you got a habit of provin' me wrong

Прошло уже несколько лет, и Вилле совсем забыл, как это — просыпаться от ранее постоянно преследовавшего сна. Еще в те года Борис помогал ему разобраться, почему каждый раз становится так больно, когда Вилле вновь и вновь видит, как бежит за автомобилем, в котором Симон с Сарой и Фелис уезжают в светлое будущее, где ему почему-то нет места. Это происходило сразу после разговора с родителями о том, что он не хочет ни королевских привилегий, ни титула, и они пытались обсудить с ним последствия, но во сне Вилле постоянно срывался и бежал за тем, за чем ему, казалось бы, не угнаться, и как он не хотел нагнать Симона, ничего не получалось. Вилле никак не ожидал, что сон вернется спустя столько лет — или тому виной стало вчерашнее шутливое сообщение от Августа «не скучаешь по школе?» с фотографией с первого курса. Для него это было воспоминанием о лучших беззаботных годах, Вилле же смотрел на экран, вглядываясь в лицо единственного интересующего его человека. Он не скучал по нему долгое время, но увидев сейчас перед собой эту копну кудрей и улыбку, в то время согревающую каждый чертов вечер порознь, сердце непроизвольно сжалось. Это было сродни тому, когда вдруг находишь альбом со старыми фотографиями — эти люди и моменты с ними остались в прошлом, но ты все равно непроизвольно улыбаешься, глубоко внутри осознавая, что когда-то они были тебе дороги. Никакой злости, никакого сожаления — жизнь расставила все на свои места — пусть внутри интуитивно и разливалось тепло от ностальгии. Но почему опять приснился этот сон? Мотнув головой, Вилле попытался подняться с кровати, но тут же в глаза ударили яркие лучи света — и он вновь упал на мягкие подушки. Сегодня был очень важный день — Вилле сам не до конца верил. После отказа от престола он очень долго пытался найти себе место, и только сейчас его работа, идеи наконец-то стали приобретать смысл. Маленькие шаги вперед стали фундаментом для весомых изменений — пусть для этого и пришлось и закончить вновь открытую Хиллерска, но как раньше уже не было. Вилле помнил, как первое время страдал без Симона — все вокруг кричало о нем и его отсутствии. Тогда его спасло, наверное, единственное — погружение в себя наедине с тишиной и книгами. Ни одна мысль извне больше не разрывала душу, не нужно было ничего выбирать. Наконец-то нашлось время остаться наедине с самим собой и выдохнуть — полной грудью, принимая реальность. Без прикрас. И если по началу было нелегко, потом Вилле словно очнулся ото сна и почти сразу же вернулся к Борису — чтобы не заблудиться в новых для себя ощущениях. Долгая и усердная психологическая работа раскрыла для Вилле новый мир того, как это — знать, чего ты хочешь и не стыдиться этим делиться. В такие моменты не чувствуешь никакой вины, а с этим приходило и понимание, что внутри есть что-то кроме боли и сожаления. Вилле никогда не мог подумать, что сможет достичь такого результата, пусть на это ушел не один год. Но ощущать силу вместо слабости и беречь себя вместо того, чтобы причинять боль, стало его новой целью. Может, не пройдя этот путь, Вилле сейчас и не надо было вставать и идти на встречу своего фонда, который праздновал грядущее Рождество. Но перед глазами все равно стояла та самая — до боли невыносимая — картина, как Вилле выбегает на дорогу и бежит, минуя стоящие в пробке машины, а затем на гнущихся ногах нагоняет увозящий Симона в новую жизнь автомобиль. Их объятия и поцелуй воссоединения каждый раз ощущались настолько реалистичными — аж до дрожи, но как Вилле не пытался продлить сон, не получалось узнать, что их ждало впереди. Возможно, именно это помогло ему отпустить Симона. Если бы у сна было продолжение, Вилле не смог справиться с эмоциями, не позволяющими сделать такой нужный шаг назад. Он нутром это чувствовал и в какой-то степени был даже благодарен разуму, не дающему ложные надежды. Тогда Вилле этого еще не знал, но принятое решение помогло ступить на путь взросления — действительно выбирая себя, а не мечту, так красиво блестящую на солнце, но в момент затмения погружающуюся во тьму. Ни Вилле, ни к Симон, к этому были не готовы. Не переставая думать о призраках прошлого, Вилле наконец-то поднялся