(не) верю

вечер вторника, пятая неделя.

      В комнате факультета Третьяковой, как обычно, шум и гам. Общий сбор вечером уже давно стал своеобразной традицией — этому не смогла помешать даже своенравная Настя. Она усиленно препиралась только первые несколько дней, до тех пор, пока не поняла, что торчать толпой в одной комнате гораздо интереснее, чем разделяться на группы. С этого момента сосуществовать вместе стало чуточку попроще.       Свет слегка приглушён, но не выключен полностью: большинство девочек усиленно читают выданные им книги, чтобы вновь не опозориться на очередном испытании. Кто-то делает это с неподдельным интересом, как, например, Наташа, а кто-то, наоборот, откровенно скучает, медленно перелистывая книжные листы.       Костья с Бэллой, явно забив на всё происходящее, сидят поодаль, в углу комнаты. Младшая активно жестикулирует, что-то рассказывая, а Каспер внимательно её слушает, медленно кивая. Настя смотрит на них исподлобья, расположившись на дальней кровати, периодически ловит взгляд мелкой, слегка ухмыляется, но дальше этого дело не заходит. Злость на Кузнецову перевешивает все эмоции, и Настя, закатив глаза, отворачивается.       Нахмурившись, она неожиданно ловит себя на мысли, что слегка ревнует. Ведь это она должна быть там, сидеть рядом с мелкой, слушать идиотские рассказы… Только вот на её месте сидит Костья, с которой они тоже в натянутых отношения: Купер раздражает Настино попечительство, и она не особо-то это скрывает.       Громкий всплеск смеха неожиданно разрезает комнату: Костья заразительно смеётся, пряча покрасневшее лицо в ладонях, а Бэлла довольно улыбается, видимо, являясь автором шутки. Все девочки в комнате тоже подхватывают, и уже непонятно, кто над чем изначально смеялся. Даже Настя в итоге, не сдержавшись, позволяет себе слабую усмешку.       — Как у вас ещё сил хватает… — устало бормочет Ксюша.       Она, лежа на своей кровати, с чрезвычайно умным видом штудирует что-то из классической литературы: делает карандашом пометки в книге, а периодически громко и эмоционально комментирует слишком резкие повороты сюжета.       — Кстати, да! — подхватывает Ника. — Я думала, что сдохну ещё на первой половине этой полосы препятствий.       — Меньше ныть надо было, тогда бы и сил больше осталось, — поддевает её Настя.       На удивление, Жукова даже не обижается. Она свешивается с верхней кровати, на которой проводит большую часть времени, и долго-долго смотрит на одноклассницу, хитро прищурившись.       А потом выдаёт:       — Мы ведь всё равно победили.       Петрова вскидывает брови в удивлении, резким движением откидывает волосы с лица и смотрит недоумённо, пока в голове проносится: «Похоже, она и правда бессмертная». Взгляд у Насти тяжёлый — в нём явно читается неприкрытая агрессия и капелька восхищения безрассудностью девчонки.       Ника — одна из тех, кто может этот взгляд выдержать. Именно поэтому она смотрит в ответ, слегка склонив голову, и ухмыляется довольно. Петрову, кстати, всегда это удивляло: её взгляд, натренированный многочисленными подпольными боями, всегда заставлял оппонентов чувствовать себя, по меньшей мере, неуютно. Только на Жукову это почему-то не действовало.       Они задерживают друг на друге взгляд чуть дольше, чем положено врагам. Ни одна из девушек не собирается отступать и сдаваться: Настя с силой сжимает зубы, чувствуя, как на скулах напрягаются желваки; Ника же улыбается и пожимает плечами, всем своим видом показывая, что не испытывает никакого дискомфорта. Напряжение начинает чуть ли не искрить в воздухе, пока девушки упорно смотрят друг на друга, не отводя глаз.       Практически никто в комнате не обращает на это внимания — никто, кроме Костьи и Бэллы, которые недоумённо переглядываются. Купер как-то подозрительно ухмыляется, склоняет голову и несколько секунд молча наблюдает.       А потом громко спрашивает:       — Насть, ты чё?       Петрова вздрагивает, разрывая зрительный контакт, и не замечает, как Ника надменно хмыкает. И хорошо, что не замечает, — иначе бы от девчонки ничего не осталось. Жукова теряет интерес к происходящему и утыкается в книгу, которую читала до этого инцидента.       — Я просто уничтожаю людей взглядом, — Настя смеётся, отвечая.       — А за что хоть? — интересуется Ника, не отрываясь от чтения.       — За зажигалку, — беззлобно фыркает Петрова.       Агрессия, минуту назад висевшая в воздухе, будто бы растворяется, расползается по разным углам. Настя успокаивается и позволяет себе слабую улыбку, а Ника в ответ закатывает глаза и с громким хлопком закрывает книгу. Всё равно за это время она смогла прочитать только один абзац, да и то с пятого раза.       — Я же тебе вчера всё объяснила!

