С понедельника по воскресенье

Несколько лет назад

      — Парень, а где твой друг?              В накуренном полумраке, что перебивался мигающими лампами, качающимися под громкие гитарные аккорды, мужчина замечает одиноко сидящего за барной стойкой юношу, которого не видел вот уже несколько недель.              — Привет…?              Обычно этот мальчишка приходил сюда вместе со своим другом, похожим на него как капля воды. В баре даже шутили, что они братья близнецы, один из которых блистает на сцене, а второй наблюдает из тени и запивает свою тоску текилой.              На самом же деле всё было совершенно не так, и профессору Чжун Ли, который прямо сейчас подсаживался к одному из «братьев», это было очень хорошо известно.              — Он не придёт, — нехотя отвечает юноша, слегка мотнув головой и спрятав лицо за спадающей длинной чёлкой. Обычно он никогда не сбегал от разговоров и был приветлив с каждым, с кем встречался в этом музыкальном баре. Этому парню по большому счёту было всё равно, с кем выпивать или общаться: здешним он очень нравился и был что-то вроде местной легенды. Он и его друг-близнец, который вместо разговоров развлекал толпу игрой на клавишах.              — С ним всё нормально? — Чжун Ли выжидает некоторую паузу, прежде чем вновь лезет к юноше с вопросом, в котором на самом деле он не видит ничего плохого, однако что-то заставляет профессора напрячься. Может, это был голос парня, который казался мужчине тише обычного, или, может, дело было в том, что никогда прежде Чжун Ли не видел этого мальчика настолько сникшим и… потерянным?              — Извините, — вместо ответа на вопрос, который остаётся висеть в воздухе, парень отодвигает от себя полупустой стакан и, спрыгнув с барного стула, молча уходит.       Несмотря на рост и худощавое телосложение, этот парнишка был куда старше, чем казалось. Чжун Ли с теплотой вспоминал, как впервые встретил этого юношу с косичками в баре и первым, что он спросил — это был его возраст. Парень тогда отшутился, что если бы он был несовершеннолетним, то у «папаши вроде него» могли бы начаться проблемы.       Так Чжун Ли и познакомился с ним. С этим вечно жизнерадостным мальчишкой, имени которого он до сих пор не знал. И что-то подсказывало ему, что если прямо сейчас он не пойдёт за ним, то он уже никогда не узнает, как его зовут.              Поэтому профессор наскоро допивает свой бурбон и, оставив на стойке пару купюр, спешным шагом следует за юношей на улицу в надежде успеть догнать его прежде, чем тому удастся скрыться.              Однако, выйдя из бара, всё, что остаётся Чжун Ли — это наблюдать пустующую, плохо освещённую набережную, по которой свободно гулял холодный ветер.

______

      Каждую пятницу профессор Чжун Ли посещал музыкальные бары. Ему нравилось ходить по таким местам, наблюдая за юными дарованиями, которые из кожи вон лезли, чтобы их заметили. Будь то блогеры, СМИ или продюсеры — не важно. И чаще всего это были молодые студенты, которых либо жестоко потрепала жизнь, и они посвятили себя творчеству, либо, наоборот, они занялись музыкой от скуки и с целью хоть как-то скрасить своё существование.       На самом деле эта странная, немного экстравагантная привычка заседать в музыкальных барах у Чжун Ли появилась не случайно: ведь его племянник был как раз одним из таких музыкантов, который бросил учёбу и в один день заявил, что хочет играть в группе. Сказать что-либо против этого Чжун Ли попросту не смог: он видел, как племянник, возможно, впервые за много лет своей сиротской жизни загорелся чем-то по-настоящему. И музыка, то, что стало его проводником, было то единственное, что хоть немного радовало его.              Однако так было до тех пор, пока группа Сяо, которую он считал своей второй семьёй, в один миг не исчезла. По велению жестокой судьбы машина, на которой «YAKSA» возвращались в город после выступления, съехала с обочины. Итогом ужасной трагедии стало то, что все участники погибли — все, кроме Сяо и Босациуса, который после множественных травм, будучи прикованным к постели, не справился с горем утраты и покончил с собой.              И какой бы грустной ни была эта история, к большому сожалению, для Сяо — она являлась лишь началом.              Чжун Ли всегда верил, что сдержанность и холодный расчёт — это то, что помогает человеку оставаться сильным в условиях реального мира. Он был так воспитан и подобные же принципы старался взращивать в своих племянниках, которых ещё в раннем детстве оставили родители. И если с Ху Тао это было невозможно, потому что она была копией своей мамы — неугомонной и шумной девушки, без конца придумывающей приключения на свою голову, то вот Сяо…       Этому юноше в полной мере достался характер отца, родного брата Чжун Ли, о судьбе которого он никогда никому не рассказывал. Но именно его качества профессор и хотел воспитать в Сяо, полагая, что точно так же поступил бы его родной отец.              Однако это стало серьёзной ошибкой.              Пока Чжун Ли учил его не поддаваться эмоциям, даже если очень хотелось плакать и кричать, он полагал, что в мальчике появится стержень, но вместо этого… Сяо, будучи очень ранимым, после трагедии всё дальше закрывался от мира, храня свои переживания где-то внутри.       С виду Алатус был очень подавлен: он целыми днями сидел в своей комнате, спал и тихо плакал, пока внутри него бушевал ураган, крик о помощи и мольбы, которыми он обращался к богам с одной-единственной просьбой… забрать его к друзьям.              Тогда Чжун Ли впервые обратился к психотерапевту, к одному своему товарищу с юности, господину Бай Чжу, который пытался помочь Сяо справиться с переживаниями, однако… было слишком поздно.       Не справившись с чувством вины и потери, Сяо не вынес боли, о которой никому не мог рассказать, и спустя несколько недель после трагедии, в один вечер, напившись, он снова сел за руль и попытался свести счёты с жизнью.              Именно в тот момент Чжун Ли осознал, что совершил ошибку. Строгие убеждения в том, что холодный расчёт — основополагающий принцип для любого человека, привели его родного племянника к больничной койке. Профессор винил себя в том, что не смог вовремя обратиться за помощью, которая Сяо была очень нужна, и, что самое главное… за всё время он сам, лично, ни разу не поговорил с мальчиком о случившемся.              После второй трагедии, в которой Алатус хотел погибнуть намерено, Чжун Ли решил, что будет меняться: именно так, по рекомендации Бай Чжу, он нашёл для себя и своего племянника хорошего специалиста — госпожу Шэнь Хэ. И помимо начавшейся психотерапии, Чжун Ли принялся перевоспитывать себя: он постепенно уходил от своих убеждений, допуская иные, более гибкие мысли.       Однако в жизни профессора, как и прежде, оставались и его любимые привычки: такие, как любовь к цифрам и… музыкальным барам.              Несмотря на то, что Сяо больше не играл в группе, Чжун Ли продолжал посещать похожие места, где-то в глубине души надеясь, что когда-нибудь, когда племянник встанет на ноги, он начнёт ходить на выступления вместе с ним — и так постепенно у Сяо вернётся любовь к музыке… Однако то, что случилось с Чжун Ли по итогу — одна-единственная встреча, ставшая началом всего, преподнесла ему не просто решение проблемы, а целую кладезь.       Так среди простых камней профессор нашёл настоящую драгоценность… в лице юноши по имени Венти.

