Нестор Иванович, всё же вышло!

      Вернувшись в своё родное Гуляй-поле, Нестор решил обойти его и рассмотреть обстановку, поглядеть кто что делает и чем живёт. Он любил гулять по своим родным краям, это радовало его душу.       Сама Вольная территория простиралась от Запорожского района до Донецка. Но после того, как Махно захватил Мариуполь и Бердянск, те стали иметь еще и Херсонскую область, и почти вся восточная территория была союзом коммун, в который входили Запорожская, Днепропетровская, Донецкая и Харьковская. Им оставалось основать коммуну в Луганске, чтобы полностью укрепится на восточном фронте.       Думая об этом, Махно гулял по своей коммуне. Она была не такой уж и большой, но он её всё равно очень любил. Состояла она из пяти частей: в первой её области были дома крестьян и их хозяйства, в конце улицы находилось большое здание — здание совета, где каждую неделю собирались люди, чтобы обсудить проблемы Гуляй-поля и то, как их надо бы решать. Вторая часть была площадью, где находилась церковь, там проводили суд над разбойниками или танцы, песни и гулянья. В центре площади находилась общая столовая, в которую каждый мог прийти и поесть то, что имелось, или самому приготовить что-либо из имевшихся продуктов.       Все земли, находившиеся в коммуне, были общими, то есть не принадлежали отдельному лицу, государству, а были в собственности всех людей и каждый мог ей пользоваться.       В третьей части находилась школа, в ней был совет учителей, которые помогали детям учится нравам, морали, чтению, писанию, приучали их к народной литературе, рассказывали историю их края, учили хозяйству, дети ответственно подходили к обучению и были рады познавать что-либо новое. Рядом со школой находился общий склад, туда крестьяне складывали свои излишки продуктов и те, кому не доставалось еды, туда складывали не только еду — меха, одежду, оружие, деревянные изделия, много чего. Людям было этого не жалко, и они были рады помочь тем, кто в чем-то нуждается.       В четвертой части коммуны находился главный штаб народной дружины, которая следила за порядком и оборонялась при атаках. Возле неё стояли казармы, где спали солдаты. Солдаты были равны между собой, они сами выбирали себе командира, но даже тот, без совещания с солдатами, не мог ничего решать, так в армии была крепкая дисциплина и дружба между воинами, а из-за этого и успешное проведение операций.       В самой дальней области Гуляй-поля находились небольшие фабрики по производству машин для перевозки грузов; данная фабрика принадлежала рабочим, которые создали себе совет и решают то, как производить и поставлять машины коммуне. Из-за сплоченности коллектива работа идёт, а всё благодаря тому, что на рабочих сверху никто не давит, они сами в праве решать, сколько производить и что за это получать. Возле фабрики у них были небольшие домики, которые были близко к их работе. Сами рабочие каждый день приходили в центр Гуляй-поля, чтобы узнать дела в коммуне и просто пообщаться со своими товарищами.       Так жила гуляй-польская коммуна Махно, люди не жаловались, а сам Махно любил интересоваться делами людей и помогать им. Так, гуляя возле школы, он подошёл к одному из учителей. — Что старец, детей уму-разуму обучаешь? — подошёл Нестор к одному из старых учителей школы. — О, Батька, здоров атаман! Я-то да; но хулиганы они, не хотят сидеть и слушать, хотят пойти да повоевать, — сказал старик и подсел к Махно. — Ох, воевать… Не стоит им мечтать о таком, гиблое это дело. Ты мне лучше скажи, чему учишь хлопчиков-то молодых? — начал смотреть Нестор на бегующих ребят лет десяти. — Я то, Нестор