С понедельника по воскресенье

      

«Давай пригласим его…»

             Услышав это, Скарамучча широко распахивает глаза, напуганным, дрожащим взглядом упираясь куда-то прямо перед собой. Он уже не различает впереди завешанной фотографиями стены, что залита красным, раздражающим светом… Вместо этого перед глазами юноши оседает мутная пелена, словно кто-то оглушил его резким ударом по голове, в момент вынуждая провалиться в вакуум…

«…он сможет прийти на твоё выступление?»

             Ощущая подбирающееся скользкое чувство страха, которое теперь проникало ещё глубже и становилось ещё отчётливее, Скара начинает вспоминать на первый взгляд совершенно незамысловатую, бытовую сцену, в которой отец предлагал ему пригласить на его очередное выступление одного человека…       

«…как его там зовут? Нива?»

             Особенного, дорогого сердцу друга, ставшего причиной множества хороших воспоминаний о днях в старшей школе: о первых свиданиях, о первом поцелуе, о книгах, которые они друг у друга воровали, о библиотеке, в которой вместе засиживались допоздна, о прогулках по заброшенным местам, о весенних вечерах, которые они проводили, лёжа под цветущей сакурой, о почти каждодневных репетициях игры на фортепиано.       

«…он всегда приходит послушать, как ты играешь…»

             Он и в самом деле не пропускал ни одной репетиции, приходил всегда: в любое время, в любую погоду, в любом самочувствии. И Куникудзуши ценил это. Любил и хранил в памяти до тех пор, пока… Нива был жив.              Несмотря на прелесть юношеских воспоминаний, из-за этой страшной трагедии, которая случилась с Нивой, Скарамучче пришлось их сокрыть глубоко внутри, желая навсегда отрезать от себя прошлое — один огромный пласт проблем и чувств, которые Скара истинно считал своей слабостью.       

«Больше никакого Куникудзуши…»

             Именно тогда его жизнь поделилась на два отрезка времени. Первый, в котором он — юный, затравленный обстоятельствами, но искреннее влюблённый Куникудзуши, принимающий странную любовь родителей, которым он постоянно пытался доказать, что достоин не только пыток и упреков, но и немного одобрения. Но сколько бы он не пытался, его старания были пустым звуком, закончившиеся по итогу страшной потерей близкого сердцу человека.       А второй отрезок времени — в котором он, уже Скарамучча, отрёкшийся от семьи и себя «прошлого», слабого, того, кто пытался следовать правилам и принять всё, что судьба уготовила ему, найденный, словно выброшенный на улицу котёнок, не очень добрыми людьми, научился бороться, давать сдачи и драться за право быть свободным.       Скарамучча был уверен, что отличается от себя «прошлого» — от слабого, наивного Куникудзуши. Даже сейчас, пока он находится в этом чёртовом подвале, несмотря на усталость и боль, он не сдастся.       Он не позволит Дотторе причинить ему боль, несмотря на то, что этот ублюдок очень ловко, словно хирургическим ножом, вскрывал затянувшиеся, больные раны — травмы и события давно минувших дней.

«Ненавижу тебя…»

