(не) верю

вечер четверга, шестая неделя

      Насте кажется, что создай она петицию под названием «Запретить смокинги на законодательном уровне», та соберёт огромное количество подписей. Как минимум, она подпишет её первой, потому что Жукова в чёрно-белом костюме с этой ярко-красной помадой — это уже откровенное преступление против человечества.       Ещё когда девушки гурьбой заваливаются в раздевалку, чтобы переодеться для грядущей вечеринки, Петрова думает, что ей пиздец. А когда понимает, насколько сильно этой раздражающей девчонке идёт смокинг, то думает, что ей пиздец вдвойне.       Единственное, что её волнует, это как бы дожить до вечера и выловить Нику из толпы до тех пор, пока они не вернулись в школу. Обо всём остальном она переживает мало: какой к чёрту принц, какая вечеринка? Всё это в миг становится неважным.       Петрова усмехается, подмечая, что Жукова переодевается очень быстро, застёгивая белую рубашку на все пуговицы, — слишком много любопытных глаз вокруг. На долю секунды Ника бросает недовольный взгляд на одноклассницу, но тут же замирает, оглядывая её сверху вниз, выдыхает и закусывает нижнюю губу, резко отворачиваясь.       Понятно — видимо, не у одной Насти резко выработался фетиш на девушек в смокингах.       Настя, правда, пока не понимает, распространяется этот фетиш на всех вокруг или только на чёртову Жукову. Да и понимать особо некогда — девушка силой отводит взгляд, пытаясь не спалиться. Всё-таки раздевалка забита галдящими одноклассницами, которые вечно видят всё, что видеть не нужно вообще.       Ксюша еле заметно усмехается, не прекращая ни на секунду наблюдать за этими двумя: её хитровыебанный план завернул немного не в ту сторону, но всё же движется в правильном направлении. И уже скоро — совсем скоро — подойдёт к своему логическому завершению.       Ника об этом, конечно, тоже помнит — а хотелось бы не помнить. Агрессивная одноклассница и её низкий хриплый голос поселились в голове и вылезать оттуда не хотят — Жукова понимает, что это чревато последствиями, но сделать с этим ничего не может. Ей хочется рассказать, предупредить, предостеречь её — волнуется всё-таки, — но сделать она этого не может. Понимает только, что умудрилась как-то слишком сильно привязаться, и, собирая в себе остатки самообладания, пытается выбросить из головы этот чёртов образ.       Поразмышлять как следует не успевает: снова начинаются съёмки, и приходится делать вид, что всё в порядке и что она совсем не сходит с ума, глядя на свою, — уже бывшую — обидчицу.       В этот раз вечеринка проходит в разы спокойнее: никто особо не напивается и не творит хуйню — помимо, конечно, Веры, что целуется с каким-то малознакомым парнем. Ника не видит в этом ничего плохого: подумаешь, кто тут с кем целуется, нашли трагедию, тоже мне.       Настя же просто исподлобья наблюдает за происходящим, но в процессе всё равно успевает разрушить начинающуюся зарождаться дружбу с Костьей из-за чрезмерного алкоголя — и никак не может понять, то ли с ней что-то не так, то ли с Каспер. Позже выясняется, что с Каспер: она опустошает бокалы с алкоголем, периодически бросая злобный взгляд на Бэллу, что танцует с каким-то смазливым пареньком.       «Господи, блять, ну и цирк», — думает Петрова.       Параллельно наблюдает за Никой и её партнером по танцам, надеясь, что девчонка снова не натворит хуйни. Та, конечно же, творит: уже слегка подвыпившая, снова танцует с ним так, будто в последний раз; так, будто позавчера совсем ничего не произошло. Льнёт к нему слишком близко, выгибается — Настя сжимает зубы и силой отводит взгляд, глядя на Тину с Кареном, просто чтобы всем вокруг казалось, что она злится именно из-за них.       