______

      Это случилось одним пятничным холодным вечером.       Спустя примерно пару недель после того, как Сяо выписали из больницы, Чжун Ли вернулся к своим походам по музыкальным барам. И в тот непримечательный вечер профессор, как обычно не найдя ничего интересного на выступлении какой-то кавер-группы, решил раньше времени покинуть бар. Перспектива выпивать в сопровождении плохой игры на ударных, которой барабанщик на корню портил партии своих коллег, мужчине не особо нравилась. И поэтому, оставив скромные чаевые, он покинул заведение в надежде, что ему удастся попасть на ещё какое-нибудь выступление, чтобы вечер уж совсем не казался испорченным…       — Пустите меня! У меня ничего нет!              Однако стоило Чжун Ли выйти на улицу, как вдруг его внимание привлекла странная потасовка: двое взрослых мужчин трясли молодого парня, вероятнее всего, на предмет каких-то денег…              — Гадёныш! Плати, чем есть!              Они буквально раздевали мальчишку, шарясь по карманам его и без того потрёпанной куртки. Юноша был явно не из богатых, насколько Чжун Ли успел рассмотреть его в зимней вечерней полутьме.              — Я же сказал, у меня ничего нет! — пытался вывернуться парень из рук двоих амбалов. — И даже если бы было, я бы ни черта не заплатил за эту хуёвую игру на барабанах!              Несмотря на весьма опасную ситуацию, в которой парнишка находился, он вообще не переживал о том, что прямо сейчас его могли покалечить или сделать ещё что похуже. Казалось, что ему было даже весело участвовать в происходящем, потому что он был уверен — как бы ни старались эти ублюдки, они ничего не смогут найти.       — Отпустите его, — внезапно решив вмешаться, Чжун Ли подходит к мужчинам чуть ближе, и, дабы не усугублять и без того напряжённую ситуацию, он демонстративно достаёт из пальто кожаный бумажник и вынимает из него пару свеженьких купюр. Заметив их, вышибалы без интереса выпускают парнишку и молча, недовольно пыхтя, подходят к Чжун Ли, который, не выражая на своём лице и толики сомнений, протягивает деньги. Коротко переглянувшись, парни просто забирают свои честно заработанные и уходят, не бросив в сторону Чжун Ли ни единого слова.              Профессор мог лишь догадываться, почему эти двое просто ушли, но теперь это не имело никакого смысла, потому что, встретившись лицом к лицу со спасённым им парнишкой, Чжун Ли вдруг замирает, узнавая в нём того самого… юношу. С косичками.              — Ты…? — мужчина проводит слегка недоумённым взглядом по своему старому знакомому, которого частенько встречал в барах в компании своего друга — того, который выступал на сцене, пока этот… развлекал толпу.       — Мы знакомы? — шмыгая носом, переспрашивает мальчишка, небрежно отбрасывая с плеч отросшие волосы. Торчащие во все стороны, они спадали к его слегка чумазому лицу, исполосованному мелкими ссадинами — такими же, какими были усыпаны его тонкие руки.              Хм…              Когда Чжун Ли видел этого парня в последний раз, он выглядел гораздо лучше: на нём не было сомнительного качества тряпья, волосы, лицо и руки были ухоженные, чистые, не то что сейчас. Весь потрёпанный, в дырявых джинсах и кедах, он выглядел как попрошайка, который на деле мог запросто обворовать доверчивого прохожего.              — Ты меня не помнишь? — вдруг решает уточнить Чжун Ли, не переставая рассматривать стоящего перед ним парня. — Ты выступал со своим другом-музыкантом в барах и…       — А, — с тенью безразличия перебивает вдруг мальчишка, — это было пару месяцев назад, да? — хмыкает он с лёгкой горечью в голосе. — Простите, ничего не помню.       Чжун Ли задумчиво хмурится, пытаясь придумать ещё какой-нибудь вопрос, который сможет подвести его к разговору о только что произошедшем. Однако в голову не приходило ничего стоящего, кроме вопроса, который интересовал профессора уже долгое время:       — Могу ли я узнать, как тебя зовут?       Но стоило мальчику услышать его, как он тут же сникает, опуская взгляд куда-то вниз, на свои порванные кеды, которыми слегка шаркает, пока стоит на месте.       — Никак, — равнодушно бросает парень, — у меня нет имени. Но если вас это сильно смущает, можете называть меня Бардом.              Бардом?              Ответ, который Чжун Ли получает на самый примитивный вопрос, заставляет его поразиться: в этом мальчишке всё было не так складно, как думалось на первый взгляд…              — Извините, но мне нужно идти, — вздохнув, произносит парень, резко отворачиваясь, — и спасибо вам за помощь с этими ребятами. Знаете, в их баре хуже выпивки только музыканты…              Что…?              — Постой, — просит его Чжун Ли, не придумав ничего лучше, кроме как… — скажи, ты ещё выступаешь со своим другом? Куда можно прийти вас послушать?              Если мальчик не хотел говорить ему своего имени и в целом вести диалог с каким-то странным взрослым мужчиной посреди тёмной подворотни — профессор не настаивал, но всё же ему очень хотелось выяснить, играют ли эти двое и, если да, то…              — Мой друг больше не играет, — не оборачиваясь, с проступающим в голосе холодом отвечает парень, — и я тоже… больше никогда не буду играть.              Услышав это внезапное горькое признание, Чжун Ли удивлённо раскрывает глаза, в то же мгновение узнавая в том, что сейчас видит: в том, как юноша слегка вздрагивает, как сжимает ладони в кулаках, как пытается бороться с собственным голосом, выдающим все его переживания…              Во всём этом Чжун Ли узнавал Сяо, который так же наотрез отказывался от дела всей своей жизни, потому что…              — Ненавижу играть музыку.       

