людях показываться? — Не знаю, - тон его голоса выражал шаловливость и пикантность, - выкрутишься как-нибудь.       Нижнее белье износилось, но других вариантов не было: пришлось надевать. Эдди поплелся к кровати, мечтая лишь о том, чтобы вещи волшебным образом делались за него. — Расскажешь? - слегка неторопливо спросил симбиот. — Ты о чем? — О своем видении. — Потом. Сначала я хочу послушать твою историю. — Мою? — Да. Как ты выжил. Как нашел меня.       Веном согласился. Эдди сушил пока еще редкие волосы, тер голову полотенцем, высыхал. Он пообещал себе, что не потеряет нить повествования, не подумает о других вещах. Не вспомнит прошлое. — Ты тогда спрашивал меня, как я там оказался. Помнишь? Когда я тараканом залез на твою грудь. Говорил поспешить мне к своей тараканьей семье. Я тогда не узнал тебя, в тебе не осталось того, что я помнил. Пожалуй, тебя выдали твои отчаянные крики и то, что ты звал меня по имени. Так вот, у этого таракана семьи не осталось. Я не помню, когда ко мне вернулся рассудок. Последнее воспоминание - ты, я, наш друган бармен, Мексика и текила. — Что это значит? - с легким беспокойством сказал Эдди, промокая полотенцем влажную кожу. — Меня съел таракан. Какую-то часть. Честно: воспоминания разрозненны, я с трудом могу вспомнить хронологию событий. По всей видимости, мы оставили частичку меня в том самом баре. Она оказалась в пустыне, ее съел таракан. Таракан пожрал другого таракана. По-моему, его жвалами я сожрал всю его тараканью семью. Прилетевшие ко мне глупые птицы становились моим лакомством. Тараканы живучие, в таком состоянии мне удалось дождаться тебя. А я знал, что ты не бросишь старого друга. — Но как такое возможно? Почему ты помнишь взрыв, почему ты - это ты? Ты не превратился в другого симбиота, наподобие Карнажа, ты не стал другим… — Генетическая память - штука сложная, но вполне объяснимая. Каждый отделенный от меня симбиот будет иметь мою память. Вселившись в тебя, я восстановил ту часть хронологии, что оборвалась после мексиканского бара. Я все вспомнил. Единственное, что не помню - это события после взрыва. В форме таракана ты не мыслишь, ты выживаешь. Насыщаешься, восстанавливаешь силы. Я был очень, очень слаб, гибель - вопрос времени. До твоего появления в этом обезжизненном месте, разумеется.       Эдди слушал тиканье настенных часов. Он понимал, что поступил правильно, но радоваться почему-то не получалось. — Нам крепко досталось, Эдди.       Он согласно кивнул и залез на кровать с ногами, усаживаясь в позу лотоса. — Есть еще кое-что, касательно нас. Налл не остановится на одном провале. Он слишком долго ждал этого момента не для того, чтобы опустить руки. Его приспешники - ксенофаги - не закончились той троицей. Их много, и они будут ждать, когда мы активируем кодекс. — Ты не сможешь больше полноценно перевоплощаться? — И эпично говорить «мы Веном» тоже. Нельзя, чтобы подобная ситуация повторялась, - на минуту комната погрузилась в тишину. Вскоре симбиот нарушил эту гнетущую атмосферу, - Теперь твоя очередь рассказывать.       «По всей видимости, наш союз невозможно было искоренить полностью. Какая-то частичка Венома сохранилась в моем организме. Возможно, в мозгу. Он восстановил память, соединившись со мной. Какое облегчение. Я боялся, что события в Вегасе и Неваде не затронули его, но нет. Это все тот же мой Веном».       И он поведал ему о том времени, когда они были порознь. О тех снах, которые терзали его голову во время комы. О боли, что испытываешь, когда на тебе нет живого участка кожи. О побеге из больницы, ворованной машине, приступах удушья. Веном молчал, и по окончании монолога не проронил ни слова. Эдди поджал губы и сцепил руки в замок, понимая, что никакие слова тут не помогут. — Я схожу с ума, Веном. Образы прошлого до сих пор преследуют меня. Я испытал пограничное состояние между жизнью и смертью трижды. Я даже не уверен, что существую сейчас. — Я не смогу тебе помочь. Структура вашего мозга неизвестна даже нам. Я могу попробовать, но существует шанс того, что я могу что-то испортить, уничтожить какую-то информацию или воспоминание. Это опасно. Я буду тебе помогать, находясь рядом.       