             Скарамучча слегка содрогается, ощущая на своих обнажённых плечах чужие тёплые ладони, которыми Дотторе почти ласково оглаживает прохладную, чуть влажную после ванной кожу. Юноша вздрагивает, стараясь перебороть приступ омерзения и постепенно накатывающей внезапной… ярости. Теперь вместо тревоги и страха, которые Дотторе пытался в него вселить, представив эту ужасную комнату, напоминающую пристанище больного маньяка-извращенца, Скара начинает злиться.              — Какой же ты мерзкий…              Он злится так же, как когда-то злился на отца. Он начинает ощущать закипающее чувство ненависти к человеку, что не просто истязал его — приковывал, насиловал и пытал — этот психопат посмел своими грязными руками, своими отвратительными больными фантазиями затронуть… Кадзуху.              — Уёбок…              И этот гнев, эта нестерпимая ярость, что заполняет его, выливается в невероятно сильное желание Скарамуччи прямо сейчас резко отдёрнуть от себя руки Дотторе, чтобы выбраться из его хватки и, не обращая внимания на откровенное удивление на чужом лице, быстро развернуться и собрать остатки сил в неожиданный для мужчины замах рукой…              — Не смей трогать его…              … и ударить Дотторе.              — Конченный псих!              Игнорируя реакцию ублюдка, следом за грубым ударом Скарамучча резко бьёт чуть согнувшегося мужчину прямо по лицу. У парня совершенно не хватает сил сделать более уверенный и увесистый замах рукой, но даже одного несильного удара хватает, чтобы вызвать из груди Дотторе слабый хрип.              — Блять…              Скара наблюдает за гримасой боли на чужом лице и, не теряя больше ни секунды, наваливается на мужчину, желая столкнуть его с ног окончательно, чтобы тот ударился головой о стену или дверь — наплевать. Скарамучча не чувствует больше ничего, кроме ярой ненависти к этому подонку, желая если не убить его, то просто изничтожить, избить до состояния, при котором Дотторе даже встать не сможет, чтобы навсегда выбить из его головы отвратительные, мерзкие мысли, которые этот урод позволил себе в отношении Кадзухи.              Дотторе ударяется спиной о дверной косяк, кажется, оставаясь совершенно растерянным из-за внезапного отпора, который ему начал давать Скарамучча. Юноша, несмотря на слабость в теле, смог оттолкнуть его от себя и хорошо, увесисто вдарить по лицу.              — Ах ты, мелкий…              Скарамучча не слышит хрипящих оскорблений, потому что вдруг замечает на петле чужих брюк маленький карабин, что удерживает цепочку с… ключ-картой от входной двери в подвал. Не теряя ни секунды, Скара мгновенно тянется рукой к карте, однако Дотторе вовремя перехватывает его запястье, не позволяя добраться до желаемого.              — Отпусти! — изо всех оставшихся сил кричит Скарамучча, с трудом вырываясь из чужой не слишком сильной хватки: парень снова замахивается и, игнорируя тупую боль в ногах, бьёт Дотторе коленом прямо в солнечное сплетение, вновь заставляя мужчину рефлекторно согнуться и вместе с тем, видимо, откровенно поразиться действиями юноши, потому что раньше он никогда не проявлял такой настойчивой агрессии. Конечно, он дрался и вырывался, всячески стараясь дать отпор своему поехавшему когда-то бывшему любовнику, но чтобы так рьяно, чтобы так отчаянно, словно в попытке действительно вырваться — с настоящим, серьёзным намерением, а не как это происходило в прошлые разы…       — Сука…              Пропуская мимо себя очередное оскорбление, Скаре всё-таки удаётся дотянуться до ключ-карты, за цепочку которой он с силой дёргает, чтобы вырвать её, пока Дотторе, чуть согнувшись на пару коротких секунд, переживает приступ тупой боли.              — Мелкая тварь…       Скарамучча выхватывает заветную карту и, напоследок оттолкнув от себя Дотторе, ловко уворачивается от его последующей хватки, которую мужчина желает предпринять в попытке уцепиться за руку уже ускользнувшего от него юноши.              — Не смей!              Парень из последних сил бросается к выходу, на мгновение задерживаясь в попытке совершить абсолютно внезапную, странную затею, которая приходит ему словно по щелчку пальца — Скара вбегает в коридор и, обернувшись, успевает ухватиться за ручку двери, чтобы резко оттолкнуть её от себя, тем самым хорошенько вдарив дверью подобравшемуся Дотторе, который в момент откровенного изумления громко взвывает от боли, агрессивно и громко выкрикивая матерные слова и проклятия в сторону убегающего Скарамуччи.              Юноша ощущает не просто подгоняющую его быстро и ловко действовать ярость: он испытывает непосильный приток адреналина, выброс которого отзывается в груди тяжелеющим, бешеным стуком сердца, отдающимся прямо в висках. Скара не обращает внимание на колкий холод пола, по которому бежит босиком, он не чувствует боли в коленях и пальцах, потому что всё его естество было заполнено одной лишь целью, отчаянным, присущим жертве желанием — сбежать.              Прекрасно зная, как лучше всего открыть треклятую железную дверь, Скара действует быстро: он уверенным движением проводит ключ-картой и, дождавшись моментального уведомления — короткого звука, резко тянет громоздкую дверь на себя. Ловко протиснувшись в проём, он собирается закрыть дверь за собой в надежде, что это задержит Дотторе, однако…              — Скарамучча!              Скара тут же оставляет эту затею, замечая в коридоре появление рассерженного, донельзя взбешённого мужчины, который направляется следом и очень быстро сокращает дистанцию между собой и чёртовой дверью. Юноша моментально отпускает её и бежит дальше. Он несётся прямиком к хорошо знакомой ему лестнице, ведущей наверх, прямо к люку, на свободу…              Туда, куда Скарамучча собирается выбраться с целью добраться до телефона, что лежит в ящике столика на террасе. И пока юноша быстрыми шагами поднимается по ступеням, он уже подумывает, каким образом сможет закрыть люк за собой, чтобы не позволить Дотторе выбраться следом. До приезда полиции или… Кадзухи.              Нет…              Сюда ни в коем случае нельзя вовлекать Кадзуху. Его вообще не стоило втягивать во всю эту историю. Он ведь может пострадать от действий Дотторе — этому психопату вообще ничего не стоит придумать какую-нибудь очередную хитрую уловку, чтобы заманить Кадзуху в этот чёртов дом.       

«Давай пригласим его?»

             Нет, нет, нет…              Быстрым бегом перебираясь по ступеням в почти полной темноте, Скара с очередным подступом паники вдруг осекается: он слышит топот Дотторе позади себя, слышит, как мужчина поднимается следом…              — Блять…!              Стараясь не обращать внимания на Дотторе, Скарамучче удаётся перепрыгнуть последние пару ступенек и, добравшись до люка, сделать резкое движение рукой в попытке открыть деревянную крышку, но…              — Скарамучча…!              Нет, нет…!              Скара вдруг чувствует цепкую хватку чужой сильной руки на своей лодыжке, за которую Дотторе резко тянет его на себя, вынуждая юношу удариться больным, саднящим коленом прямо по жёсткой ступени.              — Не трогай меня! — юноша пытается вырваться, оттолкнув Дотторе от себя и подтягиваясь вперёд, но ему не хватает сил, чтобы воспрепятствовать мужчине, который с грубостью хватается за его талию, утягивая парня назад, — нет! Отпусти! Отпусти!              Нет, нет, нет…!       

«Я буду ждать…»