Настоящее время

«Я люблю тебя»

      Сдавленный тихий крик, едва терпимо разрывающий глотку, не позволял Итэру нормально отдышаться, пока он, несясь вдоль улицы и не разбирая дороги из-за накатывающей истерики и слёз, пытался добраться до гостиницы.       Он не хотел даже близко подпускать к себе мысли о том, что только что увидел, оказавшись там — на этом проклятом берегу…

«Я люблю тебя»

      Итэр не знал, было ли это каким-то помутнением рассудка Венти или его собственный бред, вызванный воспалённой головой. Он бы очень хотел верить, что всё, что увидел и услышал — просто иллюзия, дурацкий, отвратительный сон, в котором он прямо сейчас плутает, пытаясь проснуться.       Но сколько бы Итэр ни бежал, сколько бы он ни старался очнуться, глубоко вдохнуть и собраться с остатками мыслей — у него ни черта не выходило.              Увидев то, как Венти целует Сяо, Итэр просто сбежал. Он не смог остаться там, не смог ответить Алатусу, который, его заметив, пытался окликнуть и побежать следом. Итэр ни разу за время, пока мчался по холодному мокрому песку, не решился даже обернуться.              Ему не было больно. Ему было чертовски страшно.              Ему нужно было прийти в себя, нужно было собраться с мыслями и куда-то деться. Куда-то подальше от Сяо и Венти, подальше от сцены, в которой они…

«Я люблю тебя»

      Нет, нет, нет…              Даже предполагать о том, что мог ответить ему Сяо, о том, что он чувствовал, почему позволил всему этому случиться — Итэр ничего из этого не хотел. Единственное, о чём он думал — это скрыться в каком-нибудь тёмном углу, в ванной их номера или под одеялом и спрятаться там до утра. В надежде, что с восходом солнца всё решится само по себе, что ему не придётся выяснять подробностей того, что он увидел…       Он не хотел этого, не хотел представлять, какой сложный с Сяо разговор его ждёт, не хотел думать, что будет, если окажется, что он и правда… ответил Венти чем-то взаимным.       Итэр не мог вытерпеть даже одной лишь мысли, что Сяо, его Сяо, может просто уйти к другому человеку. Он не сделает этого, он не оставит Итэра одного, не после всего, через что им пришлось пройти. Итэр слишком сильно доверял ему, и вместо того, чтобы браниться и впадать в истерику, он решил просто уйти. Он не должен был видеть этой сцены, ему не стоило искать Сяо, не стоило спускаться к морю…              И вот сейчас, наспех перебегая ступени мокрой из-за дождя лестницы, юноша спешит обратно в свой номер, мечтая просто взять и вырезать последние пару часов своей жизни, выкинуть их из головы, уткнувшись в подушку. И, едва добравшись до двери, которую парень с грохотом закрывает, влетая в гостевой дом, он сползает на пол, пытаясь унять дрожь во всём теле и горячие, вырывающиеся прямо из груди всхлипы.              Он не станет ничего делать, не пойдёт разбираться, он оставит всё как есть, он сделает вид, что ничего не было, что это всё — просто нелепая случайность или в самом деле кошмарный сон.              Из-за путаницы в голове, рождённой на фоне тревожности, Итэр не мог адекватно соображать и уж тем более принимать решения. Ему в голову не приходит даже мысли о помощи: о том, что он может позвонить или кого-то позвать…       Он просто не хочет верить, что всё это происходит в реальности, в которой ему нужно было что-то решать и действовать. Он не хочет верить, что Сяо с ним поступил вот так. Не в этой жизни, не в этом мире — не где-либо ещё.       Его Сяо никогда бы не смог этого сделать.