На межпальцевых складках образовались очертания его пальцев, которые сцепляли их руки в замок. Эдди оценил поддержку Венома, прогладив симбиотическую ткань фалангами. Настало время обсудить их будущее. — Каковы наши планы, Эдди? — Генерал - или это был не генерал, а какое-то вышестоящее лицо - завершил наше преследование, снял с нас обвинения. По факту, мы с тобой можем отправиться, куда захотим. Но, если смотреть реалистичней, выбора у нас немного. Он подарил нам квартиру за нашу жертву, - Веном ехидно усмехнулся, - В Нью-Йорке. Мы как раз отправлялись туда из Мексики. — В то же время ты хочешь в Сан-Франциско, верно, Эдди?       Он был частично прав. В родном городе у него прошла вся жизнь. Тяжело бродить по чужой земле, не имея твердой почвы под ногами. — Хочу. Штаты граничат, отсюда - рукой подать, но… Мы ведь решили отправиться в отпуск? Найти компромат на того судью. Зажить, почувствовать вкус «Большого яблока» на своем языке!.. Когда восстановимся не только морально, но и материально, уже можно будет думать над возвращением домой.       Веном согласно кивнул. Кажется, у них появился новый план. — И статую леди Свободы надо заценить! — Мне кажется, это в целом единственная причина, по которой мы хотели туда поехать.

***

      К утру Эдди провалился в крепкий здоровый сон. В это время сушилась одежда, если больничная пижама могла считаться таковой. Очередной день пролетел мимо мужчины. В дремоте Эдди раскрыл глаза: Веном щекотал его бок, пытаясь открыть окно на проветривание. — Спи, Эдди. Ты задыхался, я впущу свежий воздух.       Если бы дело было только в нехватке кислорода.       День и ночь перестали иметь границы. Как долго Эдди и Веном восстанавливались в этом номере? Почему никому до них не было дела? Где семья Мун? На какой срок им выделили комнату? Эдди мучали эти вопросы. Поднимаясь с кровати, Эдди подозрительно оглянулся. Искал глазами что-то, в беспокойстве кусая губы. — А где мой рюкзак?       Эдди обошел кровать, что занимала все место комнаты, заглянул под нее, забежал в ванную комнату: ничего. — Мартин занес его в номер. Он был здесь, - интонация в его голосе изменилась. Злился, - Какая сука могла украсть его у нас?       Стены отеля начали давить от нарастающей тревоги. Они ожили, запульсировали, словно живые, деформировались прямо на глазах.       «Зачем сейчас? Уходи, дай мне рационально подумать…» — У кого могли быть ключи от этого номера? — Мартин ответственен за предоставленную ему копию. — А оригинал находится у владельца. Не стоит сразу обвинять наших друзей.       Деваться было некуда: Эдди напялил на себя ненавистную пижаму. Благо, хватило ума ее постирать. — Выглядишь сбежавшим из психлечебницы, - ласково заметил симбиот. — Замечательно.       Над отелем «Маленький Ино’прише’ленец сгущался туман. Воздух был прохладным, моросило. Брок опустил ручку двери, приложил силу, надавливая, но что-то с обратной стороны оказывало на него давление. Пыхтя, он заметил: — Кто-то подпер ее с той стороны.       Веном помог приложить силу. Вместе с грохотом, что раздался по ту сторону, глаза ослепило уличное освещение. Эдди болезненно зажмурился, свыкаясь с окружением, что, как яркое солнце, выжигало глаза после долгого нахождения в темноте. С крыши стрелой направились к небу вороны, противно искажая своим карканьем шум лопастей ветряной мельницы. — Что за черт?       