Ксюша, подливая масло в огонь, повторяет фразу, сказанную кем-то из девочек на днях:       — У неё же есть муж!       И тут же ухмыляется, глядя, как Петрову аж передёргивает от сказанных слов. Настя старается отвлечься: кричит какую-то обидную хуйню Тине, фыркает недовольно, глаза закатывает — актёрское мастерство на высшем уровне. Ебучие танцы наконец заканчиваются, а Петрова до самого конца вечера не может найти себе места.       Все вокруг думают, что она злится из-за Карена, — ну, все те, кто не обладает логическим мышлением и умением складывать факты один к одному. Некоторых особо отличившихся девушек забирают на личную встречу с этим недоделанным принцем — и Настя из их числа.       Правда вот девушка настолько сильно злится, что даже не отвечает на вопросы путём: сжимает зубы, хмурится и показывает полную незаинтересованность в разговоре. Только отмахивается от раздражающего парня: мол, «Нет-нет, мне всё равно на этого вашего Карена».       Знали бы они, на кого ей на самом деле не всё равно, — то охуели бы слишком сильно.       Съёмки заканчиваются: девушки разбредаются по разным углам, выжимая из такого редкого свободного времени всё, что только можно. Кто-то допивает остатки алкоголя, кто-то, более прошаренный, тырит еду со столов, чтобы потом вечером разделить её в комнате.       Настя буквально за пару минут до того, как их всех созывают обратно в машину, вылавливает Нику из толпы. Подходит близко-близко, наклоняется, замечая, что девчонка пьяна, но не слишком.       И шепчет еле слышно:       — Тебя ничему жизнь не учит, Жукова?       Та только пожимает плечами, мотает головой, усмехается и уходит вслед за остальными девушками в машину. Петрова не знает, что с ней делать, и это бесит её настолько сильно, насколько не бесило ещё ничего за все девятнадцать лет жизни.

***

ночь четверга, шестая неделя

      — Я тебя убью нахуй, — чуть ли не рычит Петрова.       И прижимает ни капли не сопротивляющуюся — разве что изрядно охуевшую — девчонку к стене на кухне. Насте пришлось проявить терпение и дождаться, пока все уснут, а потом обратить внимание на то, что по коридору легкой поступью прошёл кто-то из одноклассниц.       Петрова была уверена, что это Ника, — вот такая вот интуиция. Интуиция её не подвела — Настя буквально влетела на кухню следом за одноклассницей, ещё издалека узнав её силуэт. Жукова этого явно не ожидала, просто из-за чёртовой бессонницы решила спуститься на первый этаж, чтобы попить водички.       Попила, блять, водички.       В итоге Ника оказывается в очень затруднительном положении: прижимается лопатками к ледяному кухонному кафелю, когда напротив неё стоит разъярённая девушка, что явно хочет сломать ей пару-тройку рёбер. Жукова вздрагивает, когда одноклассница грубо хватает её за подбородок — как всегда делает — и тянет на себя, заставляя посмотреть прямо в глаза.       Вероника взгляд не отводит, не в ее правилах, — только смотрит в ответ, не отрываясь. Петрова выдыхает, искренне не понимает, как у этой девчонки получается её взгляд выдержать, — каждый чёртов раз этому удивлялась и продолжает удивляться. Они смотрят друг на друга секунд десять, от силы — и эти секунды кажутся ебучей вечностью для обеих. Ника дёргается вперёд, видимо, пытаясь поцеловать одноклассницу, но та не позволяет — удерживает её с силой за подбородок, не давая возможности даже двинуться.       — Еще раз вытворишь такую хуйню…       — То что? — с вызовом отвечает девчонка.       