             — Отпусти меня!              Скара снова кричит изо всех сил, агрессивно брыкаясь и начиная что есть силы бить по рукам Дотторе в надежде, что ублюдок выпустит его, что прямо сейчас ему удастся избавиться от его хватки, оттолкнуть и выбраться — к заветному люку, к этой чёртовой преграде, что отделяет его от реального мира, от неистового желания — защитить, не дать случиться самому страшному, не позволить Дотторе добраться до Кадзухи, предупредить его, позвонить в полицию, сбежать — сделать хоть что-то…              Нет, нет… Нет!              Если бы Скара только знал, если бы только он смог догадаться, что Дотторе затеял следить за Кадзухой — он никогда бы не спустился в этот чёртов подвал добровольно, он бы не сел к нему в машину, он бы согласился остаться с Кадзухой, он бы сбежал с ним так далеко, чтобы ублюдок никогда не смог достать их, он бы придумал что-нибудь, он бы подставился сам, лишь бы только… лишь бы только…              — Отпусти меня! Отпусти!              Скарамучча продолжает предпринимать попытки выбраться, он вкладывает стремительно утекающие силы в движения руками, он пытается отпихнуть Дотторе, столкнуть его с проклятой лестницы, но…              — Заткнись!              Дотторе крепко удерживает юношу, начиная тащить его обратно в глубь подвала — с грубостью волоча вниз его дрожащее от слабости и паники тело, вынуждая Скару больно ударяться о каждое ребро ступени головой. Из-за истерики и окатывающего его отчаяния парень не обращает внимания на боль, он продолжает сопротивляться, ногами пытаясь отпихнуть мужчину от себя, но ему не удаётся этого даже на короткое мгновение. Дотторе больше не позволяет застать себя врасплох, он не даёт парню и малейшего шанса или заминки — ублюдок действует на опережение, ухватываясь за ноги юноши так, чтобы тот не мог подняться.              — Нет! Нет…! Нет!              Скарамучча без конца вертится в его руках, пытаясь хоть как-то сопротивляться, но с каждым мгновением он всё больше и больше осознает, что у него и в самом деле нет шансов: когда ступени заканчиваются, Дотторе вдруг останавливается и грубо прижимает парня к полу, внезапно оказываясь сверху, прямо над ним, коленями упираясь по обе стороны от бёдер юноши.              — Мелкая тварь, ты думал, я позволю тебе сбежать?!              Скара кричит от внезапно подобравшегося ужаса, когда оказывается под Дотторе в безвольном, совершенно беспомощном положении: прижатый к полу, по которому он колотит ногами, руками всячески пытаясь отпихнуть от себя мужчину, с силой ударяя его по груди, по плечам, по шее и лицу в надежде попасть хоть куда-нибудь, чтобы сбить мудака с толку, чтобы выбраться, чтобы…              — Хватит!              Дотторе вдруг перехватывает его руки и прижимает их к бетонному полу, к которому Скарамучча окончательно оказывается прикован: он ощущает неподъёмную тяжесть чужого тела, которым разъярённый Дотторе вжимает его, не позволяя двинуться и дёрнуться с места.              — Отъебись от меня!              Скара отчаянно дёргает плечами, в панике стараясь выдернуть свои зажатые руки, чтобы предпринять очередную попытку замахнуться, однако ему не удаётся этого, потому что Дотторе вдруг заводит его руки над головой, крепко удерживая в одной ладони оба запястья, а затем…              — Ах ты, мелкий…              Скарамучча замирает на короткое, едва уловимое мгновение, потому что чувствует внезапную, крепкую, болезненную хватку тяжёлой руки на своей тонкой шее, которую Дотторе начинает безжалостно сдавливать, вызывая из вздымающейся груди юноши рваный, испуганный хрип…              — Кх…ха…              Скара распахивает в страхе глаза, напуганным, дрожащим взглядом встречаясь с неистовым бешенством, что отображается на помрачневшем лице Дотторе: его глухая ярость наперебой с сумасшествием, с довольством от всего происходящего в момент заставляет юношу с головой прочувствовать волну неподдельного ужаса…              — Ты и правда думал, что я позволю тебе уйти, Скарамуш…?!              Парень начинает дёргаться, ощущая, как в груди становится невыносимо тяжело, как хлёсткий жар от нехватки воздуха разливается по всему телу, заставляя содрогаться и брыкаться — словно в конвульсиях…              — Думал, я не знаю, что ты собираешься сбежать от меня?!              Его голос, пронизанный отчётливым, словно ощутимым безумием, заставляет Скарамуччу задрожать и забиться в истерике ещё больше: он начинает вырываться агрессивнее, стараясь не поддаваться слабости, что тяжестью постепенно оседает в его теле…              — Думал, что тебе удастся меня обмануть?!              …но с каждым мгновением ему становится всё сложнее и сложнее удерживать в себе силы: из-за недостатка воздуха он ощущает свинцовую тяжесть в голове, что не позволяет ему пропустить даже мимолётной, крохотной мысли…       

«Я смогу… я… выдержу…»

      

      — Думал, я дам тебе уйти к Каэдэхаре?! К этому подонку, что смел тебя тронуть?!              Скара не перестаёт дёргать ногами и руками, и в какой-то момент ему удаётся вырвать свои запястья из ослабевшей хватки чужой руки, которой Дотторе так же яростно обхватывает шею юноши, начиная душить его двумя руками.              — Кх …ха…              Освободившись, Скарамучча с последним усилием хватается за руки Дотторе, яростно вцепляясь в кожу его ладоней, ногтями начиная агрессивно царапаться, пытаясь хотя бы так вырваться из крепкой хватки, которая, к сожалению, как бы Скара ни старался, совсем не ослабевала…              — Ах… Я с удовольствием проучу твоего драгоценного Кадзуху, — чуть наклонившись к лицу задыхающегося Скарамуччи, гневно шепчет мужчина с явно нездоровым довольством от вещей, которые произносит, — хочешь, я позвоню ему?              Нет, не надо…              Скарамучча изо всех сил старается не поддаваться ужасу, который с новой силой охватывает его. Он весь трясётся и задыхается, но пытается сопротивляться. Он трепыхается и дёргается, до последнего не желая сдаваться. Как бы страшно и больно ему ни было, какую бы усталость и отчаяние он ни переживал — он не может позволить себе сломаться…

      

«Я буду ждать…»

             Кадзуха может пострадать, если Дотторе доберётся до него. Скара не позволит, не позволит случиться чему-то подобному снова. Только не опять, только не Кадзуха…              — Ради тебя этот идиот сорвётся и быстро приедет, даже не подозревая, что его здесь ждёт…              Нет, нет…!              Скара не прекращает царапаться и бороться, пускай и ощущает, как к его глазам вдруг начинают поступать горячие слёзы, что щиплют кожу, забиваясь в уголки век и затмевая и без того мутную картинку: он плохо различает лицо окончательно вышедшего из себя Дотторе, испытывающего, кажется, настоящее помешательство, которое отображалось в его кривой, мерзкой усмешке на губах:              — Ну же! Прекрати сопротивляться, Скарамуш…!              Его голос отдаётся в голове юноши эхом: приглушённым, почти неразборчивым, но пробирающимся куда-то очень глубоко, словно яд, разливающийся по венам, постепенно и медленно вытягивающий жизнь из слегка содрогающегося тела.              Скарамучча чувствует, как невольно начинает слабеть, как его попытки и движения становятся всё медленнее, пока до него доходит низкий шёпот откуда-то сверху:              — Или я сделаю с Кадзухой нечто похуже…       

