С понедельника по воскресенье

      — Аа-ах… Кадзуха…       Оглушающий, выразительный стон, вырывающийся из груди Скарамуччи, разносится по всей спальне, перебивая отдалённые, где-то в стороне грохочущие звуки музыки. Совершенно не ясно, от чего Кадзухе закладывает слух больше: от разливающегося по всему телу удовольствия, сковывающего его так сильно, что гитарист сам невольно замирает от накативших приятных ощущений, или от звонкого голоса, обладатель которого прямо сейчас пытается двигаться, медленно опускаясь на чужой разгорячённый член.       Скара сильно выгибается в спине, вытягиваясь от напряжения, стараясь как можно глубже принять в себя возбуждëнный орган, и от каждого, даже малейшего действия, брюнет мелко вздрагивает из-за распирающих его изнутри ощущений. Юноша даёт себе несколько секунд, чтобы привыкнуть, пока Кадзуха с трепетом наблюдает за парнем, ладонями оглаживая чужие бёдра, как бы пытаясь помочь перебороть этот момент лëгкого дискомфорта. Лицо Скары немного напряжено: он сводит вверх тонкие брови и неторопливо прикрывает глаза, прикусив нижнюю губу…       Даже в этой тени терпения и короткого ожидания парень был таким… соблазнительным. Его воспалённый, доведённый действиями Кадзухи до критической точки рассудок сейчас борется с возбуждением, которое в итоге берёт верх и заставляет Скару поддаться истязанию и начать двигаться, подмахивая упругими ягодицами.       Кадзуха, впечатлённый собственной чувствительностью, неожиданно сдавленно стонет, сжимая свои губы, пытаясь справиться с резко наступившим удовольствием, которое прямо сейчас разливается по телу от действий Скарамуччи. Внутри него было столь приятно и горячо… Скара, торопясь, с наслаждением принимал в себя чужое возбуждение, стараясь расположиться всё ниже и ниже…       — А-ах, чёрт…       Кадзуха слишком ярко и отчётливо чувствует каждую вибрацию, проходящую по чужому телу. Скара кажется так близко и тесно к нему, что Каэдэхара до сих пор не доверяет происходящему: он никак не мог осознать, что прямо сейчас на его члене начинает грациозно, чувственно, с горячим желанием и упоением, двигаться парень, который ещё полчаса назад набросился на него с кулаками, несколько дней назад бегал от Кадзухи по университету, а ещё неделей ранее даже не знал Каэдэхару в лицо…       А теперь он был так близко…       Осознание этого доводило Кадзуху до такой степени возбуждения, что он терялся в собственных действиях, стараясь удерживать руки на чужой талии, с жадностью сжимая её изгибы в пальцах, словно пытаясь ухватиться за чёртову реальность, чтобы не потерять рассудок от давящих чувств, раскатывающихся приятными спазмами по всему телу.       Состояние, наполняющее грудь и всё сознание прямо сейчас, тяжело поддаётся контролю — это было что-то несравнимо совершенно ни с чем из известного… Кадзуха едва не задыхался от наслаждения, от того, как Скара изящно двигался, приподнимаясь и изгибаясь, затем снова опускался вниз, прижимаясь ягодицами к чужим бёдрам.       Гитарист начинал ощущать резкое, неконтролируемое желание двигаться навстречу. Краем мысли он понимал, что не может позволить себе грубых действий, потому что Скара ещё не был готов к слишком резкому и сильному темпу, но едва ли Кадзуха мог справиться с этим… Он ещё крепче сдавливает в пальцах талию своего любовника, начиная делать ответные движения навстречу, вставляя член глубже, проникая напряженной головкой к заветной точке, касание к которой заставляет юношу сильно содрогнуться.       — А-ах… — голос Скары отдаётся в голосе сладкой тягучей мелодией, как самая красивая, заставляющая сердце чаще биться песня, — так… глубоко…       В груди у Кадзухи сильно спирает от услышанного… Он пытается через силу себя хоть как-то сдерживать, не поддаваться этой буре и вспышкам эмоций, которых было так много, что Каэдэхара не успевал уследить за собственными реакциями. Ему было чертовски приятно выбивать из Скары громкие, пошлые стоны, которыми он лишь сильнее провоцировал и подбивал толкаться всё глубже и быстрее.       