***

ночь понедельника, пятая неделя.

      Ника не знает, входил ли в их план тот факт, что внимательная Петрова обязательно узнает свою зажигалку. Этот момент они продумать не успели — они, в принципе, нихуя продумать не успели — весь их план был составлен буквально за пятнадцать минут, посреди ночи и на коленке.       «Импровизируй», — думает Вероника, когда делает пару шагов назад, тушуясь под тяжелым, цепким взглядом.       Настя хватает одноклассницу за рукав толстовки, притягивая к себе, а затем достаёт из кармана потрёпанную зажигалку, крепко сжимая её в руке.       — Ты чего? — смущённо бормочет Ника, дёргаясь обратно.       Петрова не отвечает, только замирает близко-близко, молчит, смотрит растерянно, пытаясь сложить один к одному. Понимание приходит резко, неожиданно, и растерянность во взгляде сменяется животной агрессией.       — Какого хуя, Жукова?       Вероника дёргается обратно, с трудом вырывая руку из сильной хватки одноклассницы, а затем медленно отступает назад.       — Подожди…       Договорить она не успевает: Настя неожиданно хватает её обеими руками за грудки, с легкостью приподнимает в воздухе и смотрит так, будто сейчас убьёт и закопает прямо за этим чёртовым углом школы.       «Почти как в первый день», — думает Ника и вздрагивает от воспоминаний, быстро пытаясь придумать план по спасению собственной шкуры.       — Откуда она у тебя? — цедит девушка.       — Отпусти, — Жукова дёргается, пытаясь вырваться, но сил ей, конечно же, не хватает.       Настя ухмыляется, машет головой в разные стороны и, перехватив одноклассницу поудобнее, прижимает её к ближайшей стене. Ника успевает только недоумённо выдохнуть, прежде чем больно ударяется затылком.       — Пока не объяснишь — не отпущу.       Положение девушки оставляет желать лучшего: Петрова держит её за грудки, как-то совсем недвусмысленно прижимая к стене. Вероника сглатывает тяжело, выдыхает, и в этот момент впервые ловит себя на не совсем приличных мыслях в сторону одноклассницы. И тут же вздрагивает, ощущая себя слишком странно и мерзко одновременно.       Благо, Настя этого не замечает.       Настя в последнее время вообще нихуя не замечает.       — Я её нашла… — бормочет Ника еле слышно.       Петрова только фыркает недоверчиво, не ослабляя хватку. Вероника вдруг замечает, что однокласснице даже не приходится прилагать больших усилий, чтобы удержать её в воздухе, — и осознание этого заставляет девушку вздрогнуть от испуга.       — Ладно, ладно, — Жукова приподнимает ладони вверх, будто бы сдаваясь. — Мне нужен был огонь, моя зажигалка куда-то пропала, а все уже спали…       — И чё дальше?       — Твоя толстовка на полу валялась рядом с кроватью, — усмехается, — а рядом лежала зажигалка, видимо, из кармана выпала. Я хотела её потом вернуть, не думала, что ты тоже пойдёшь курить посреди ночи.       Настя выдыхает, разжимает ладони, опуская одноклассницу на землю. Ника усмехается, когда Петрова, успокоившись, миролюбиво разглаживает ладонью смятую только что толстовку.       Вероника, вопреки здравому смыслу, продолжает:       — А когда увидела, что ты тут торчишь без зажигалки, решила подойти и поделиться.       — Ты тупая, — резюмирует Настя. — Я бы всё равно её узнала.       — По инициалам? — вопросительно бормочет девчонка.       Петрова разжимает ладонь, в которой всё это время покоился желтый «крикет», и с улыбкой проводит рукой по двум выцарапанным буквам, что-то вспоминая.       А потом вдруг угрожающе произносит:       — Тебе повезло, что она просто выпала из кармана. За воровство в детдоме…       — Мы не в детдоме, — проговаривает Ника уже громче.       