Иванович, истории учу их, история Украины нашей родной. Вот, например, сейчас-то УНР, свободные мы, — сказал старик и посмотрел на небо. — Эх, да какая это свобода? Слушать этих президентов, парламент, какие-то законы, которые те кто их издал и сам не соблюдает? Свобода должна людям волю к действиям дать, а эти, что поставили правительство, очертили его. А людям что? сидеть да глазами хлопать? — сказав это, Махно встал со скамейки. — Но Батька, они ж для нас стараются, вот хотят рабочим больше прав выдать… — Лучшее их старание для рабочих — это не давание им новых прав, которые теперь говорят, что бить их не 3 раза в день можно, а только два. Дать фабрики рабочим, а они уж не дураки, разберутся, — подошёл к старику Махно. — Ты-то прав, Батька, но кто ж даст самовольно рабочим эти фабрики? — тоже встав со скамейки с грустью произнес учитель. — А они их сами и заберут, с нашей помощью, а там уж они свой совет создадут. А как с историей-то: любят ребятки историю-то своей родины.-снова посмотрев на учеников спросил Махно. — Любят, да вот иногда такие глупости говорят, Нестор: про то, что надо было с поляками остаться, про то, что казаки всякой ерундой занимались… Я пытаюсь их направить на путь истинный, но да малы они слишком, с годами поймут, — с печалью вздохнул — Уж надеюсь, старче. Ладно, отдыхай, а я пойду своими делами займусь, счастливо! — на прощанье сказал Нестор. — Спасибо тебе, Батька — ответил старик и сел обратно на скамейку.       По дороге к дому Махно остановился возле пруда, присел и начал размышлять о красоте своей Родины.       «Леса, поля степи, холмы… Нет, ничто не заменит это, ни города, ни машины, ни дворцы, этот запах родной, когда ты сидишь возле пруда, а по нему цвет солнца и отражается небо, я готов сидеть тут часами, слушать пение птиц, смотреть на это небо, вдыхать этот воздух, придти на поле, а там мужики сено косят, а ты смотришь на них и словно дурак улыбаешься. Зайдешь в лес — а там ягодки, грибочки соберешь. Зимой тут так красиво, снежок, а по нему дедок старый с лошадьми едет. Ты подходишь к нему спрашиваешь, куда он, а он лишь ворчит себе под нос и дальше едет. А ночью придешь на тоже поле, где летом мужики косили сено, а тут уже не сено, а полностью покрытое снегом поле, а над ним звездное небо с белеющей полной луной. Ты ложишься на снег, смотришь на него, мечтаешь, и на душе хорошо… Ну ладно, хватит размышлений, пора домой идти и готовить план»       Дойдя до своего дома, он увидел напротив старушку, которая собирает у себя на земле картофель, Батька понял, что ей надо бы помочь и подошёл, чтобы занести её ведра в дом. — Вам помочь, матушка? А то, гляжу, не донесете вы их, — кивнул Махно на ведра. — Ой, милок, не стоит, спасибо, ступай. — Ну я ж вижу, что не донесете. Давайте, вот, всё, чтобы вам не утруждаться, — поднял Нестор ведра и понёс старушке в дом. — Спасибо тебе, батька, ей богу, спасибо! — Не за что, вы крестьяне, вас надо хранить как зеницу ока, ладно, я пойду к себе, если что обращайтесь — Не, Нестор Иванович, не хочу вас отвлекать.       Нестор лег на свою кровать, ведь на ней ему думается лучше, и начал думать над планом. «На востоке остался только Луганск, а на южном — направлении Крым. С Луганском-то понятно, там красных войск почти не осталось, все они заняты войной в Сибири и Польше. А вот в Крыму засел один мой давний товарищ, Дыбенко. Вместе с нашими вольными войсками мы с ним громили деникинцев и Врангеля, окончательно выгнав их с территории Украины. Приглашал я как-то его бросить этих красных, говорю ему: «Бей красных, пока не побелеют, бей белых, пока не покраснеют». Но он отвечает, что уже