21:31

      — Мм…              Мягкое касание чужой ладони, которое Скарамучча ощущает даже сквозь полусон, отзывается во всём его теле приятным, уже породнившимся теплом, ставшим для него уже такой необходимостью…       Скара обожал просыпаться в объятиях Кадзухи, он любил оказываться рядом с ним, когда поутру, раскрывая глаза, вместо желания пойти и уничтожить весь мир он ощущал лишь спокойствие, пребывая в сладкой неге, которой Каэдэхара окружал его каждую ночь. И вот сейчас, медленно просыпаясь и поднимая взгляд к лицу рядом лежащего Кадзухи, Скара едва заметно, мягко улыбался. Ему нравилось наблюдать за ним, когда он спал: такой опасно-красивый и вместе с тем беззаботный, со спадающими к его лицу белым прядками волос, которых Скара, поднеся руку, осторожно касается пальцами…              — Просыпайся… — шепчет тихо Скарамучча, приближаясь к лицу Каэдэхары, губами проводя по его щеке, — я знаю, что ты не спишь, хитрый лис, — вновь целует его юноша, ловя в поцелуе мягкую усмешку, которой Кадзуха отвечает на его приветствие. Гитарист и в самом деле не спал: как и всегда, он просто притворялся забавы ради…       — Доброе утро, Дзуши — медленно берясь за руку юноши, Кадзуха ласково целует его ладонь и наконец раскрывает глаза.       — Ночь на дворе, какое утро, — усмехается Скарамучча, наблюдая, как парень продолжает с трепетом целовать кончики его пальцев, а затем переходит к запястью, слегка сжимая его.       — Эй… — чуть смутившись этой внезапной нежности, Скара пытается отвернуться и высвободить руку, однако Кадзуха не позволяет ему этого — он осторожно касается его подбородка и, притянув чуть ближе к себе, целует прямо в губы.       Прикрыв глаза, Скара поддаётся Кадзухе, ощущая, как тот начинает торопливо скользить ладонями по его плечам, спускаясь к рукам и талии, не переставая сладко и чувственно целовать его…       — Ты что делаешь… — недовольно шепчет юноша, прерывая поцелуй.       — Я соскучился, — следует нежный ответ, с которым Каэдэхара опускается к шее юноши, начиная вести по ней губами в дорожке из коротких, спешным поцелуев.       — Мм… — Скара прикрывает глаза, ощущая, как парень пытается ещё теснее прижаться к нему в желании оказаться ближе, словно потребность, которую они обоюдно испытывали, потому что не занимались сексом уже несколько недель.       На самом деле Скара очень надеялся, что с приездом сюда они с Кадзухой из постели не будут вылезать, однако события, разворачивающиеся в этом городке…              Кха… кха…              — Стой… — вдруг замирает Скарамучча, раскрывая глаза, услышав чей-то голос с улицы, за которым спустя мгновение слышится сильный грохот.       — Что это было? — приподнявшись с кровати, Кадзуха оборачивается к двери, пребывая в таком же недоумении, как и Скара, который замирает, пытаясь прислушаться…              Кх…              — Чёрт, это Итэр, — вдруг заявляет Кадзуха, благодаря своему чуткому слуху разобрав доносящиеся откуда-то громкие всхлипы. Так как Сяо с Итэром жили в другой части домика, их номер находился буквально за стеной, позволяя расслышать практически всё происходящее в соседнем помещении.       — Что? В смысле? — бросает слегка раздражённо Скарамучча, следом за Кадзухой поднимаясь с кровати. — Он там плачет?       — Не уверен, — обеспокоенным тоном отвечает Каэдэхара, наспех начиная одеваться и шарить в поисках своего телефона по карманам джинс, которые оставил рядом с кроватью.       — Блять, если там опять что-то случилось… — вздыхает Скара, также натягивая на себя шорты и толстовку Кадзухи, которую он нагло выхватывает у парня из рук, прежде чем выйти из номера.       Из-за дождя на улице было достаточно прохладно, а из тёплых вещей у Скарамуччи были только толстовки Кадзухи, которые он подворовывал время от времени. Впрочем, Каэдэхара был совсем не против.              — Эй, — не дожидаясь Кадзухи и натянув на голову капюшон толстовки, дабы не мокнуть под дождём, Скара выходит на крыльцо и за пару шагов подбирается к соседней двери, — косичка, это ты? У тебя там всё нормально?              Однако вместо ответа на вопрос единственное, что слышит Скара — это ещё один громкий всхлип, который с лёгкостью можно было различить даже сквозь шум дождя.       — Ну что? — раздаётся голос вышедшего из номера Кадзухи, к которому Скарамучча оборачивается, слегка пожимая плечами:       — Ты уверен, что это Итэр?       — Я слышал его голос, — уверенно заявляет Каэдэхара, которому ни разу не приходилось сомневаться в своём от природы чутком слухе. — Итэр, у тебя всё нормально? — подойдя ближе к двери, Кадзуха аккуратно стучится в неё, на что, кроме суетливого шуршания, доносящегося из номера, никакого ответа не следует.       — Чёрт… — не став дожидаться реакции, Скара решается слегка толкнуть дверь чужого номера, которая с лёгкостью поддаётся, приоткрывая вид на утопающую в темноте просторную спальню. А посреди неё, рядом с кроватью, сидел Итэр, тихо вздрагивая и с силой вжимаясь головой в постель, пытаясь заглушить свой голос, срывающийся на всхлипы.       — Итэр… — изумлённо протягивает Скарамучча, быстрым шагом подходя к другу. — Эй, что случилось? Ты в порядке? — опускаясь рядом с ним, начинает беспокоиться юноша, оглядывая парня, который в ответ лишь тихо что-то мычал и качал головой.       — Итэр…? — осмотревшись в номере, Кадзуха также подходит и присаживается к нему, взволнованно переглядываясь со Скарой. — Что случилось? Где Сяо?              И стоит только Каэдэхаре произнести имя Алатуса, как вдруг Итэр начинает протяжно выть, с силой сжимая в руках ткань пледа, в котором он прятал своё заплаканное лицо.       — Так, ну-ка, посмотри на меня, — крепко взявшись за плечи юноши, Скара резко поднимает его, заставляя перевалиться и поднять голову, — рассказывай, что, чёрт возьми, происходит, — слегка тряхнув друга, командует солист, на что Итэр лишь вяло качает головой, протягивая что-то нечленораздельное.       — Эй! — взяв в ладони чужое лицо, Скара с неподдельным беспокойством заглядывает в него с целью понять, не пьяный ли Итэр и находится ли он в сознании вообще…       — Что случилось? Тебе нехорошо? — вновь интересуется Кадзуха, сидящий рядом и ласково начинающий поглаживать парня по плечу. — Вы поругались с Сяо? — предполагает он, наблюдая, как Итэр закрывается ладонями, снова пряча своё лицо, будто боясь показать слёзы…              Да что с ним такое?!              — Мы вернулись из больницы… — тихо начинает произносить менеджер, слегка запинаясь. — Я лёг спать, а когда проснулся, Сяо уже не было… — старается проговаривать он, растирая слёзы по щекам. — Я пошёл его искать и встретил на берегу вместе… с Венти…       — Что…? — услышав об этом, Кадзуха в то же мгновение заметно напрягается, заставляя Скару обратить на себя внимание и нахмурить брови в лёгком замешательстве…              — Они… были вместе…              Слова Итэра, которые тот произносит с большим трудом, явно не желая рассказывать всего, что ему пришлось увидеть, первые пару секунд оставляют Скарамуччу в неком недоумении. Он не очень понимал внезапно отразившейся в глазах Кадзухи тревоги, которую он вдруг замечает, но после…              — Чёрт… — вспоминая, что когда-то давно Венти рассказывал ему, что был в отношениях с Сяо, Скара вдруг цепенеет от проходящего по затылку холодка — осознания того, что могло произойти…       — Какого чёрта…? — выдыхает Скарамучча, не сводя пристального взгляда с лица Итэра, что тихо всхлипывал, словно стараясь совладать с той горечью, что отзывалась в его голосе и движениях рук. Он лихорадочно тёр глаза, пытаясь избавиться от слёз, однако тем самым он делал только хуже…       — Итэр… — начинает Кадзуха, пытаясь остановить парня его, но…       — Где он? — вдруг перебивает гитариста Скарамучча, выпуская из рук лицо Итэра, что поднимает на него чуть испуганный, встревоженный взгляд:       — Не знаю…       — Блять… — сквозь зубы цедит Скара, резко вставая с пола и ощущая, как внутри закипает какое-то гадкое, невыносимое чувство ненависти ко всему, что происходит в этом проклятом городе. Начиная от Хэйдзо, его семьи и заканчивая бесконечными проблемами и бедами с головой у всех участников «ANEMO».              — Скара, куда ты? — с беспокойством интересуется Кадзуха, поднимаясь следом.       — Искать Сяо, — едко бросает солист, начиная уверенно и быстро шагать в сторону двери. Он готов был просто взвыть от того, насколько сильно его заебало абсолютно всё происходящее последние несколько дней. И если Сяо и в самом деле позволил себе обидеть Итэра, это будет отличным поводом, чтобы выпустить пар и набить ему ебальник.       — Скара, постой… — навзрыд просит его Итэр, следя за тем, как парень просто уходит. Однако Скарамучча уже не слышал друга: он спешил выйти на улицу, дабы отправиться прямиком на пляж…              — Скара, подожди…              Но стоит только юноше подойти к лестнице, ведущей вниз, попутно игнорируя Кадзуху, который вместе с Итэром нагоняет его на крыльце, как вдруг…       — Прекрасно, — довольно усмехается Скара и спускается вниз, взглядом встречая Сяо, идущего по дороге с Венти на руках. — Даже искать их не пришлось.       