Настя отступает на пару шагов назад и проводит рукой по лицу, ощущая чуть ли не физическую боль от сказанной фразы.       Сначала думает: «Она ведь права».       А затем: «Что она вообще понимает?»       — Мне семнадцать лет было, когда к нам в группу мальчик попал, — неожиданно начинает Настя.       Вероника замирает, не зная, как реагировать на это странное ночное откровение. Её не то чтобы интересуют слезливые подробности жизни одноклассницы, но этот тихий, надломленный голос затрагивает внутри что-то очень важное — что-то, чего касаться вообще не желательно.       Петрова смотрит на девчонку настороженно, пытаясь нащупать ту грань, за которую в своих рассказах заходить точно не стоит. Ника в ответ только пожимает плечами и, ничего не говоря, протягивает однокласснице ещё одну сигарету.       Так вот что такое взаимопонимание?       Настя усмехается, присаживается на корточки рядом со стеной и прикуривает уже вторую сигарету за ночь.       А затем, затянувшись, продолжает рассказ: — Ну, вот. Ему было, кажется, лет шестнадцать… не помню особо. Вредный такой, сука, нарывался постоянно, прямо как ты.       Вероника смеётся и неловко трёт переносицу указательным пальцем. Она не отвечает, только садится рядом с одноклассницей, упираясь спиной в стену, и наблюдает внимательно. В глазах её соперницы нет никакой агрессии или злости, к которой Жукова уже привыкла, — и осознание этого слегка выбивает воздух из легких.       — Однажды мы подрались с ним. У меня принцип есть, я слабых и младших не бью…       На этих словах Ника забавно приподнимает брови, бормочет: «Ой, да ладно?», — и забирает из рук одноклассницы уже на половину выкуренную сигарету. Петрова усмехается, а затем долго-долго исподлобья смотрит на девчонку, в который раз удивляясь её то ли смелости, то ли безрассудности.       — Ну, и что дальше-то? — торопит Жукова, выдыхая плотное облачко сигаретного дыма.       — А, — Настя выныривает из своих мыслей, — в общем, я хоть и младших не бью, но там был тяжелый случай. Получил он жёстко тогда: я уже давно занималась боями и была на год его старше.       — Сочувствую ему: ты ведь когда бьёшь — и убить можешь, — обиженно бормочет девчонка в ответ, передавая сигарету обратно.       — Просто не надо меня выводить, — отвечает Петрова, пожимая плечами.       Ника не согласна, и это несогласие бурлит внутри, грозясь вырваться наружу и испортить весь момент, а ещё привести к парочке тяжких телесных. Собрав остатки воли в кулак, она загоняет свои претензии вглубь себя — сейчас уж точно не до них.       — Короче, когда его выписали с больницы, мы с ним поговорили и всё решили, — оказалось, что пацан-то нормальный.       — С больницы? — удивленно переспрашивает Ника.       — А ты думаешь, что я сюда просто так пришла, что ли?       Настя одной глубокой затяжкой докуривает сигарету, тушит её о землю и вымученно проводит рукой по лицу. Прошло уже несколько лет, а ужасные поступки так и продолжают тенью преследовать девушку, не давая нормально спать по ночам.       — Его забрали в семью спустя месяц. И перед тем, как уехать, он мне отдал этот «крикет», на котором сам ножом буквы выцарапал.       Вероника выдыхает тяжело, ощущая резкий укол совести. Если бы она знала, что за этой несчастной зажигалкой таится такая история, она бы ни за что не согласилась. Да что там — она уже сейчас ловит себя на мысли, что совсем не хочет идти по намеченному плану.       — А тебя никогда не хотели забрать? — бормочет Ника, окончательно осмелев.       — Я тебя убью когда-нибудь, Жукова.