«Нет, умоляю! Не надо…»

             — …чем твой отец…

«Пожалуйста, не трогай его…»

                   — …сделал с Нивой…       

«Только не его…»

             Скара в одно мгновение замирает, опуская потяжелевшие слабые руки, кажется, наконец, добравшись до осознания того, что происходит…              — Ты ведь не хочешь этого, правда?              Это не просто очередная попытка Дотторе запугать его, это не просто угроза, на которые мужчина никогда не скупился, это была самая настоящая манипуляция.       — Ты ведь сделаешь всё, чтобы не повторить своих ошибок?              Голос Дотторе становится тише и мягче: он раздаётся прямо над ухом безмолвно плачущего юноши, который перестаёт ощущать реальность, готовый прямо сейчас разорваться и умереть от боли… от ужаснейшего осознания того, что он подверг любимого человека опасности.              Снова.              Скарамучча устало опускает руки и ноги, предчувствуя, как прямо сейчас потеряет сознание, в котором не оставалось уже ничего: ни мыслей, ни представлений… только раздирающее чувство горечи в груди, внутри которой со скрипом сжимались пустые лёгкие, сдавливающие рёбра так, что, казалось, они вот-вот поломаются, но…              — Кха… ха.              Скара вдруг ощущает приток кислорода из-за того, что Дотторе резко ослабевает хватку и выпускает из рук его шею. Юноша инстинктивно делает глубокий, жадный вдох, начиная закашливаться, дрожащими губами хватая воздух, рвано глотая его, пытаясь прийти в себя…       

«Только не он…»

             Из-за слабости и ломоты во всём теле Скарамучча не чувствует сходящей с него тяжести, он не чувствует, как Дотторе приподнимается с пола, следом за собой руками поднимая безвольное, уставшее тело парня и прижимая его к себе.

«Пожалуйста…»

             Скара не сопротивляется, потому что не в состоянии даже осознать, что происходит. Он замечает чуть прояснившимся взглядом силуэт знакомой железной двери, он слышит приглушённый скрежет, слышит уверенные, ровные шаги, которыми Дотторе ступает по коридору подвала…

«Не надо…»

             Внутри парня всё сжимается от боли и жалости к самому себе, от едва ощутимого, но такого ясного для него осознания: он подверг Кадзуху опасности, он совершил такую же ошибку, как когда-то…       — Паршивец…              Скарамучча не смог защитить Ниву от своего отца. Он не смог стать препятствием к трагедии, которая в итоге унесла жизнь молодого, влюблённого парня. Он не был виноват в том, что связался с семейкой Райдэн — кучкой сумасшедших, к которым нельзя допускать простых, нормальных людей.       — Сильно же ты врезал мне…       Скара надеялся, что, сбежав из дома, сменив имя, отрекшись от семьи и себя прошлого — он больше никогда не допустит ничего подобного… Он готов был выдержать любую пытку, он готов был пойти на очень многое, чтобы больше никогда не совершить похожей ошибки…              — Видимо, ванной тебе не хватило…              Скарамучча слегка жмурится от внезапного яркого света, что резко бьёт в глаза, заставляя парня ненадолго прийти в себя и вернуться в реальность, в которой его, словно безвольную куклу, принесли обратно в ванную комнату, из которой ещё минутами ранее он так отчаянно пытался выбраться.              — Мой милый Скарамучча…              Юноша чувствует чужие руки на своём теле, которыми Дотторе аккуратно оглаживает его талию, пока усаживает обратно на пол, к которому Скара почти мгновенно прижимается — ему было невыносимо тяжело держать ровно даже голову — он всё ещё находился словно в неком помутнении, не очень понимая происходящего.              — Ты знаешь, я не люблю заниматься твоими наказаниями.              Скарамучче совершенно не нравится то, что он слышит, но даже с пониманием предстоящего он, кажется, готов смириться, потому что… теперь у него, видимо, не оставалось выбора.              — Но ты сегодня поразил меня…              У него не осталось шанса противостоять тому, что сейчас Дотторе делает с ним: включает холодную воду, которая шумящим потоком постепенно начинает заполнять ванную, кристальная чистота которой совсем не удивляет привыкшего к очередной пытке юношу.              — Ты так отчаянно дрался за Каэдэхару…?               Он не переживает укола страха или ужаса, прекрасно понимая, что прямо сейчас, пока мужчина переваливает его тело через бортик ванной, пока хватается за его шею и грубым, резким движением опускает голову Скарамуччи прямо в ледяную, колкую толщу набравшейся в ванную воды, его ждёт болезненная, изнурительная процедура «наказания».              К которой Скара так же, как и к пытке холодом был готов…       

      «Когда Дотторе не было дома, Скара всегда так делал: окунался с головой и задерживал дыхание до тех пор, пока не кончался воздух, до сдавливающей грудную клетку и постепенно оседающей внутри тяжести, до выбивающей из сознания все мысли боли, подступающей очень медленно и ровно… И всякий раз, переживая её приход, Скара старался вытерпеть как можно дольше времени, останавливая себя от того, чтобы дёрнуться вверх и выбраться из воды.