Вдоль стены выстроился завал пакетов, наполненных едой. На земле в луже валялся огромный соломенный крест, который и являлся преградой. На вид он был тяжелый, но вполне непримечательный. Кожа покрылась гуськом от контраста застоявшегося прелого воздуха и гоняющегося куда-то ветра, что агрессивно толкал в бок. — Эти пакеты выглядят, как подношения. Крест… я боюсь, что мы привлекли слишком много лишнего внимания, - взгляд Эдди зацепился за автомобиль семьи Мун. Аккуратно перешагнув крест, Эдди заглянул внутрь салона: пустота. Он потянул ручку дверцы. — Незакрытая. — Тупицы.       Рюкзака внутри, конечно, не оказалось. Это начинало серьезно его волновать.       Послышался гул большого колокола. Казалось, он отскакивал не только от стен, но и от земли, машины. Бил по ушам, но звучал не тревожно, а скорее наоборот. — Благовест. Начинается служба. — И что? — Нам нужно туда. Весь город соберется в церкви. Попытаемся найти Мартина и Нову, и, по возможности, выяснить, кто ответственен за этот отель, - Брок обернулся на дверь: на ней был закреплен гвоздиками файлик, в который, по всей видимости, вставлялся информационный лист бумаги, возможно, с номером телефона и контактными данными. Сейчас он был пуст. — Мы можем подождать их снаружи, - Веном был скептически настроен к этому. Брезгливость была отчетливо слышна в его темном голосе. — Можем. А можем не терять зря времени, ведь служба только начинается.       Белая церквушка была большой, имела вход с двух сторон, но один из них был завален хламом. Все окна были занавешены: подглядеть, что происходит внутри, не получалось. Погодные условия не позволяли подслушать за начавшейся мессой, колокола звучать перестали. Эдди стушевался: навстречу ему не показался ни один человек. Старенькие дряхлые домики мокли под дождем, и, казалось, наклонялись все сильнее к земле, как старики под тяжестью прожитых лет. Атмосфера была гнетущей, напряженной.       «Баптистская церковь» - красовалось на входной табличке. Чуть ниже - график работы.       «Богослужения по утрам в воскресенье. В остальные дни церковь не работает. Что ж, мы узнали актуальный день недели».       Перед громадными, как великаны, входными дверьми Эдди преклонил колено. Взгляд не нашел кропильницы с освященной водой.       «У нашей церквушки она была. «Обновляй завет крещения», - так он мне говорил». — Эдди, ты что творишь?       Объяснять сейчас католические детали ему не хотелось. Проигнорировав симбиота, мужчина перекрестился, чувствуя, что дождь начинал усиливаться, скатываться с его лба на губы. — Не сейчас, Веном. Я… так давно не был в церквях.       Симбиоту было не понять это желание. — Такое почтение. Ты действительно веришь во все это? — Да, верю. Веном, у симбиотов есть религия? - Эдди было действительно интересно узнать, есть ли между ними еще что-то общее. — Была. До нашего просветления. Мы поклонялись Наллу, как нашему Творцу. В итоге мы запечатали его. Свет коснулся нас, и мы наконец открыли свои глаза, осознали, наш разум раздвинул границы мнимой реальности, вокруг которой строилось наше коллективное с Наллом сознание. Больше симбиоты не верили ни в кого, кроме себя.       Эдди глубоко задумался над словами друга, перешагивая порог церкви. Запах ладана окутал мужское обоняние. Через небольшой коридорчик, по бокам которого располагались сувенирные лавки, где можно было приобрести свечи, крестики и иконы, ноги привели его в главный зал. Мрачная дымка от горящих, словно глаза хищника в темноте, свечей привело Эдди в нездоровый вид: и здесь был огонь. Мысли вроде: «Если кто-то захочет спалить это место, ему нужно будет всего лишь уронить кандило», - успели скрутить живот в тугой узел. Эдди вновь перекрестился, огибая взглядом все пространство: на стульчиках сидели люди, соединившие свои голоса в единой молитве. У каждого в руках был молитвослов. Женщины не покрывали голову. Голос пастора, такой мощный, такой величавый, сразу же приковал к себе внимание. Эдди заметил, что количество людей было небольшим, а если быть точнее, то их можно было пересчитать по пальцам. Икона была одна - у алтаря. Никого, кроме Иисуса, не было. Эдди пытался высмотреть Деву Марию, любого другого Святого, и задавался вопросом: сколько еще отличий он заметит, если пробудет в некатолической церкви еще немного?       