Прорычав тихое «Бля-я-ять», Настя с силой толкает одноклассницу в плечо, заставляя её вжаться в стену ещё сильнее. В глазах у Ники нет ни капли страха — только сплошное любопытство, — и это чертовски сильно Петрову бесит. Настя хватает девчонку за грудки и слегка приподнимает над полом, всеми силами пытаясь напугать.       Но она, конечно же, не боится.       «К чёрту всё», — думает Петрова, когда, словно сдаваясь, разжимает ладони и подаётся вперёд, целуя упрямую одноклассницу.       Та уже давно не пытается от неё убежать, только с вызовом отвечает, уже привычно цепляясь тонкими бледными пальцами за сильную спину. Держится за неё так, будто это последний оплот постоянства в её сумасшедшей жизни, — и понятия не имеет, что будет делать, когда по собственной вине этого постоянства лишится.       Но думать об этом не хочется — во всяком случае, не сейчас. Поэтому Ника всеми силами пытается выключить чувство вины, жалости и сожаления: только целует в ответ, впервые за всё время сама прикусывая нижнюю губу девушки. Та вздрагивает, но не отстраняется — позволяет, что ли.       Насте настолько надоела вся эта беготня друг от друга, что она даже не хочет тратить драгоценное время, — тут же требовательно опускает руку на бедро одноклассницы, сжимая его и даже не спрашивая разрешения.       Жукова дёргается, замирает, но спустя пару секунд снова целует одноклассницу, послав все свои загоны к чертям собачьим. Краем разума думает, что когда её касался Рома, ей было страшно, неприятно и просто не нужно это всё — сейчас же она готова душу продать, лишь бы этот момент не заканчивался.       Осознание того, что Ника по собственной воле позволяет Петровой себя касаться, выбивает из лёгких воздух, а из головы все мысли. Конечно, кому же ещё позволить, если не ей? Кому нужен ужасный, но по-своему любящий муж, когда есть сумасшедшая агрессивная одноклассница, которая либо поцелует, либо ударит — непонятно.       Настя требовательно ведёт рукой по бедру выше, вторую же просовывает под спину девушки, придерживая. Слишком сильно злится на неё, чтобы выдохнуть и дать себе успокоиться; чтобы не торопиться и подумать обо всём, — заебало её уже слишком много думать. Она предпочитает действовать, и вся та ситуация, в которой они с Никой оказались — тому негласное подтверждение.       Благо, Жукова уже успела переодеться: смокинги, конечно, вещь невероятно горячая, но снимать его в полной темноте на кухне было бы настоящим цирком.       Сейчас она в одной растянутой футболке на голое тело — всегда спит именно в ней, почему-то. Настя не против: на удивление, эта футболка идет девчонке не меньше, чем официальный костюм.       Петрова запускает руку под одежду, проводя — как всегда — ледяными пальцами по коже. Ника вздрагивает и вмиг покрывается мурашками, только непонятно от чего, то ли от холода, то ли ощущений. Она, на удивление, не пугается — только прижимается в поцелуе ближе, чувствуя, что губы уже нещадно болят от постоянных укусов.       Настя отстраняется ненадолго, рукой под футболкой ведёт выше, опускает её на грудь — и тут же слышит резкий, явно одобряющий её действия, выдох. Девушка слишком сильно торопится — злость на одноклассницу никак не отпускает, — поэтому она тут же возвращает руку на оголённое бедро, коленом разводя сжатые ноги.       Замирает, смотрит прямо на Нику, ловит её взгляд — и гулко сглатывает, когда видит в нем явное согласие. Именно то согласие, которого не было в прошлый раз: тогда, когда они пьяные целовались в каких-то ебучих кустах. Насте даже не приходится спрашивать, уверена ли она, не против ли и прочую чушь, — по однокласснице и так всё видно.       