      

      Если он не будет этого делать, то…»

             Скарамучча содрогается, закрывая глаза, едва успевая задержать дыхание, ощущая, как отвратительно-холодная вода окатывает его голову, моментально заливаясь в уши и ноздри, холодом проникая прямо в мозг, прямо вглубь, отзываясь сильнейшей болью…       

«Прости меня…»

      Но он терпит. Стоически выдерживает это, пытаясь перебороть дискомфорт, дыша остатками воздуха в болезненно сжимающихся лёгких и стараясь не поддаваться очередному приступу паники и страха. Ему не боязно за себя, он знает, что выдержит это «наказание», он просто…

«Я пытаюсь…»

             — Ты не находишь это забавным, Скарамуш?              Дотторе резким движением руки, которой держит шею юноши, тянет его на себя, заставляя того приподняться, с колким шумом и плеском выбраться из толщи холодной воды.

«Я правда пытаюсь…»

      — Ты не думал, почему тебе хватило всего лишь трёх недель, чтобы открыться Каэдэхаре?              Он спрашивает это и снова тянет парня вниз, прекрасно понимая, что Скара не сможет ответить ему, потому что его рот будет забит холодной, мерзкой водой, которая в момент забивается в глотку из-за того, что юноша просто не успевает сжать губы…       

«Пытаюсь бороться…»

      — Я бы сказал, что ты просто легкодоступный и испорченный, — слегка посмеиваясь, продолжает говорить Дотторе, которого Скарамучча не очень хорошо слышит из-за заливающейся в уши воды. Однако ему удаётся выцепить из фраз мужчины именно те слова, которые, по его мнению, могут его ранить, но…       

«Бороться ради себя…»

      — Раздвигаешь ноги перед каждым, кто хоть немного пожалеет тебя, — грубо усмехается Дотторе, ещё глубже вдавливая голову парня в воду, прямо до дна ванной, заставляя его с силой удариться лбом о гладкую акриловую поверхность, — тебя — бедного, несчастного мальчика, которого папа обижал в детстве…       

«Бороться ради тебя…»

      Он говорит все эти слова с очевиднейшим, едким сарказмом, который Скарамучча слышит, находясь даже под толщей холодной воды, что сдавливает его голову и забивается внутрь.              — Кха… ха…              И стоит только Дотторе за волосы вытянуть парня из ванной таким же грубым движением, как Скара начинает откашливаться остатками воды, которыми он давится, пока вдыхает воздух, но этих коротких нескольких секунд перед тем, как вновь опуститься в воду, ему едва ли хватает…

«Бороться ради «нас»…»

      — Но я думаю, что проблема даже не в этом, — абсолютно невозмутимо продолжает размышлять Дотторе, совершая будто самые обычные, бытовые действия вместо почти смертельной пытки, в которой топит задыхающегося от воды парня, — просто Каэдэхара так похож на Ниву…              Что…?              Скарамучча старается изо всех сих не придавать значения бреду, который Дотторе несёт, потому что его голова прямо сейчас буквально занята совершенно другим, но…              — Ты никогда не задумывался о том, что они подозрительно очень похожи…?              Скара хватается обеими руками за бортик ванной, пытаясь хотя бы так удержаться, чтобы снова не удариться головой, потому что ему совершенно не хочется потерять сознание из-за не очень осторожных действий его продюсера, который, кажется, из-за своих размышлений о схожести Нивы и Кадзухи начинает забываться…       — И какого тебе, бедняжке, знать, что в очередной раз ты подвергаешь смерти невинного парня? — Дотторе негромко и медленно посмеивается, — все влюблённые в тебя страдают, Скарамуш. Даже я.       Скара ощущает, как боль от сдавливающей тяжести в груди добирается куда-то в сторону затылка, того самого места, за которое Дотторе крепко удерживает его, грубо сжимая волосы юноши.              — Но в отличие от других, со мной тебе несказанно повезло, Скарамуш…       Дотторе снова вытягивает Скарамуччу из воды, позволяя сделать ему несколько глубоких, но недолгих вдохов и хоть немного отдышаться, перед тем как вновь оказаться в воде…              — И если бы не этот малявка Венти, ребята давно были бы моими…              В его действиях и словах Скара ощущает нарастающую агрессию: он со злостью ещё крепче вдавливает парня в толщу воды, вновь заставляя его больно удариться головой о ванную.              — Я бы занялся каждым из них… — с лёгкой тенью больной мечтательности вдруг произносит Дотторе, — и начал бы я с твоего драгоценного Каэдэхары…              Нет… Только не это…              Скарамучча, даже будучи прикованным к чёртовой ванне, находясь под холодной водой, которая приглушала слова, что озвучивает психопат, не желал слышать всего этого… Он не хотел даже мысли допускать о том, что Дотторе собирался сделать, и поэтому, когда мужчина вновь вытаскивает его, трепыхающегося от удушья, из воды и наклоняется прямо над его головой, чтобы прошептать:              — Я бы пригласил его в наш любимый клуб…              … Скара зажмуривается, не желая знать и слышать, не желая даже краем мыслей вспоминать весь тот ужас, всё то, что ему пришлось вытерпеть за те бесконечно долгие сутки в том самом ужасном клубе, а затем ещё, и ещё, и ещё…              Нет, нет… нет…              — Ты был так красив тогда…              — Хватит…! Прекрати…! — вдруг срывается Скарамучча, руками пытаясь оттолкнуться от ванной, стараясь совершить очередную попытку выбраться и увернуться — и всё только ради того, чтобы не слышать всех тех мерзостей, которые Дотторе смеет озвучивать в сторону Кадзухи…              Не надо, только не это…              — Что такое, Скарамуш? Разве ты не с любовью вспоминаешь те прекрасные вечера…? — Дотторе негромко, нервно посмеивается, пока чуть ослабляет хватку в волосах Скарамуччи, позволяя ему чуть отстраниться, — уверен, что твой Кадзуха…              — Замолчи! — вдруг вопит Скара, ощущая, как накатывающий ужас снова начинает сковывать его и без того ослабшее тело. Весь дрожа, он тянется руками к Дотторе, делая очередную, очень слабую попытку оттолкнуть мучителя от себя, чтобы просто не слышать всего этого, словно желая прямо сейчас увернуться от всех этих ужасных картинок, которые одна за другой всплывают в его скованной холодом и болью голове.              — Не плачь теперь, милый Скарамуш, — шепчет Дотторе, опускаясь к юноше ближе, — тебе стоило хорошенько подумать, прежде чем заводить интрижку с Каэдэхарой, — грубо усмехается он, — я ведь предупреждал тебя…              Да. Скарамучча знал, что рано или поздно ему придётся поплатиться за то, что он рискнул пойти на это — за то, что он вдруг позволил себе мечтать… что может навсегда освободиться от Дотторе, от его влияния, от его манипуляций и его нездоровых, совершенно ненормальных чувств… Той больной привязанности, что он испытывает к Скарамучче.              — Но ты ослушался меня, — продолжает тихо произносить мужчина, приближаясь к лицу Скарамуччи настолько близко, что ещё немного и он вот-вот коснётся губами его щеки. Юноша невольно вздрагивает от ощущения этой неприятной близости, которая в момент перебивается резкой болью — Дотторе снова грубо хватается за волосы парня, чтобы чуть опрокинуть его голову назад, заставляя Скару болезненно зашипеть в предчувствии очередного…               — А ведь я так много сделал для тебя…              Повысив голос, произносит Дотторе и резким движением руки вновь опускает голову Скарамуччи через бортик ванной, заставляя его встретиться с толщей воды, от столкновения с которой за секунду юноша зажмуривается и задерживает дыхание…               — Я создал тебе новое имя, дал тебе всё, о чём ты просил…!       