А представленной Кадзухе перед глазами картины хватало, чтобы он кончил хоть прямо сейчас…       Насколько человек может быть воплощением изящества, настолько им сейчас был Скарамучча. Он невероятно пластично двигался, всё ниже и ниже опускаясь своими упругими бёдрами, прижимаясь ими к чужому паху. Молодое, горячее тело солиста, которое Кадзуха жадно сжимал в ладонях, начиная беспорядочно скользить ими по чужим изгибам, казалось сейчас прекрасным, самым желанным из всех, которые Каэдэхара когда-либо созерцал.       Скара был бесконечно красив и соблазнителен, пока его лицо изображало столько удовольствия и истомы: в его раскрытых губах, которыми он рвал воздух, в его прикрытых глазах с подрагивающими от напряжения ресницами, в его волосах, тёмные прядки которых рассыпались и покачивались в стороны, иногда опускаясь на поалевшие щёки. Его тонкая, изящная шея, которую юноша выгибал, слегка отклоняя голову назад, его ровные плечи и будто выточенные ключицы, уже осыпанные маленькими метками, его грудь с напряжёнными от возбуждения аккуратными бусинами сосков, его гладкие руки, которыми он прямо сейчас упирался в торс Кадзухи, пытаясь удержаться на месте, цепляясь ноготками и проводя ими по груди гитариста, вновь оставляя за собой несколько коротких царапин, его талия с едва проступающими красными пятнами от сильной хватки, его красивый, возбуждённый, вздрагивающий от частых движений член, головка которого истекала смазкой, слегка пачкая плоский живот.       Скарой невозможно было не восхищаться, невозможно было отвести от него взгляда, невозможно было его не хотеть…       — А-ах… Кад… Кадзуха… — снова, почти по слогам, выстанывает брюнет, растягивая гласные так, словно он пытался удержать чужое имя на губах, словно желал запомнить того, кто прямо сейчас заставлял его сгорать от удовольствия, кто прямо сейчас сокрушает его этой сладкой, невыносимой пыткой. Кадзуха активнее двигается навстречу, подмахивая бёдрами, старается помогать юноше, выдерживая темп, но с таким, как Скарамучча, это было чертовски тяжело. С ним Каэдэхара напрочь забывает о себе — его настолько поглощает восхищение и удовольствие, что он совершенно не контролирует своих действий и мыслей. Гитаристу хочется как можно сильнее вжаться пахом в чужие, сочные ягодицы, хочется толкнуться так глубоко, чтобы вызвать из груди солиста ещё один громкий, мелодичный стон, хочется снова и снова задевать головкой заветное место внутри, заставляя Скару ещё сильнее дрожать.       — Подо… жди… Аа-х…! — но юноша не успевает договорить, рвано выдохнув, потому что Кадзуха делает очень грубый, глубокий выпад, с силой надавливая на чужие бёдра, чтобы опустить Скару как можно ниже. Каэдэхара толкается неприлично глубоко, ощущая, как мягкие стеночки мышц внутри сильнее сжимают его член, и это заставляет гитариста глухо простонать и зажмурить глаза.       — Как… ты… — солист весь содрогается, не в состоянии даже слов произнести, потому что его сковывает такой яркой, крупной дрожью удовольствия, что парень даже начинает замедляться, видимо, ощущая подступающее чувство скорейшего оргазма, — как ты… это делаешь…       Кадзуха поднимает глаза на солиста: на его красивом, очаровательном лице отображаются тени наслаждения через слегка открытые, покусанные им самим же влажные губы, через тонкие брови, чуть надломившиеся к верху, через прикрытые, потемневшие от наваждения глаза, в которых прямо сейчас почему-то проскальзывает оттенок лёгкого изумления.       Однако же Кадзуха догадывается почему.       — Не ожидал такого от девственника?       Скарамучча тут же смущённо отводит взгляд в сторону, но Каэдэхара не даёт ему полноценно отвернуться, хватаясь пальцами за его подбородок, чтобы повернуть к себе.       В какой же восторг Кадзуху приводит любая реакция на лице этого парня. С особым интересом гитаристу нравится наблюдать за его смущением, которое он, в своей излюбленной манере, пытается прикрыть раздражением или любой другой эмоцией. Это кажется столь прелестным и обаятельным, пленительным настолько, что прямо сейчас Каэдэхара готов хоть силой удерживать чужое личико, чтобы Скара смотрел только на него, пока будет терзаться в моменте наивысшего наслаждения.       