Петрова, не особо церемонясь, тут же опускает руку — пока что поверх белья, — и Ника, дёрнувшись, выдыхает. Конечно же, смущается: утыкается лбом в сильное плечо, прячась от пронзительного взгляда.       — Нет, так не пойдёт, — твёрдо проговаривает Настя.       Вторую руку убирает с поясницы и чуть тянет девчонку за волосы, заставляя поднять голову. А когда Ника недоумённо смотрит в ответ, не понимая, что происходит, то перемещает ладонь на подбородок, думая, что скоро по линии челюсти останутся характерные синяки.       — Смотри на меня.       — Зачем? — Жукова сглатывает, всеми силами стараясь взгляд не опустить.       — Чтобы в следующий раз думала, прежде чем хуйню творить, — спокойно отвечает девушка.       И тут же, не дождавшись ответа, резко прижимает ладонь ближе.       Блять.       Ника кусает себя за нижнюю губу, и без того уже в хлам разъёбанную, и всеми силами пытается, во-первых, не застонать — потому что это уже слишком, — а во-вторых, не закрыть глаза, — потому что иначе Петрова тут же остановится, и тогда от неё вообще ничего не останется.       Расщепится, блять, на ебучие атомы, если Настя оставит её здесь одну в таком состоянии.       Смотреть на неё — это слишком. Как-то слишком откровенно, слишком неловко и слишком странно. Да и вообще всё происходящее — это слишком. Явно не то, что планировала Ника, и явно не то, чего ожидала Настя, — но обо всём этом они подумают чуточку позже. Сейчас есть только этот момент: странный, неправильный, но такой необходимый обеим. Уставшие, заёбанные, агрессивные, обиженные, чертовски разные… и неожиданно нашедшие какое-то подобие успокоения друг в друге.       Петрова всё ещё злится, но выдыхает чуть более спокойно, когда Ника доверчиво смотрит в ответ, не отводя глаз. Подаётся вперёд, целует — так же грубо, резко и рвано, прижимая одноклассницу к холодному кухонному кафелю. Внутри такой ворох противоречивых чувств одновременно, что даже влезать туда страшно: Настя не хочет. Будто бы неосознанно боится, понимая, что уже слишком сильно привязалась к раздражающей девчонке, — потому и не хочет.       Девушка чуть жмурится, пытаясь отложить рефлексию на потом, а Ника, будто бы почувствовав, помогает: сначала разрывает поцелуй, а затем, протянув руку, мягко тянет Настю за подбородок, на себя, ближе. И целует сама.       Выходит как-то совсем на них не похоже: более мягко и спокойно, чем обычно, но при этом, на удивление, ещё более интимно, чем всё, что было до. Насте странно — странно позволять кому-то себя целовать, странно позволять кому-то себя касаться, просто странно позволять. А тем более странно чувствовать слишком много по отношению к дурной однокласснице, которой она систематически хочет настучать по голове за её сумасшедшие выходки.       Ника выдыхает сквозь поцелуй, отстраняется чуть и усмехается:       — Либо ты закончишь начатое, либо…       — Либо что? — спрашивает Петрова, глядя прямо на одноклассницу.       Ответить девчонка не успевает: Настя выдыхает рвано, меняется в лице, и взгляд тоже меняется, возвращая на место уже привычную обеим агрессию, смешанную с возбуждением. Ника от этого взгляда забывает, как дышать, — а спустя секунду вообще всё забывает, когда одноклассница прижимает ладонь ещё ближе, внимательно наблюдая за реакцией.       Жукова выдыхает, сглатывает, чувствуя себя какой-то глупой маленькой девочкой, и, чуть помедлив, кивает, предварительно пробормотав тихое «Бля-я-ять». Насте этого хватает, чтобы начать действовать: ей, конечно, хочется ещё поиздеваться над вредной девчонкой, преподав урок на будущее, но терпения на это уже не хватает.       