«Хватит…»

             Мужчина перестаёт сдерживаться в собственной агрессии, ещё глубже и резче вталкивая голову Скарамуччи в воду, не позволяя тому выбраться, несмотря на слабые попытки дёргаться.              — Я принял и полюбил тебя со всеми твоими проблемами!       

«Пожалуйста…»

             Дотторе начинает с силой трясти юношу, вжимая его головой в поверхность ванной, из-за чего Скара по неосторожности вдруг раскрывает губы, позволяя воде моментально проникнуть в рот…              — И чем ты оплатил мне?! Ты захотел уйти?! Нагло сбежать со своим любовником?! Ты и правда думал, что у тебя получится?!       

«Пожалуйста, я больше…»

      

      Мужчина уже откровенно срывается на громкие гневные возгласы, которыми он сопровождает не менее опасные, жестокие действия — Скара начинает захлёбываться водой, весь содрогаясь и дёргаясь словно в предсмертных конвульсиях — словно знамении о скорейшем конце, который Скарамучча почему-то вдруг ощущает… с принятием.       

«Я больше не могу…»

             — Ты думал, я не смогу добраться до него…?       

«Я не могу…»

      — Но я сломаю его…       

«Не надо…»

      — Так же, как сломал тебя…

«Пожалуйста, не надо…»

             — И я заставлю тебя наблюдать…       

«Нет, умоляю, не надо…»

             — За тем, как ты снова позволил любимому пожертвовать собой…

      

«Ради того, чтобы стать свободным…»

             Это всё, чего он хотел. Что тогда, четыре года назад, когда Нива погиб от руки отца Куникудзуши, что сейчас… когда может пострадать Кадзуха от рук Дотторе — поехавшего, больного рассудком ублюдка, нездорово влюблённого в Скарамуччу.       

«Я пытаюсь…»

      Свобода — это всё, о чём просил мальчик, когда его запирали в ванной, когда родители навязывали ему правила и любовь к музыке, когда они обязывали его быть правильным, хорошим ребёнком, когда все вокруг опекали его, думая, что без помощи других он, будучи слабым, не сможет справиться.       

«Я пытаюсь бороться…»

      Свобода — это всё, о чём мечтал юноша, влюбившийся в парня, которого частенько встречал в библиотеке. Он сидел там постоянно, писал сочинения или стихи и подолгу смотрел в окно… Он умел красиво описать даже сущую мелочь и находил прекрасное во всём.

«Я просто хочу выбраться…»

             Свобода — это всё, чего хотел Куникудзуши, когда сбегал из дома в надежде, что его прошлая жизнь навсегда останется запечатанным воспоминанием, остатком из пепла…

«Но я так устал…»

             Свобода — это то, чего Скарамучча так яростно желал достичь и, забираясь на высокие дома, мосты и крыши — он хотел хотя бы так, хотя бы иллюзией утешить себя, успокоить своё жаждущее полёта сердце.

«Я больше не могу…»

      Свобода — это то, что он чувствовал рядом с Кадзухой — с тем, кто открыл ему глаза на жизнь, ради которой стоит бороться.       

«Я обещал, но я…»

      Однако… Каждый раз за попытку выбраться из клетки, достать ключ и открыть чёртов замок, чтобы улететь высоко-высоко, Скарамучча расплачивался… чужими судьбами.

«Я не смогу…»

             — Тебе очень повезло, мой милый Скарамуш, — Дотторе резко выпускает волосы Скарамуччи из хватки своей руки, позволяя юноше вырваться из-под воды, чтобы вдохнуть, но его сил едва хватает, чтобы поднять голову, а затем…       

«Прости…»

             — Я ведь совсем не жадный…              Скара почти не слышит слов Дотторе. Он, совершенно сокрушённый и уставший от пережитого, начинает ощущать невероятную слабость, что тяготит его и заставляет рухнуть прямо на кафельный пол, встречу с которым вовремя предупреждает Дотторе.       

«Прости меня, Нива…»

             Мужчина не позволяет парню удариться головой, удерживая его холодное, измученное, содрогающееся от холода и нехватки воздуха тело в своих руках.