с кровати и впопыхах оделся, а затем, поняв, что опаздывает, почти бегом покинул квартиру, не успев позавтракать. Без пробок доехать до здания, в котором они сняли зал для мероприятия, можно было за минут тридцать, но в предпраздничное время Стокгольм, особенно центр, становился маленьким филиалом ада. Но Вилле нравился город и таким, он подарил ему первое ощущение свободы и независимости. После школы он еще долгое время жил с родителями, учась в университете, и радостно и с наслаждением наблюдая со стороны за Августом. Все внимание двора наконец-то было уделено ему, а родители, кажется, немного выдохнули и перестали требовать от Вилле того, чего он не мог им дать. Пусть мама иногда пыталась вернуться к тому, с чего они начали, но как-то в порыве сказанное «неужели ты хочешь потерять еще одного сына?» навсегда закрыли эту тему. Таких откровенных и иногда даже слишком дерзких разговоров становилось больше, но — на удивление — в какой-то момент они почти сошли на нет, потому что обе стороны высказались и приняли друг друга. Пусть и на это ушел не один год. Переехав в Стокгольм, Вилле часто мысленно благодарил себя за то, что не прекратил терапию, хотя были периоды, когда хотелось все бросить. Но иначе сейчас его здесь не было, и он бы не входил в зал, чтобы сказать свое команде «спасибо» за то, что они сделали в этом году. Вилле был все еще погружен в свои мысли, когда его вдруг кто-то похлопал по плечу, и обернувшись, он увидел Мартина — пиар-менеджера фонда и, может быть, даже больше чем друга, пусть Вилле никогда и не позволял зайти себе слишком далеко. Приняв себя и дав больше свободы, ему стало чуть легче заводить новые знакомства, а иногда и романтические отношения, но это было совершенно не то, что ему хотелось бы ощутить. При этом, правда, возвращаться к прошлому особого желания тоже не было, а где-то в глубине души таилась надежда, что в будущем он сможет влюбиться вновь и в этот раз все получится. — Как ты? — Мартин стоял перед ним, улыбяась. Он был чуть выше Вилле, темно-русые волосы чуть касались плеч, а карие глаза светились добротой. С Мартином всегда было так легко и непринужденно — не только общаться, но и работать, и Вилле иногда просто не мог игнорировать его флирт и внимание. — Хорошо, хорошо, а ты? — Вилле исподлобья с улыбкой посмотрел на Мартина, совершенно не подозревая, насколько нежен оказался его взгляд, что точно могло быть воспринято не как дружеское приветствие, а нечто более личное. — Потрясающе, — Мартин вмиг просиял и понял, что его ладонь все еще находится у Вилле на плече — намного дольше обычного. — Прости. Обоим стало слишком неловко продолжать разговор, но, к счастью, около них остановилась Ханна — проектный менеджер фонда. От смущения не осталось и следа, и теперь они втроем говорили о работе. В то же время до Вилле начало медленно доходить, насколько глупо он поступил, подав Мартину ложный знак. Но так часто бывает, когда долгое время остаешься один, а симпатичный парень хочет перейти на новую ступень отношений, и тогда ты уже совсем не против и думаешь, что, может быть, стоит поддаться… В этот момент их троих кто-то окликнул, и Вилле вздрогнул, потому что узнал голос. Черт возьми, если его нужно было вычислить из миллиона, он бы все равно назвал имя человека, которому тот принадлежал, но Вилле не поспешил обернуться, даже когда Мартина и Ханна воскликнули: — Вы, наверное, Симон? Очень рады знакомству! Симон в отличие от Вилле знал, с кем из прошлого ему сегодня придется встретиться — и времени на подготовку было гораздо больше. Когда к нему, как к хормейстеру, обратился фонд по борьбе за права ЛГБТК+, стало предельно ясно, что эта встреча неминуема. Последние годы после ухода из Хиллерска Симон с семьей жили в Гетеборге. Это не было жизнью его мечты, но он был рад вырваться из Бьерстада, пусть и такой ценой. Излишнее внимание нашло его и там, поэтому со временем он отказался от сольных проектов — только в хоре иногда и исполняя небольшие партии. С каждым месяцем жизнь становилась комфортнее, он вновь изъявил желание писать музыку, мелодии находили свое звучание — наконец-то вновь стало получаться делиться историями и эмоциями. Но вскоре Симон понял, что в Гетеборге