Эдди вновь опустился на колени позади всех остальных, дабы никого не смущать. Смущал он разве что только своего симбиота, что слегка возмущенно причитал в его голове: — Эдди, ты с дуба рухнул? Стулья стоят для того, чтобы ты своими коленями падал о грязный пол? Не позорься, вставай.       «Я буду делать так, как привык».       Люди пели гимны, молитвы, и было в их интонациях что-то действительно молящее. Да и молитвы были подобраны вопрошающие. Под конец мессы никто не торопился выбежать из церкви. Кающиеся души задерживались у пастора, задавали ему вопросы, плакали, но не громко. Люди здесь привыкли направлять боль в себя. — Мартина и Новы здесь нет. — Значит, спросим этого пастора, - шепотом, дабы не нарушать сложившийся здесь порядок, констатировал Эдди.       Засматриваясь на священника, можно было прийти в непонимание, как такой неровный человек может существовать. Казалось, у него были глаза разного размера, нос кривой, губы располагались ниже обычного. Все как-то выделялось, но в то же время не было лишним. Полный немолодой человек, пожалуй, даже слишком большой в контрасте с остальными людьми, сложил руки на животе и покорно ожидал, наблюдал и фиксировал. Появлению Эдди он, казалось, не был удивлен, лишь только беспокойные глаза с дрожащим зрачком стали чуть более хмурыми. — Простите, а… - начал Эдди шепотом, но его смогли услышать только он да симбиот. Эдди повторил, - Здравствуйте, мне нужна помощь. Я могу задать вам парочку вопросов..? — Здравствуйте. Конечно, для этого я и здесь. Давно в нашей скромной церквушке не было новых лиц, - было в его басе нечто глубокое и затаенное. Черные глаза метались по Эдди с ненормальной скоростью, - Только, прошу прощения, что с вами?       Эдди осознал, что настоятель церкви показывает ему на оставленные Веномом укусы, слишком явные и выделяющиеся, чтобы не обратить на них внимание. Брок закрыл глаза, борясь с внутренним жжением в груди.       «Твою ж мать, Веном, я ведь просил. Сам забыл, пока сюда шел, напомнить убрать это». — Прости, Эдди…       Молчание становилось неловким. Эдди ломал пальцы, борясь с подступающей головной болью. — Скажи: койоты. — Это были койоты. Напали на меня, пока я добирался сюда.       Лицо священника перекосилось на веселый испуг. Странное смешение эмоций, что Эдди не смог разобрать: вроде и раскрыл рот от ужаса, но уголки губ приподнялись, как от улыбки. — Да что вы говорите! Какой кошмар! Вам нужна помощь? — Н-нет, мне нужно узнать…       «Как бы начать издалека? Завоевать доверие?». — …ответы на гложущие меня вопросы. Касательно веры.       Пастор одобрительно качнул головой. Неподалеку стояли диванчики: он пригласительным жестом указал на них, и Эдди мирно устроился на мягкой обивке. — Будете чай или кофе?       «Жажда замучила, но не хочу терять время». — Нет, спасибо.       Мужчина присел на соседний диванчик. Свеча, что неспешно плавилась в центре стола между диванами, освещала лица частично, пряча многое в тенях. Из-за этого казалось, что мужчина напротив выглядел совсем уж несуразно, неправильно. Он слегка качался вперед-назад, как ребенок. Такой большой карапуз, надевший на себя бороду и костюм священника. — Итак, чем я могу Вам помочь? Прошу, не бойтесь. Все ваши слова услышит только Господь да я: служители церкви обязаны сохранять конфиденциальность. — Да, хорошо… — Где здесь можно купить киндер? Спроси-спроси. — Мне бы… меня интересует вопрос: что такое… семья? Мне бы очень хотелось услышать ответ на него.       