      

«Прости меня, Кадзуха…»

             — Я дам тебе шанс всё исправить…              Скарамучча не в силах даже осознать, о чём именно Дотторе говорит ему. Он не чувствует больше боли, не чувствует холода и страха, он готов сломаться, готов согласиться на что угодно, лишь бы только всё это прекратилось…              — Я оставлю Кадзуху в покое…       

«Пожалуйста…»

             — Но взамен обещай, что больше никогда не посмеешь уйти от меня.              Цена свободы — равна чьей-то жизни? Чей-то поломанной судьбе? Если бы только Скарамучча знал, почему он снова приходит к этому выбору, почему из раза в раз жизнь толкает его к этому перепутью… Если бы только он хоть что-то понимал, если бы только…              — Я дам тебе время подумать, — произносит Дотторе, укладывая ослабевшее тело Скарамуччи на пол, однако…       — Не… не надо… — с трудом произносит парень, не отнимая уставшей, больной головы от холодного кафельного пола.              Ему не нужно время, чтобы думать и выбирать. Потому что на самом деле никакого выбора, никакой «свободы» — ни настоящей, ни иллюзорной у него никогда… не было.              — …я согласен.

00:00

      Скарамучча ощущает, как его холодное тело окутывают тёплой тканью махрового полотенца, он чувствует мягкость постели и подушек, на которые Дотторе укладывает его, он слышит знакомый аромат — такой едва различимый, похожий на цветочный, но что-то более тонкое и такое… родное, приятное — такое, что, кажется, готово заставить его провалиться в сон…              — Мой прекрасный, милый Скарамуш…              Юноша почти не слышит голоса Дотторе, которым тот любовно шепчет над его ушком, пока руками заботливо оглаживает его тело, стараясь опутать его теплом. Уже совершенно ненужным и даже… болезненным.              — Я так скучал по тебе… Ждал, когда ты снова окажешься здесь, со мной… — мужчина касается его губ своими, осторожно и мягко целуя. Скарамучча никак не реагирует на это, потому что слишком устал, чтобы банально существовать, не говоря уже о том, чтобы отвечать на поцелуи.              — Как бы я хотел, чтобы ты навсегда остался только моим…              Скара не слышит всех этих признаний, они словно проходят мимо него — такого опустошённого, разбитого, совершенно измученного и окончательно…       …сломанного.              — Поэтому я хочу увезти тебя отсюда… — продолжает говорить Дотторе, пока ладонями водит по лицу и всё ещё сырым после воды волосам юноши, — …туда, где мы сможем остаться только вдвоём.              Навсегда остаться куклой в заточении, навсегда остаться воплощением больных, неразборчивых фантазий, навсегда остаться птичкой в «золотой клетке», навсегда связать себя…              — Я куплю нам новый дом. Обещаю, в нём не будет подвала, только двор с видом на лес или реку, может, море… Всё, как ты любишь, всё, о чём ты попросишь…              Скарамучча не чувствует чужих касаний к своему телу, он не чувствует колких поцелуев на своих щеках и шее, не ощущает, как чужие ладони жадно ласкают его талию и бёдра, как Дотторе разводит его ноги, обводя влюблённым взглядом каждый изгиб его «поломанного», измученного тела.       — Как бы я тебя сейчас хотел…       В ответ на это отвратительное, ужасное признание Скара даже не дёргается: он совершенно потерян и смотрит пустым, кукольным, стеклянным взглядом в потолок, мечтая прямо сейчас просто заснуть.              И больше никогда не проснуться.              — Как только мы закончим с выступлением на фестивале, мы уедем…       Скара всегда так делал: выпадал из реальности, ощущая слишком близкий подступ переживаний о тщетности своей жизни. О бесполезности всего, что он делает, всего, чем живёт…

«Кадзуха чуть поворачивается и наблюдает за рядом стоящим Скарой, смотрящим куда-то так же вперёд, на простирающийся осенний пейзаж. Но в глазах солиста не выражается ничего: ни восторга, ни вдохновения, ни какой-либо тревоги. Он снова будто замер, будто перестал дышать…

…словно кукла, уставшая от всего происходящего.»

      Возможно ли, что всё, что Скарамучча пытался сделать, всё, о чём он мечтал и грезил — на самом деле никогда не имело смысла?

«Абсолютное, холодное, пугающее своей плотностью безразличие — маска совершенного равнодушия, в которой не было ничего, ни даже малейшего намёка на какую-либо жизнь.

Лицо куклы.

«куклы, потерявшей интерес к происходящему вокруг…»

Кадзуха замирает. Он уже видел это выражение. Обездвиженное, потерянное, отчуждённое.»

      Возможно ли, что его попытки бороться за право быть свободным и живым на самом деле ни разу не приблизили его к желаемому?       — Уже в воскресенье мы уедем…              Так скоро… Всего лишь одна неделя отделяет Скарамуччу от финала его истории — от конца, в котором он позволит навсегда лишить его права быть свободным.              — Мх… — вдруг вздыхает Дотторе, рукой касаясь гладкой кожи упругих ягодиц юноши, — я так соскучился по твоему телу, милый Скарамуш…              Вот бы это всё оказалось просто страшным сном. Вот бы проснуться прямо сейчас в ванной от очередного звонка или в тёплых объятиях…               — Потерпи ещё немного, мой хороший.              … в объятиях Кадзухи.              — Через неделю мы вдоволь наиграемся, обещаю тебе.              Всего лишь неделя.              — Через неделю у нас будет бесконечный медовый месяц…              Жалких семь дней, чтобы решиться сделать последнюю попытку. Единственный вариант спастись от участи быть закованным в клетку.              — А сейчас засыпай, тебе нужно отдохнуть.              Дотторе ложится рядом, обнимая Скарамуччу и прижимая его к себе, любовно и ласково. И неприятно.              Холодно.              Совсем не так, как…       

«Я буду ждать…»

                    Юноша чувствует, как из его глаз вдруг скатываются слёзы — тихие, короткие, но очень горькие…

«Надеюсь, ты простишь меня…»

      

«Скарамучча сильный. Он справится.

Наверное.»