Это то, что Кадзуха хочет увидеть воочию и насладиться этим видом сполна.       Скара уже готов был возмутиться резковатому действию со стороны, но с его губ вылетает сдавленный, неожиданный стон, потому что Кадзуха вновь с силой толкается вперёд, хватаясь второй рукой за чужую талию, напирая ладонью на поясницу, чтобы ещё грубее насадить парня на свой член.       Юноша резко пытается подняться, выпрямиться, совершенно не догадываясь о намерениях партнёра, ведь он абсолютно не предполагал, когда соглашался на физическую близость, что Каэдэхара окажется таким напористым и в некоторой степени даже жёстким. И это поражённое, со сладким предвкушением выражение лица Скарамуччи заставляет Кадзуху мысленно ликовать, лишь сильнее поддаваясь своим желаниям подчинить и усмирить прыткий нрав юноши.       — Подо…жди… — скулящим тоном просит Скарамучча, — подожди… — он пытается отвернуться, что у него почти получается, но Кадзуха резко надавливает на спину парня, заставляя его ещё сильнее поддаться вперёд. Он прекрасно знает, что Скара не хочет останавливаться, он просто…       — Медле… медленнее…       …боится сдаться первым.       Кадзуха продолжает активно двигать бёдрами, грубо вталкиваясь внутрь парня и игнорируя все слова, брошенные им, потому что Каэдэхара слишком сильно желает увидеть лицо Скары в момент оргазма, предвкушая, насколько он будет прекрасен, изводящийся от этих сильнейших наплывов удовольствия.       Гитарист хватается рукой за волосы Скарамуччи, уводя ладонь на его затылок и крепко сжимает тёмные прядки между длинных пальцев. Это уже ожидаемо для Кадзухи доводит Скару до сильнейшей судороги, сковывающей тело солиста, который протяжно, выразительно стонет, не в силах удержаться от слегка болезненных, но острых ощущений:       — Аа-ах… Кадзуха… ха…       Скара разрывает свою глотку, протягивая имя музыканта, словно пытаясь ухватиться за последнюю надежду, которая могла бы остановить это безумие. И по тому, как ещё сильнее он начал сжиматься внутри, как его тело напряглось до такой степени, что руки почти его не удерживали, а плечи сильно дрожали, Каэдэхара с опьяняющим предвкушением осознаёт, что прямо сейчас Скарамучча кончит.       — А-ах! Да-а… да-а… — начинает в каком-то страстном помешательстве простанывать темноволосый, позволяя Кадзухе сделать ещё несколько особенно глубоких движений. Каэдэхара с явным, трепетным восторгом, сжимая собственные губы, стараясь через силу сдерживаться, что было чертовски тяжело и почти невыносимо, наблюдает за своим любовником, опуская руки на его бёдра, прижимая их к себе, усиленно сжимая их пальцами, ногтями почти впиваясь в мягкую кожу, пытаясь хотя бы так остановить себя от разрядки, потому что желает запомнить лицо Скары в момент точки наивысшего наслаждения. Это стоило того, чтобы потерпеть, это стоило того, что перебороть сдавливающее тело возбуждение…       Скарамучча, не в силах больше противостоять этому сладострастному безумию, весь сотрясается, позволяя сильнейшей вибрации, проходящей до кончиков волос довести его до финала.       Кадзуха неотрывно, очарованно наблюдает за Скарой, который прямо сейчас весь резко замирает, скованный цепкой, приятной судорогой, и начинает задыхаться от волны яркого оргазма, широко раскрыв губы и слегка закатывая глаза от жгучего, глушащего удовольствия, охватывающего его, изливаясь белёсым семенем на свой живот.       