красных не побить. Хлопчик он не плохой, но не за тех пошёл, ох, не за тех… Но его можно переубедить, и я это сделаю. А сейчас поступим так: Щусь идёт в Луганск и поможет крестьянам с основанием общины; я с небольшим войском и поддержкой Каретникова пойду в Крым, переплывать. Делать какие-то маневры не будем, ибо мало там сопротивления. Сам Дыбенко засел в Севастополе, туда и придём»       Встав с кровати, Махно вышел из дома и заметил у себя во дворе уже готовую Тачанку, он не понял и решил на неё посмотреть. — Руки вверх, черныш, большевик пришёл! — А?! ЧТО?! Щусь, ты бы так меня не пугал, а то у меня рефлексы: как достану самопал и в лоб, — пригрозил испугавшийся Нестор. — Да что ты! Я ж так, по скуке. Так что решил-то, Батька? — спросил шутник и взобрался на тачанку. — Ты идёшь в Луганск добивать оставшиеся войска Фрунзе. Без своего командира они долго не выдержат и примкнут к нам. Ты уж расскажи им, как работает анархичная армия, потом помогите крестьянам в коммуне. Я и Каретников пойдем в Крым: Каретников его хорошо знает, он вместе со мной и Дыбенко помогал освобождать его от белых. — Хороший план, Нестор. Каретников сейчас как раз у нас в штабе был, кушал; еще сказал, что его большевики в Симферополь позвали, для военного совещания какого-то, — сказал Щусь и пошёл за Каретниковым. — Странно, военное совещание большевиков и анархистов… Чувствую, обманут его там, убьют или в плен возьмут. Пусть уж лучше со мной пойдет. — Я тоже так подумал, если бы они хотели совещание, они бы позвали тебя.       Щусь ушёл звать Каретникова, а Махно стал осматривать свою тачанку.       «Эх, хорошо моё изобретение: быстро, страшно, а стреляет то как! Только вот обидно, что красные его себе забрали, а про меня даже не упоминают в своих этих песнях. Но ничего, у нас тоже песни хороши, вот хотя бы «Анархия-мама сынов своих любит», это точно, любим мы её с хлопчиками в походе петь»       Пока Махно начал напевать эту песню у себя в голове, к нему уже подошёл Каретников. — Нестор, ну что за срочность? Я, вообще-то, готовился идти на совещание, — начал ворчать недовольный Семен Никитич. — С кем это у тебя там встреча? Как мне сказал Щусь, с большевиками хочешь увидится? — с саркастической улыбкой спросил Махно. — Верно, они звали меня на военное совещание. Говорят, что я хорошо показал себя в Крыму… — И ты вообще не видишь в этом ни малейшей опасности? Это ловушка, дружочек: они бы тебя убили. Мне ли не знать! Звали как-то меня к себе также… Попытались убить, но я-то Батька у вас — ого какой! — не взять меня каким-то краснопузым! — сказал Махно и сел в тачанку. — Точно же. Убили бы, как контрреволюционера, и посмеялись бы еще… Ладно, Нестор, тогда я сейчас собираю своих хлопчиков и мы едем в Крым, так? — Верно, в Севастополь, с Дыбенко увидеться надо, поговорить. — Хорошо. Тогда жди нас, приготовимся — и сразу в путь, — сказал Каретников и побежал готовить своих бойцов. — Так, а ты, Щусь, думаю понял, что делать: придти, сказать солдатам, чтобы те помогли создать коммуну в городе, как это делать я тебе рассказывал, собрать сильных хлопчиков по деревне и создать свою народную дружину в городе, а там уж смотреть за тем, чтобы красная армия не начала наступать, хорошо? — Выдвигаюсь, Батька, уже иду, — сказал Щусь и тоже пошёл собирать бойцов.       Оставшись один, Махно стал размышлять над тем, что он будет говорить Дыбенко и что делать после захвата Крыма, но едва ли начал он о чем-либо думать, тут сразу же послышался топот и стало видно войско, которое направлялось в его сторону. Он тут же подбежал к нему. — Ну что, Каретников, пошли? — сказал Махно и сел на другую тачанку, которая была уже с конями, а за ними еще лошади. — Поскакали. Ты говорил, особого сопротивления нет? — поинтересовался Каретников. — На севере нет, возможно только в самом Севастополе. Но вы туда заходить не будете, туда зайду я, найду Дыбенко и спрошу у него всё, что хотел.       