Она аккуратно, насколько вообще можно быть аккуратной в их ситуации, отодвигает ткань, но Ника вдруг выдыхает раздражённо, закатывает глаза и, опустив ладонь, кладет её на запястье девушки, в немой просьбе сделать уже, блять, хоть что-нибудь. Настя усмехается, где-то в голове ставя мысленную галочку в строчке «Нетерпеливая». А затем посылает к чёрту все осторожности, понимая, что Жукова, видимо, нихуя в этом мире не боится, — а уж тем более спонтанного секса на кухне со своим без пяти минут врагом.       Ника хнычет недовольно, когда тянет руку ближе, и Петрова, выдохнув, с силой прижимает её к стене снова, одновременно буквально насаживая девчонку на свои два пальца.       Жукова бормочет что-то, слишком подозрительно похожее на «Наконец-то, блять», и прикрывает глаза, откидывая голову назад. Настя двигается чуть вперед, ещё сильнее прижимая девчонку к стене, и требовательно кусает куда-то в район ключицы, стараясь не оставлять следы, — конечно же, не получается, но она хотя бы попыталась.       Из-за этого движения вперёд резко вгоняет пальцы глубже, заставляя Нику выгнуться, выматериться и зацепиться ногтями за шею девушки, видимо, в попытке устоять на ногах. Девчонка всё ещё чудом сдерживается от громких стонов, только выдыхает тяжело и бормочет что-то невнятное.       Настя уже принципиально хочет заставить её застонать, поэтому слегка сгибает пальцы, пытаясь найти место, где приятнее всего. Находит: Ника слишком сильно закусывает нижнюю губу, но в итоге всё-таки не сдерживается и стонет еле слышно, тут же утыкаясь лбом в плечо, видимо, в попытке спрятаться.       Надо же, нашла время смущаться.       Раньше надо было.       Петрова ведёт плечом чуть назад, заставляя одноклассницу поднять голову и посмотреть на неё, а встретившись с Никой взглядом, тут же подаётся вперёд и целует её нетерпеливо, продолжая грубо двигать рукой.       Девчонка выдыхает, кусается в ответ, а руки запускает под футболку девушки, оставляя на спине алые пошловатые царапины, которые будут сходить ещё чертовски долго. И тут же чувствует на языке металлический привкус, краем разума понимая, что умудрилась прокусить губу сама себе. Или это была не она — разве тут разберёшь?       Настя разрывает поцелуй, спускается чуть ниже, оставляет несколько поцелуев по линии челюсти и, убрав с лица одноклассницы мешающиеся волосы, слегка кусает её за ухо. Ника чуть склоняет голову, давая девушке полноценный доступ, и выдыхает, чувствуя, как тело пробивает дрожь, — запомнила же, блять!       Петрова усмехается довольно, вгоняет пальцы ещё чуть глубже и проводит языком за ухом, заставляя девчонку слишком громко застонать; заставляя, послав к чёрту все стеснения и тот факт, что их может кто-то услышать. Тут же спускается ниже, оставляет укусы-поцелуи на шее, не заботясь о том, как на утро Ника будет скрывать все эти безобразные следы преступления.       Нике уже плевать на всё: она едва ли дышать может, что уж там говорить о том, чтобы подумать о последствиях. Тело как-то слишком сильно прошибает, руки-ноги дрожат, мысли путаются, а на языке вертятся чересчур пошлые просьбы, которые она с силой проглатывает, заставляя себя заткнуться.       Настя даже умудряется улыбнуться: ей настолько нравится реакция девчонки, что даже словами не передать. Она вновь сгибает пальцы, оставляя след чуть ниже ключицы, и Жукова гортанно стонет, забывая про всё на свете. Настя, помедлив, опускает сильную ладонь на тонкую шею, слегка сжимая, — перекрывает доступ к кислороду, тем самым буквально заставляя одноклассницу не шуметь.       