ему тоже становится тесно — особенно после того, как отношения с Вилле почти забылись, и появилось внутреннее желание попробовать что-то новое, задать себе новый челлендж. Так что год назад Стокгольм стал его вторым домом, и пришлось начинать с нуля. В хоре в консерватории для Симона не было места, так что некоторое время пришлось давать индивидуальные уроки — на удивление, ему это даже понравилось, а потом он увидел вакансию на должность хормейстера одного из коллективов. У Симона все еще было мало опыта, но при знакомстве с ребятами из хора, он понял, что из этого действительно может что-то выйти. Поначалу было очень странно быть по ту сторону — направлять и помогать, а не самому исполнять, но это полностью захватило его. Возможно, стало той самой ступенью, к которой Симон так стремился. Жизнь должна была идти своим чередом — до тех самых пор, пока Симон не получил звонок от некой Ханны с предложением выступить на мероприятии фонда под названием "Verklig", учредителем которого являлся первый открытый квир из семьи монархов — принц Вильгельм. Симон не сразу нашел, что ответить — в тот момент сердце ушло в пятки, а перед глазами все поплыло. Они не общались несколько лет, но друг о друге все равно слышали — их объединяла Фелис, которая искусно маневрировала между друзьями, стараясь не рассказывать лишнего, но в то же время понимала, что им нужна хотя бы пара слов о том, что по ту сторону у человека все хорошо. Мимо Симона также никак не могли пройти новости, в которых Вилле периодически мелькал — когда окончательно отказался от престола, а потом и о фонде и о том, какую мощную поддержку он оказал на ЛГБТК+ сообщество — только лишь из-за того, что у истоков стоял бывший принц. Так что морально Симон был готов к этой встрече, также понимая, насколько травматичной она может стать для Вилле. На выпускном третьекурсников был последний раз, когда они виделись, пусть все это время и получали обрывки историй из жизни друга друга от Фелис, а иногда передавали через нее поздравления с днем рождения. А сейчас, когда Вилле наконец повернулся к Симону, все еще стоя позади Мартина и Ханны, они словно вновь вернулись в прошлое. В глазах пошла рябь, а сердце ухнуло куда-то вниз. — Да, С-си-мон, — с трудом выдавил он из себя в ответ, даже не смотря на Мартина и Ханну, не понявших, что стали свидетелями такой щепетильной встречи. Хотя Вилле и смог повернуться, он стоял как вкопанный — своими глазами видел, что перед ним стоит Симон, но поверить в это было почти невозможно. Прошедших лет словно и не было, и он вновь стоял во дворе школы, желая Симону хорошего лета — к горлу подступила тошнота, и тогда уже Ханна и Мартин заподозрили что-то неладное. — Вильгельм, с тобой все в порядке? — забеспокоилась Ханна, отойдя от Симона, не успев спросить, готов ли хор к выступлению. Мартин тоже подскочил к Вилле, а Симон остался стоять там, где стоял. В отличие от других он все прекрасно понимал и корил себя за произошедшее. Стоило предупредить Вилле заранее, а сейчас их встреча превратилась в какой-то фарс. Ему нужно работать, а не думать о бывшем, с которым они не виделись столько лет. — Все хорошо, — Вилле быстро взял себя в руки, лишь откашлявшись и поправив волосы — Симон сразу заметил, что они стали чуть длиннее, и улыбнулся этому незначительному воспоминанию с осени 20 года. В другом же — Вилле почти не изменился, только взгляд стал более взрослым. — Привет, — наконец-то произнес Симон, стараясь не сорваться на нежности. Играть роль человека, которому все равно он не мог, но и быть слишком открытым и уязвимым — тоже, но то, что Вилле сделал вместо того, чтобы произнести ничего не значащее «привет», заставило Симона усомниться в том, что он может притворяться. Это было решением нескольких секунд — Вилле за два шага почти поравнялся с Симоном и крепко его обнял. Так, как обнимают после долгой разлуки — но вряд ли тех, с кем расстался и не общался много лет. Очень трудно было принять этот необдуманный, но искренний шаг. Но ощутив, что Симон обнял Вилле в ответ, ему стало чуточку спокойнее — значит, он не сошел с ума окончательно. Ему действительно очень хотелось вновь почувствовать тепло объятий с человеком, который никогда не