Каэдэхара даже в своих самых потаённых мечтах вообразить себе не мог, что смотреть за тем, как Скарамучча кончает было столь упоительно и… потрясающе. Юноша казался таким чувственным и восхитительным, пока переживал всю эту бурю эмоций, разворачивающуюся в его горячем теле. Он был невероятным, страстным, знойным — таким, которых у Кадзухи ещё никогда не было… А его красивое лицо сейчас изображает столько сладкой и блаженной неги, что Скара казался ещё прекраснее, чем обычно…       — Аа-ах… ещё… — спустя несколько секунд сбито, будто в какой-то безумной лихорадке просит Скарамучча, встречаясь с Кадзухой расплывчатым, затуманенным взглядом. Юноша будто не в себе, он оказывается таким жадным до новых ощущений, медленно отпускаемый прошедшим оргазмом, что это вызывает подступ изумления…       От этой просьбы у гитариста сводит в паху ещё сильнее. Скара выглядит распалённым, взбудораженным собственными желаниями и готовым к очередному оргазму, не смотря на только что пережитый. В этой его жадности, в сладости его голоса, которым он просит Кадзуху в рваных, томных вдохах, слетающих с его губ, по которым юноша коротко, едва заметно проводит кончиком языка, в его тщетных попытках отдышаться — во всём этом Каэдэхара ощущал свою погибель.       Он не может противостоять ни своему желанию, ни тем более желаниям своей прекрасной музы.       Больше не намереваясь сдерживаться, Кадзуха хватается обеими руками за чужие плечи, чтобы помочь любовнику приподняться, и, развернувшись, спустя мгновение прижать его к постели.       В голове не остаётся ничего, кроме палящего остатки рассудка жгучего желания вновь овладеть этим горячим, упругим телом, вновь довести его до экстаза, вновь заставить его стонать имя Кадзухи так громко, чтобы заглушить этими криками чёртову музыку.       Скара послушно поддаётся этому страстному порыву, позволяет Кадзухе делать с собой абсолютно всё: раздвигать его стройные ноги, прижиматься пахом к ложбинке между ягодиц и снова, скользнув головкой внутрь, вогнать член до упора, руками крепко сжимая юношу за многострадальную талию, на которой уже выступали синяки. Скарамучча изящно выгибается в спине от очередного проникновения, он весь дрожит, руками пытаясь уцепиться за Кадзуху, чтобы окончательно не сойти с ума от нахлынувших ощущений внутри. Каэдэхара наклоняется к юноше ближе, прямо к его лицу, чтобы поймать сладкие губы в горячем, развязном поцелуе, пока Скара сводит свои ноги на пояснице любовника, тем самым обнимая его, не давая больше отстраниться. В его действиях проскальзывало столько необузданной жадности, словно первый оргазм был лишь пробой, началом, которое лишь разогрело интерес, и теперь ему хотелось сполна насытиться настоящим удовольствием.       — Ах, да… да… да-а… — Скара перестаёт вообще как-либо сдерживать себя, он слишком чувствителен внутри после пережитой разрядки, и это ощущается в мелкой дрожи, исходящей от его тела, которым он лишь сильнее и теснее прижимается к Кадзухе. Руками юноша проводит по чужой спине, начиная водить пальцами по слегка взмокшей коже, безжалостно царапаясь, но эти действия едва ли могут отвлечь Кадзуху от поглощающего его наслаждения, от ритма из быстрых, жадных движений. В новой позе ощущения были чуть иные, более просторные, более грубые и порывистые.       — Кадзу…ха…       Каждый раз, когда с губ Скарамуччи слетало имя, которое он продолжал так красиво и сладко растягивать… Кадзуха замирал в неописуемом восторге. Он слышал сквозь скрип кровати, сквозь хлюпающие, смачные шлепки, сквозь шум и грохот музыки, сквозь бешенный стук собственного сердца — он слышал, с каким трепетом солист протягивал его имя, и это было просто восхитительно.       Кадзуха горячо желал, чтобы юноша проговаривал его имя громче, чтобы в этом страстном потоке из упоительных, пламенных поцелуев, он сходил с ума от удовольствия и чётче, звонче выкрикивал…       —Аа-х… Кадзуха…       — Громче… — с томным, горячим вдохом просит Каэдэхара, пока опускается своими губами к тонкой шее, чтобы вновь пройтись по коже короткими укусами и засосами, беспорядочно оставляя их один за другим, пока Скара, раскалённый до предела, громко продолжал стонать. Он почти срывал свой голос, он в каком-то сумасшедшем порыве надрывался, постоянно повторяя уже сладко-полюбившееся имя.       — Кадзуха… сильнее, а-ах… — Скара изводится, словно тронутый умом, он безудержно, беспорядочно водит руками по чужому телу, оглаживая и сжимая шею Кадзухи, его крепкие плечи, его руки, которыми прямо сейчас музыкант с силой сдавливает бёдра, заставляя брюнета насаживаться всё сильнее и глубже, выбивая с каждым разом стон громче и громче.       