Они двинулись в путь. Махно особо не хотел не о чем думать, лишь смотрел за лесами и полями, за речками, которые они проезжают, от этого ему захотелось спать и он, облокотившись на свою руку, начал дремать.       После 3 часов езды Каретников начал толкать Нестора, чтобы сообщить новости о том, что они уже приехали. — Нестор, Нестор, Нестор! Черт тебя побери, надоешь, вставай на переговоры, вставай! Доброго ранку! Ты что, совсем того, чтобы спать? — Ой, извини, тут просто воздух такой… убаюкивающий, так и хочется дремать, — окончательно проснувшись, стал оправдываться Махно. — Ну ты даешь, а если бы на нас по дороге напали? Так и погиб бы, — встал с тачанки Каретников и начал разбивать лагерь. — Ну и что, что погиб бы? И нового Батьку бы нашли, не мудрено. так, я понимаю мы уже близко? — тоже слезая с Тачанки спросил Нестор. — Да, в 500 метрах. Ты это… замаскируйся что-ли, а то вдруг тебя солдаты заприметят, и если сразу не заберут, так побьют уж точно. — Маскироваться я умею, но и не думаю, что там сейчас многолюдно. Вечер уже, все или пашут в огороде или спят. — Ну, удачи тебе. А мы тут пока лагерь разведем.

***

      Махно дошёл до города и увидел, что возле главного въезда стоит Коба, тот самый вечный противник Троцкого. Он был послан сюда, чтобы разобраться с ситуацией Вольной территории, сам Троцкий не решался сюда приехать, пока что. Махно решил быстро обойти их, пока они разговаривают. И у него почти получилось, если бы Сталин не решил бы к нему обратиться. — Товарищ, вы мне напоминаете кое-кого, кого-то очень известного, украинца, в деревне жил, сейчас вспомню, — с характерным грузинским акцентом начал Коба. — Я не понимаю, о чем вы говорите — грубым и спокойным голосом сказал Махно. — А, точно, Гоголь! Точно, он: и волосы такие, и лицо похоже, тоже украинец? — Да, из Киева; приехал в гости к одному из друзей, позвольте я пойду. — Конечно, товарищ, ступайте, — сказал Иосиф и дальше продолжил разговаривать с солдатом.       «Зачем его сюда послали? Наверное, Троцкий не хотел марать руки и послал более слабого товарища, для разведки. Как бы там ни было, появление Кобы очень мне помешает, надо срочно увидеться с Дыбенко до прихода Джугашвили и переманить его на нашу сторону»       Махно решил спросить у одного из солдат про главный штаб: — Здравствуй, товарищ! Хочу спросить, а где у вас главный штаб партии? Мне нужно поговорить о принятии на службу, — так же грубо и спокойно заговорил Махно. — Конечно, товарищ! Вот видишь здание большое, как музей? Там совет находится, в центральной комнате — главный штаб, спросишь у главного насчет принятия. — Спасибо, буду бороться за советскую власть!       Дойдя до этого здания, Нестор вошёл как можно быстрее, чтобы его не заметили, и ворвался в кабинет Дыбенко. — Эй, что вы себе позволяете, товарищ, вы вообще кто такой? — недоумевая спросил Павел Ефимович. — Так, Пашка, времени нет. Сейчас к тебе Коба подойдет, ну, тот самый друг Ленина, грузин который, а мне надо тебе рассказать кое-что. — Махно! Это ж ты! Ты как сюда попал? А еще более главное: что ты тут забыл? — подошёл Дыбенко к Нестору. — Давай, пока не пришёл Джугашвили, поговорим не тут, а спрячемся. Я тебе всё объясню. — Уж постарайся, Нестор, — он вышел из кабинета и пошёл за Махно.       