переставал быть близким. — Привет, — Вилле отстранился от Симона, хотя все еще продолжал на него смотреть, но говорил явно для Мартина и Ханны, которые за эти несколько минут совсем запутались в происходящем. Но Вилле не собирался объяснять, а лишь добавил: — Думаю, что все готово. После этого он как ни в чем не бывало отошел в сторону, и увидев других коллег, поспешил к ним. Смущение после объятия его почти парализовало, но мысли были заняты только тем, что Симон обнял его в ответ. Мягко и едва ощутимо, он его не оттолкнул, но это слишком кружило голову — как какому-нибудь влюбленному дурачку, каким он сейчас уже не мог быть. Мартин и Ханна переглянулись, а затем внимательно взглянули на Симона, надеясь получить ответ хотя бы от него, и не подозревали, что их ждет. Симону их негодование показалось слишком забавным для сложившейся ситуации. Это не должно было произойти именно так. — Мы раньше встречались, — пожал Симон плечами, стараясь сделать вид, что ему все равно. Ему же все равно? Все равно. Пожалуйста, пусть будет все равно. На щеках выступил румянец. Не дождавшись ответа, хотя красноречивый шок на лицах Мартина и Ханны говорил сам за себя, Симон поспешил вернуться к своим ребятам. В голове стучало бесконечное: «спокойно, спокойно, спокойно» — но это не помогало. Вокруг собиралось все больше людей, начала играть музыка, а стоявшая у витражного окна елка — загорелась мелкими, но красочными огоньками. Атмосфера волшебства наполняла весь зал, а Симон только и мог, что думать, как привести дыхание в порядок, а голову полностью очистить от мыслей о Вилле. Ему так хотелось, чтобы все прошло по другому, но, кажется, даже спустя столько времени они были связаны невидимой наэлектризованной нитью, бьющей то зарядом, то невыносимой тоской друг по другу. — Друзья, рады вас приветствовать! Спасибо, что вы с нами, и я рад приветствовать Вильгельма для произнесения речи… Симона непроизвольно накрыло воспоминанием, как на праздновании юбилея школы Вилле рассказал, что это он был на видео и что не все традиции должны прижиться в современном мире. Сейчас же Вилле говорил о другом, важном для тех, кому принять себя было еще трудно, но то, что они пришли за помощью — говорит об их силе духа. Симон не мог пошевелиться — гордость смешалась с некой горечью от того, что их встреча оказалась столь неуместной. Никакой неловкости между ними быть было не должно. Они уже давно друг друга отпустили, правда? Всю свою речь Вилле молился о том, чтобы не перевести взгляд на Симона, иначе даже заметки не помогли вспомнить свои слова. Он тоже вспоминал тот день, который должен был стать началом чего-то прекрасного, а в итоге разлучил их почти навсегда. Только дойдя до последней карточки, Вилле понял, что на последних словах ему надо представить хор, и называя Симона полным именем, он все же запнулся, но на пару секунд. Неужели он наконец-то научился отпускать тревогу, не позволяя ей себя душить? — Спасибо, — безмолвно прошептал Симон Вилле выходя на сцену — теперь настала его очередь сделать все возможное, чтобы не сорвать выступление. Вместе с хором они исполнили несколько рождественских песен, включая знаменитую старую версию «Julen är här», а закончили парой каверов Адель и Мадонны. Во время выступления Вилле должен был сидеть на одном из мест на первом ряду, но предпочел остаться с краю — у елки. Здесь было и хорошо его видно, и в то же время никто не мог прочитать эмоции на лице — радость и боль сменяли друг друга от композиции к композиции. Вилле очень хотел услышать голос Симона, пусть это было и невозможно. Но момент… переносил назад в прошлое. В бесчисленное количество раз, когда Вилле также стоял и слушал Симона, особенно, когда он пел только для него. Хор закончил выступление, и Мартин вернулся на сцену, чтобы объявить о начале фуршета и продолжения культурной программы где-то через час — тогда Вилле и вовсе скрылся за елкой. Он наблюдал за тем, как сквозь ветви ели мерцали яркие огоньки, попадая на висящие рядом игрушки. Его это всегда завораживало, а сейчас помогало сосредоточиться. — Неловко вышло, — послышался все тот же голос сзади, и Вилле вновь замер, лишь осторожно повернув голову в сторону. — Извини, что обнял