21:22

      — Держи, — мягко улыбаясь, Хэйдзо протягивает Горо чашку с горячим чаем, наблюдая, как парень закутывается в тёплый плед, удобнее усаживаясь на диване.       — Спасибо, — кивает Горо в благодарность за заботу и принимает в руки кружку, обхватив её обеими ладонями.              После долгой прогулки, которая затянулась аж до позднего вечера (она могла бы и до утра продлиться, если бы не дождь), Горо сильно замёрз. В отличие от Хэйдзо, который привык к здешнему климату, парень весь продрог — настолько, что начал чихать. И дабы юноша не заболел окончательно, Сиканоин решил отвести его в гостиницу, в домик администрации, где попросил одну из сестёр принести плед и сделать для Горо горячий чай.       — Как же тепло… — протягивает с наслаждением парень, прикрывая глаза и откидываясь чуть назад, чтобы уложить голову на мягкую спинку дивана. Наблюдая за Горо, Хэйдзо улыбается и, садясь рядом, с лёгким трепетом в груди прижимается к нему, подумывая, а может ли он обнять его…?              С одной стороны, после их откровенного разговора им обоим стало как-то легче взаимодействовать: пока парни гуляли, они держались за руки и даже целовались… Но, с другой стороны, между ними всё ещё был какой-то лёгкий налёт неловкости. Впрочем, сам Хэйдзо не испытывал подобного, он просто заботился о чувствах Горо, который всё ещё сильно смущался…              — Хэйдзо.              Мысли о сегодняшнем хорошем вечере, роящиеся в голове барабанщика, в одно мгновение перебиваются голосом Наны, внезапно появившейся в зале со стороны входной двери. Увидев сестру, которая кивком головы подзывала к себе, Хэйдзо произносит в сторону Горо короткое: «Извини, я сейчас», и, поднявшись, не спеша подходит к Нане, предполагая, что та будет отчитывать его за «пропущенный чёрт знает где рабочий день». Однако стоит парню подобраться к сестре поближе, он замечает в её взгляде неприкрытое, слишком уж очевидное беспокойство…              — Что случилось? — с ходу спрашивает Сиканоин, не теряя ни секунды. Он, как никто другой, знал, что в этом городе может произойти что угодно — вплоть до чего-то очень страшного…       — Хэйдзо, послушай… — тихо начинает Нана, шумно выдохнув, взглядом пройдясь к сидящему на диване Горо, который пил чай. — Не уверена, что могу лезть в это дело, но я думаю, тебе стоит прямо сейчас сходить к своим друзьям.       — Что? — мгновенно хмурится Хэйдзо. — Что-то случилось?       — Сегодня после той истории в больнице я немного забеспокоилась насчёт того мальчика с косичками, — снова вздыхает девушка, упоминая историю с истерикой Венти, — я подумала, что за ним стоит присмотреть, но… Я не хотела в это лезть, клянусь тебе…       — Нана, говори по делу, — требует Хэйдзо, начиная в голове прокручивать всевозможные варианты того, что, блять, могло произойти…       — В общем, он очень странно себя вёл, потом ушёл вместе с тем хмурым парнем на море, — продолжает она, имея в виду Сяо, — и буквально час назад их пошёл искать Итэр. Кажется, так его зовут…       — О, чёрт… — изумлённым вздохом перебивает сестру Хэйдзо, начиная понимать, к чему она клонит.       — А теперь они там, прямо на улице, ругаются… — обеспокоенно проговаривается девушка, кивая в сторону дверей.       — Где они сейчас? — подходя к вешалке, Сиканоин хватает свою куртку и, набросив её на плечи, спешит к двери.       — Третья линия, там, где их дома…       — Понял, — кивает он, оглядываясь назад, к Горо, который, вдруг встав с дивана, спрашивает обеспокоенное:       — Хэйдзо, что случилось? Ты куда?       В ответ Сиканоин лишь вздыхает, понимая, что совершенно точно не стоит втягивать Горо в ещё одни разборки. День и так выдался чертовски тяжёлым…              — Не волнуйся, милашка. Побудь пока здесь. Если сильно устанешь, иди спать, хорошо? — произносит он и кивает Нане, как бы намекая, чтобы та в случае чего присмотрела за парнем.              Горо в ответ только хмурится, но ни слова не произносит, молча наблюдая, как Хэйдзо уходит. Вероятно, он и в самом деле был слишком уставшим, чтобы возражать.              