Они вышли из здания и зашли за него. Там был небольшой подвал, куда они зашли для точной незаметности. Присев на скамейку, которая была в подвале они начали разговор. — Итак, четыре вопроса: зачем ты сюда приехал, зачем тебе нужен я, почему ты в таком виде и зачем ты убил Фрунзе? — Ну, отвечу по порядку: я приехал сюда, чтобы переманить тебя на свою сторону. Ты мне нужен, ведь ты хороший боец; а если ты будешь батькой для крымской коммуны, я буду рад. А в каком я виде, я всегда хорош, а Фрунзе… что, слушок уже дошёл? — Да, и я вообще не могу понять, как ты еще жив. Мы, кстати, сегодня хотели твоего одного заманить… — Каретникова? — Да, да, именно его, как бы на совет, но он что-то не пришёл. — Так он со мной сейчас, мы вместе приехали. И поверьте, как только вы на него нападете, головы полетят. — Это я уж знаю: я видел, как он белых рубал в Крыму, я ж с вами был, даже фотографии совместные делали. А ты, Махно, так и не подрос, всё такой же низенький. — Мы тут не мой рост пришли обсуждать. Дело серьезное. Как тебе вариант вступить к нам? Ты ж принимаешь наши идеи, мы были товарищами, хлопцами близкими, а сейчас чего? — Нестор встал со скамейки и сел на корточки. — Эх, Нестор, ты не понимаешь… Сейчас Ленин, а в особенности Троцкий, очень волнуются по поводу Украины, у них там не хватает пропитания. А Украина, как-никак, — кормушка Европы, так её прозвали некоторые. Хлеб, мясо — всё на вас, им очень срочно надо вас захватить. А после того, как вы убили Фрунзе и испортили его наступление, главной опорой к нападению стал Крым, и теперь я — главный по делу с анархистами, а ты тут ко мне приходишь, главный контрреволюционер, и говоришь вступить на вашу сторону? Я может быть и рад, но что мне Ленину писать? — А пиши правду: что их партия узурпировала власть, а мы хотим сделать коммуну крымскую, с городскими советами крестьян и рабочих, с самоуправлением. Крым может держатся на своей морской промышленности: рыба, порты, торговля, — всё это должно быть в руках общества, а не партии. — Да это может быть и так, но Троцкий, узнав о том, что мы расформировали крымское отделение партии и превратили её в анархичную коммуну, пошлёт свои войска. — А мы что, слабые что ль? Дадим отпор! — Хорошо, Нестор. Я напишу телеграмму Ленину и выйду перед людьми. Но есть одна проблема, о которой ты сам сказал. Иосиф Джугашвили, или как его в партии сейчас называют Коба. — Он сейчас по идее должен направляться к этому зданию, к кабинету твоему. Я слышал, что он доклад готовит. Подойдем с сзади и оглушим его; а пока он будет лежать, мы напишем телеграмму и расформируем партию. — Я тогда посмотрю, где там он, а ты выйти из подвала и стой неподалеку.       Нестор вышел из-за угла здания и увидел знакомое лицо. Это был как раз Коба, он решил постоять немного. Махно показал рукой, чтобы Дыбенко выходил, а Иосиф тем временем зашёл в совет. Дыбенко и Нестор подождали 2 минуты и пошли за ним. Прямо перед собой они увидели спину Кобы и ударили ему по затылку, тот упал и они общими усилиями отнесли его на время в склады. — Так, первое дело сделано, — сказал Дыбенко и положил бессознательного Джугашвили к стенке. — Интересно, если бы он стал главой партии, были бы репрессии? — спросил Махно. — Да ну, зачем Иосифу кого-то репрессировать? — сказал Дыбенко и вышел. — Думаю, да, — последовал за ним Махно.       