тебя, не спросив. Симон почти поравнялся с Вилле и понял, что сказанное его совершенно не волновало. — Это было неожиданно, но не неправильно, — и улыбнувшись уголками рта Симон чуть больше повернулся к Вилле. — Я скорее про то, что теперь Мартин и Ханна знают, что между нами что-то было. — Что? — Вилле полностью повернулся, чтобы убедиться, что Симон не шутит. — Я сказал, что мы встречались, — и Симон вновь пожал плечами, но теперь улыбался еще шире и был явно доволен собой. Ему так не хотелось разводить драму, от которой уже отвык. — Черт, — Вилле, конечно, понимал, что это глупо, но то, что Симон решил рассказывать об их личной жизни его коллегам, он никак не ожидал. — Да, говорю же, неловко, и… — очень хотелось рассмеяться, но Симон сдержался. Вилле считал с его лица некую недосказанность, а затем поймал себя на мысли, что они не стояли друг напротив друга пять лет, но общались так, словно их и не было. — И? — Кажется, я твой должник, — по непонимающему взгляду Симон понял, что придется объясниться. — После того, как мы заключили контракт с твоим фондом, нас позвали в еще несколько классных мест. Так что… спасибо. Симон произнес последние слова так неуверенно, но не отрывая взгляда от Вилле. Он не мог его коснуться, иначе последствия оказались бы катастрофическими, но посмотреть… так, чтобы клубок нежности вновь свился вокруг сердца и дал прожить их небольшую выдуманную близость, Симон все же себе позволил. — Пожалуйста... — также неуверенно продолжил Вилле, но в тот же момент почувствовал на плече чью-то ладонь — конечно же, это был Мартин. — Пойдем? — его предложение разделить по бокалу шампанского и поговорить наедине после того, как Вилле до этого дал ему множество причин это сделать, звучало так, словно Мартин приглашал его на свидание. Симон поспешно отвернулся, прекрасно поняв, к чему идет дело, но кто он такой, чтобы ревновать, и все же… это было неприятно. Иррационально неприятно, так что Симону стало противно от самого себя. Вилле сразу заметил его реакцию и заметно напрягся, тоже не понимая зачем — инстинктивно. — Да? Да, да, — бессознательно забормотал Вилле, но вместо того, чтобы развернуться и также в ответ похлопать Мартина по плечу, он непроизвольно задел Симона. Тот вздрогнул даже от едва ощутимого прикосновения. — Прости, — Вилле начал краснеть. — Все ок, — это, конечно, была ложь. — Рад был тебя увидеть, — а вот это точно было правдой, и Вилле заметил, как Мартин потянул его за собой, а Симон так и остался стоять у елки, не успев ответить. Но нужно ли было что-то добавлять? Физически Вилле был с Мартином и пытался слушать, что тот ему рассказывает, но никак не мог сфокусироваться, а взглядом искал Симона в толпе. Так, чтобы и он показал, что тоже что-то почувствовал, но Симон исчез — у елки его было не видно, с ребятами из хора тоже. Мартин почти сразу заметил, что Вилле рассеян, а сопоставив с поведением, как только появился Симон, он уже не сомневался в догадках. Он был умным парнем, но всегда старался получить то, что хотел — даже если его пытались отшить. — Между вами все еще что-то есть? — спросил Мартин напрямую, и Вилле сразу же перевел на него взгляд. — Между кем? — Вилле сделал вид, что не понял вопроса, надеясь, что в этот раз прокатит. — Тобой и… Симоном, так его зовут? — хитро сощурился Мартин. — Да, — на автомате произнес Вилле, имея в виду, что Симона так зовут. — То есть нет, между нами ничего нет. — Хм, — хмыкнул Мартин, закатив глаза. — Окей. — Мне надо кое-что сделать, ты подожди здесь, хорошо? — Вилле показалось, что он увидел Симона в дверях, но был не уверен. — Конечно, — разочарованно прозвучал Мартин, убежденный, что сегодня им наконец-то получится сдвинуться с мертвой точки, но появился персонаж, который спутал ему карты. Вилле узнавал себя прошлого — мальчика, готового пойти хоть на край света, бездумно и отчаянно, и он не мог сказать, что ему это нравилось. Давно не испытывая таких чувств они казались слишком противоестественными, но Вилле все равно чуть ли не бегом вышел из зала и начал осматриваться, пока не увидел знакомый силуэт, который заворачивал в одно из других помещений. Симон знал, что где-то здесь должна была быть библиотека и зона коворкинга