             … слёзы — словно прощание и знамение о предстоящем конце…       

«Простишь меня за то, что я не справился…»

      

«Я смогу. Я выдержу. Я справлюсь…

Наверное.»

             … конце, с которым Скарамучча готов смириться и принять…

«Простишь меня за это «наверное»…»

      — Я люблю тебя, Скарамуш.

«Потому что я… больше не могу…»

      — Сладких снов.              

«Лучше смерть, чем оставаться вне воли рядом с этим чудовищем.»

             

Понедельник, 16:03

      — Завтра у вас репетиция, помнишь?       Машина, которую ведёт Дотторе, вдруг останавливается на светофоре. Скарамучча бездумным, пустым взглядом смотрит в окно на пожелтевший, потухший пейзаж осени: из-за пасмурной погоды он совсем не впечатлял своими красками и навевал лишь тоску.       — Не подумай, я не переживаю о фестивале. Уверен, как и всегда, ты прекрасно справишься, милый.       Скара не обращает внимания на рядом сидящего мужчину, который ласковым движением руки оглаживает его обнажённое бедро. Юноша старается не думать обо всём этом, он просто хочет скорее оказаться в кровати и заснуть. За прошедшую ночь он так и не смог сомкнуть глаз.       — Как только приедем домой, мне нужно будет уехать на пару часов. Не наделай глупостей, хорошо?       Дотторе мог бы и не спрашивать. Теперь у Скарамуччи не было выбора. Он прекрасно знал, чем будут чреваты любые попытки сбежать или воспрепятствовать ему.       — А, и ещё…       Скарамучча медленно обращает усталый, помутнённый взгляд на движение со стороны Дотторе, который вновь тянется к нему рукой, однако вместо ожидаемого касания к себе парень замечает в ладони мужчины ранее отобранный мобильный телефон.       — Возьми, — просит Дотторе мягким, негромким тоном, попутно пальцем зажимая кнопку сбоку телефона, чтобы включить его, — ты ведь обещал позвонить ему.              Принимая мобильный в руки, Скара с лёгким уколом едва ощутимой боли в груди взглядом встречается с вещью, которая ещё вчера могла стать ключом к его «спасению», с вещью, на включённом экране которой начинают мелькать уведомления о десятках пропущенных звонков и сообщений. Тарталья, Венти, Эи, Сара, Итэр… и Кадзуха.              Кадзуха, 00:42       Пожалуйста, позвони мне, как только получится.              Кадзуха, 01:20       Я очень волнуюсь за тебя.              Кадзуха, 02:50       Скажи, что у тебя всё хорошо.              Кадзуха, 03:23       Я не знаю, как скоро ты прочтёшь мои сообщения, но я очень надеюсь, что они дойдут до тебя. Пожалуйста, как только сможешь, позвони мне, я приеду за тобой.              Кадзуха, 06:05       Я и ребята очень сильно переживаем за тебя.              Кадзуха, 10:29       У вас сегодня разве нет репетиции? Почему тебя нет в универе?              Кадзуха, 12:05       Дзуши, я совсем не понимаю, что происходит. Где ты?       Как только сможешь, ответь, пожалуйста.              Кадзуха, 15:15       Аякс сказал, что вас нет дома, если до вечера ты не позвонишь, я обращусь в полицию.              Скарамучча читает всё это с изнурённым сердцем, израненным чувством вины и всем тем, что ему пришлось пережить за последние сутки: страх за близкого, переживания о собственной жизни, в очередной раз, возможно, неправильно сделанный выбор, желание защитить, исправить ошибки прошлого, признаться слабым и отдаться в руки человеку, заключившему его в «золотую клетку» и…       

«Прости меня…»

             Пока Скарамучча дрожащими пальцами водит по экрану телефона, намереваясь позвонить Кадзухе, он едва сдерживает слёзы, вновь переживая окатывающее его чувство невыносимого, неразборчивого, такого глухого и тяжёлого… сожаления.       

«Пожалуйста…»

             Это звучало как оправдание, как жалкие попытки обелить себя — жалкую шлюху, которая в очередной раз продала себя, своё тело, своё будущее, свою свободу.              Свою жизнь.              И пускай Скарамучча впервые делает это не ради себя, потому что не хочет допустить того же, что уже однажды произошло…              — Кадзуха?       — «Дзуши?! Это правда ты?!»              …почему-то чувство вины всё равно не даёт ему покоя.              — Да, это я.              Может, потому что где-то в глубине души он прекрасно осознаёт, что он и есть причина всех настигших Кадзуху проблем.              — «Дзуши, я так рад тебя слышать… Пожалуйста, скажи, что ты в порядке! Где ты?! Давай я сейчас же приеду за тобой…»              Он как смерч, как шторм, как природное бедствие, сметающее всё на своём пути. Он вторгся в его жизнь, испортил и порушил всё вокруг…              — Кадзуха, со мной всё в порядке. Не нужно приезжать.       — «Что…?»              Это не метафора, не красивый литературный оборот. Кадзуха и в самом деле мог пострадать, но…              — «Дзуши…?»              Скарамучча сделал всё, чтобы этого не случилось.              — Я хотел сказать…              Только не снова.              — «Да…?»       

«Прости меня, пожалуйста…»

             — Я не смогу стать солистом твоей группы.       — «Что? Дзуши, это сейчас совсем не…»       

«Это неважно. Это не было выбором. Я с самого начала знал, что так будет…»

             — И мы не можем больше видеться.       

«Мне стоило сделать это ещё несколько месяцев назад…»

             — «Что…? Почему?!»       

«Если такова цена моей свободы и твоей безопасности…»

             — «Дзуши, если это из-за Дотторе…»       

«Я это сделаю, и всё закончится…»

             — Нет. Дотторе здесь не причём. Просто больше не ищи встреч со мной.       

«Так должно было быть с самого начала…»

             — «Что?! Но почему?!»       

«Потому что меня с самого начала не должно было существовать…»

      

      — Прощай, Кадзуха.