21:40

      — Либо ты сейчас же рассказываешь нам, что, блять, происходит, либо, клянусь, я тебя отхуярю.              Первым, что встречает Хэйдзо, стоит ему спуститься вниз, к улице, о которой упоминала Нана, это громко матерящийся Скарамучча, что на полном серьёзе угрожал Сяо, стоящему напротив…       — Скара, прекрати, — пытается вразумить его Кадзуха, подходя со спины вместе с плачущим Итэром, который тихонько всхлипывал, удерживая ладонь у своего лица.              — Не прекращу, — громко заявляет солист, — он с самого утра умалчивает какую-то хрень, я ещё в больнице это понял, — бросает Скара, кивая в сторону молчащего Алатуса, что удерживал в руках спящего(?) Венти. Юноша с виду казался очень слабым и измождённым и поэтому прижимался к плечу Сяо, слегка приобнимая его одной рукой.              — Парни…? — подбираясь к друзьям ближе, Хэйдзо кличет их, заставляя обратить на себя внимания. — Что происходит…?       — Спроси у этих двоих, — махнув рукой в сторону Сяо и Венти, недовольно хмыкает Скарамучча.       — Скара, прекрати, я сказал, — вновь просит его Кадзуха, пытаясь хоть как-то пресечь агрессию парня, которую тот уже не в силах был контролировать.       — А тебя самого не заебало это? Вечные разборки и недомолвки, которые вы без конца устраиваете? — Скарамучча, откровенно взбешённый происходящим, повышал голос и срывался прямо на Кадзуху, который в ответ лишь безмолвно покачивал головой, одаривая парня очень мрачным, холодным взглядом.       — И не надо на меня так смотреть, Каэдэхара, — закатывает глаза юноша, — в твоей же группе творится постоянный бардак, а ты просто молча это терпишь…       — Перестань, — возникает вдруг Алатус, перебивая солиста, — Кадзуха здесь вообще ни при чём.       — Спасибо, мистер наблюдательность, — язвит Скарамучча, оборачиваясь к гитаристу, — но в данный момент больше всех проебался ты. Так что давай, начинай уже свой охуительно интересный рассказ о том, какого чёрта ты себе позволяешь…       — Нет, я… — Сяо шумно вздыхает, поднимая взгляд прямо к Итэру, что с опущенной головой стоял позади Скары и всё ещё пытался успокоиться. — Я не смогу. Боюсь, это невозможно.       — Сяо… — слегка хмурясь, обращается к другу Кадзуха. — Ты ведь понимаешь, что это не ответ. Тебе и правда стоит объясниться.              Молча опустив взгляд, Алатус чуть сильнее прижимает тихо сопящего Венти к себе, даже боясь представить, насколько отвратительно эта сцена выглядит в глазах Итэра, который, к слову, даже не смотрел на него…       — Вы объясните, что случилось, наконец? — просит Хэйдзо, задумчиво оглядывая парней. Он, кажется, единственный ни черта не понимал происходящего, впрочем, судя по вопросительным лицам друзей…       — Сяо, — чуть более строгим тоном произносит Кадзуха, — пожалуйста, расскажи, что случилось. Неужели тебе мало того, что уже произошло? — он указывает взглядом на тихо всхлипывающего Итэра, которого слегка приобнимает Скара, участливо поглаживая по плечу.       — Нет, нет… — выдыхает Алатус, с содроганием и глубоким сожалением наблюдая за тем, как его возлюбленный плачет, как он жмётся к Скарамучче, пытаясь спрятать своё красное от слёз лицо — и всё из-за недоразумения, из-за…              — Венти… — произносит вдруг Сяо, поднимая взгляд сначала на ожидающего ответа Кадзуху, затем переводя его к Хэйдзо и Скарамучче и, наконец, к Итэру…              — Венти начал употреблять.              Повисшая после этого страшного признания тишина отражала всю суть происходящего в головах парней, услышавших о чём-то столь… ужасающем. Каждый из них прямо сейчас переживал невероятное смятение, непонимание и свойственный людям, узнавшим о том, что их близких друг стал зависимым… страх.              — Что…? — спустя некоторую паузу первым отзывается Кадзуха, удивлённым взглядом так же, как Скара, Итэр и Хэйдзо, проходясь по спящему Венти. — И как давно…?       — Я не знаю, — тихо отвечает Алатус, взглянув на лицо юноши, что к нему прижимался, — я сам выяснил это совсем недавно. От дяди.       — И ты молчал? — ещё больше хмурясь, вопрошает Каэдэхара. — Сяо, какого чёрта…?       — Чжун Ли попросил пока никому не рассказывать об этом, — поясняет парень в ответ, — он сказал, что сначала должен выяснить все обстоятельства.       — Обстоятельства? — уточняет Хэйдзо, держа руки сложенными на груди. — То есть ни тебе, ни ему вообще ничего неизвестно?       — Нет.       — Пиздец… — вздыхает наконец Скарамучча, наблюдая, как Итэр, подняв голову, не сводит удивлённого, наполненного ужасом взгляда прямо с Сяо и Венти, что стояли напротив и…       — Сяо… — впервые за всё время обращается к нему Итэр. — Это… правда?       — Чистейшая, — сразу же отзывается Алатус, — клянусь, Итэр, я бы никогда… не поступил так с тобой, — чуть дрогнувшим голосом заявляет парень, — Венти сам позвал меня, сам всё это начал… — Сяо качает головой, явно не желая даже произносить в слух то, что Венти позволил себе сделать. — Я понятия не имею, что творится у него в голове, он постоянно просит прощения, несёт какой-то бред, а сегодня вообще слетел с катушек…       — Но почему ты молчал? — снова интересуется Кадзуха. — Я ведь столько раз говорил тебе, что ты можешь поделиться с нами, со мной, чем угодно. Почему опять…?       — А что бы я сказал, Кадзуха? У меня нет никаких объяснений, ничего. Дядя просто оставил меня, сказав, что я должен присмотреть за Венти и…       — Пожалуйста, хватит.              Вздрогнув, Сяо, как и все присутствующие, обращает внимание на Венти, который на мгновение отнимает от плеча Сяо голову.       — Отпусти меня, — просит он, пытаясь отстраниться от Алатуса, поднимая к его лицу сонный, полуприкрытый взгляд.       — Венти…? — предполагая, что всё это время парень был в сознании, Сяо в лёгком испуге раскрывает глаза, неуверенный в том, стоит ли ему отпустить юношу и позволить ему встать на ноги.       — Всё нормально, — бард кривит губы в ленивой улыбке, заставляющей Алатуса ещё больше забеспокоиться. Однако, чувствуя, как Венти желает всё же освободиться, он аккуратно помогает ему опуститься на ноги и придерживает его, дабы не дать упасть.       — Венти… — первым, кто обращается к юноше, снова становится Кадзуха, который чуть ближе подходит к нему, касаясь плеча. — Ты… в порядке?       — Не нужно, Кадзуха, — слабо отмахивается от друга бард и отворачивает голову, направив печальный взгляд прямо к Итэру. Тот в ответ только вздрагивает, в лёгком испуге встречаясь с бледным, впалым, будто от болезни, лицом…       — Это правда, — вдруг признаётся Венти, через силу мягко улыбаясь, — это я поцеловал его, Итэр. Этого хотел только я, и тебе правда не о чём волноваться, знаешь, — с трудом выговаривает он, позволяя слезам, что вдруг собрались в уголках его глаз, медленно скатиться по щекам.       — Пожалуйста, прости меня… — шепчет он, оборачиваясь к Итэру, — Сяо не сделал ничего плохого, и вы все… — он медленно осматривает друзей, что молча наблюдали за ним, переживая откровенный ужас и недоумение: настоящую бурю чувств, каждый из которых пытался перебороть по-своему.              — Не ругайтесь, пожалуйста, — отпуская Сяо, Венти неуверенно отступает чуть назад, чтобы оказаться лицом к каждому и…              — Всё, что случилось… я хочу, чтобы вы знали… — произносит негромко юноша, уводя взгляд куда-то вниз, — это только моя вина.              Движение медленно стекающих по щекам слёз отзывается в голосе юноши лёгкой дрожью, будто попыткой удержать эту горечь в себе, но…              — И то, что вы здесь, все вместе… — шепчет Венти, опуская голову, которой он слегка качает, пытаясь совладать с собственным голосом, — это просто моя неудачная попытка всё исправить.       — Венти… — вдруг перебивает его Кадзуха, явно не понимая, о чём друг толкует, — тебе не нужно просить прощения. Ты не сделал ничего плохого…       — Ты ведь не знаешь этого, — усмехается парень, поднимая взгляд сырых от слёз глаз прямо на Каэдэхару, — ни ты, и никто из вас не знает…              Он произносит это медленно, будто пытаясь постепенно выговорить слог за слогом, что с каждой секундой даются ему всё сложнее. Венти и в самом деле выглядел без преувеличения очень плохо: его тело, лицо, волосы — абсолютно всё было в беспорядке и хаосе. Будто он сам и был отражением абсурда, происходящего прямо сейчас…              — Альбедо, — вдруг посреди полуминутного затишья проговаривает Сиканоин, упоминая всем хорошо знакомое имя, — это с его подачи ты начал употреблять?       — Что…?              Помимо откровенного глубокого ужаса, который переживал Итэр, и вместе бесконечного отчаяния в лице Венти вдруг отображается неподдельный, нескрываемый страх…              — Откуда ты… — шепчет парень, буквально впиваясь дрожащим взглядом в Хэйдзо, что в ответ лишь качает головой.       — Не нужно быть гением, чтобы догадаться, — приподняв руку, произносит Сиканоин, — я видел Альбедо, когда он ошивался в твоём общежитии. Ты и сам пару раз упоминал о встречах с ним, но… чёрт, я бы никогда не поверил в то, что вас связывает.       — Этого не может быть… — в некой лихорадке шепчет Итэр, прикладывая к лицу ладонь и начиная мотать головой. — Но почему…? Зачем ему это?       — Боюсь, мы этого не узнаем, — сохраняя спокойствие, отвечает Сиканоин, — но меня больше волнует другое: когда это началось? До фестиваля, верно?       — Что…? — теперь удивляется Кадзуха. — А причём тут фестиваль?       — А при том, что на том проклятом фестивале, помимо всего случившегося, — Хэйдзо украдкой поглядывает на Скару, что в то же мгновение отворачивается, пряча взгляд, — произошёл некий инцидент, из-за которого Аято и попросили покинуть место президента студсовета. Я думал, это просто слухи, но поговаривали, что они с Томой разрешили студентам пронести алкоголь на концерт, и это стало причиной отстранения Камисато. Но теперь что-то мне подсказывает, что дело вообще не в этом…       