Ника сглатывает, но руку не убирает — сама себе поражается в какой раз, краем сознания понимая, что ей всё происходящее, чёрт возьми, нравится. Она прикрывает глаза, упирается затылком в стену и уже позволяет делать с ней всё то, что Петровой захочется, лишь бы она просто не останавливалась, — так, как делала это уже много раз.       Настя, словно почувствовав, тут же замирает, заставляя девчонку разочарованно выдохнуть, но спустя секунду вгоняет пальцы на всю длину. Жукова думает, что это какой-то отдельный вид пытки, особо извращённая форма мазохизма.       Да и в принципе Настя — это особо извращённая форма мазохизма для неё самой.       Ещё спустя пару секунд Ника уже ничего не думает, чувствуя, как всё тело напрягается, — понимает только, что ещё пара подобных движений, и от неё точно ничего не останется.       Петрова это понимает тоже — именно поэтому убирает руку с шеи и, пробормотав тихое «Т-шш», грубо затыкает девчонку ладонью. Ника не успевает даже возмутиться: только цепляется своими дурацкими острыми ногтями за спину девушки, когда она начинает двигать рукой в разы грубее, чем было до этого.       Веронике казалось, что грубее уже некуда, — но, видимо, она чертовски сильно ошибалась. Девчонка выгибается, стонет, даже пытается укусить одноклассницу за ладонь, что требовательно затыкает ей рот, — но ничего не выходит.       Настя даже удивляется, откуда в ней вообще силы остаются, да и как её вообще в принципе так надолго хватило. Она, видимо, никогда не перестанет удивляться этой сумасшедшей. Девушка убирает ладонь и тут же буквально затыкает Нику поцелуем — так, как это делают во всяких ванильных фильмах.       Жукова стонет уже в поцелуй, жмётся ближе, а от количества нахлынувших ощущений даже хнычет недовольно. А в следующую секунду уже сама требовательно насаживается на пальцы девушки, заставляя Настю максимально охуеть от происходящего.       Настя думает, что запомнит этот момент ещё очень и очень надолго, потому что это буквально одна из самых горячих вещей, что она когда-либо видела в своей жизни. Ника даже умудряется усмехнуться, понимая, что Петрова определённо оценила это своеобразное представление. Осмелев, девчонка притягивает Настю к себе за ворот футболки, требовательно целуя, тут же снова насаживается на длинные пальцы и наконец кончает, пробормотав что-то невнятное прямо в поцелуй.       Тут же отстраняется, уже привычно утыкается лбом в плечо и морщится недовольно, когда Петрова аккуратно вынимает пальцы. Настя пару раз моргает, пытаясь принять только что произошедшее, а затем усмехается еле слышно.       — Пиздец ты ёбнутая, Жукова.       Лаконично, однако, — действительно, что же ещё говорят девушкам после секса?       Ника смеётся, пытаясь отогнать смущение на второй план:       — Знаю.       Петрова только целует её в ответ — слегка лениво и расслабленно, но при этом не менее грубо. Ника, конечно же, отвечает, несмотря на болящие губы и дрожащие руки.       — Будешь знать, — фыркает Настя, отстраняясь.       — Ты о чём? — Жукова невинно хлопает глазами. — Я же ничего не сделала.       Петрова даже не отвечает, только рычит что-то злобное и невнятное, заставляя Нику слегка усмехнуться. Девчонка чуть толкает одноклассницу в плечо, выпутываясь из сильной хватки, и делает шаг вперёд — Настя от неожиданности отступает назад и хмурится.       — Да ладно тебе, — Вероника как-то подозрительно хитро ухмыляется. — Я умею извиняться.       И опускается, блять, на колени.       