Это необычайное, помешанное состояние, схожее с безумием, с агонией удовольствия для обоих было чем-то непостижимым, таким, что нельзя было обуздать… И никакого намёка на рассудок, никаких мыслей о правильности происходящего, только исходящее из самых глубинных потаённых мест взаимное горящее желание доставить друг другу удовольствие.       — Громче, Скара… — вновь просит Кадзуха, с упоением, с несдерживаемым наслаждением слушая голос Скарамуччи. Кто бы только мог подумать, что этот парень, ещё неделю назад распевая мелодичную, красивую песню на сцене, посвящённую горькой, несбыточной любви, теперь разрывал связки, крича имя Кадзухи, продолжая сгорать от глубоких, слишком глубоких движений члена внутри себя.       — А-ах… Кадзуха…       Скара задыхается от собственных криков, упираясь головой в подушки, зажмуривая свои глаза от вновь подступающего оргазма. Парень снова сжимается внутри, и Кадзуха не может и не хочет больше сопротивляться подступающему финалу, поэтому он лишь резче продолжает толкаться до самого основания, заставляя Скарамуччу двигаться навстречу, заставляя его всего выгибаться, подставлять шею и плечи под жадные, хаотичные поцелуи и укусы, заставляя его сдаться, подчиниться, заставляя его сделаться настоящим…       — Сейчас… сейчас… — брюнет опускает руку на свой член, начиная быстро водить пальцами по стволу, пытаясь как можно скорее довести себя до разрядки. Ногами он пытается прижиматься к пояснице Кадзухи, но едва ли от такого бешеного, быстрого темпа ему удаётся удержаться…       Второй рукой Скара зарывается в светлые волосы Каэдэхары, окончательно распуская их из уже давно растрёпанного хвоста и сжимая длинные, мягкие пряди между своих пальцев, он сильнее притягивает его к своей шее, которую Кадзуха не переставал осыпать жадными поцелуями, не в состоянии оторваться от этого удовольствия…       Это было невыносимо, так сладко, так горячо и безумно, это плавило мозг, это выбивало всякие мысли, это стирало рассудок, это трясло так сильно, что можно было потерять всякий контроль. Кадзуха как мог сдерживал себя, всё ещё краем сознания понимая, что его грубые, очень резкие движения могут причинить боль, но он едва ли соображал сейчас о подобном — он вообще не мог ни о чём думать, потому что всё его сознание, всё его естество было настолько воспалено предвкушением предстоящего всплеска удовольствия, которое подступало слишком быстро, но сил терпеть и оттягивать уже не было…       — Скара… ах… — Кадзуха стонет чужое имя, закрывая глаза, чувствуя тяжелую дрожь во всём теле, которая оглушает его, расходясь приятным, горячим, трепещущим теплом до самых кончиков пальцев, дотрагиваясь до всех возможных нервных окончаний. Раскалённое сознание в один миг становится пустым, глухим, словно не существующим, и сладкое, пьянящее наслаждение накрывает с головой.       — Да-а, а-ах…ха…       Мышцы внутри Скары с силой сжимаются, пока парень доводит себя до исступления, вновь извергаясь семенем, и Кадзуха окончательно теряет голову и замирает, наконец кончая вместе с юношей.       Скарамучча изводится на громкий, слишком громкий разрывающий грудь и связки стон:       — Аах… Кадзу… Кадзу-ха…       Каэдэхара в восторге от переизбытка ощущений. Он сокрушается и поддаётся экстазу, обессиленно опускаясь лбом на чужое плечо, пытаясь надышаться, пытаясь пережить бурный оргазм, судорогами обхвативший всё тело. В голове становится так пусто, так невероятно… странно. Никогда ещё Каэдэхара не испытывал подобного, такого, что не в состоянии был внять…       Скара мелко вздрагивает после окатившего удовольствия, переживая его остатки, лёжа под Кадзухой, не в состоянии даже руки убрать от собственного члена после разрядки. Брюнет прилагает усилие, чтобы банально отдышаться, пока его грудь резво вздымается, а ноги устало опускаются на смятую постель. Кадзуха слышит, как солист старается прийти в себя, но тяжёлая нега не даёт ему и шелохнуться.       — Скара… — светловолосый кое-как находит в себе остаток сил, чтобы слегка приподняться и посмотреть на юношу. Такой же прекрасный и восхитительный, утопаемый в светлых простынях, он обессиленно лежал перед Кадзухой, не в состоянии даже взглянуть в ответ. Губами Каэдэхара опускается на искусанное им же худое плечо, чтобы поцеловать одну из маленьких меток, словно извиняясь за содеянное. Скара осторожно, молча начинает поглаживать светлые волосы Кадзухи, до сих пор не выпустив пряди из своих пальцев.       Кадзуха даже замирает от этого нежного, плавного прикосновения, забывая напрочь, что хотел сказать… Осознание того, что этот парень умеет быть таким, почему-то слегка настораживает. Наверное, именно сейчас Кадзуха смог достичь той самой настоящности в лице Скары, которую гитарист так сильно хотел увидеть. И именно это новое, удивительное открытие заставляет Кадзуху напрячься.       Насколько глубоко Скара на самом деле скрывает внутри себя — себя настоящего. Насколько далеко он зашёл в своих играх в театр одного актёра, что лишь в момент полного расслабления он допускает себе быть… нежным?       Эта промелькнувшая слабость кажется Каэдэхаре ошибкой системы. Он думал, предполагал, что видит в Скаре попытки сокрыть свою личность за маской язвительного грубияна, но насколько глубоко сидит в нём его истинная…       «Куникудзуши…»       — …ты потрясающий, — наконец произносит Кадзуха спустя несколько мгновений, не стесняясь в своём выражении, и это его признание выбивает Скару из себя. Темноволосый аж вздрагивает от удивления с услышанного и густо краснеет до кончиков ушей. Гитарист в ответ на это мягко улыбается кончиками губ, наблюдая за смущением в чужом лице. Он снова это делает, он снова очаровательно краснеет, он снова такой… такой…       Кадзухе вдруг нестерпимо захотелось поцеловать солиста прямо сейчас, и он, слегка поддаваясь вперёд, опускается своими губами к чужим, вкладывая в сладкий поцелуй больше нежности и трепета, чем страсти, которая горела до этого в каждом предыдущем…       — Мм-м… — Скара прикрывает глаза, отвечая на действия Кадзухи, скользнув к чужой шее, оглаживая ее в момент протяжного и дрожащего поцелуя, настолько он был осторожным и трепетным… — ах… — брюнет раскрывает глаза, упираясь ими во взгляд напротив, стоит только Каэдэхаре отстраниться. Скарамучча с лёгким наваждением рассматривает расплескавшийся тёмный-красный оттенок в чужих алых глазах. В них выражалось столько восхищения…       — Что ты несёшь… — слышит Кадзуха в ответ, улыбаясь и чувствуя, как чужая ладонь слегка пихает его в грудь как бы в протест сказанному. Каэдэхаре слишком сильно нравится доводить парня до смущения, любуясь очаровательным румянцем на красивом лице и поблёскивающим стеснением в сапфировых глазах, — придурок…       Светловолосый продолжает мягко улыбаться, опуская ладонь на лицо Скары, чтобы взяться за его тонкий подбородок пальцами. На это юноша резко меняет свое лицо, лукаво сощуриваясь, и чуть кривит свои губы в лёгкой усмешке:       — Что, Каэдэхара, расчувствовался?       Гитарист издаёт короткий смешок, слыша уже знакомые нотки язвительности в чужом голосе. Какой же он непостоянный.       — Может быть, — Кадзуха проводит подушечкой большого пальца по губе солиста, заставляя того слегка вздрогнуть. Скара снова смущается, но пристального взгляда больше не отводит. Он явно старается не поддаться своей настоящей натуре и выжидающе смотрит в лицо Кадзухе, как бы заявляя о том, что не станет больше поддаваться на его провокации.       — Осилишь ещё пару раз? Правда, резинка осталась только одна…— с лёгкой усмешкой спрашивает солист с полной безмятежностью во взгляде, словно он и правда уточнял совершенно обычную, бытовую мелочь, — ну, ничего, потерпишь, пока я буду развлекаться, — ладонью проводя по чужой груди, с лёгкой хитрецой улыбается солист, резко клацнув зубами, пытаясь укусить пальцы Кадзухи, но тот вовремя одёргивает руку.       Гитарист тихо усмехается, вновь приходя в чувство восторга даже от таких забавных, дурашливых действий Скарамуччи. И, приблизившись к его лицу, вновь опускаясь губами к чужим, в намерении снова поцеловать покусанные, так сильно полюбившиеся губы, Кадзуха тихо, глухо шепчет:       — Для тебя всё, что угодно.