«Его поведение с самого утра кажется Сяо очень странным, будто под действием каких-то веществ, которые он принял, пока Алатус не видел, потому что в остальное время не отходил от него ни на шаг, прекрасно понимая, что, помимо «конца фестиваля», у Венти есть слишком много поводов, чтобы вусмерть напиться…»

      — Так… вот оно, — вдруг произносит Алатус, будто что-то вспоминая, — в тот вечер ты и правда был очень странный, — повернувшись лицом к Венти, Сяо слегка хмурится, пытаясь хоть что-то прочесть в глазах юноши, которому, судя по виду, было чертовски стыдно…              — Простите меня, — вновь всхлипывает он, проводя ладонью по своему лицу, — пожалуйста, не нужно вам лезть в это.       — Венти…       — Хэйдзо сказал правду, — перебивает он вдруг Кадзуху, который снова пытался дозваться до него, — но я не хочу, чтобы вы пытались это решить. Вам… Вам правда не стоит ничего знать.       Он произносит это чуть более уверенно, чем всё, что говорил до этого, будто собираясь с силами наконец то ли попрощаться, то ли сказать что-то ещё: не менее важное и, вероятнее всего, очень болезненное.              — Правда сделает всем вам больно, а я не хочу больше… причинять вам проблемы.       — Венти…       — Я просто хотел помочь, — не слушая никого, продолжает парень, начиная чуть громче всхлипывать, — я просто хотел подарить каждому из вас возможность всё исправить…       

«Я хочу, чтобы ты снова попробовал, Венти…»

             — Я хотел напомнить вам, что музыка — то, что вы любите, это и есть ключ к свободе…       

«Мы заключим с тобой договор, бард. Помоги моему племяннику, и я обещаю, что помогу тебе отомстить Дотторе…».

      — Но я ошибался раз за разом, я сделал столько плохого и ужасного…       

«Тогда я хочу создать группу. И назвать её как-нибудь красиво…»

             — Но я всё равно очень хотел, чтобы «ANEMO» существовала…

«Целую группу? Уверен, что справишься?»

«Да, к тому же я знаю парня, который круто играет на гитаре…»

      — Я хотел, чтобы вы были друг у друга…

«Ты сейчас о ком говоришь, Венти…?»

      — ...но я заврался и… запутался.       

«О Каэдэхаре. О Кадзухе…»

      — ...поэтому простите меня…

«Это ведь его семья погибла в ужасном пожаре…?»

      — ... и, пожалуйста, позвольте мне…       

«Да, и его устроил Дотторе…»

      — Я действительно… хочу уйти из «ANEMO».