***

      — Пиздец ты ёбнутая, Жукова.       — Повторяешься, — смеётся девчонка, когда поднимается с колен.       Настя, неожиданно испытав абсолютно неуместный приступ смущения, прячет лицо в ладонях, опираясь на ту самую стену, к которой пару минут назад прижималась уже сама. Руки слегка дрожат, по позвоночнику пробегает дурацкая дрожь, и девушка выдыхает — затем отнимает руки от лица и смотрит на одноклассницу.       Та уже сидит на кухонном столе и исподлобья наблюдает за такой непривычной для неё реакцией. Неизвестно, какого чёрта только что произошло, какой бес в неё вселился и куда делась та девчонка, что боится даже простых прикосновений. Видимо, на Настю эти её тараканы не распространяются.       — Еба-а-ть, — тянет Петрова, прикрывая глаза и упираясь затылком в стену.       — Не надо, — смеётся Ника, — я больше не вывезу.       Насте хочется запустить в неё чем-нибудь тяжелым, но под рукой нет нихуя, поэтому она просто устало машет в её сторону ладонью. Нитка на запястье слегка щекочет кожу, и девушка открывает глаза, с прищуром глядя на одноклассницу.       Та выглядит как чёртово искусство: сидит на столе растрёпанная, в растянутой домашней футболке, что слегка обнажает ключицы, улыбается довольно и пытается унять характерную дрожь в ногах.       — Ты пиздецки красивая, — бормочет Настя, щурясь.       Ника выдыхает и вопросительно приподнимает брови.       — И пиздецки ёбнутая, — продолжает Петрова.       — Лучший комплимент, — смеётся девчонка, откидывая волосы с лица.       — Нахуя тебе это? — спрашивает Настя, вопросительно склонив голову.       И крутит запястьем в воздухе, показывая нитку.       Ника хмурится, не отвечая: искренне пытается понять, о чём вообще её только что спросила одноклассница. Она моргает пару раз, смотрит недоумённо и пожимает плечами.       Затем бормочет:       — На удачу.       — Не пизди, — фыркает Петрова. — Мне Наташа сказала, что эту хуйню носят чтобы… ну, типа худеющие или хер вас там разберёт.       Вероника снова хмурится, пытаясь сообразить, — а когда до неё наконец доходит, громко смеётся, откидывая голову назад. Уже даже не боится, что разбудит кого-то: смотрит на недоумённую одноклассницу и смеется ещё громче, ладонью слегка ударяя себя по лицу.       Настя совсем нихуя не понимает, только смотрит настороженно, щурится и терпеливо ждёт объяснений. Ника усмехается ещё раз и аккуратно спрыгивает со стола, подходя ближе к однокласснице. Осторожно берёт её за запястье, смотрит на эту странную нитку, улыбается довольно и наконец объясняет.       — Я опаздывала на съёмки, — снова усмехается. — И уже перед выходом поняла, что проебала свой браслет, который уже давно ношу, как бы, на удачу. Поэтому мне в голову пришло взять что-нибудь с собой, чтобы не вылететь на первых неделях, а под руку попалась эта нитка, она на тумбочке лежала. Не знаю, что она там делала, но я её схватила и решила, что она будет моим талисманом.       — А почему не носила? — спрашивает Петрова.       — Носила, — Ника кивает. — В кармане только.       Настя щурится, всё ещё слабо понимая происходящее. Она, благодаря Гончаровой, надумала себе уже кучу всяких страшных вещей, связанных с Никой, её ненавистью к себе и долбоёбом-мужем, но всё оказалось гораздо прозаичнее. Девушка выдыхает расслабленно, усмехаясь собственной глупости.       И добавляет:       — Меня просто запутали.       Ситуация становится до безобразия глупой и, вместе с тем, смешной: теперь уже Настя смеётся в голос, пытаясь понять, как она вообще пришла к выводу о том, что Жукова, — Жукова! — страдает от анорексии.       Отсмеявшись, Петрова уточняет:       — А мне зачем отдала?       — Я же сказала, что это награда за честность, — откровенно врёт Ника. — Да и мне показалось, что тебе удача нужнее: я и так везучая, до сих пор ведь не выгнали.       — Справедливо, — усмехнувшись, кивает Настя.       Тот факт, что Жукову до сих пор не выгнали, — это и вправду либо удача, либо доказательство того, что бог существует.       Вероника подходит чуть ближе к девушке, всё так же мягко удерживая её за запястье.       — Может, заткнёшься уже? — спрашивает, хитро улыбаясь.       И целует.       А Настя, усмехнувшись, целует девчонку в ответ, понимая, что влипла окончательно и бесповоротно.