Они прошли в кабинет, Дыбенко сел за стол и, достав печатную машинку, начал писать телеграмму. — Ну, Махно, что писать-то мне начать, подскажешь? — Ну, давай так: «Я, Дыбенко Павел Ефимович, официально ухожу из партии большевиков, а моё отделение в Крыме расформировываю. Вы, товарищ Ленин, — без преувеличений, — великий революционер; но быть революционером мало, надо им еще и остаться. А вы лишь выполнили первую часть: вы стали вождем пролетариата, но пролетариат не стал считать вас вождем. Вы обманули их, обманули принципы советов; может быть, это того и стоило, но я уверено заявляю, что тот строй, который построили вольные анархисты на восточной территории Украины, намного лучше вашей социалистической республики. Я заявляю, что отныне Крым не входит в состав РСФСР, а становится вольной коммуной, в союзе с Вольной Территорией.» — медленно диктовал Махно, а Павел тем временем всё записывал. — Готово, Махно! Но поверь, после этого он будет очень зол, — вздохнул Дыбенко и взял в руки телеграмму. — Ладно, зови свои сопартийцев и сообщи им радостную новость, что им больше не придется читать по 20 томов их уважаемого вождя, — иронично приказал Махно и сел на место Дыбенко.       Они вышли из кабинета, и Дыбенко пошёл в комнату к главному секретарю отдела. — Так, Григорий, собирай всех: важная новость есть, собираемся в центре зала. — Хорошо, товарищ Павел Ефимович — Ты это вещай, а я пока за товарищем Иосифом гляну, — сказал Махно и направился на склады.       Через пять минут в комнате уже стояли все партийцы, Дыбенко встал посреди комнаты и начал речь: — Товарищи, хочу сообщить вам новость: с сегодняшнего дня крымское отделение партии большевиков прекращает свою деятельность. Отныне Крым становится коммуной рабочих и крестьян, где решение будет приниматься прямым совещанием крестьян и рабочих между собой. Мы войдем в союз вольных коммун, вы можете помочь мне с этим делом, потому что ваша помощь очень нужна! — А центральное управление знает? — спросил один из товарищей. — Да, я написал телеграмму, скоро её отправят. Но Ленин не оставит это просто так, вы готовы мне помочь? — Товарищ Дыбенко, вы же знаете нашу позицию. По правде сказать, тут не все и коммунисты: я вот, например, левоэссер, Петька вообще христианский анархист, толстовец, мы принимаем ваше предложение. — Отлично, тогда пошлите организовываться.       Из подвала вышел Махно — Кобу просто так оставлять нельзя, придержи его пока тут, давай еду, питье там; может, он потом к нам примкнет. — Ладно, присмотрим. Ну что ж, они согласились. Ты скажи Каретникову, чтобы приходил сюда в случае нападения, думаю, мы с ним сговоримся. А сам-то можешь направляться в своё Гуляй-поле.       Нестор пошёл к выходу. По пути он заметил, как партийцы подходят к крестьянам и рассказывают про создание общины. Он порадовался за это и вышел из города. Попросив у Каретникова одну лошадь, он сказал им направляться в город и помогать Дыбенко.       Махно быстро поскакал к Гуляй-полю. Приехав туда, он заметил Щуся, который его ждал. — Ну что, братец, как обстановка? — спросил у Щуся Махно. — Всё отлично, Батька, они уже практически без меня там всё сделали — и школу, и больницу, и фабрики с профсоюзными советами, молодцы. А как насчет вас? — Ну, что могу сказать? Крым наш. Теперь там Дыбенко с помощью Каретникова обустраивает коммуну. — Слушай, Нестор, проблема есть: существует известие, что на Донецк скоро нападёт красная армия, во главе с Джугашвили. — Интересно, а я его как раз в Крыму видел: он, наверно, искал поддержку. — Вот какие, оказывается, дела; тогда особых волнений нет. Но если Крым уже коммуна, то Ленину это очень не понравится и он направит на вас силы. — Знаем, Щусь, знаем. Будем готовится, пока опасностей в ближайшие три дня не намечаются, поэтому дай я пойду в свой домик, отдохну.       Махно дошёл до своего дома и рухнул на кровать. Теперь он думал, как совладать с Троцким, который обязательно приедет в ближайшее время.