для тех, кто хотел поработать в тишине — он же хотел просто скрыться от людей и отдышаться. Ему казалось, что он пробежал марафон — сердце стучало как бешеное, на лбу маленькими капельками выступил пот, очень хотелось снять свой зеленый свитер и остаться в рубашке. Подойдя к окну Симон открыл его, прежде убедившись, что никого нет — сотрудники библиотеки куда-то ушли, что сыграло на руку. Свежий морозный ветер обдал лицо, и Симон с удовольствием улыбнулся и съежился. Кожа покрылась мурашками, а затем еще раз, ощутив, как кто-то осторожно коснулся его плеча подушечками пальцев — Симон обернулся. Вилле не хотел его напугать, но и кричать имя тоже было плохой идеей — может быть, если Симона было видно издалека, он бы там и остался, но так хотелось увидеть его ближе — словно на всякий случай, если это в последний раз. Вилле смотрел на него прямо и открыто, позабыв о смущении — они были здесь вдвоем и могли не скрывать те чувства, которые на самом деле испытывали. — Твое свидание подошло к концу? — Симон невинно хлопал глазами, но его озорная улыбка все равно прорывалась, показывая, что он абсолютно несерьезен. — Симон… — чуть не простонал Вилле, закатив глаза и тем самым прося его прекратить. — Хватит. — Что именно хватит? Новый порыв ветра из окна заставил Симона потянуться к раме и потянуть ее на себя, но что-то щелкнуло, и он развернулся, чтобы продолжить говорить, то ладони Вилле уже опустились на его талию. Они сжимали и притягивали к себе так крепко, что Симон ощутил, как их груди столкнулись, и парни стали настолько близко, что буквально чувствовали дыхание друг друга. — Зачем ты портишь момент? — Симон не узнавал себя, хотя не отталкивал Вилле, а даже поощрял то, как он гладит его одной ладонью по спине, но факт оставался очевидным — возможно, сейчас они перечеркнули очень важный и трудный период их жизни, пойдя на поводу у страсти и влечения. Вилле не нашел, что ответить, но все же прикрыл глаза и только тогда отстранился, отпуская Симона. Может быть, он был и прав. Им выдался такой безупречный случай, чтобы спустя несколько лет встретится и обсудить былое, а может быть, даже рассказать то, что так хотелось, но не прошло и часа как они переступили черту, слишком истосковавшись по близости, которая уже должна была сойти на нет. — Хотел этот момент удержать, — признался Вилле, попытавшись сделать шаг назад, в надежде уйти на следующей фразе, но Симон не позволил, сам прикоснувшись к его плечам, а затем обняв за шею. — Я весь во внимании, — Симон смешливо сморщил нос, он не долго сопротивлялся желанию, возрастающему с каждым новым их взаимодействием. Может, это все было и неправильно, но лучше сделать сейчас, чем потом, жалея. А парни любили оставаться наедине у окон — в этом был их некий ритуал. — И кто еще портит момент? — ладони Вилле вновь пошли вниз вдоль талии, а он стал чуточку ближе, чтобы потереться с Симоном носами, но почти сразу же после этого, не отрывая зрительный контакт, они растворились в поцелуе. Постепенно скованность уходила, уступая место нежности и игривости, которые только раззадоривали парней — их слияние становилось глубже и раскованнее. Симон чувствовал, как напористо Вилле прижимал его к подоконнику, и в итоге присел, чуть раздвинув ноги, чтобы захватить ими Вилле, сжимая. Из груди обоих вырвался продолжительный выдох, но горячее прерывистое дыхание не давало вздохнуть полностью — парни никак не могли друг от друга оторваться. Может, это все-таки был самый лучший момент для того, чтобы вспомнить, как это — быть вместе и ментально, и физически? Чтобы дух захватывало и не отпускало, подгоняло и кружило голову, а затем повторялось и повторялось, пока не захотелось бы еще большего… Симон ощутил, как пальцы Вилле скользнули вверх под рубашку — осыпая кожу мелкой дрожью. Они не могли здесь больше оставаться. — Пойдем, — едва оторвавшись от Вилле прошептал Симон, при этом не переставая гладить его по шее, поднимаясь к затылку и волосам. — Пойдем, пожалуйста… Вилле не мог сопротивляться и возражать, отдав себя полностью в распоряжения Симона, и тот только успел схватить с пола упавший свитер, а после этого они забрали из гардероба верхнюю одежду и скрылись в неизвестном направлении.