Пастор поправил края черной ризы, прочистил горло. Он ответил так, словно его об этом спрашивают ежедневно: — Библия имеет ответ на этот вопрос. Семья - это постоянный союз мужчины и женщины. Не временный, как мимолетное удовольствие. Этот союз должен быть основан на взаимной любви и помощи. Любовь поможет воплотить чадо, которое в истинно крепкой семье вырастет здоровым и счастливым ребенком. — Спасибо. Кхм, а если… - он шумно выдохнул, сцепив пальцы в замок. Взгляд упал на пол, сердце заглушило многие окружающие звуки, - А если это не женщина, а… - Веном в его голове вопросительно заурчал, ставя Эдди в еще более неловкое положение. — Я вас понял, - его голос потеплел, но улыбка, такая бестактная и неподходящая для этого момента, лишь приводила в бешенство. Казалось, что он насмехается над этим молодым человеком, пришедшим к нему в храм за советом, - Вы спрашиваете, разрешает ли библия строить свои отношения с мужчиной?       Эдди лукаво поднял глаза к мозаичным фрескам, плотно поджав губы.       «Боюсь, правда тебе не понравится. Пусть будет так». — Да, - сказал он уверенно, будто говорил вовсе не о себе. Эдди принялся мысленно рассуждать, какого пола был Веном. Голова священника дернулась, как от припадка, и он облизнул свои обкусанные губы. — Нужно всегда помнить о заповеди Божьей: не прелюбодействуй. Всякое внебрачное соединение двух людей - это уже грех. В нашем штате разрешены однополые браки, и, фактически, правовым образом вы можете создать семью, но религия… В библии черным по белому написано: брак между мужчиной и женщиной. Наша церковь, к сожалению, не может венчать людей одного пола. — Ну и бредятина. — Выходит, передо мной открыты два пути: раскаяться в содеянном или остаться грешным, но любимым. — Выходит, что так. — Эдди, я что, поступил вчера плохо? Эдди… — Нет, не в этом дело, - сказал он вслух.       «Проблема в том, что вся моя прошлая жизнь разрушилась. Обретя этого симбиота, который заменил мне практически всех, я потерял слишком многое. Сейчас я понимаю, что в церковь мне путь закрыт. Я не жалуюсь и уж тем более не откажусь от Венома. Просто реальность трудно принять». — Если… если мне нужно отказаться от любви в угоду тому, чтобы попасть в рай, то лучше я проживу этот рай на земле, здесь и сейчас. — Таков греховный путь. Все мы цепляемся за житейские удовольствия, но не у всех находятся силы изменить в себе что-то. — Слишком сложно. Мне тут не нравится, Эдди, пойдем отсюда.       «Точно. Нужно спросить о владельце отеля и семье Мун». — Хи… Хи-хи-хи-хик…       Эдди непонимающим взглядом зацепился за лупоглазое лицо священника. Он прикрывал очевидно смеющийся рот рукой, раздвигая веки еще сильнее. Эдди свел брови к переносице и напряг мышцы. — Пастор?       Из уголков его глаз потекли бордовые струйки крови, что рекой полились по неровному лицу. Его слегка трясло, как огонь на кончике фитиля, и его смех все продолжался. — У вас кровь…       Его лицо приняло выражение абсолютного удивления. Он резко встал, закрыл руками глаза, страшно разинул рот и запричитал: — Прошу меня простить, Эдди Брок, мне нужно срочно отойти. Прошу вас, задержитесь здесь ненадолго. Нам есть, что еще обсудить.       Неспешным шагом, что шуршал подошвой о каменную кладку, царапал слух, как трение мелом по школьной доске, пастор засеменил к служебной двери, перед этим запустив руку под одежду через воротник. Эдди услышал, как замочные засовы поддаются, открывая скрипучую дверь.       «Разве я назывался по имени?» — Надо валить, Эдди. — Но… — В городе живет не только он. Найдем кого-нибудь еще. Плевать на этого психа. Пойдем, пока я все еще сдерживаю свое желание отгрызть ему голову в стенах этого, мать его, священного здания.       Мужчина плавно поднялся, обнаруживая, что в зале остался только он один. Недовольство выражалось в его походке, раздутых ноздрях и тяжелом дыхании: Эдди не любил уходить ни с чем. Подойдя к входным дверям, Эдди постарался открыть их как можно тише. Когда они захлопнулись за его спиной, Брок осознал, что церковные двери закрылись не только физически, но и метафорически. Перед ним распростерся туман, и дождь барабанил по макушке.